Объектив

Delicious – (в переводе с англ. «деликатес»).

«Ощущение полной безопасности наиболее опасно». (И. Шевелев)

Сидя в своем кожаном кресле, мужчина о чем-то задумчиво размышлял, полностью отдаваясь во власть мыслей. Серьезный деловитый вид придавал ему некую суровость, делая его еще притягательней. Природный шарм опутывал парня, привнося за этим как что-то положительно-приемлемое, так и отрицательно-категоричное. Но сейчас этого человека мало заботил свой внешний вид, несмотря на то, что полночи он просто не мог заснуть, мучаясь от очередной бессонницы. Мешки под глазами и утомленный, несколько помятый вид говорили сами за себя. Он устал. Устал от очередных кошмаров, преследующих его каждую ночь, мешая хотя бы на миг забыться. Чувство вины и угрызения совести не покидали его с тех пор, как погибли родители. Теперь еще очередная мышь угодила в мышеловку, и он понятия не имел, что с ней делать. Сколько этот паренек преследует его? Где-то около года или даже полтора. Все это время мужчина тщательно скрывался от него, зная про его слежку еще с самого первого дня. Было несколько забавно наблюдать за его постоянными попытками навести на мужчину объектив фотокамеры, при этом не подавая виду, что он все знает. За последние несколько лет Акира не видел никого настырнее и смелее этого паренька. Так как беспокоиться было не о чем, он не трогал фотографа, позволяя ему делать все, что душе угодно. Все равно все его старания были впустую. Но в последнее время журналист стал докучать назойливее мухи, залезая уже в совершенно личные дела. Столь дерзкое поведение начало беспокоить мужчину, если учитывать, что он позволял этому парню буквально все, ничего не требуя взамен, не угрожая. А мог бы. И это наталкивало на интересную мысль. Может быть, его просто заинтересовал этот мальчишка? Возможно. Но теперь, когда фотограф попался, Акира не собирался с ним сюсюкаться, особенно, если он узнал то, что, по сути, не должен был знать. Тонкую нить мыслей прервал едва слышимый стук в дверь. - Войдите, - суровым голосом проговорил Сузуки, напрягаясь, отчего спина натянулась подобно струне. Сейчас все его внимание было приковано к двери, через которую вот-вот войдет человек. - Это я. Расслабься, - искренне улыбаясь, проговорил мужчина, закрывая за собой входную дверь. Он редко видел своего друга счастливым, вот и сегодня, видимо, ничего не изменилось. - Прости, просто трудная ночь, - потирая ладонью лоб, устало выдохнул Акира. - Очередной кошмар? – взволнованно спросил мужчина. - Ты принимаешь таблетки? Врач сказал, что… - Кай, ты мой лучший друг, моя правая рука, - перебил его Сузуки. - Ты знаешь, что тебе я доверяю так, как никому другому, но, пожалуйста, не докучай и ты мне с моими проблемами и с этими чертовыми таблетками. - Прости, - обиженно произнес парень, опуская расстроенный взгляд куда-то в пол. - Нет, это ты прости. Просто столько всего навалилось разом, я немного устал за последнее время, еще этот журналист… Черт бы его побрал! - Я, кстати, насчет этого и пришел. Кажется, он приходит в себя. - Что? Уже? – встрепенувшись, задал вопрос Сузуки. - Ага, - согласно кивнул мужчина, все еще стоящий напротив стола своего друга и начальника, не произнося ни одного лишнего слова. - Тогда приведи его ко мне: хочу поговорить с ним лично, - на последнем слове мужчина сделал особый акцент, что сразу насторожило Ютаку. - Ты же не сделаешь ему больно? Зная тебя, не могу точно сказать, чего от тебя ожидать, - несколько обеспокоенно спросил Кай. - А вот это тебя уже не касается: я сам с ним разберусь, у тебя на подхвате другие дела, вот ими и занимайся, - на этом разговор был закончен. Мужчина, разминая шею, поднялся со своего кресла. Развернувшись спиной к другу, он подошел к окну, рассматривая утренний пейзаж. Лишь слабый хлопок двери свидетельствовал о том, что Ютака покинул кабинет. Сузуки дважды нагрубил ему, хотя такое бывает крайне редко. Конечно, Акира не хотел, чтобы все так вышло, но он не любил, когда ему перечили. *** Таканори, слабо