Подворье кровоточащего сердца

Первыми служители вокзала открыли двери вагонов первого класса. Том убрал во внутренний карман сюртука тонкую стопочку открыток, что приобрел здесь же, в зале ожидания, чтобы хоть как-то отвлечься. Но красочные картинки, повествующие о жизни танцовщиц фривольных танцев на Монмартре*, не смогли его увлечь. Он так разволновался, что едва сумел допить свой чай, и теперь беспокойно прогуливался вдоль большого панорамного окна. По платформе неспешно и чинно шествовала процессия разряженных провинциальных матрон. Женщины то и дело прикладывались к бутылочкам с нюхательными солями, спрятанными в кружевах рукавов, обмахивались веерами и жаловались так звучно, что было отчётливо слышно каждое слово, долетавшее сквозь привокзальный шум. Короткий свисток, и служители стали открывать вагоны второго класса. Том поймал себя на мысли, что весьма грубыми словами в сердцах подгоняет едва ползущих визгливых тёток. По стеклу постучали. Том обернулся. И недовольство на его хорошеньком личике сменилось изумлённым недоверием. Потом радостью и… Он прилип к окну с такой улыбкой, что щеках его образовались милейшие ямочки. Стал показывать что-то знаками, потом бросил это дело и кинулся к дверям, ведущим на платформу. Пропустил вперёд одну из провинциальных путешественниц. И вот он уже на улице! Солнце бьёт прямо в глаза, и от того они ярко блестят. А у дверей его ждёт Крис. - Здравствуй, - едва сумел выдавить Том, когда Хемсворт небрежным движением мазнул пальцем по его вдруг повлажневшей щеке. Тоже улыбается, лукаво и радостно. - Давай помогу. - Угомонись. - Отчего сумка такая тяжёлая?! - Я взял только самое необходимое - ящик патронов и бутыль рома. Том ещё что-то тараторил и суетился, но вот Крис изловил его и прижал к груди. Не было в этом ничего предосудительного, просто двое молодых людей обнимаются посреди спешащей неизвестно куда толпы. Том поотбивался немного, но вскоре унялся, кроткой ланью прижался к любимому. День клонился к закату, когда наёмный экипаж остановится у подъезда небольшого двухэтажного коттеджа. Впритирку к нему стоял ещё один домик. Весь квартал являл собой широкую улицу, зажатую между двумя живописными парками, Буши и Хемптон-корта. Всю дорогу любовники молчали. Переглядывались, посылая друг другу шкодливые улыбки. Ощущение, что они делают что-то запретное, будоражило, воспламеняя кровь. Переступив порог, Крис усмехнулся. - Ты вроде говорил, что живёшь теперь очень скромно. Потолок холла украшало сюрреалистическое нагромождение горного хрусталя, которое по-видимому являлось люстрой. - Это не моё, - тут же возмутился Томас, - Она здесь уже была. Странная штуковина. Но мистер Виндзор утверждал, что это… Том принялся болтать про дом и сады, про замки и беседки, про пруды и оленей, что бродят по паркам без всякого страха. А Крис тем временем избавился от плаща, взял мальчика за плечи – тот лишь чуть удивлённо ахнул - и поцеловал. - Мне хотелось этого с той самой секунды, как ты уехал, - шептал Крис, прижимая Тома к себе. Мальчик же едва дышал, вцепившись в его плечи. Он будто забывал каждый раз, что так можно. Запрещал себе думать о поцелуях, о наслаждении, что наполняет все его естество и немилосердно кружит голову. А ещё каждый раз он удивлялся, насколько сладкими могут быть слова Криса. Незатейливые, откровенные. Незамутнённое стремление. - Пойдём в спальню, - шепнул Томас. Крис только улыбнулся и поспешил выполнить повелительную просьбу. *** За неплотно прикрытыми шторами разворачивалось яркое, солнечное утро. Чирикали птички, слышались приглушённые голоса. Кто-то рассуждал о небесной механике, о созвездиях и движениях далёких планет. От ветерка двигались лёгкие занавеси на распахнутых окнах. Крис зевнул, потянулся лениво. Улыбнулся и наконец открыл глаза. Не сон. Всё это не сон! Том по своему обыкновению устроился у него на груди. У основания шеи темнеет едва приметная отметинка, дальше на плече такая же, у левого соска… На предплечье синячок. Надо бы осторожнее… Крис поглаживал свои метки на нежной коже, будто хотел их