Подворье кровоточащего сердца

В Париже, столице моды и прогресса, Томас надеялся, нет, он был уверен, что встретит здесь людей, близких себе по духу. Молодых, смотрящих далеко вперёд, пребывающих над обществом поэтов, писателей, художников. Дружных и отзывчивых, живущих своим маленьким тайным кружком в мистической полумгле, что оберегают грации и музы. На деле же оказалось, что богема слишком романтизирована такими же мечтателями из высшего общества, как он сам. В опере его представили сыну барона Де Морсер, юноше одного с ним возраста, отпрыску богатейшего и древнейшего французского рода, чудом пережившему революцию, сохранившему не только головы, но все свои капиталы и земли. Анри Де Морсер с живостью шептался с Томасом на протяжении всего второго акта, расписывая в невообразимых красках ту свободу, что витала на собраниях «клуба». Вечером того же дня Томас познакомился со всеми прелестями «клуба». Богатенькие и развращённые мальчишки пускались в круговерть развлечений ночного Парижа наравне с нищими поэтами и художниками. Приветствовалось самое отвратительное и низменное. Отвергалась красота и изысканность. Дрянной абсент, обшарпанные мансарды и полуподвалы, революционные разговоры о свержении монархии и всеобщем равенстве, сводящиеся к тому, чтобы отнять у богатых и раздать бедным. Пьяные заверения, что завтра, то есть уже сегодня, они поднимутся, выйдут на улицы Парижа, а за ними поднимутся люди искусства всего мира, и тогда…тогда!... этим зажравшимся буржуа придётся несладко, им придётся признать!... Презрении ко всему буржуазному, но при этом все разговоры, так или иначе, идут о деньгах, о заработке. Чёрная зависть к тем, кто успешнее. Осуждение тех, кто сумел хорошо пристроиться и найти себе покровителя. А их музы?! Томас знал, что даже великие мастера использовали в качестве натурщиц дам лёгкого поведения, но эти… эти женщины, которых он тут увидел, уж никак не тянули на муз. С них можно было писать лишь образы ведьм и безобразных торговок! Отвержение всего, отвержение устоев, отрицание классической школы и классического искусства. Нигилисты, осуждающие маргиналов. Не ново и скучно. Но дальше осуждения и сплетен дело не шло. Почему-то Томас очень быстро сообразил, даже скорее почувствовал, что это всё пьяная бравада. - Разве художник или поэт может думать о наживе или творить с мыслью об успехе других?! Искусство, так же, как и наука, должно быть бескорыстно и свободно от зависти. Мы должны работать вместе! Было ранее утро, когда Том вернулся в апартаменты, что занимали они с лордом Браной. Юный лорд мерил обеденную залу шагами и с возмущением порицал увиденное. От него дурно пахло дешёвой сивухой и табаком, одежда была в беспорядке, из нагрудного кармана торчала какая-то листовка, а сам он прибывал в страшном гневе. Страшный гнев с его очаровательной внешностью выглядел особенно убийственно. Лорда Брана неторопливо прихлёбывал красный чай и покачивал ногой в бархатной домашней туфле. В одну из пауз, кою Томас совершил, чтобы глотнуть воздуха и с новыми силами продолжить возмущаться, Кеннет спокойно ответствовал, что, во-первых, ничего удивительного в этом нет. Нищие бездельники вместо того, чтобы идти и работать, изображают из себя богему, разносят сифилис да плодят нищету со своими «музами». А во-вторых, теперь к Томасу будет приставлен слуга, крепкий малый, который всюду будет его сопровождать. - Не смотри на меня так, мой дорогой мальчик, я не урезаю твою свободу. Наоборот. Ты можешь прeбывать там, где тебе захочется и распоряжаться любыми моими средствами, но мне будет спокойнее, если Ахмед будет рядом с тобой. Том понял, что сильно прокололся. Не иначе как третий абсент был явно лишним. Ахмед, двухметровый ассириец с окладистой бородой и усами, смоченными в хне и благовонных маслах миры, и правда особо не докучал. Незаметной тенью он следовал за благородным юношей и был скорее диковинкой, демонстрирующей богатство его опекуна, нежели действительным телохранителем. Посматривая на его гордую осанку и лихие усы, Том тихонько вздыхал про себя и думал, что будь здесь мистер Хемсворт, он вряд ли бы стал мотаться по злачным парижским борделям. Крис бы его и