Подворье кровоточащего сердца

- Я должен соблюдать траур, - напомнил Томас, когда Кеннет объявил, что через несколько дней они будут принимать гостей. Прошло около трёх недель после похорон отца. Томас успел и погоревать и более-менее прийти к относительному душевному равновесию. Но гости?!... В конце лета в своем сказочном поместье лорд Брана устраивал не менее сказочный костюмированный бал. Участвовали в нем все желающие. Именитые гости, высокородные лорды и леди отплясывали, скрыв свои лица за пестрыми масками, наравне с домашней прислугой. Причем некоторые господа привозили своих слуг, кто забавы ради, а кое-кто рядил в шелка своих любовниц и прямо на глазах законных супругов придавался адюльтеру. Тема бала была одна и та же - мифические существа разных стран и верований, Шекспировский "Сон в летнюю ночь", фавны, нимфы, русалки и колдуны, лешие и ведьмы, языческие божества и трикстеры, Люди Тени и зверо-люди, оборотни, феи, пикси и эльфы. Все, что когда-либо было упомянуто в легендах, мифах и детских сказках. Пестрая, сверкающая бриллиантами и кровавыми рубинами, толпа предавалась увеселениям до самого утра. Из года в год легендарные балы становились все роскошнее, а развлечения удивительнее. Всё самое лучшее, неизведанное, но дарующее наслаждения для души и тела первым появлялось здесь, а потом уже расходилось по домам и салонам аристократов. - Вот, это поможет скрыться от осуждения и порицания, - повинуясь небрежному жесту Браны, мистер Виндзор открыл перед Томасом круглую объемную коробку, в которых обычно перевозят головные уборы. Мальчик тихо ахнул. Обрамленная огненными всполохами драгоценностей, перьев и ярких тканей, в коробке покоилась золотая маска. Словно маска египетского царя, уснувшего многие столетия назад, она могла бы скрыть любую тайну. Для лорда Браны, менявшего обмундирование бога Диониса четырежды, пошили костюмы именитые венецианские мастера. А вот Томас никак не мог придумать, чью роль ему бы хотелось исполнить. В конце концов из его путаных объяснений получилось три костюма, из которых он собрал один. Пышный, воздушный образ огненного духа. Лицо его прикрывал Лик Солнца с короной лучей и золотых перьев. Длинная туника в пол из нескольких слоёв тончайших тканей. Алые, жёлтые, оранжевые, кое-где бордовые оттенки, словно языки пламени, выбивались и соперничали друг с другом. От рукавов осталось лишь название – летящая ткань обнажала плечо, шла к локтю и там была перехвачена толстым золотым браслетом. Часть доспеха, наплечники и золотые перевязи украшали плечи. Мешанина из красных, бардовых и золотых элементов, многослойное, сверкающее одеяние. Всё это буйство покрывал плащ из тяжёлого атласа рубинового отлива. Том унизал шею тонкими, едва различимыми нитями янтаря и «кошачьего глаза». Голову его венчала корона из длинных рыже-чёрных перьев, веером лежащих за золотыми лучами маски-солнца. Он долго крутился перед зеркалами и так и эдак, и никак не мог поверить, что это он. Он - в таких одеждах?! Будто вернувшийся из путешествия в далекое прошлое или очутившийся в далёком будущем житель греческих полисов. Том никогда не носил подобных вещей и кажется захмелел только от одних ощущений, что дарила нежная струящаяся ткань, не стеснявшая движений. Скрытое лицо. Он мог делать всё, что ему захочется! Бросив последний взгляд на отражение, убедился, что спина и руки более-менее укрыты, полетел к гостям. Вниз, по увитой лаврами лестнице, в обширный, полный света Бирюзовый зал. Скрытые масками лица и обильное возлияние сделало гостей лорда Браны беспечными и дикими созданиями. Из каждого закутка, из-за каждой драпировки и портьеры выглядывали уголки одеяний и слышались