стереть. Томас завозился, поднял голову, устроился острым подбородком на груди конюха. Он сонно моргал и выглядел так мило, что Крис терялся в догадках, как у него получается быть настолько милым и соблазнительным одновременно? Мальчик потянул руку, коснулся его щеки. - Теперь ты не торопишься сбежать от меня поутру? Хемсворт тихо фыркнул. Обнял покрепче, чтобы и миллиметра пространства не было меж их телами, перевернулся, устроившись на боку. Повёл ладонью по талии Тома. Юноша, прикрыв глаза, подался к прикосновению, прижимаясь ближе. Крис вёл дальше, по пригретой солнышком спине, пальцы достигли крестца, обрисовали ягодицу и легли на бедро. Как и прежде, многие разы до этого, любовники не спешили разорвать объятия. Но теперь осознание, что они практически свободны, что ненужно никуда бежать, смотреть на время и молиться, чтобы солнце задержалось за горизонтом на востоке хотя бы ещё немного, опьяняло. Обостряло чувства. Всё вокруг теперь выглядело, чувствовалось несколько иначе. Вскоре они вновь уснули, убаюканные бездумной сонной лаской. Обычно Крис просыпался ещё затемно, выполнял работу, а после вновь прерывался на сон. И вот сейчас открыв глаза, он долго не мог сообразить, где находится. Слишком мягкая перина, кровать удобная и большая, но нет балдахина. Шторы задёрнуты. Вазы с цветами по углам. Уткнулся носом в многочисленные подушки. Лёгкий аромат миндаля пощекотал ноздри. Едва различимые звуки музыки где-то за стеной. Чертовски не хочется вставать, но… Он поднялся, умылся, оделся и пошёл на первый этаж. Какой-то человек во фраке почтительно поприветствовал Криса и назвал «Сэром». - Прикажите подавать ланч? - Подавайте, – Крис приосанился. Вопросительно кивнул в сторону закрытых дверей, из-за которых и звучала незатейливая мелодия. Дворецкий дал утвердительный ответ. Просторная светлая комната. Внимание привлекает длинный стол, заваленный чертежами и альбомами. У стены грифельная доска с приколотыми к ней рисунками, какие-то записи. Камин, разномастные кресла и пуфы. Звук манит за собой, в следующую комнату. Тёмно-синие с золотым гобелены, изящная немногочисленная мебель. Стол накрыт на двоих. Кто-то здесь уже побывал. В чашечке из прозрачного фарфора остывает чай, на блюдце остатки десерта. Крис подхватил яблоко, что лежало на блюде с прочими фруктами, по привычке потёр его о рубашку и куснул наливной бочок. Словно в шкатулке с секретом, самое желанное спрятано в последней комнате, совсем небольшой, с плавным изгибом круглых стен, с панорамными окнами от потолка до пола, лёгкими занавесями и роялем. Том как раз закончил играть одну партию и, перелистнув страницу, взялся за другую.** Пальцы двигаются плавно, ласкают, слажено ложатся на клавиши. Двигается запястье, едва заметно двигается корпус. Склонённая голова и вдумчивое лицо. Юный лорд улыбается легко, хотя всеми силами старается выглядеть серьёзным. Тёмный костюм, светлая рубашка, атласный жилет соблазнительно подчеркивает изгиб поясницы и осанку, отсутствие галстука или шейного платка, расстёгнутые ворот и одна верхняя пуговка - приятная мелочь. Комната наполнена светом, звуком, воздухом. За исполинскими окнами шумят деревья. «Будто и не уезжал никуда», - думал Крис, совсем позабыв про яблоко, что пачкало соком его пальцы. - Иди сюда, – не поднимая головы, позвал Том. – При твоей тяге к музыке, я просто обязан научить тебя хотя бы самому лёгкому пассажу. Крис оторвался от косяка, что подпирал до этого. Подошёл ближе и присел на скамью. Какой бы длинной она не была, молодые люди всё равно теснили друг друга плечами и локтями. - Я умею играть. На гармонике, – возмутился Хемсворт, но внимательно присмотрелся к действиям Тома и попытался их повторить. - Не упоминай об этой штуковине! Уверен, в Древнем Китае её использовали как средство истязания особо провинившихся… Нет-нет, мягче. Нажимай мягче, короткими движениями. Пожалей клавиши! Крис быстро оглянулся, убедился, что в гостиной никого, а двери плотно прикрыты. Приобнял Тома и звонко чмокнул в щёку. Юный лорд наконец-то улыбнулся, оставил в покое