развлекал, и охранял, и… К чёрту всё! Что там дальше?! В Гибралтаре они пересели на корабль и пустились в плаванье по гладким водам Средиземного моря. Лежа в своей каюте без сна, Том прикладывал руку к дереву стены. Ему казалось, волны бьются в самую ладонь. Потом закрывал глаза и погружался в свои фантазии. Он и раньше прятался от жестокой реальности в закромах своего богатого воображения. Том представлял, как их кораблик, истрёпанный стихией, берут на абордаж пираты. Лихой, но справедливый капитан, обчистив пассажиров и трюмы, оставляет их томиться на плоту из обломков. Себе же оставляет богатства, а заодно и юного лорда, качестве заложника. И вот они бороздят океаны и моря, а Том переводит для капитана древние карты с сокровищами и кладами, начертанные на мёртвых языках. Капитан благородных пиратов златовлас, широкоплеч и говорит тягучим ленивым языком. Капитан примет его в команду, одарит чёрным мундиром и саблей. И не будет больше никаких условностей, всё будет дозволено, ибо жизнь корсара слишком трудна, а Фортуна переменчива. Они смогут стоять плечом к плечу, как равные. А под покровом тёмной тропической ночи они будут засыпать в объятиях друг друга на неудобной жёсткой койке, убаюканные плеском волн и пением русалок. Человек может себя убедить в чём угодно. Даже в том, что он счастлив довольствоваться малым. И сейчас, почти уснув, Том едва заметно улыбнулся. "Скоро, уже скоро капитан закончит с делами и придёт ко мне". - Почему Лондон не такой? У нас же тоже много воды. Они с Кеннетом неспешно следовали по венецианским каналам на гондоле. - Всю свою историю мы были заняты возней с французами. Не хватало времени, чтобы размышлять и строить. - Итальянцы тоже воевали всю свою историю. - Римляне тащили всё к себе, мы же отвергали всё иноземное. До сих пор отвергаем. Кеннет помолчал. - Как у тебя обстоят дела на сердечном фронте? - Никак, - Том старательно прятал глаза. - Вы нашли способ поддерживать связь? Юный поэт насупился и мучительно краснел. Лодку мягко покачивало, а он всё думал, как его самого покачивало на волнах наслаждения в объятиях разгорячённого конюха. - Томас? Смотри, какие дамы. Или ты всё печалишься из-за своей Изольды*? – Брана подавал знаки девицам, что стояли вдоль набережной. Девушки зазывно смеялись и поводили плечиками в глубоких декольте. Платья их были слишком яркими, макияж слишком вызывающим, а платформы на туфельках слишком высокими. Сомневаться в их профессии не приходилось. - Да прекратите уже! Кеннет засмеялся и наконец-то оставил мальчика в покое. Том глубоко уважал и был привязан к лорду Бране, но разговоры с ним скорее походили на разговоры отца с сыном, нежели на беседы равных по духу людей. Брана ненавязчиво поучал Тома и на все его внезапные открытия лишь гладил по голове и говорил: «Ну конечно, а ты разве не знал»? Штаб учителей, что Брана выписал из Лондона, так же сопровождал их всю поездку. Краешком сознания Том понимал, что это, скорее всего, тоже мера предосторожности. Кеннет хотел быть уверен, что пока он сам развлекается и ездит на охоту, Томас под надёжным присмотром. Прекрасная иллюзия свободы. Но, чего уж кривить душой, Том был рад, что с ним возятся настолько прославленные и талантливые педагоги. За те два года, что он провёл дома вдали от большого мира, он явственно подрастерял знания и привычку учиться. Но теперь навёрстывал всё с тройной силой. К тому же, его учителя не тратили время и силы на муштру, с этими почтенными мужами науки всегда можно было договориться. К примеру, сегодня слишком жарко для геометрии, может перенесём на послеобеденное время? Или, я бы предпочёл сегодняшний вечер провести на природе, прогуливаясь по набережной и созерцая созвездия без трубок и окуляров, в их естественном виде. Кое-какие свои наблюдения, новые впечатления и поразительные открытия Том записывал. Ему не с кем было их обсудить, и все записи он адресовал своему другу. Он надеялся, что Крис всё ещё захочет быть его другом после всего… Том и не знал, не мог вообразить, во что выльются его дневники, когда они вернуться на родину. По-видимому, Италия была крайне популярна у англичан. Сопровождая лорда Брану на приёмы в то или иное