приоткрывая веки, начал приходить в сознание. Тупая боль пронизывала голову в том месте, куда пришелся удар. От этого он глухо застонал. Пытаясь пошевелить руками, журналист почувствовал, как что-то препятствует этому. Кисти болезненно саднило - явно останутся синяки. Руки и ноги были туго перевязаны веревкой так, что невозможно было пошевелиться. От пола, на котором он, очевидно, сидел, жутко тянуло холодом и сквозняком. Матсумото вновь попытался разлепить глаза, но ресницам что-то мешало. Этим чем-то оказалась атласная повязка, закрывающая глаза. Она не была перевязана туго, но и снять ее было невозможно. Дернув еще раз руками, парень в очередной раз убедился, что все бесполезно. Пришлось поумерить свой пыл, ожидая, когда за ним кто-нибудь объявится. И это явно будет не полиция. - А чего ты ожидал? – спрашивал самого себя фотограф. - Ведь знал, что это добром не кончится, и все равно полез, - словно вынося смертный приговор, говорил про себя парень. В ответ он слышал лишь тишину, грузно давящую на подсознание. Но принял это как должное, зная, что сам допустил глупейшую ошибку. Просидев в тишине еще некоторое время, журналист услышал равномерные шаги по ту сторону двери. И что-то подсказывало, что ничего хорошего это не предвещало. Шаги тем временем становились все ближе и ближе, а уверенность фотографа уходила куда-то глубже и глубже внутрь, тускнея по мере приближения этих людей, заставляя тело предательски подрагивать. И вот, наконец, они затихли. Призрачные надежды разбились в пух и прах, когда Таканори услышал скрип двери, говорящий о том, что незнакомые люди входили именно в эту комнату, в которой сейчас сидел парень. В груди зародилось ужасное ощущение от незнания того, что будет дальше. Это пугало. - Шино, подними его и отведи к боссу, мне необходимо еще с кое-чем разобраться, - Матсумото услышал приятный тембр мужского голоса, а затем удаляющиеся шаги. Мужчина явно не собирался задерживаться. Журналист весь напрягся в ожидании, что будет дальше, остро прислушиваясь к каждому шороху. Неожиданно он услышал щелчок, из-за чего сердце в груди забилось еще чаще, пропуская очередной удар, готовясь вот-вот выпрыгнуть из груди, а пульс участился. Он чувствовал, что этот человек, которому поручено было доставить его к какому-то боссу, вытянул его ноги вперед, отчего Матсумото непроизвольно пискнул. - Не бойся: я не трону тебя, - мягко произнес мужчина, - я лишь пытаюсь развязать веревки, - доверия журналисту он не внушал, но и неприятным его не назовешь, судя по обращению в отношении фотографа. Охранник развязал веревки и помог Таканори подняться, подхватывая его под локоть. Ноги журналиста онемели от постоянного пребывания в одной позе, поэтому, когда он начал подниматься, слегка пошатнулся, опираясь всем своим весом на охранника. Тот в свою очередь удерживал его, помогая передвигаться. Томным медленным шагом они брели по коридору, и каждый шаг эхом отзывался в пучине коридора. Чем ближе они подходили к назначенному месту, тем слабее становились ноги Матсумото. Все было окутано мраком, так как повязку верзила не удосужился снять. Или ему, скорее всего, просто не позволено было этого сделать. Нервы держались на пределе, поэтому приходилось просто импровизировать. Даже смелость… и ту пришлось импровизировать. Проводник резко остановился, что подсказывало журналисту: это конечная остановка. Возможно, последняя в его жизни. Сожалеть, в принципе, было не о чем, жаль только, что Корона некому будет покормить, и тогда он умрет от тоски и одиночества, ну и, конечно же, от голода. Послышался звук открывающейся двери, и фотографа буквально впихнули в открытое пространство чьего-то кабинета. - Я привел его, - грузно сказал мужчина. Акира, полностью загруженный какой-то бумажной работой, поднял на него полный удивления взгляд, который затем сменился пронизывающим, презрительным, мерным по отношению к журналисту. Словно почувствовав этот взгляд на себе, тело Матсумото вмиг покрылось мурашками, ощущая каждой клеточкой тела