шёпотки. Томаса подозвали к подножию импровизированного трона. На невысокой богато украшенной скамье возлежал Дионис. Поманил его поближе. - Присмотрись к Афине. - Но их здесь две, – Томас присел на скамью, подобрав подол своих огненных одеяний. По залу расхаживали боги и богини, эльфы и феи, ведьмы и колдуны, оборотни и духи природы, демоны, ангелы, банши, вурдалаки и кровопийцы, сказочные принцы и принцессы. Сам бы он не посмел одеть настолько короткий хитон или полуобножить грудь. Чтобы облачиться в это многослойное «платье» с разрезами до колен, подпоясавшись расшитым драгоценными камешками пояском, Томасу пришлось собрать всю свою решимость. - Та, что держит в руках виноград. - Это… - Леди Мириам здесь. Том быстро кивнул, и у него тут же заныла шея. Он совсем позабыл про тяжелый головной убор. Поднялся и поторопился поскорее ретироваться куда подальше от своего любящего и всезнающего благодетеля. Видимо, леди Мириам ничего не сказала ни матери, ни лорду Бране, значит… Том успел проглотить стакан сока, когда его увлекла в свой нестройный весёлый хоровод стайка хохочущих ведьмочек. В каждом зале, на каждой террасе, в садах и в живых лабиринтах везде что-то происходило! Шампанское лилось рекой, столы ломились от кушаний, играла музыка, люди танцевали, смотрели представления, сами участвовали в них, медленно, но верно, превращая карнавал в форменный дебош. Экзотические танцовщицы извивались в своих странных одеждах на высоких постаментах. Дикари с далёких берегов устраивали показательные бои и ритуалы прямо посреди роскошных интерьеров поместья. Акробаты, канатоходцы, глотатели шпаг. Какой-то сумасшедший, что игрался с переменным током, как с ручным зверьком! Фокусники и трюкачи, магистры чёрной магии и заклинатели духов, и тот самый факир со стеком с крупным набалдашником. Едва завидев его, вальяжно прогуливающегося у занавеса, Томас сбежал. Прошёл подальше от замка, и окунулся в мистический полумрак «итальянского дворика». Конные статуи, обнаженные Давиды, колонны и дикий виноград. У скульптуры одного из Медичи, восседавшего в грозной позе на коне, была устроена сцена. Полукругом сидели зрители. Экспрессия, вдохновение, с которым пела женщина, заставляли позабыть, что она грузна и довольно непривлекательна, чрезмерно накрашена. Страстные слова, что слетали с её губ, заставляли позабыть обо всём и овевали её мистическим ореолом. - О чем она поёт? Том вздрогнул. Он слишком глубоко ушёл в себя, одурманенный чувством тоски и желания. Оглянулся. У его левого плеча стоял какой-то лесной дух. Несуразно громоздкий сюртук из заплаток и ярких лоскутов всех оттенков зеленого, пышный воротник золотистого меха, рогатый головной убор, переходящий в вытянутую морду какого-то жуткого существа. То ли зубастого оленя, то ли волка. Лесной дух повёл рогатой головой. Склонил набок, будто прислушиваясь. Том легко улыбнулся. Опять повернулся к сцене. - О любви. - Все песни так или иначе говорят о любви. - Тут не всё так просто, – не отрывая взгляда от певицы, Том говорил шёпотом, чтобы не нарушить магию удивительного момента. – Она пытается убедить любовника открыть его тайну. При этом в сердце своём она хранит ненависть к народу, к которому тот принадлежит*. - Так она его не любит? - Не знаю. Может и любит. Она говорит, что от звуков его голоса сердце распускается, словно цветок на рассвете, и что ей вновь хочется услышать слова любви. Чтобы он вновь наполнил её восторгом, ответил на её нежность… Очень чувственная ария. - Мда, особенно когда не понимаешь её смыла. - Ты это не серьёзно. - Почему же? Красивая песня, но подоплёка… Лучше не знать, о чём тут речь. Мне она была по вкусу, пока я не