Гость из прошлого

Ещё задолго до войны, когда Вальтер понятия не имел с чем ему придется столкнуться, он, как и многие люди, пытался представить себе, каково это, умирать? Этот извечный вопрос многие века мучает философов и ученых — людей в разы более образованных, и умных, нежели откровенно тормознутый сержант — заставляя их размышлять об этом, ставить опыты и проводить исследования, но и они не могли дать точный ответ. В целом они сходились на факте, что после смерти, человека настигает «Ничто». Именно с большой буквы — великое небытие, в котором нету абсолютно никакой материи или энергии, лишь пустота. Вальтера такое объяснение не устраивало, точнее оно просто не очень укладывалось в его голове. Его воображение, взращенное компьютерными играми, и странноватыми фантастическими книгами, не принимало простое понимание, слова «ничего», не могло его осознать, или представить. Как можно просто взять, и исчезнуть? Как можно не существовать? Как ощущается момент развоплощения; больно ли это, страшно, и что вообще страх, или боль в небытие? Если их нет, то почему люди так бояться исчезнуть, раствориться в этой пустоте? Но, эти вопросы возникали скорее всего из-за простого неприятия мысли, что ты сам, в масштабах мира, абсолютно ничего не значишь, и твоя смерть останется незамеченной, а мир продолжит существовать. Однажды сержант, в изрядном подпитии, сидел на кухне и долго думал об этом, однако не получил ничего, кроме головной боли. Привычный для человека эгоцентризм протестовал против таких выводов, заставляя отвергать их на уровне подкорки, и если этому сопротивляться, можно просто сойти с ума. Мы привыкли что жизнь вертится вокруг нас, а точнее только в конусе нашего зрения, стоит повернуться спиной, и оно растворяется; сложно даже осознать что все эти мясные куклы, которых мы привыкли называть людьми, все так же видят, и ощущают, мир вокруг них, тоже существует, а те крохотные окошки, что светятся вдали, не просто декорация, а все такие же полноценные дома — многоэтажки, и коттеджи. Ежеминутно умирает огромное количество людей, однако мир вокруг все так же стоит, и Вальтер постепенно пришел к удручающему выводу, что не может осознать простой факт — если он умрет, мир вокруг продолжит свое существование. Более того, скорее всего смерти одного человека никто и не заметит… ......Другой ответ на вопрос «что такое смерть?», давали различные изотерические и оккультные науки, наравне с которыми в голове Вальтера стояла и религия. Впрочем, суждение об «рае и аде» казалось ему странным, да и ни к какой религии сержант не принадлежал, считая их пережитком прошлого, культурным атавизмом, если так можно сказать. Чем больше Вальтер взрослел, и чем меньше у него становилось времени, тем меньше он размышлял о вечном, найдя временный ответ в теории реинкарнации — она не противоречила внутреннему эгоистичному голосу, и была удобна для понимания. А потом… Потом пришла война… Смерть продемонстрировала сержанту весь ужас своих симфоний, состоящих их страха и боли. Каждый день он видел как обрывается чья-то жизнь, каждый день мысленно сжимался, когда рядом начинали падать бомбы, или чиркать пули, содрогался от отвращения, когда с неба сыпались чьи-то ошметки, или сапог оскальзывался на раскисшем от жары трупе. Именно тогда и покачнулось то представление об собственной важности — ты ни на что не влияешь, не можешь отодвинуть тот снаряд в сторону, не можешь уклониться от осколков, или спасти кого-то. Не сделает этого и таинственная высшая сила, именуемая Богом — в этой игре нет читов или сохранений, Смерть найдет тебя везде… Иногда, он даже не мог понять, жив он ещё, или давно умер, и попал на одну из тех отвратительно-гротескных картин изображающих Ад. Особенно это было заметно во время летних боев в северной Польше, почти четыре года назад — тогда на фронте воцарился некоторый паритет, продлившийся три месяца, и за это время, люди, едва ощутившие в венах безумие кровавой бойни, начали постепенно отходить, осознавая какой ужас происходит вокруг. Кто-то зверел, жаждя крови, и отмщения, кто-то смирился с реальностью, оставаясь относительно адекватными, третьи уходили в самобичевание, или глубокую депрессию, от которой спасали только жестокие расправы над местным населением, или захваченными лазутчиками НАТО. Спустя годы, эти дни, вызывали у Вальтера странное ощущение, напоминающее тошноту, в нос тут же ударял вездесущих запах крови, а перед глазами вставали образы затянутых дымом, и гарью окопов, тянущихся прямо поперек некоторых