леденящую атмосферу этого кабинета. И осознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу. - А теперь оставь нас. И… меня не беспокоить, - строго добавил Сузуки. Охранник покинул кабинет. Таканори все так же стоял посредине чужого кабинета, готовый хоть сейчас раствориться. Будь его воля, он ни на йоту не задержался бы в этом холодящем душу месте. Давящая тишина с необузданной силой продолжала сжимать виски. Впервые в жизни было действительно страшно. А также отсутствие какой-либо информации о том, где он находится, почему он здесь и что с ним собираются сделать, сгущало краски в палитре в один грязно–коричневый цвет. Сначала страх, потом паника, и все… это конец. Тишина. Лишь мерные шаги незнакомца прерывали эту одинокую тишь. Матсумото все так же неподвижно стоял, ожидая свой приговор. Это длилось непродолжительное время. Настенные часы, отбивая каждый следующий удар, начинали действовать на нервы. Сузуки медленно и степенно надвигался на журналиста, который в свою очередь почувствовал, что к нему приближается незнакомец. Обойдя фотографа, мужчина подошел к двери, закрыл ее на защелку, а затем снова вернулся к своей главной цели. Грубо схватив Матсумото за подбородок, он развернул его к себе, хищно улыбаясь. - Знаешь, ты доставил мне в последнее время много проблем, хоть сам об этом и не подозреваешь, - Акира все так же грубо удерживал точеный подбородок мальчишки, сильнее сдавливая пальцы на скулах. Таканори зашипел от боли. - Пока я не знаю, кто ты, не могу утверждать точно, я ли это! - усмехаясь, буквально в лицо мужчине выплюнул парень. - Сними повязку. - Ах ты… - Сузуки замахнулся было для удара, но вовремя остановился, совладав с собой. Он ослабил галстук, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. - Хор-ро-шо… я сниму, - сквозь зубы процедил мужчина. Он обошел журналиста, нежно проводя рукой по скуле, и пристроился сзади, вставая вплотную. Пальцами он аккуратно принялся развязывать узелок, спуская черную атласную ленту с глаз фотографа, все еще оставаясь позади. Матсумото почувствовал, как лента, приятно касаясь лица, падает, позволяя ему открыть глаза. Ресницы подрагивали, а веки медленно начали раскрываться. Однако, распахнув их полностью, он снова зажмурился от яркого света, рассеивающегося из широких окон, окутывающих солнечными лучами весь кабинет. Заметно привыкнув к яркому свету, все еще бьющему по глазам, журналист начал бегать взглядом по чужому кабинету, разыскивая незнакомца. Два огромных окна, шикарный стол, книжные шкафы, диван с журнальным столиком – изысканная обстановка. Очевидно, что хозяин этого кабинета все еще стоял позади, так как в поле зрения его не было видно. Резко развернувшись, Таканори врезался носом прямо в грудь мужчине, которого все это время так жаждал увидеть. С минуту он просто не решался поднять голову, но, собравшись, медленно поднял взгляд, встречаясь с глазами, полными заинтересованности. - Ак-кира, - дрожащим голосом выдавил журналист. На что мужчина лишь самодовольно улыбнулся. Акире и самому было интересно и до смерти любопытно, как же выглядит его загадочный сталкер, который ни разу без очков или капюшона, а также своей постоянной маскировки, на улицу не выявлялся. Сейчас перед ним стоял симпатичный, нет, красивый парень, с волосами до плеч и распахнутыми от удивления большими глазами. Шатен с мелированными кончиками волос, выкрашенными в светлый, почти белый цвет. Это определенно настоящий оттенок без маскировки. Правда сразу на ум приходит вопрос: «Почему?». Но, если учитывать очки и капюшон, он просто не рассчитал, что его могут поймать. Наивный. Большие глаза, правильные черты лица, пухлые коралловые губы, которые так и манили их поцеловать. Настолько милый, напоминающий девушку. - А ты желал увидеть кого-то другого? - приподняв бровь, он изобразил удивление. - Вот уж не ожидал, что увижу самого Акиру Сузуки собственной персоной, - журналист пытался как-нибудь уколоть его. И дерзость, и хамство фотографа действовали как бомба замедленного действия, отчего