знал, что её поёт лживая баба… Кхем… женщина. Даже если она делает все это из-за патриотических порывов. - Да-да, все песни так или иначе… - И всё же интересно, не смотря на патриотические порывы… В её словах есть хоть крупица правды? Том вновь посмотрел на лесного духа. Отсветы пламени скакали по неровностям маски, забирались в чёрные провалы глазниц. До чего пугающая рожа! Но голос… Конюх говорил так мягко, чуть упрямо, рассуждал, просто так, возможно сам с собой, не пытался убедить. А душа тянется и просит: «Говори!» Ария достигла своего апогея, и теперь певица ворковала как голубка, засыпающая на плече своего возлюбленного. - Когда надоест слушать лживые слова сомнительных дев, приходи к лабиринту. Там тоже есть на что посмотреть. И послушать. Стоило на мгновение отвлечься на аплодисменты, как лешего и след простыл. Хемсворт расплылся в улыбке, когда, не пройдя и нескольких метров, услышал позади торопливые шаги. - Крис, постой… Ай, чёрт! - Ты цел? Том? Весь свет остался позади, за стенами из живого плюща, и теперь Томас спотыкался в потёмках, торопливо перебирал ногами и цеплялся за кустарник непривычно длинными одеждами. - Не очень… Ой… Кажется, я тут застрял. Вот вспыхнул огонёк, разгоняя тьму, двинулся к Томасу на помощь. Оказалось, хламида зацепилась за куст шиповника, и Том сам себя пленил, пока пытался выпутаться - запутался ещё больше. Хемсворт только тихо фыркнул на это. Отдал Тому маленькую масляную лампу, опустился на колени и стал распутывать. Том опёрся о его плечо рукой и тихо заворчал. - И как это раньше люди ночью передвигались?! Когда не было ни электричества, ни дорог, – чуть капризно тянул Томас. Его снедало любопытство, а проклятые кусты мешали узнать, что же там за лабиринтом такого интересного! - По ночам раньше никто особо не шастал. Только самые отчаянные. И они, наверное, надевали туники покороче. Хемсворт оправил одеяние Огненного демона. Поднялся, отобрал обратно лампадку. - Пошли. Для верности Том взял Криса под руку. - А что там будет? Там же совсем темно. И… - Увидишь. Цыгане, получив снедь и оплату, теперь делали то, что их вольные души просили. Танцевали, играли и пели для простого люда, для своих собратьев. Подневольных и скованных обязательствами и классовым неравенством, словно цепями. Им они пели свои протяжные, тоскливые песни о безграничной свободе. О полёте. О мечте. О любви. И сказке, к сожалению, всегда заканчивающейся плохо. Но вдруг, опомнившись, заводили неистовую трель. Яростная страстная тарантелла впивалась в тело, проникала под кожу, воспламеняла кровь. - Будто игристое вино бежит по венам, - шептал зачарованный Томас. Он разоблачился, обменяв маску с роскошным веером перьев на бурдюк с крепким старым вином. Ночная прохлада забиралась под просторные одежды, касалась кожи, но юноша не чувствовал этих легких мазков. Он был поглощен, увлечён мистическим действом. Том не мог отвести взгляда от двух танцующих девушек. Обе черновласы, босоноги. Талии обеих туго затянуты платками с монистами. Пёстрые юбки, рукава разлетаются. Бьются в экстазе молодые, полные жизни тела. Вот девушки развернулись, и Томас узнал в одной из них горничную лорда Браны. Востроглазую каталонку Клару. Вечно затянутую в строгие платья. Волосы, что сейчас буйным бесом вьются по ветру, туго стянуты в пучок. Сама она, укрощённая, всегда и во всём выверена, словно по линеечке, и лишь чёрные, опасные глаза выдают её буйный норов. Оба красавицы замерли в напряжённых лихих позах. Что-то испанское, юбки подобраны, одна рука на талии, другая взметнулось ввысь, нос надменно вздёрнут. Но вот момент взорвался аплодисментами и свистом. Девушки засмеялись, стали обниматься, принимать