городов. Запах гари, едкий, горький, въедающийся в ноздри и рвущий легкие на части. Подобно туману, он стелется по земле вместе с черным дымом, не оставляя шансов на выживание тем несчастным, что просто потеряли сознание от ран или страха, где-то там, на ничейной земле между двух рядов оборонительных сооружений. Казалось, что можно почувствовать гарь, потрогать ладонью её скользкое и в тоже время горячее и колючее нутро. Она легко перебивали другие запахи, жирный аромат влажной земли, запах горящего дерева и нестерпимый смрад сотен разлагающихся трупов, по которым с ворчливым карканьем прыгали жирные черные вороны. Как назло, это было как-раз в самый разгар лета и в жаркие дни, когда не захороненных тел становилось слишком много, даже противогазы не помогали от сладковатой вонищи гнилого мяса. Солдаты, пытаясь перебить запах трупного газа, принимались жечь все подряд и тогда гниль смешивалась с гарью, превращаясь в непередаваемый коктейль от которого неподготовленный человек почти сразу терял сознание, а большинство высших офицеров приходили в ужас, моментально покидая линию фронта. В костры шло все-подряд, солдаты шныряли вокруг окопов в поисках особенно зловонного горючего, или на худой конец свежих фильтров для противогазов. Огонь, как голодный демон, наблюдающий за истреблением человечества, жадно поглощал все — старые покрышки от автомобилей, и подбитых бронетранспортеров; сидения вырванные из них же, покрытая лаком мебель, смердевшая бледно-желтым дымом; испорченное снаряжение, и мусор оставшийся от гражданских, а иногда в огонь шли даже не поддающиеся опознанию трупы. Когда пламя разгоралось в полную силу, окопы освещались инфернальным оранжевым светом, едва-едва просвечивающим сквозь непроницаемые клубы грязно-желтого дыма. Он странно переливался на солнце, заставляя людей кашлять из задыхаться; у многих легкие заполнялись слизью или даже кровью. Страдающие астмой, моментально отправлялись в лазарет — солдаты не могли стоять на ногах, облокачиваясь на деревянные стенки окопов или домов; лица краснели от натуги, а каждый вдох давался с огромным трудом. В ДОТах, и разрушенных квартирах, скапливался раскаленный темно-желтый пар, остающийся от сгорания пластика. Он окружал тело, пропитывая одежду и разъедая кожу, до кровавых язв. В бронхах свистело, грудь рвало и сжимало, но это было несомненно лучше чем вдыхать трупные миазмы, полные болезнетворных бактерий. Дым разносился ветром на многие километры, и порой достигал тылов, где не знакомые с окопной реальностью люди, принимали его за газовую атаку, моментально поднимая панику. Сидя в грязном, глубоком окопе, по уши в окровавленной жидкой глине, полной остывших гильз, и пустых пузырьков от лекарств, уже можно было сойти с ума, а заволакивающий все вокруг дым, окончательно довершал картину ада на земле. В нем было не видно ничего дальше десятка метров — реальность расплывалась в глазах принимая самые сюрреалистичные очертания, а токсины, от горящего хлама, иногда доводили до галлюцинаций. Каждый вдох без противогаза приближал неминуемую смерть от асфиксии. Солнце, раскаленным глазом глядело на этот кошмар, раскаляя его до сорока градусов, а жар от кострищ, не давал остывать даже ночью. В этом чаду, люди, медленно бродящие из стороны в сторону, напоминали грешников подвергнутых ужасной пытке — их форма была покрыта толстыми хлопьями сажи и гари, похожей на мышиную шерсть, штаны, и сапоги были едины с несмываемой глиной, а лица скрывались за почти приросшей к коже, непроницаемой маской противогаза, или визора. Кто-то просто стоял, постепенно превращаясь в статую засыпанную ядовитым пеплом, кто-то дежурил за пулеметом, для профилактики постреливая в сторону вражеских окопов, или лежал, прямо на земле, изнемогая от ожидания, которое становилось главным врагом окопной крысы. Большая часть солдат бесцельно слонялись то и дело они оскальзывались на глине, медленно поднимаясь на дрожащие ноги, а их голоса звучали как приглушенные стоны. Действительно, уже за это можно было ненавидеть все вокруг — чувство бесконечного ожидания. Гарь скрадывала время, превращая минуты в часы, часы в дни, дни в недели, и вскоре начинало казаться что не было ни лет до войны, ни минувших битв — ты всегда сидел на дне грязной воронки, и глядел в желтое небо, медленно покрываясь сажей. Не происходило решительно ничего, даже грохот непрекращающихся артиллерийских обстрелов превращался в рутинное дело. Хотелось хоть каких-то перемен. Не важно каких, лишь бы они произошли. И на