Подворье кровоточащего сердца

Том натащил в оранжерею книг с крупным шрифтом. Гомер, Шекспир, Уайльд, жуткие немецкие сказки, только недавно переведенные на английский, и его любимый Жюль Верн. Между делом он всё же попытался выспросить о неприятностях, что доставил ему усатый американец, но Хемсворт мастерски увиливал или вовсе менял тему разговора. Естественно, Крис пришел в восторг от ритмичных строк Гомера о войнах и богах древней Греции. Над комедиями Шекспира он смеялся в голос, подмечая, насколько тонко тот подмечал людские пороки. А сказки братьев Гримм он даже попросил взять почитать. Они выкраивали час-другой в послеобеденное время, но часто засиживались до самого вечера. Иногда просто разговаривали. Иногда, очень редко Крису удавалось уговорить Тома прочитать отрывок из его любимых пьес. У мальчишки был явный талант, хотя Том всячески это отрицал. Он моментально погружался в текст, перевоплощался без масок и грима, даже тембр голоса менял. Правда, после он страшно смущался и долго не мог заставить себя смотреть Крису в глаза. Дело двигалось не так хорошо, как рассчитывал Том, но всё же оно двигалось. Оказалось, научить тому, чем владеешь сам в совершенстве, не так-то просто. Для тебя эта вещь очевидна, а ученик со скрипом преодолевает непокорные строки. Но Том набрался терпения и всё время себя смирял мыслью, что Крис в своё время тоже немало с ним промучился, пока обучал премудростям верховой езды. - Ага, вот оно, - осилив полторы страницы "С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут", Крис не утерпел и ткнул Тома пальцем под рёбра. - Вот виновник моих бед! «Люди скоро в космос полетят…»! Молодые люди сидели бок о бок под раскидистыми листьями тропических кустарников, таких огромных, что они вполне могли скрыть собой английский дуб средних размеров. Где-то под стеклянными сводами пели невидимые птицы, стрекотали маленькие обезьянки, что жили здесь, а не в зверинце. Их никто не беспокоил. Кроме тех самых обезьянок, что прибегали выпрашивать у Тома печенюшки и засахаренные фрукты, что тот брал с собой в огромном количестве. Здесь всегда было тепло и приятно пахло влажной землёй. А за окнами вступила в свои права осень. Начался настоящий сезон дождей. Потоки воды обступили мир стеной, укрыв его серым шёлком. - Кто из них больше всего тебе по вкусу? – Крис поднялся и разминал затёкшие плечи. Он отвел один из крупных бордово-малахитовых листьев и теперь пытался дотянуться и дёрнуть за роскошный хвост большущего попугая из Латинской Америки. - О, я теряюсь. Все они непревзойденные мастера. - Прочитай свой любимый отрывок, – Ещё немного, и яркое бирюзовое перо будет его! Том долго раздумывал, разложив перед собой книги, словно кусочки пазла. Глянул на возящегося в кустах конюха. Кое-что решил для себя. - Ну, хорошо. Есть одна вещь, автор её неизвестен. Кто-то оставил рукопись в качестве оплаты за номер в гостинице Портсмута. А хозяин гостиницы почему-то сохранил её. - Я весь во внимании. Из кустов послышался душераздирающий крик, и Крис явил миру отвоёванное у бедной птицы перо. Убрал его за ухо, уселся на каменное ограждение, обрамляющее дорожки, всем своим видом показывая, что готов слушать. Том тоже поднялся, прошёлся немного, собираясь с мыслями, вспоминая трепетные строки. Подошёл к окнам. К прозрачной стене прибило лепесток изящной миндалевидной формы. Коснувшись желтого мазка кончиками пальцев, Том тихо заговорил. - Ты со мною – одно. Ты как будто частица меня… Говорил в ритм, в рифму, а слова такие... вроде бы о весне, о природе, о едва очнувшихся от зимы деревцах, о дожде, о теплом ветре и тихой мечте. - Ты со мной, по каким бы предметам мой взгляд не скользил… Когда птицы фантазий летят к неизвестному краю. Я с тобой их пути и маршруты невольно сверяю, Ты как вечный источник моих вдохновений и сил. По телу побежали мурашки. Звуки голоса, что смешиваются, вплетаются в шум дождя. Всего лишь слова, неуместные и слишком... - Сколько пылких признаний… Признанья – слова. И порой Ты легко их роняешь, и так же легко забываешь… А серьезные чувства - как мощная рудная залежь; Ты ее не заметишь под толстой земною корой. Хемсворт тихо подошел к замершему у окна юноше. Том умолк, теперь прислушиваясь к человеку, что привычно встал у его плеча. Стоял, не касаясь, не произнося ни слова. Знай, что