от зрителей стаканы с портвейном. Может и в мисс Каррерос текла кровь вечных странников? Больно уж они были схожи и видом, и повадкой, словно сёстры. Кто знает. Хемсворт сразу подметил, что молодой лорд едва на ногах стоит. Зато вон как на девушек жадно смотрит, да всё прикладывается к кожаному бурдюку. Не стоит ему так налегать, потом же плохо сделается. Кажется, Хиддлстон говорил что-то… Что воздерживается от вина. Оно и видно. Крис тихо фыркнул. Ещё раз мазнул взглядом по чёткому профилю благородного юноши, по увитым браслетами руками, по стройному телу, едва скрытому драпировками и лентами. Лёгкий ветерок обнимает, колышет легкие ткани, то заинтригует обнажившимся в прорези бедром, то обтянет упругие хорошенькие ягодицы. Тяжело сглотнул, поймав себя на том, что уже добрую минуту косится на обольстительно узкие бёдра юного аристократа. Надо что-то делать. Конюх отдал Томасу свой стакан и подошёл к красоткам. Клара тут же повисла у него на шее. Зашептала что-то, засмеялась. Но Крис ни слова не разобрал, только дыхание её терпкое ловил губами, да сжимал тонкую талию, ласкал трепещущее под корсетом тело. Клара вдруг умолкла. Высоко вскинула голову, убрав со лба упругую прядь. Нахально глянула в глаза уже готового конюха. - Я выбираю его! Мгновение, и Томас задрожал, когда ощутил в своих руках молодое горячее тело. Корсетные нити сильно ослаблены, и он с трепетом ощутил всю красоту и прелесть прижимающейся к нему груди девушки. - Вызов! - рявкнул Хемсворт. Вокруг затихли. Вид у конюха был зверский. Кто-то рядом с Томасом тяжело сглотнул. Клара же глянула на бывшего ухажёра, и скользнула ладонями по груди трясущегося словно в лихорадке Тома. Тот чувствовал, что ещё мгновение, и точно лишится чувств. Слишком сильно его переполнило. Хмельная муть, возбуждение, страх… Хемсворт, что движется к нему, словно разъярённый бык. Мисс Каррерос, что шепчет ему на ухо сладкие обещания. Огонь костров, черноглазые мистические странники. Распутные и мудрые. Крис вырвал из рук Тома бурдюк, опрокинул в себя. Отцепил от него довольную каталонку. Том замер, словно кролик перед удавом. Перепуганный и заворожённый. Вот горячая ладонь коснулась его локтя, прошлась по руке вверх. Крис взял его за плечи. Сильно, но так осторожно. Почти нежно. - Вызов, - шепнул в сантиметре от в раз пересохших губ. - Не бойся, иди за мной. И Том пошёл, шаг в шаг повторяя его движения. Медленно он осознал, что это фигуры танца. Тягучего, пластичного. Крис тянул его за собой, и теперь они медленно кружили друг напротив друга, сцепившись взглядами. Никаких прикосновений. Вот Крис заговорил вновь, теперь уже громко. - В портовых борделях Буэнос-Айреса есть танец, - его густой баритон наполнял пространство, что выхватывал из тьмы свет костров. - Двое мужчин соревнуются за право обладания красивейшей из женщин. Данного заведения. Его присказка разрядила обстановку, вызвав взрыв хохота и улюлюканья. Хемсворт улыбался, хищно, с угрозой. Том же наблюдал за ним без улыбки. Но вот уголок тонких губ потёк вверх, и эта холодная ухмылка была достойным ответом звериному оскалу. Хиддлстон никогда не был в Испании и не видел корриду, но сейчас, наблюдая за благородным мальчишкой со стороны, мисс Каррерос могла с точностью заверить, что двигается он как заправский тореадор. Заманивает, крутит, юлит, будто высматривает слабые стороны противника. Следит за каждым движением, не разменивая себя на пустое бахвальство. Вот Крис перехватил его руку, и они завертелись, теперь плотно прижавшись друг к другу, вытягиваясь, будто соревнуясь в ловкости и гибкости. Мощный Хемсворт двигался на удивление легко, но с кошачьей грацией, коя не пойми откуда