почве этого, каждый солдат сходил с ума по своему. Вальтер доподлинно знал, что Степа видит галлюцинации, Андрей параноидально, раз за разом проверяет аптечку, а кто-то из солдат от отчаяния начинал писать стихи, или рассказы — один бредовее других. Ходил слух, что даже капитан Соболев поддался безумию и изнывая от скуки начал расписывать штабную землянку детской мазней, с той лишь разницей, что Соболеву было за пятьдесят… Для себя он нашел другой способ проститься с рассудком — он продолжил размышлять о смерти. Иногда это приходилось делать сидя под обстрелом, или соседствуя с развороченным трупом. Эти месяцы принесли ему страшное понимание — жизнь, ничего не стоит, это лишь разменный ресурс, который мы зачем-то воспели и романтизировали. Она полна страданий и боли, непреодолимых трудностей и совершенно пустых, несбыточных мечтаний, маячащих на самой грани осознанного, а взамен не сулит ничего, кроме ужасающей перспективы смерти. Её нельзя считать достижением — чтобы её получить, мы не прилагаем никаких усилий; не является она и ценностью, ведь утеря в конечном итоге будет для тебя неощутима. Именно тогда, сержант стал таким каким его знала большая часть роты — жестоким, бесстрашным и безразличным к смерти. В нем почти ничего не осталось от прежнего Вальтера, исчезло нечто, неуловимое, делающее его человеком, остался лишь бездушный инструмент для выполнения любых приказов. Ведя войну на уничтожение, он не боялся Ада — ведь Ад постоянно был вокруг, отражаясь в каждой луже, или стекле визора, его отзвуки слышались в грохоте взрывов, и реве танковых гусениц, он сам, был частичкой этого кошмара, когда открывал огонь; рай, ему по определенным причинам не светил; а отвергаемое ранее небытие, начало казаться чем-то желанным… ......Сейчас он был почти там, за той эфемерной гранью, когда заканчивается жизнь, и начинается нечто большее. Нужно было сделать лишь последний выдох, и отправиться туда освободиться от болезненных оков бренной плоти. Где-то на грани медленно угасающего сознания, Вальтер осознавал что умирает, но не пытался сопротивляться. Последний импульс о просьбе «помощи», был вызван страхом, но не разумом, сейчас же он желал лишь одного, раствориться в пустоте, стать с ней единым целым. После нескончаемого грохота и блеска войны, это казалось самым приятным благодатью, или наградой, полученной за годы страданий, и кровопролития. Его путь был завершен, вечный покой был уже совсем рядом… Из-под обожженных взрывами, лишенных ресниц, век медленно текли соленые слезы, а сквозь сколотые зубы вырывались последние струйки жгущегося воздуха, так и остающегося под маской противогаза. Перед ослепшими, зрачками была глубокая как ночное небо темнота, по которой плавали, полупрозрачные тени. Они переливались, постоянно двигаясь и меняя форму, а наблюдать за ними было настолько залипательно, что в голове не было ни единой мысли, кроме как об этих тенях. Они манили и влекли за собой, как полупрозрачные силуэты танцовщиц. Вальтер едва ощущал свое тело, со всех сторон омываемое теплыми волнами, по груди распространялось особенно приятное, щиплющее тепло. Сержант вспомнил как любил лежать в ванной, заполненной горячей водой. Да, сейчас было похожее ощущение — все мышцы расслаблены и будто отделены от тела и держаться на неведомой силе, голова пуста, и со всех сторон окружена плотным теплым пространством. Если бы сейчас ему потребовалось пошевелиться, то он бы не смог, да и не захотел бы. В ушах стояла звенящая тишина, сквозь которую изредка прорывались приглушенные голоса, и отзвуки чего-то происходящего вокруг. Каждый звук, был таким тихим, будто сержант слышал его через многие километры, или длинную, широкую трубу. Сквозь общий шорох и шипение прорывались резкие звуки чего-то командного голоса, и отзвуки шагов, бурей разносящиеся вокруг. Кто-то бегал, нося что-то тяжелое, слышались неразборчивые голоса, явно обращенные к нему, но Вальтера это не волновало. Пол под ним, начал ощущаться мягче, будто цемент размяк, став бетоном, и теперь медленно затягивал его в собственные недра. «Ну вот и все… Я свою работу выполнил… Больше этой вселенной не нужен… Покой, долгожданный покой…» — Вяло подумал Вальтер, постепенно забывая как звучат слова. В последний момент наружу прорезалось давно задавленное чувство юмора. — «И где обещанные мне валькирии? Где архангел Михаил со списком? Или виноградные сады и сорок девственниц с опахалами?» Фильтры на шлеме издали странный звук, напоминающий звонок мобильного телефона (последний раз