палаццо, Том только диву давался, что в очередной раз не застал здесь ни одного итальянского аристократа. Он бросил ходить по музеям по той же причине. Галереи полнились молодыми англичанками и преклонного возраста и грозного вида «компаньонками». И те, и другие делали стойку гончей, взявшей след лисицы, стоило в зале появиться представителю мужского пола. А если этот представитель ещё был молод и хорош собой… Вспомнив слова Кеннета об огранке юных прелестниц за границей, Том внутренне содрогнулся. Оставался город. Этот великолепный, изящный плавучий музей под открытым небом. Дворцы и просторные площади. Статуи героев и богов, королей и рыцарей. Величественные храмы и маленькие скромные часовенки. Многоярусные фонтаны, в которых купаются голуби и нищие ребятишки. Бесконечные каналы, мостики и мосты. А какое здесь небо? А море?! Они соперничают друг с другом в цвете, в глубине и высоте. Если в полдень, когда солнце стоит в зените, приставить руку козырьком к глазам и чуть прищуриться, можно увидеть удивительный мираж. Корабли, стоящие у самого горизонта, парят в воздухе. Нить горизонта размывается, и кажется, что нет уже ни моря, ни неба. Одна сплошная глубокая лазурь, как единое существо обрамляет и наполняет город. Кажется, что за ней, за этой ослепительной синевой нет ничего. Ни мира, ни тверди. Только воды великого Океана. Том выдохнул наконец дым и туман из лёгких, и наполнил их свежим, игристым итальянским воздухом. Здесь было много света и ветра. Редкое для этих мест явление застигло Тома, когда он прогуливался по своей любимой набережной Неисцелимых, где Адриатика плещется у самых ног, и нет преград между человеком и стихией. Резко и внезапно начался сильный дождь. Крупные капли весело забарабанили по крышам и мостовой. При этом сияло солнце, а на небе ни облачка! Томас забежал в первую попавшуюся дверь. За ним шаг в шаг следовал его суровый телохранитель. - О, сеньор! Какое несчастье! Дождь застал вас у моих дверей, но мы скоро закрываемся! – начал было свою витиеватую эмоциональную речь человек за стойкой. - Если хотите, можете переждать под козырьком или я могу сыскать вам зонт. Мужчина за стойкой хоть и улыбался, но выглядел усталым и каким-то потрепанным. Руки его от запястья до локтя украшали белые, местами в чернильных пятнах нарукавники. В комнате пахло тёплым сургучом и клеем. Где-то за приоткрытой дверью во внутренних помещениях раздавалось тихое стрекотание и пощелкивание. - Могу ли оправить письмо? Или телеграмму? - В Сан-Марино и по линии до Неаполя произошёл обрыв проводов, так что... - Нет-нет, мне нужно в другое место, - не обращая внимания на отсутствие энтузиазма у почтальона, Том все больше распалялся от своей спонтанной затеи. - На соседний материк. Подскажите, как бы мне отправить послание в Австралию? Почтальон оглядел Томаса повнимательнее. Его слишком молоденькое личико и довольно скромные одежды, потом глянул на замершего у дверей араба, что сопровождал юного иностранца. Наверное, Кеннет прав, одеваться стоит поприличнее. Но Том не хотел привлекать к себе лишнего внимания, а, зная свою рассеянную натуру, ещё и не хотел быть ограблен. - Письмо станет вам в 6000 лир, сеньор. Вначале Том ужаснулся названной сумме, но после кивнул и с невозмутимым видом попросил предоставить ему список тюрем на западном побережье, что граничит с пустыней, и атлас. Он не знал ни имени, ни адреса, но уверенно вывел на конверте: мистеру и миссис Хемсворт, австралийский континент. Ещё вписал названия двух больше всего подходящих по географии тюрем и каторжных поселений... Крис что-то говорил об островах, на которых жили туземцы. Говорил, если залезть на крышу дома, можно различить дым от костров дикарских становищ, ещё говорил про лагуну-подкову и подступающую к самому океану пустыню. Сам не зная, зачем ввязался в это, Том быстро выводил слова потрепанным пером для посетителей. Письмо вышло коротким. В нем сообщалось, что отправитель является другом их сына. Кристофер пребывает в добром здравии, живёт в достатке и занимается достойным делом. Шлёт им приветы. Надеется, что Господь проявит милосердие, и им удастся встретиться, несмотря на расстояния и невзгоды, что разделяют их.