проснулась в Томасе, он был не в силах тягаться. Под пальцами грубоватые ткани сюртука лесного духа. Под пальцами струящиеся ткани огненных одежд. То, от чего хотел избавиться Крис, от чего бежал, само пришло в его объятия. Слишком увлекшись танцем, он не мог сказать - шёлк ли это туники или нежное обнажившееся тело дразнит ладони. Они кружили по кругу, перехватив руки друг друга, упершись горячими лбами, шальные и бездумные. Полные задыхающегося азарта. Кларе казалось, она наблюдает что-то непристойное, будто застала любовников в самый разгар наслаждения. На языке, на коже чувствовался этот жар, страсть, что пёрла из молодых людей. - Сдавайся, - шепнул Крис. - Нет. Никогда, - выдохнул Том. И тут же был скручен и прижат спиной к крепкой груди конюха. По шее медленно провели большим пальцем, словно горло перерезали. Том наконец прикрыл глаза, опустил голову. Слишком больно было смотреть на выкатывающуюся из-за леса, пузатую луну. Она, словно безумие, надвигалась на них. Ему в спину глухо колотилось сердце Криса. Руки, что держали крепко. Жаркое, едва сдерживаемое дыхание, что опаляет местечко за ухом. И эта сумасшедшая луна. И никого вокруг. Самый интимный момент в его едва начавшейся жизни. - Благодарю за танец, милорд. Момент лопнул словно мыльный пузырек, но отпускал Томаса очень медленно. Словно во сне он видел, как мисс Каррерос подходит сначала к нему и крепко целует в губы, вновь прижимается своим огненным и желанным телом. Затем вновь повисает на шее Хемсворта. Они опять выпивают. Смотрят танцы, слушают истории и древние как мир притчи. Но всё уже не так. Всё не то. Том чувствовал себя опустошённым. Что-то изменилось, исчезло навсегда, уступив место чему-то новому. И этому новому он ещё не дал определение. Позже, когда он очутился в своих покоях, Том упал на кровать как был, не раздеваясь, только поручи снял и отвязал пояс. Небо уже начало светлеть на востоке, а гости и не думали сбавлять обороты. Том обнял себя за плечи, когда утренняя прохлада скользнула по телу. Вдруг вспомнил, как обнимал его Крис, как прижимал к себе, как заполошено колотилось его сердце в обширной груди… Сам повёл ладонями по плечам, по бокам, по бёдрам… Резво развернулся на живот и чуть не удушил себя ожерельями! Дернул нитки, и драгоценные камешки запрыгали по полу. Нет сил подняться и собрать. Завтра соберут. Завтра… А тело такое ленивое, пьяное. Зажал ладони меж колен, улыбнулся в подушки. Опять пустился в путешествие, опять пальцы гладят и ласкают, забираются под подол туники, тащат вверх… С губ сорвался тихий стон. Рядом с ним, утомлённая и прекрасная, спала Клара. Она сегодня умаялась, сначала на празднике плясала так, что ее каблучки высекали искры, а потом здесь, с ним, в объятиях хмельной, тяжёлой страсти и душной ночи. Крис выловил из её разметавшихся чёрных волос белоснежный цветок. С нежными раскидистыми листьями, таким же нежным ароматом. Изящные линии. Нет буйства, плодовитости полевых цветов, нет напыщенности искусственных, садовых. Элегантно и сдержанно. Этот цветок напоминал благородного мальчишку, за которым Крису было велено приглядывать, пока хозяин в отъезде. А "в отъезде" лорд Брана был практически постоянно, так что... Крис расправил лепестки. Цветок был ещё полон сил, хотя и немного измят. Так же и этот Томас. Был в нём какой-то надлом. Теперь Крис знал, в чем дело. И это знание грызло его неимоверно. Присматривать, оберегать... Мне бы уберечь тебя от самого себя. Хемсворт бросил орхидею на прикроватную тумбочку. Лепестки обласкало лунным светом, а взор конюха вскоре затуманился зыбким образом. Язычок пламени, что трепетал в его руках сегодня, не обжигал. Он был игривым и