внутри Сузуки просыпалась злость, медленно растекаясь по нервным клеткам, доставляя импульсы в мозг. Прошло всего каких-то пять минут, а парень, откровенно говоря, начал действовать ему на нервы, усугубляя тем самым ситуацию еще больше. Как понял Акира, журналисту нравилось лесть на рожон, приписывая себе не самый сладкий приговор, а ведь мог отделаться простым разговором с парой тройкой угроз, но он, видимо, решил устроить себе плохой исход. Грубо вцепившись пальцами в шею мальчишки, он вел его в сторону стола, толкая, из-за чего тот, заплетаясь ногами, больно ударился бедром о жесткую кромку стола. На глаза сразу выступили слезы от накатившего одновременно шока и страха, дышать было нечем. Сердце словно остановилось, боясь вновь забиться. Сейчас, рассматривая стоящего перед собой блондина, Матсумото вместо интеллигентного галантного мужчины, какого не раз показывали по телевизору, выставляя в лучшем свете, видел зверя, которым овладели инстинкты. Это пугало. Не так страшен зверь, поддавшийся инстинктам, как человек, превращенный в этого зверя. Тогда человек раскрывает истинную сущность своего бытия, забывая, кто он есть на самом деле. Это страшно. Затем он начинает терять себя, остатки собственного разума, растворяясь во мгле неизвестности. Акира уложил мальчишку спиной на стол, заведя связанные руки над головой, и заглянул в его испуганные, полные страха глаза. Наконец он добился того, чего так хотел. Он показал, кто здесь главный и кого следует бояться. Матсумото начал вырываться, дергая руками, попытался пнуть мужчину, но за это получил лишь сильную пощечину, словно отрезвившую его, как бы говорящую, что не в том положении он сейчас находится, чтобы трепыхаться. Щека неимоверно горела, оставляя на молочной нежной коже красный отпечаток. Видимо, Сузуки не пожалел сил, впечатывая ему такую оплеуху. С некой остервенелостью Акира еще сильнее сжал руки парня над головой, вызывая новый поток боли, так как веревки за долгое время успели сильно натереть запястья. Ноги журналиста он зажал в своих коленях, не позволяя сделать ни одного движения. Фотограф, словно в оцепенении, лежал, пытаясь предугадать, что же будет дальше, молебно прося, чтобы это не оказалось то, о чем он подумал. - Ч-что… что ты собираешься сделать? - дрожащим голосом спросил журналист, все еще надеясь, что это сон. Он был бы согласен на смерть, только бы не терпеть унижения. - Я? Я планирую поиграть с тобой еще немного, - хитро улыбнувшись, как-то слащаво произнес блондин. Тем временем он медленно начал расстегивать пуговицы на худи, оголяя сначала рвано вздымающуюся грудь, а затем и плоский впалый живот, смотря на расширяющиеся глаза фотографа и потрескавшиеся, но такие желанные губы, застывшие в немом крике. Проводя руками по гладкой коже, Акира попытался снять кофту, но понял, что оплошал, когда вспомнил, что над головой у парня связанные руки. Мужчина потянулся правой рукой в карман задних брюк, выуживая оттуда маленький складной нож. Раскрыв его, он потянулся руками к длинным рукавам кофты, пытаясь сделать надрезы, а затем и вовсе разорвал их, отбрасывая в сторону ненужную вещь. Ножик был отправлен обратно в задний карман. Все еще находясь в одежде, он продолжал держать ноги Матсумото в плену своих, оттягивая, а затем и вовсе снимая галстук. Ужас, который отражался в этих глазах, возбуждал блондина не на шутку, отчего в штанах становилось невообразимо тесно. Прерывистое дыхание мальчишки, бледно-молочная бархатная кожа, розовые соски, так выделяющиеся на бледном фоне худого тела, манили к себе. Железная стойкость, выработанная годами, давала трещины. Терпеть сил больше не было, и он просто впился зубами в жилку на шее, которая периодически подрагивала, тем самым привлекая к себе внимание. Из уст парня вырвался сдавленный стон боли. Он попытался скинуть с себя блондина, но все было безрезультатно. Слегка прикусывая зубами кожу, Акира тут же ее зализывал, спускаясь ниже, и, едва касаясь губами, покрывал невесомыми поцелуями каждый сантиметр