Обратным адресом указал поместье лорда Браны. Уплатил целую пригоршню лир, которая в пересчётe на британскую валюту составляла всего 10 фунтов, и ещё сунул усталому почтальону «на чай». Тот, раздобрев, сухо ответил, что письмо доберётся до адресатов не раньше, чем через два месяца, а обратно – только Бог знает. Том поблагодарил и ушёл. Ливень как раз прекратился, и закатное солнце багровым диском погружалось в солёные воды. Странное ощущение тянуло где-то под ложечкой. В начале мелкой авантюры, он ощущал некоторый азарт и подъем. Сейчас же чувствовал, будто влез не в своё дело. Причём грубо и неделикатно. Том оглянулся на своего сопровождающего, бросил несколько слов и ускорил шаг. Скорее! В тепло и уют роскошных апартаментов, где всё просто и ясно. *** На кухне Хемсворта собралась весёлая компания. У кузнеца родился долгожданный мальчонка, и это после трёх дочерей. Так что гудеть начали с самого утра. Тосты лились рекой, как и пиво вперемешку с густым элем, что приволок кузнец. Несколько раз заводили песни, кто-то прихватил скрипку и ирландский барабан. Потом женщины принесли жареное мясо и свежий тёплый хлеб. Веселье расходилось по спирали, набирая обороты. В плотном кумаре алкогольных паров и табачного дыма лица расплывались. Пуговицы, пряжки, глаза, все ловило отсветы и блестело в ядовитом тумане. В доме жарко, а на улице всё льёт дождь. Бесконечный, уже привычный. Крис подпирал собой проем входной двери, распахнутой настежь. В кружке шоколадной желчью густел ром. Безо всяких сантиментов Хемсворт зажал подаренный Томасом напиток. Парням уже все равно, что лакать, если учесть, что начали они около десяти утра, а сейчас уже глубоко за полдень. Из дома от самой одежды и кожи валил пар, тёплый воздух испарялся, смешиваясь с холодным, и Крису казалось, что он горит. Тихо, медленно тлеет внутри. Сам он, тело его, как залежи торфа, что однажды воспламенившись, тлеют, пока не выгорят до самого основания. Хорошо. На душе спокойно. Крис вернулся в дом, хлопнул счастливого папашу по плечу: - Перебрал немного, пойду ноги вытяну, - поднялся наверх, в спальню. Закрыл за собой дверь. Стащил пропитавшийся застольем сюртук и рубаху. От волос всё равно пахнет. Да и чёрт с ними. Одолели лень и хмель. Спустил руку, пошарил по полу, вытащил из-под кровати кожаный свёрток. Отсчитал по номерам письма, вскрыл новый конверт. То была сказка. Захватывающая и приключенческая. Каждое письмо - продолжение предыдущего. Крис усердно и честно читал по одному письму в неделю. И уже после прочтения первого начал клясть себя, свою честность и лёгкость, с которой он дал обещание, так ему хотелось узнать что будет дальше! Сказка была простовата, но его неискушённый разум метался и кипел. То, как Том описывал океан, морских тварей, закаты, восходы, дожди, бури, джунгли с сочной зеленью, иссохшую землю пустыни... всё это не укладывалось в голове. Крис видел многое из описанного своими глазами, прикасался, участвовал. Но он не сумел бы так точно и ярко изобразить словами, рассказать об этом. Осилив новое предложение, осмыслив текст, он задавался вопросом: "Как?!" Как этот изнеженный тепличный мальчик, чуть младше его самого, ни разу не покидавший границы своей страны, скудной на природные краски и события, мог так писать?! Откуда всё это? Из книг?! Нет, этого не может быть. Такое надо видеть, нужно прикоснуться, чтобы понять. Прочитав очередное письмо, уставший после тяжёлого трудового дня, Крис засыпал. Хмурился во сне. И просыпался поутру пораньше, чтобы успеть перечитать ещё раз. Потом весь день передвигал камешки воспоминаний, собирал всё в единую картину и никак не мог придумать, что же будет дальше. Продолжение всегда расходилось с его предположениями. Но вскоре Крис задумался над сюжетом несколько с другой стороны. Чем дальше, тем легче в персонажах сказки угадывались реально существующие люди. Узнав в благородном предводителе пиратов себя, а в кучерявом картографе - Тома, Крис с ещё большим удовольствием и нетерпением читал продолжение. О том, как капитан спас юного натуралиста от злобного кентавра, когда они высадились на неизвестном доселе острове. О том, как картограф излечил капитана от