я рядом. Том отклонился назад. Маленький шажок, поворот, и вот они замерли нос к носу. - Ещё, - шепнул Крис. И было ему ещё. Слова, дождь, шепот, искрящиеся непролитыми слезами молящие глаза, пересохшие губы и сорванный хриплый голос, что упорно выводит… - Впрочем, что рассуждать? Ведь себя всё равно не поймешь! У рассудка одни, а у страсти… у страсти другие резоны…* Словно заклинание, гипноз. Том сам испугался действия своих слов. Совсем стушевался и опустил голову, не в силах больше выносить горящий темным нехорошим огнем взгляд австралийца. Один вздох, и плечи сдавили сильные руки, губы смяли жадным поцелуем. Том послушно разомкнул губы, и всё думал задней мыслью, что сейчас точно не спит и не бредит в горячечной лихорадке. Под мягкими губами конюха расцвела улыбка. Из груди юноши вырвался вздох облегчения. «Наконец-то… Держи, держи крепче, не отпускай никогда… Мне не выжить среди этой безжалостной любви, что наполняет сердце и разрывает душу на части!» Том прeбывал в прострации. Был где-то не здесь, будто его душа, покинув тело, воспарила над тёмными тяжёлыми облаками. Он не чувствовал страха, стыда или ещё чего-то. Внутри разрасталась прекрасная и абсолютная тишина. Но вот горячие ладони прошлись по ребрам, угнездились на его талии. И тишина завибрировала, зазвенела словно струна, задетая одним единственным прикосновением. Дыхание сбилось, когда Крис прижался губами к его шее. Сердце пропустило удар, и всё в теле замерло, прислушиваясь к ощущениям, к странной истоме, что наполняла его и гнездилась в паху. Невыносимо. Кожу прикусили, и Том дёрнулся. Распахнул глаза. Его мечущийся взгляд задержался на отражение в одном из зеркал, что создавали иллюзию бОльшего пространства. Что мы делаем... что я делаю?! Крис потянул за шёлк шейного платка, что мешал добраться до манящих бледных ключиц. Том часто, прерывисто задышал. Трясущимися руками вцепился в плечи конюха, а потом и вовсе его оттолкнул. Так ему казалось, но Крис был гораздо сильнее. Он лишь тихо рыкнул и вжал мальчишку в крепкое стекло исполинских окон, не разрывая поцелуя. - Крис... Крис, остановись... не нужно... - шептал Том, задыхаясь. Будто сам себе не верил. Но конюх оставался глух к его мольбам. - Пожалуйста… не надо… - Том тихо захныкал, когда Крис вжался в его бёдра своими. Ему стало страшно. Том не понимал, что происходит, не знал, что с ним хотят сделать, и почему Крис не слушает его. Понимал лишь, что его держат силой… С его телом творилось что-то неладное. Он чувствовал возбуждение. Чувствовал, что и Крис возбуждён, но… это неправильно! Так не должно быть! - Пусти… Хватит! – пальцы, что цеплялись за мощное плечо, образовали кулак, но удар вышел совсем слабым. Стоило слегка повысить голос, как Хемсворт тут же пришёл в чувство. Отчасти. Он смотрел на дрожащего Тома всё тем же голодным взглядом. Его могучее тело потряхивало от напряжения, но он, словно покорная псина, не смел двинуться с места. Вздох, второй, третий… Том попятился. Шаг, другой. Сорвался с места и помчался к дверям. Нагнать мальчишку не составило труда. - Стой! Том, подожди… - Крис обхватил его поперёк груди, прижал к себе. Зашептал торопливо, касаясь губами мягкой щеки. – Подожди-подожди… Том едва дышал. На побледневшем лице были только глаза, огромные, полные страха и непролитых слёз. - Прости, я не хотел… Из горла юноши вырвался мучительный стон. У него был такой вид человека, в тело которого вонзили нож, и теперь проворачивают лезвие. Крис отпустил его. Том вывернулся из рук, что больше не пытались удержать, и исчез. Практически бегом он достиг своих комнат. Захлопнул, запер двери. Тихо сполз на пол. И просидел так до самой ночи, пока от сквозняков не заломило всё тело. Тишина опять наполняла его. Но тишина эта была другого рода. Он не чувствовал отвращения или гнева. Ему было больно вспоминать, каким растерянным выглядел Крис. Его торопливые слова. Он не хотел? А Том не хотел думать, вспоминать. Просто вычеркнул этот сладостный, этот страшный эпизод со страниц своей едва начавшейся жизни. В дневнике он напишет: «Наш танец становится всё более невыносимым. Мы ступаем по клеточкам шахматной доски. Один шаг навстречу, один шаг назад. Отступление. И вновь вперёд. На абордаж. Силы мои на исходе, сердце немилосердно к разуму!» Но потом вырвет страницу и отправит её в огонь.