сержант слышал работающий мобильник ещё до войны, и для него это было приятной ностальгией) и отключились, открывая небольшие нагнетательные каналы. В ухе ожил коммуникатор и встроенный ИИ томно сообщила — «атмосфера стерильна. Фильтр деактивирован». Под маской с шипением открылась дыхательная мембрана и Вальтер сделал хриплый вдох — воздух и вправду был поразительно чистый… В этот самый момент, в сферу теплого комфорта, окружающего его, вторгся кто-то ещё. Чьи-то сильные руки ухватили его за плечи, принеся с собой легкий запах медицинского спирта и легкий холодок, от которого по коже пробежали мурашки. Они сошлись вокруг того места где по расчетам Вальтера должна была быть рана и… Взорвались болью. Резкой как удар ножа по лицу. Она хлестала и рвала плоть уже было упокоившегося сержанта, заставляя его вновь возвращаться в холодный и отвратительный мир. Сквозь темноту начал проступать бледный свет и черный силуэт кого-то очень крепкого. Этот человек, каким-то чудом приподнял тяжеленного Вальтера за подмышки, едва не вывернув его руки. Вторая пара рук, забегала по шее, стягивая с неё ремень автомата и расстегивая крепления разгрузочного жилета, и рюкзака. На пол с шумом посыпались магазины и гранаты, а следом за ними и сам рюкзак. Ещё две руки начали разжимать пальцы сжимающие АК. Столь авторитарное распоряжение его снаряжением, затронула какой-то рефлекс в теле, и сержант неосознанно дернулся, перехватывая оружие поудобнее, чтобы нанести удар прикладом. Однако он был уже слишком слаб и оружие безвольно выскользнуло, тихо стукнувшись об набедренную бронепластину. Впервые за долгие годы, Вальтер оказался почти без оружия — это обескураживало, и он даже на пару секунд вынырнул в реальность, но не увидел ничего, кроме окровавленной поверхности штурмовых очков, за которыми мельтешил чей-то белый халат. Стук сердца в ушах перекрыл все звуки, и кровь раскаленным потоком зашипела в венах. Тепло на груди потекло куда-то вниз… Неизвестные кряхтя и произнося что-то явно ругательное, подняли сержанта над полом, осторожно поддержав его под спину, и поясницу. Из кармашков на брюках посыпались стрелянные гильзы, и кто-то закричал, видимо получив «пустышкой» по макушке. На фоне послышалась короткая реплика, подкрепленная звуком переламываемой ампулы и Вальтера уложили на что-то твердое и холодное, не иначе как тележку для перевозки трупов. Она оказалась несколько короче чем нужно, и ноги сержант частично свисали вниз — что было в общем-то привычно, для человека ростом выше двух метров. Рядом промелькнула размытая тень. Её рука неумело отогнула горжет бронежилета, и сквозь кевларово-гелевую подложку скользнула тонкая хирургическая игла. Она вошла в вену и по крови потекла прохладная жидкость. Вальтер мог чувствовать как капли растекаются по венам, утихомиривая боль. Голова погрузилась в влажную прохладу, боль быстро ушла, сменившись тупым гудением, где-то на самой грани восприятия. Сердце застучало медленней и ритмичней, подгоняя потоки адреналина. Женщина на фоне начала что-то быстро-быстро говорить, то и дело срываясь на нервный писк. Похоже она видела раненых далеко не каждый день, и это порядком озадачило Вальтера, уверенного что таких людей не водится на ближайшие пару сотен километров. Холод и любопытство, подействовали как странный стимулятор и сержант начал хоть что-то различать. Женщина рядом говорила быстро и на каком-то странном языке, который сержант не понимал — лишь отдельные слова. Это была непередаваемая, быстрая тарабарщина, среди которой с трудом можно вычленить частички английского, немецкого, испанского и даже что-то похожее на латынь. По ним он пытался понять контекст, но безуспешно, поскольку хорошо владел немецким, и чуть-чуть английским (он понимал его, мог с трудом читать, понимая общий смысл, но самостоятельно составить предложение почти не мог), остальные были для него загадкой. Как изрядно туповатый тип, он с трудом учил языки. «Наверное английский вперемешку с наречиями мексиканских мигрантов… Есть же такой язык?» — С трудом подумал Вальтер ощущая что тележка под ним покатилась, тихо гремя колесиками, по покрытому плиткой полу. Однако его теория быстро рухнула, когда в языке проскользнуло несколько слов на русском, а потом и что-то на писклявых языках Азии. «Куда я вообще попал?» — Вдруг подумал он, ощущая как тележка сотрясается, переезжая через какой-то шов на полу. — «Язык не английский, и не русский… Китайцы? Суки… Умереть спокойно не дают…» Силуэт обладательницы командного голоса шустро