лихорадки, пользуясь знаниями, кои почерпнул из книг. Об открытиях. О свободе. О дружбе. Перечитывая заново складные строчки, Крис улыбался. Ведь всё это не вымысел. Несмотря на то, что сама жизнь их разделяет, они есть друг у друга. Этот конверт был последним и самым тонким. Остальные были пухленькими от сложенных страниц. Крис осторожно вскрыл его, вытащил послание. Всего один листок. Всего одна фраза. Читал и перечитывал. Всё надеялся, что понял не так, неправильно. Но в душе уже больно повело. Смял послание. Прикрыл глаза ладонью. Вдруг встрепенулся, стал расправлять страничку. Вновь взгляд упал на короткую строчку. Заныло, невыносимо заболело в груди. Том пробрался за его броню легко, почти играючи, приучил к себе, и теперь медленно, нежно сжимал сердце в тонких пальцах. Крис вгрызся в тощую подушку, зарычал глухо, точно раненый зверь. Затрясся от смеха, горького и безрадостного. Добил остатки рома, утёр глаза и провалился в сон. Проснулся, когда стало подозрительно тихо. Исчез гул голосов, исчез и монотонный стук дождя. По опустевшей кухне между многочисленными разномастными табуретами лавировала Клара. Она собирала посуду и наводила порядок. - Давно разошлись? Девушка дёрнула плечом, но ничего не сказала. Она отчего-то злилась, а у Хемсворта не было никакого желания выяснять в чем дело. Он примостился за столом. - Осталось чего-нибудь перекусить? - Конечно же нет! - рявкнула девица. - Удивительно, что вилки с ложками не вынесли! Какого рожна, Крис? Почему все праздники, все застолья происходят именно у тебя?! Потом убирай за вами! - А ты не убирай. Вынеси посуду под дождь, а потом чистую заберёшь. Ох, не стоило! Стоило промолчать. Тут уже Клара устроила ему небо в алмазах. Была у нее неприятная черта - итальянские корни передают привет! - решать любой спор криком и драками. Конечно, драться с Хемсвортом, все равно, что с горой бодаться, но посуду девушка колотила о стены и об ухажёра только так. Теперь у Криса почти вся посуда была медной. Дорого, но что поделаешь? Не из кулака же есть. Прокричалась, успокоилась, выпустила пар, и теперь победоносно смотрела на Криса. Тот помолчал, собираясь с мыслями, и проговорил, что считает нецелесообразным продолжать их отношения. Девушка изумлённо замерла. Казалось, она сейчас кинется на конюха, ощерив острые коготки. Клара громко втянула воздух сквозь сжатые зубы. Выдохнула. Схватила свое пальто и ушла, громко хлопнув дверью. А Крис ещё долго сидел за столом в тёмном и пустом доме. *** Они вновь погрузились на корабль и вновь курсировали по бурным водам. Афины, словно сверкающий белоснежный мираж, полный грации вечно юных богов и богинь, навсегда застывших в мраморе. Колыбель западной цивилизации. Дамаск, словно тучный купец, лениво переворачивающийся с боку на бок во время полуденного сна. Жаркие тяжёлые ткани, тяжёлые ароматы, что навевают лишь мысли о постельных утехах, тяжёлые насыщенные краски. Таинственные черноглазые женщины, что скрывают свою красоту и манят тихим перезвоном чрезмерных украшений из-под многочисленных покрывал. Горделивые мужчины, что всегда носят оружие и держат себя так, слово им известны все тайны Бытия. Добравшись до Османской империи, Том с удовольствием переодевался в просторные туники и шальвары, умащивал свои непослушные кудри маслами и укладывал за широкий расшитый кушак изогнутый кинжал, усыпанный драгоценными камешками. Спал днём, раскинувшись обнажённым на тонких простынях в затемнённой спальне, а под вечер просыпался вместе со всем Константинополем. Потом они с лордом Браной оправлялись ужинать к очередному английскому богачу, либо устраивали приёмы у себя. Иногда Тому дозволялось побродить по городу, но только в сопровождении двух-трёх янычаров. Такой ритм жизни был ему по вкусу. Но вскоре их караван двинулся дальше. Они пересекли ещё несколько крошечных стран на разломе Европы и Азии. Омыли ноги в Каспийском и Чёрном морях. И наконец добрались до немецких земель. В Вене путешественники оказались в самый разгар военного праздника. На второй же день после приезда, Томас выказал желание посмотреть парад кавалерийских войск. Местный вельможа милостиво позволил благородным англичанам наблюдать