тела. Поцелуи были такими нежными и приятными, что Таканори на секунду показалось, будто блондина подменили. Оставляя влажную дорожку от поцелуев, мужчина спустился к пупку, обводя языком по кругу, а затем ныряя во впадинку, вызывая дрожь в теле журналиста. Матсумото начал снова ерзать, сопротивляясь, за что получил еще одну пощечину, слабее на этот раз по силе, но гораздо действеннее. - Не зли меня, - зло рыкнул блондин, возвращаясь к своему занятию. Таканори затих, а глаза от страха заслоняла влажная пелена, готовая вылиться очередной порцией слез. Силы постепенно иссякали, покидая и без того немощное, обессиленное тело. Акира продолжал растягивать мучительно-сладкую пытку. Вернувшись к соскам, он припал к правому, аккуратно обводя его языком, слегка оттягивая зубами, отчего журналист непроизвольно выгнулся в спине, жадно глотая воздух. Хотя бы здесь Матсумото не хотел показывать, что проигрывает, как бы ни было омерзительно лежать на столе чужого кабинета, придавленным абсолютно незнакомым человеком, к тому же, довольно опасным, а с природой не поспоришь. Да и у самого фотографа давно не было ничего такого. Пару раз случался горький опыт, но после было не до этого. Наигравшись вдоволь с сосками, Акира спускался все ниже и ниже, оставляя за собой дорожку красных отметин, постоянно прикусывая кожу. Ему было до умопомрачения приятно доставлять мальчишке какое-то садистское удовольствие, причиняя боль. Мужчина принялся расстегивать молнию на брюках парня, медленно оттягивая ее вниз. Матсумото инстинктивно дернулся. - Пожалуйста… пожалуйста, не надо, - почти шепотом умолял журналист. Из глаз медленно катились дорожки слез, оставляя после себя влажные соленые следы. - Будешь пай-мальчиком - я не сделаю тебе больно. Обещаю, - стягивая штаны, блондин обхватил через боксеры полувозбужденную плоть шатена рукой, массируя, заставляя полностью возбудиться. Из уст журналиста вырвался еще один стон, жадно лаская слух мужчины. Это было что-то вроде дозы, заставляющей Акиру возбудиться еще сильнее. Блондину слегка поднадоело тянуть время, и он аккуратно начал снимать боксеры со стройных ног журналиста. - Нет! Нет! Не надо… прошу… не надо… я… я не хочу… пожалуйста, - фотограф со слезами вымаливал у своего мучителя снисхождения. - Заткнись. По-хорошему прошу. Лучше замолчи, - рыкнул мужчина. Он взял одной рукой уже вставший член у основания, поглаживая, а второй все еще придерживал руки журналиста, зная, что тот в любую удобную минуту попытается вырваться. Мужчина пальцами обхватил в кольцо твердый горячий орган, начиная размеренное степенное движение вверх-вниз. Стягивая кожицу до упора, а затем снова обволакивая, продолжая упоительные поступательные движения. Наливаясь кровью, головка члена порозовела, на краях уретры уже скапливалась белесая жидкость, а на самом органе можно было разглядеть каждую венку. Столь возбуждающее зрелище до умопомрачения срывало башню, заставляя собственное возбуждение изнывающе подрагивать в штанах, принося за собой ноющую боль в паху. Ему хотелось поскорее оказаться в строптивце, но дело надо было довести до конца. Увеличивая темп рукой, Акира припал к покрасневшим от укусов губам, пытаясь ворваться языком, на что журналист лишь сильнее стиснул зубы. Тогда мужчина сильнее сжал в ладони его член, надавливая, отчего Таканори прогнулся в спине, чувствуя, как внизу все стянуло тугим узлом, и приоткрыл рот, впуская чужой язык. Сузуки вовсю исследовал чужой рот, проводя языком по небу, сплетая его с языком мальчишки, несмотря на то, что тот упорно пытался вытолкнуть инородный предмет из своего рта. Это было сигнальным толчком, так как злость из-за непослушания и неповиновения просто выливалась через край. Он довел шатена до оргазма, отчего тот излился белесой вязкой жидкостью в руку блондину и себе на живот. Оторвавшись от сладких губ, не снимая рубашки, мужчина расстегнул ширинку, снимая брюки вместе с бельем. Глаза журналиста испуганно расширились, смотря на действительно немаленькие размеры Сузуки. Было