вышагивал слева, и почему-то отсвечивал розовым. Вальтеру было плохо видно, но он был уверен что это женщина, небольшого роста, и судя по странному запаху, просачивающемуся сквозь фильтры противогаза, пользующаяся невероятно терпкими клубничными духами. Когда силуэт её головы — укрытой плотной шевелюрой — приближался к сержанту, тот пытался разглядеть лицо, но мог различить лишь короткий нос, и очень большие глаза, с невероятным вниманием, и удивлением, разглядывающие его форму. Так уж завелось, что едва завидев «летнюю цифру», люди делились на два типа — первые разбегались с криками и ужасом, а вторые решительно никак не реагировали, думая, что если делать вид что все в норме, то им ничего не будет. Во всяком случае, в годы войны не было ни одной страны в которой не знали эту камуфляжную расцветку — для этой дамы, «цифра», была явно в новинку. Её руки, то и дело протягивались к нашивкам и символике, пришитой к рукавам — пальцы поглаживали её, счищая грязь, и кровавую корку. С другой стороны, кто-то схватил его за ладонь и тут же тихо взвизгнул.  — Принцесса! Принцесса! — Голос был более мягкий, и глубокий, чем у «командирши», и в нем были странные, слегка хлюпающие нотки, будто у человека не было губ. — Смотрите! Пять пальцев! Ладонь сержанта подняли в воздух, и из отворота стрелковой перчатки высыпалась тонкая струйка бетонной пыли.  — Не может быть! — Такая реакция показалась Вальтеру забавной, и весьма интригующей. Неужели он попал в страну фрезеровщиков, и полный набор пальцев здесь редкость? Он ещё раз попытался полностью открыть глаза, но веки плохо слушались его. Будто налившись свинцом, они едва-едва двигались, слегка подгоняемые лекарством, введенным в шею, кем бы ни были эти медики, сержант был им даже благодарен, за помощь. — Да действительно пять, пальцев… Интересно, интересно… Но… Мало что меняет! В операционную, в мою личную! Тележка под его спиной ускорилась, уже отчетливо гремя колесами. Свет, проступавший до этого сквозь веки, стал быстро-быстро мелькать, и на его фоне медленно плыли все те же разноцветные пятна, но уже куда-более жизнеутверждающих цветов. Может это было обезболивающее с наркотиком, а может Вальтеру вдруг захотелось пожить ещё, но ему было до безобразия интересно, чем все это действо закончится. Его губы пересохли, во рту стоял ощутимый вкус крови, чьи комочки плавали между зубов, и затекали в горло, вызывая неприятное желание кашлянуть. Когда сержант попытался это провернуть, горло и грудь сковала ужасающая боль, похожая на падение в огонь (поверьте старому солдату, он знал что такое падать в горящую лужу бензина), и вместо того чтобы прочистить горло, сержант захрипел, заставив своих спутников испуганно дернуться. Он вдруг ощутил себя невероятно грязным и липким, даже тепло, на груди стала неприятным и жирным, а вспомнив, что не мылся три недели, Вальтер мысленно скривился. Да, последний раз он мылся перед началом операции «Рассветный бриз», за пару часов перед вылетом, успел окунуться в японское море, и с тех пор не разу даже не сбрызнул тело водой. Под броней все зачесалось, а ноги в берцах, загорелись огнем, отчаянно прося освободить их.  — Мой Голб! Из него что-то течет но, это не сахар! — Второй голос взволнованно запричитал, и на грудь сержанту опустилась чья-то рука. Он пощупала место вокруг раны и боль опять ударила по внутренностям.  — Это кровь, сестра Тортик. — Уточнил строгий голос, на миг приобретя лекторские нотки, свойственные людям умным, но не в меру высокомерным. — Люди наполнены кровью, а не сахаром.  — Я… Я… Я впервые работаю с подобным случаем… Это опасно?! — Очень! Если кровь выйдет быстрее, то он погибнет! А запасной у нас нет! Сержант глухо выдохнул, его заполняло спокойствие, постепенно переходящее в неприятную, холодную слабость. Кости неприятно ломило, и казалось будто мышцы сварились в кипятке, и медленно отваливаются, причиняя щекочущую боль. Она сковывала тело, и каждое движение вызывало волну болезненной щекотки. Ноги сводило, пальцы начинали дергаться в спазмах, а сердце, скрывающееся где-то за зудящей грудью, начало бухать реже, но куда глуше, как медленно замирающий мотор. Это было уже не благостное парение в пустоте, без боли и забот, и Вальтер уже не совсем понимал что с ним происходит. Он конечно посещал курсы полевой медицины, и мог заштопать себя, или даже кого-нибудь ещё, простейшим матрасным швом, ну в крайнем случае мог разобраться какой стимулятор вколоть, но до глубокой диагностики ему было далеко. Андрей со своими медицинскими