лукавым. Манил к себе, просил отбросить все сомнения и сам себя позабыл в тягучем танце. Говорил что-то, шептал торопливо в самые губы, смеялся, дразнился беззлобно. И все гладил, касался осторожными руками... Хемсворт резко сел на кровати. Провел ладонями по лицу. Потом улегся обратно. Повернулся на бок, подгреб к себе спящую любовницу. Немного повозился, плюнул на ладонь, забрался пальцами в ее горячую ложбинку. И под недовольное бурчание сонной девицы, нехотя избавился от наваждения. Не в первый раз ему приходилось кутаться в мягкость женского тела, спасаясь от неудобных, неправильных мыслей. С тех пор, как впервые увидел юного аристократа, этого ангелоподобного с картины Микеланджело, с ним, с его телом творилось что-то неладное. Но самое ужасное, что и душой он тянулся к мальчишке! С телом еще можно как-то договориться, но что делать с сердцем? На утро, а вернее уже ближе к обеду, когда благородные и не очень гости разъехались, а прислуга прибиралась в доме, Томас спустился в северный «малахитовый» зал для приёмов. В одном из многочисленных коридоров он столкнулся с мисс Каррерос. Девушка склонила голову в поклоне, как делала всегда, и продолжила сметать пыль с угрюмого бюстика Сократа. Ни жестом, ни взглядом не напоминая о том, что было ночью. Она была слишком хорошо выдрессирована и знала своё место. Томас сел за рояль и, опустив руки на клавиши, начал играть. В голове было восхитительно пусто. Так бывает, когда хорошо отдохнёшь и выспишься, проснёшься в благостном расположении духа, и пока с тобой никто не заговорит, в голове ни единой мысли. Настоящая нирвана, к которой стремятся многие поклонники восточных учений. Он играл, прикрыв глаза. Сколько же лет, сколько он провёл в полной тишине? Казалось, многие годы он не прикасался к прохладным чёрно-белым отзывчивым клавишам. Вернувшись из школы, обнаружил, что с «болезнью» отца и замужеством сестёр, из дома исчез не только неосязаемый уют любящей и сплочённой семьи, но и многие дорогие сердцу вещи. В том числе и рояль матери. Единственное, что она взяла с собой, когда переехала жить к супругу. Сейчас из Томаса будто бы вырывались, вытекали те нелёгкие испытания и годы мучений, что ему пришлось вынести. Та боль, что до сих пор гнездилась глубоко в душе, наконец-то нашла выход. Мелодия выходила всё громче, становилась яростной**. Он никогда не имел особой тяги к музыке, но сейчас мелодия сама лилась, ложилась в такт. Свивалась чётким ритмом. Том сам не заметил, как начал улыбаться. Он постукивал ногой по педали, углубляя звук. Солнечный лучик мазнул по плотно закрытым векам. Вместе с ритмичными волнами, что окутали его, Том подался вперёд, распахнул глаза яркому дню. Это бы Крис. Всего в нескольких мерах от него, сквозь распахнутые двери, что вели в сад, он пускал солнечных зайчиков карманными часами. Музыка резко оборвалась. - Доброго вам дня, милорд. Сегодня вы в хорошем расположении духа?! – громко осведомился Хемсворт. - И вам, добрый сэр. Так и есть, – ответил ему Том, не переставая улыбаться. - Под такое сопровождение работать одно удовольствие. Спасибо! Только сейчас Томас разглядел, что Хемсворт и ещё несколько крепких ребят, что трудились на конюшне, разбирали шатры, под которыми вчера пировали гости. Он огляделся. Вся прислуга, садовники и горничные, приветливо улыбались ему, кивали и вполголоса благодарили. Странно, но приятно. Том смутился. Вновь посмотрел в сад. Но, к его большому сожалению, шатёр уже разобрали, и все конюхи ушли. Он вновь опустил руки на клавиши и вновь из-под его пальцев потекла мелодия. На этот раз размеренная и нежная. Теперь он улыбался украдкой своим мыслям и всё поглядывал с надеждой в сад.