чуждо и страшно, если учитывать отсутствие сексуального опыта да и вообще секса в целом (если не брать во внимание горький опыт прошлых лет). Акира, тем временем собрав ладонью немного жидкости, размазал ее по своему члену и, грубо развернув журналиста на живот, приставил пунцовую, сочащуюся от смазки головку к входу. Протолкнув внутрь, он начал входить в непроглядную узость на всю длину, запрокинув голову назад, сжимая руками бедра мальчишки, рвано глотая воздух. - Аааах… мне б-больно, вытащи… вытащи его, - захлебываясь слезами, умолял шатен. Он вцепился связанными руками в край стола, шкрябая ногтями, создавая дополнительную боль вперемешку с нещадной, саднящей кисти рук. Но эта боль была куда незначительней по сравнению с той, что ниже. Казалось, словно его клеймили раскаленным металлом, ставя отпечаток как можно сильнее и глубже. Внизу была ужасная острая боль, жжение, словно от внутреннего разрыва. Таканори кусал дрожащие губы, зубами пронизывая нижнюю до крови; он чувствовал металлический привкус, смешанный с соленым от слез. Смелость, которая так и рвалась наружу, спряталась теперь глубоко внутри, под животным натиском человека, которого он некогда так жаждал увидеть и ненавидел всей душой. Акира начал размеренно двигаться, сжимая бедра еще сильнее, подавая каждым следующим толчком новый импульс боли, отчего журналист болезненно постанывал. Внутри Матсумото было до безумия узко и горячо, поэтому первое время было некомфортно двигаться и самому блондину. Однако мужчина не собирался доставлять удовольствие только себе, он хотел подарить его и необузданному мальчишке. Найдя нужный угол проникновения, Сузуки увеличил амплитуду движения, проникая как можно глубже. Чувство жжения никуда не исчезло, но вот боль слегка притупилась, и чем глубже проникал Акира, тем сильнее она смешивалась с наслаждением, как бы прискорбно это не звучало. Теперь стоны боли сменились стонами наслаждения, хоть журналист и старался их приглушать. Было ужасно стыдно, неприятно, больно от того, как тело предательски отзывалось на ласки незнакомого мужчины. На смену физической боли пришла моральная опустошенность. Сузуки, не жалея сил, вбивался в податливое тело, готовясь вот-вот кончить. По кабинету разносился гул пошлых шлепков и тихие всхлипывания младшего вперемешку с неразборчивым мычанием. Акира лишь изредка издавал стоны наслаждения, сильнее, быстрее, жестче толкаясь в обмякшее тело. Еще несколько глубоких остервенелых толчков, и он с громким рыком излился в мальчишку, покидая его обессиленное тело. Мужчина, найдя свои брюки, нацепил их, попытался заправить рубашку, но, взглянув на нее, заметил капельки спермы, что не особо радовало блондина. Он направился в сторону небольшого шкафа, где всегда находились вещи на случай необходимости. Выудив оттуда рубашку, Сузуки оделся, приводя себя в подобающий вид. Поправив рукой волосы, он повернул голову в сторону стола, на котором так и остался лежать мальчишка. Подойдя ближе, он разглядел, как из ануса стекали остатки спермы, перемешанной с кровью, дорожками сползающей по бледным исхудалым ногам. Акира опешил от такой картины, проклиная себя за то, что, не совладав с эмоциями, сотворил подобное. Но и долго предаваться скорби не собирался, зная, что совершенного не воротишь. Блондин поднял на руки хрупкое, почти безжизненное тело, вглядываясь в его лицо: заплаканные глаза, от которых разводами растеклась подводка, искусанные губы, на которых уже запеклась кровь от недавней раны, растрепанные волосы. Без сознания фотограф не казался таким бесстрашным и дерзким, неуловимым и вспыльчивым, он был милым и нежным, беспомощным, нуждающимся в чьей-то заботе и любви. Сузуки бережно донес его до дивана и уложил, убрав прилипшие к лицу пряди. Достав из шкафа одеяло, он аккуратно накрыл Матсумото, сложил его брюки и нижнее белье на край журнального столика, рубашку одолжил свою, так как худи было безвозвратно испорчено. Сам блондин покинул кабинет, оставляя журналиста одного, погруженного в долгую дремоту.