штучками и двумя высшими образованиями конечно смог бы поставить диагноз с точностью, но пока-что сержант был уверен в том что это агония. Звуки опять начали отдаляться и двоится, ударяя по ушным перепонкам, и будто выдавливая наружу «капли» активных наушников. Голоса, стук колес тележки и хруст плиток, смешивались с неприятным пиканьем шлема, сигнализирующего о серьёзном ухудшении состояния. Хотелось перестать понимать происходит, и просто вернуться в то приятное, теплое небытие. Ведь он заслужил, нет, отвоевал это право! — У него пульс теряется! Говорите с ним принцесса! А то мы его потеряем! — Голос существа названного сестрой Тортик был почти на грани истерики.  — Но о чем? — Принцесса чем-то громыхнула и в поле зрения Вальтера появилась капельница, подключенная к его руке. — Да о чем хотите! Главное не дайте ему потерять сознание опять! — Голос на пару секунд сорвался на непонятное бормотание, постепенно превращаясь в хлюпающий писк. — Он уже побывал за гранью, ещё немного и уже упустим! Даже душекамень не поможет! «Стимулятор-коагулянт! Темно-красный шприц!» — Попытался проговорить Вальтер, услышав что-то про кровь. Но вместо слов, из его рта вырвалось лишь зловещее хрипение, и по губам пошли соленые пузыри, и чем больше он старался, тем больше ощущал, как в легких скапливается кровь. По шлему Вальтера зацарапали ноготки, неумело пытающиеся зацепиться за крепления и ремешки, удерживающие штурмовые очки. Её пальцы, ухватились за металлическую «полочку», на которую обычно крепились лазерные дальномеры, навесные приборы ночного видения, и прочая бесполезная бабуйня, и начали рвать её во все стороны. Так-называемая Принцесса явно была не знакома с таким видом снаряжения, а может просто очень нервничала и торопилась. Поняв что не сможет снять очки, она схватилась за маску и потянула её на себя, но лишь приподняла голову десантника, заставив того громко забулькать кровью. Маска была вакуумная, чтобы её снять, нужно было лишь нажать на мембрану, и она сама отстегнется. Но максимум на что хватило принцессу, это отсоединить очки от противогаза. Она подцепила ногтем её крепежи и надавив, отстегнула штурмовое стекло, обнажая верхнюю часть лица солдата. Яркий свет ударил по приоткрытым глазам сержанта, но тут же притух, затмленный чьим-то размытым силуэтом. Вальтер попытался сфокусироваться, но глаза не двигались, лишь зрачки едва-едва реагировали на раздражители. По шлему зашуршали волосы, а в нос сквозь маску ударил острый запах клубники.  — Эй… — Силуэт чуть приблизился, давая сержанту понять что это все та же женщина. Вальтер не мог понять точно, страдает ли он от предсмертных галлюцинаций, или его уже накачали наркотиками, но он был готов поклясться что женщина имеет скользко-розовый оттенок кожи. Она застыла над ним, отбрасывая густую тень, в глубине которой поблескивали круглые линзы очков. — Эй, не дрыхни дохлятина… Слышь! Не вздумай сдохнуть тут! Ты кто такой?  — А… Ааа… Ах… — Вальтер смог выдавить лишь длинный сипящий звук, с трудом прорывающийся через кровавое бульканье. Однако шлем все же распознал это как речь, и включил «матюгальник», угромчив голос Вальтера до вполне различимого. — Иннах… Ска… — Кто такой? Откуда взялся? — Неизвестная, названная принцессой, все не унималась, продолжая разглядывать символику на камуфляже. — Отвечай! — С-с-с-сержа-а-ант… В-вальт-ер… — Выдавил солдат, повинуясь старому рефлексу. Согласно внутренней инструкции, в случае попадания в плен, боец имеет право назвать лишь свое имя и номер. — Ли-ч-чный… Н-н-номер… Д-22… 43… 2… ВС… РФ… Он старался говорить на немецком, и английском, но получалось очень плохо. Последнее было сказано на исходе сил. Каждый произнесенный звук давался с трудом — арматура застрявшая в плече, мешала дышать и говорить, а рана болела даже сквозь дурман обезболивающего. Сквозь губы опять потекла уже успевшая загустеть кровь, медленно собирающаяся под маской. Вальтер хрипло икнул, и схаркнул небольшой кровавый ком, застрявший в горле, и «матюгальник» издал протяжный вой сходящего с ума динамика. Дышать стало легче, а давление на голову ослабло, и Вальтер смог хрипло вздохнуть полной грудью, от чего перед глазами все слегка расчистилось. Его собеседница внимательно изучала его лицо, то и дело отвлекаясь куда-то в сторону, а потом кивнула пустоте и задала очередной лишенный смысла вопрос.  — Откуда ты, что за символика у тебя на форме? Ты солдат? — Вопрос был столь прямым и наивным, что шокировал солдата, а его суть казалась невероятной. В годы когда по всему миру от Чили до Японии идет война, кто-то не знает одного из главных зачинщиков? «Приплыли…» — Подумал солдат, закрывая глаза в надежде опять уйти в безболезненное забытье, подальше от этой глупой женщины. — «Живет на Земле, да еще во время войны и ничего не знает…» Однако поудивляться Вальтеру не дали, первый голос торжественно объявил об прибытии на место. С грохотом распахнулись невидимые для Вальтера двери и его вкатили в операционную. В нос ударил запах формалина и спирта вперемешку с нашатырем — штын был настолько сильным, что Вальтер выпучил глаза, ощущая как легкие загораются. Перед глазами на мгновения появилась маленькая, очень светлая комната, полностью отделанная толстыми панелями из белого металла, покрытого многочисленными нагромождениями полочек, и шкафчиков. В них виднелись горы различных препаратов и оборудования. На полочках стояли пронумерованные и обозначенные колбы, и реторты, вниз свисали лианы дренажных трубок, и каких-то непонятных щупалец, ползущих из приоткрытой пятилитровой банки (тогда сержант списал это на глюки, но в последствии был немало шокирован узнав, что этой хренью откачивают гной). Вокруг мерцали пузырьки с лекарствами и большие бутыли со спиртом, слева от входа стоял большой шкаф, со сменными халатами, и масками, для защиты лица. Рядом расположилась жестяная раковина, в которой уже включили воду, и на её краю поблескивали скальпели, и другие инструменты. Вся дальняя стена была укрыта диагностическими мониторами, и полупрозрачными экранами, которые казалось висели в воздухе. По ним бежали убористые строки данных — какие-то цифры и наборы букв, помеченные разными цветами. Во все стороны от них расползались заросли разноцветных проводов и трубочек, по которым с шипением текли непонятные жидкости. Некоторые из них уходили куда-то за пределы поля зрения, но большая часть были подключены к причудливому агрегату. Это была кровать, установленная на регулируемые по своей высоте ножки, и окруженная таинственными механизмами, и компьютерами, размером с ЭВМ, годов эдак 80-х… Они переливались десятками и сотнями кнопок и экранчиков, а слева к ним была прикреплена массивная колба, заполненная мутным зеленым раствором. В его глубине пуская пузыри, болтался огромный мозг, подключенный к механизму большим кронштейном, обросшим проводами. Над кроватью, навис операционный блок — шесть или восемь массивных манипуляторов, чьи оконечности был утыканы инструментами для вскрытия или заживления тел. Между них сновали ловкие механические щупальца, удерживающие небольшие подносы, зловещего вида щупы и зонды, предназначенных для заглядывания вглубь раны. Но самым впечатляющим было громадное лезвие, со встроенной циркулярной костерезкой. Вальтер плохо разбирался в сложной технике и медицине, а когда эти вещи совмещались, то все становилось очень плохо, но даже он был совершенно уверен, что подобных образцов мед-техники нет нигде в мире… Вокруг кушетки стояли несколько передвижных столиков из зеркально-чистого металла. На них лежали горки непонятных пакетов и стерильных бинтов, а также малопонятные инструменты, среди которых расположились несколько тугих комплектов для удержания пациента в лежачем положении. Дальше, торчал целый лес капельниц с разноцветным содержимым и какой-то прибор, очень похожий на старый, советский осциллограф. Вальтера подтащили к кушетке и подхватив его под руки, с огромным трудом перетащили на неё. В этот момент край бронежилета приподнялся и из-под куртки на пол потекла струйка крови, которая начала активно превращаться в лужу. Не прошло и пары секунд, как вся кушетка покрылась кровавыми пятнами. Медики начали хвататься за края бронежилета, пытаясь как-то стащить его с сержанта, но им постоянно мешали ремни, и другие элементы бронирования. Кто-то нашел кнопку отстегивания шлема, и без усилия стянул глухую «Амбразуру-1М», утягивая вслед за ней маску и всю электронику. Шлем недовольно заурчал, но когда проводок ведущий к батарее отсоединился, динамики замолкли. — Боже, какой урод… — Прошипел кто-то, очевидно увидев коллекцию шрамов, покрывающих лицо Вальтера. — Да снимите вы с него этот чертов панцирь! — Крикнула принцесса, вытаскивая откуда-то нож. — Режьте ремни!!! Острый, слегка загнутый медицинский клинок, для разрезания одежды, впился в кевларовые ремешки, но оказался противник бессилен. Сержант в шоке от происходящей тупости, замычал. Почти не понимая что делает, он потянулся рукой куда-то к шее, указывая на незаметный черный шнурок быстрого сброса, покрытый пластиковой пломбой. Пантомима оказалась удачной, кто-то догадался потянуть за него и броня с грохотом съехала в бок. Но плиты зацепили арматуру, и Вальтер зашипел от боли, ослепительной молнией поразившей его голову. Потревоженная рана вновь исторгал поток крови.  — ЧЕРТ! Анестезию сюда! — Гаркнул кто-то третий, над самым ухом сержанта, заставив того поморщиться. В унисон с ним зашипели вскрываемые ампулы. — Кто он вообще такой! Что ему колоть?! Сколько он весит?! — Сотню с чем-то, не меньше! Чего угодно! Заправь побольше, я смогу исправить если-что! — Вокруг начало происходить что-то совершенно дикое. Гремели инструменты и шумела включенная вода, а следом загудели манипуляторы сверху. С оглушительным щелчком включились лампы и Вальтер, не успевший зажмуриться, ослеп от их яркости. В тот же миг его руки прижали к кушетке и зафиксировали их толстыми, мягкими ремнями. Вокруг арматуры уложили что-то липкое, как кисель и рана тут же тихо зашипела. — Тихо! Спокойно! Не двигайся! Сейчас будет легче… — Холодная, слегка влажная ладонь легла на извечно щетинистую щеку Вальетра. С другой стороны подключили капельницу, и ввели ещё одну дозу неизвестного лекарства. Вальтер громко икнул, ощущая как мышцы теряют чувствительность. Почти в ту же секунду перед глазами поплыла черно-белая рябь, похожая на неправильно настроенный канал по ТВ. Полосы и пятна бесконечным потоком понеслись перед зрачками, размывая изображения — силуэты людей размножились, и размылись, принимая почти нереальные формы.  — Снимите куртку! Нужно получить доступ к ране… — Каждое слово растягивалось, мир вокруг постепенно замедлялся. Смысл происходящего окончательно ускользнул от сержанта, и его глаза прикрылись, постепенно заволакиваясь тонкой пленкой. Один из силуэтов вдруг стал чуть поярче, отчетливо проступая сквозь помехи, но в то же время оставаясь призрачным, как фантом. Это была белокурая женщина, с ярко-голубыми глазами, сияющими настолько ярко, что на остальное лицо, даже смотреть не хотелось. На её голове был остроконечный средневековый шлем, плотно покрытый причудливого вида зернью. Она строго, почти презрительно глядела на солдата, сложив руки на груди, защищенной доспехом из золотой чешуи. Левая рука крепко сжимала старинный короткий меч, с красивой золотой рукоятью, сияющей гардой в виде крыльев. В правой покоилась большая, украшенная каменьями чаша, в которой плескалась бледно-белая, пузырящаяся жидкость. По ободку шла неразборчивая надпись, переливающаяся темно-красным светом. Вальтер подался вперед, пораженный увиденным, но не придвинулся ни на дюйм, вне сомнений, это была галлюцинация — яркая, и мощная, она закрывала собой все. Рука сжимающая чашу, медленно двинулась к нему, и губы сержанта ощутили холодный металлический край, через который в рот ему полилась густая, поразительно свежая жидкость, от которой все внутри, будто ожило. Внутренние органы сжались, как от лимонной кислоты, а потом запылали невероятным пламенем. Из уст неведомого видения стали срываться какие-то слова и цифры, каждая из которых отдавалась в голове Вальтера громким эхом. Вскоре оно стало нестерпимым, как гром пулеметного огня над ухом, и сержант потерял сознание, погрузившись в долгожданную тьму. Разум его был чист… Саундтрек Power Glove — Rex's Escape Ваш экран медленно темнеет, покрываясь мелкой рябью, как от магнитных кассет конца восьмидесятых. Перед черной поверхностью, в луче тусклого света — едва-едва развеивающего полумрак комнаты — летают подсвеченные пылинки, колыхаемые сухим, теплым ветром. Сквозь запахи комнаты, нос отчетливо ощущает густой аромат теплого железа и асфальта, весь день прогревавшегося под лучами солнца. Сквозь густое, оранжево-красное марево едва-едва прорывается ночная свежесть, и аромат заранее заготовленного попкорна. По краям монитора начинают ползти темно-фиолетовые помехи и разводы. Их все больше и больше, и они принимают все более кислотный оттенок, режущий глаза. В венах вспыхивает легкое морозящее ощущение, напоминающее страх, и благоговение перед неизвестным. Спустя секунды монитор вспыхивает и помехи складываются в темно-золотистые буквы, очерченный розово-фиолетовыми линиями, позади которых складывается причудливый кислотный ландшафт… Буквы пафосно сменяют друг друга… …Ekosis фанфикшен представляет… Под руководством немного пьяной музы… Поддержке кота и бутылки пиваса… Цикл… «Сержант Вальтер!» Акт первый «Предвестник». История первая — «Гость из прошлого»… История о том… Как мир… Окончательно пробил… ДНО…