парад с балкона своей резиденции, что выходила окнами на Карлсплац. Рассматривая, как лошади чеканят шаг под будоражащие звуки барабанов, как выправка и мундир красит даже самое неинтересное лицо, Том задумался, а не посветить ли себя военному делу? Но потом вспомнил, что жизнь офицера состоит не только из балов и строевых выездов в парадной форме. Придётся убивать людей или делать это руками других, отправляя славных английских парней в бой. Пока они путешествовали, его внимательный и жадный до знаний взгляд вылавливал обрывки привычек и быта. И теперь Том окончательно убедился, что люди в независимости от происхождения, социального положения или национальной принадлежности - одинаковы. Боятся одних и тех же вещей, стремятся к одним и тем же целям. Женщины любой страны стремятся к красоте и любви, мужчины любой национальности стремятся к подвигам и завоеваниям. Но в конечном итоге, люди желают существовать в мире. Путешественники пересекли очередную границу и устремились в горы. - Том, проснись. Юноша выбрался из-под многочисленных мехов, которыми были заполнены их сани, и потянулся. Мерная лошадиная поступь и перезвон бубенцов быстро сморили, но, как ни странно, он совсем не замёрз! Напротив, Том прекрасно себя чувствовал, был полон сил, будто проспал нe одно столетие. - О, что это такое?! – сон как рукой сняло. Из туманных снежных сумерек выплывал призрачный средневековый замок. Всё строение окутано таинственным флёром, сказочные башенки тянутся вверх, на узорных галереях и анфиладах лежит пушистый снег, из окон, сквозь витражи и кованныe решётки льётся свет. А внизу у подножия горы серебрится льдами Лебединое озеро.** Был поздний вечер, когда они достигли каменного моста, ведущего к исполинским резным дверям. В средневековых романтических интерьерах обитало скромное общество из бывших министров и фрейлин, списанных на покой ввиду старости. Небольшой штат слуг, так же штат рабочих, что поддерживали замок в должном виде. Том не успокоился, пока не обежал все залы и галереи. От Музыкального зала он пришёл в неописуемый восторг. Резные своды уходили готическими пиками ввысь. Испещрённые фресками стены и тяжёлые ковры повествовали о временах и подвигах короля Артура. Чудесное, спокойное место. Снежное, светлое, не то, что задымлённый Лондон. Здесь можно жить. Существование размеренное, без потрясений и приключений. Следующий день, как предыдущий, и каждый наполнен тихим звоном льда и колокольцев на мчащихся сквозь вьюгу санях. Том не был уверен, что хотел бы так жить, но провести месяц-другой в просторных залах сказочного замка, по коридорам которого гуляют извечные сквозняки, было бы прекрасным отдохновением для тела и души. Хотя, душа его обречена на долгое томление в неизвестности. Том почти смирился. Событие той ночи, казались далёким сном, что посетил, подмял под себя в разгар полуденной жары, когда юноша метался на влажных раскалённых простынях в самом сердце багрового Дамаска. Тогда с его иссохших губ слетали беззвучные мольбы и тонули пыльном благовонном мареве. Изредка, совсем измучившись, Том позволял себе окунуться в зыбкие грезы, от которых после делалось ещё больнее. Ему представлялось, как они встретятся, и как встреча эта будет наполнена радостью и, возможно, страстью. В эти мгновения казалось, что нет на свете человека счастливее его. Но сейчас их разделяло такое расстояние, что не укладывалось в голове. Измучившись, он запретил себе думать. Желать. Мечтать. Приказал себе жить сегодняшним днем. Иногда получалось, иногда... Воздух тихо звенел от мороза. Холод пробрался под пальто, под меховую накидку. Том поднёс к губам бокал с шампанским, но в последний момент поставил на камень бортика балкона. На душе было спокойно. Бездумно. Безмятежно. Позади послышались шаги. - Рождество. Том обернулся. Он был рад, что Кеннет разбил эту тишину. - Загадал желание? Том кивнул. Опять смотрел перед собой, на белую пелену, словно занавес сцены. Улыбнулся тихой грустью. "Хочу стать Королём этих мест. Чтобы сердце, как у Кая из сказки, оледенело, и его можно было вынимать из груди и убирать в ларчик за ненадобностью". А под утро его образ явился, чтобы истязать Хемсворта.