чёрно-белые клавиши. - Прекрасный способ увильнуть, - в его ярких глазах мелькнула хитринка. – Я так и не спросил вчера, сколько же продлится твоя… поездка? - Полторы-две недели. Том с лёгким недоверием смотрел на Криса. Радостью абсолютной и незамутнённой потихоньку окутывало с головы до пят. - Я думал, всего несколько дней, но… о, Крис! Какое счастье! - Не волнуйся, мы ещё успеем надоесть друг другу, – усмехнулся конюх, целуя кучерявую макушку прижавшегося к нему юноши. Да, глупо, да, безрассудно и очень опасно, но Хемсворту, всё время твердящему о риске, надоело быть благоразумным. Особенно теперь. Раньше они, скованные запретами, виделись почти каждый день. Теперь же, когда все оковы пали, когда до зубного скрежета необходимо быть рядом, ощущать присутствие, теперь же они виделись раз в несколько недель. Запыхавшийся, уставший, бледный от волнения и недосыпа Томас проскальзывал к нему под покровом ночи и дарил ему торопливую ласку. Каждый их поцелуй был отравлен ожиданием скорой разлуки. Эти короткие встречи были словно крошечный глоток воды для едва живого путника, что бредёт сквозь пески однообразных дней, полных тревог и рутины. Никакого облегчения, жалкая передышка, что не даёт сдохнуть от жажды и лишь продлевает агонию. Крис не хотел больше играть по чужим правилам. Ему хотелось играть по-своему. Хотя бы на миг ощутить, прикоснуться к сладостной, несбыточной мечте, прекрасной и опасной, в объятиях этого прекрасного создания, своего сумасшедшего ангела. Мечта эта уже сделала их беспечными, и если продолжить, может утащить на дно, в самую тёмную, непроглядную пучину… К чёрту всё! Пусть горит синим пламенем! Некая неловкость, которую предугадал Том, исчезла ещё во время ланча. Крис, как и полагается, разложил льняную салфетку на коленях, потом с интересом оглядел количество приборов, что полагалось ему одному. Выбрал нужную вилку и вонзил её в форелевый стейк, приготовленный каким-то невообразимым способом по французскому рецепту. - Что? - Никогда не видел, чтобы ели с таким аппетитом, - Том с улыбкой смотрел на друга. - Очень вкусно! - откомментировал Крис почти с возмущением. И прожевав, обратился к чинно вышагивающему вокруг стола дворецкому, - Передайте мои восхищения повару. Когда за мистером Карсоном*** закрылись двери, Томас прыснул от смеха. - Кажется, он в ужасе от твоих манер. - Я от его – тоже. Тома не волновали ни манеры Криса, ни его громкий голос, ни то, что ему явно доставляет удовольствие дразнить английских пуритан. Австралиец не притворялся тем, кем не является. Хотя, всё же старается вести себя поприличнее. Юный лорд тоже старается не сильно чиниться перед ним. В конце концов, уморив себя мыслями и переживаниями, Том решил не загадывать и не беспокоиться понапрасну. Внешняя мишура, устои, правила и привычки не смогут остудить их пылкую привязанность. Будь что будет. А будет - теперь он был уверен - просто замечательно. Томас шепнул что-то насчёт скромности апартаментов, где теперь ютится. Коттедж, в котором ему принадлежало два этажа, располагался у кромки венценосного Хэмптон-корта, резиденции британских монархов вот уже три сотни лет. Со всех сторон дом обступали парки, леса, заповедники, научные лаборатории, ботанические сады и частные учебные заведения. Он находился в оконечности длинной Кингстон Роуд. «Королевская миля» начиналась с жилищ богатых студентов, продолжалась средоточием пабов, таверн, увеселительных заведений на любой вкус и достаток, подпольных курительных комнат и букмекерских контор, плавно перетекала к королевским угодьям и заканчивалась тихим уголком, зажатым между двумя живописными парками, где обитала профессорская братия со своими семьями. За пушистыми, раскидистыми деревьями виднелись башенки королевского дворца и стеклянные купола Ботанического сада. По паркам бродили студенты и служители науки, благородные олени и лани. И всё это великолепие опоясывали широкой лентой сверкающие воды Темзы. Кабинет и две просторные спальни на втором этаже, обставленные итальянской мебелью, что Томас накупил во время странствий. На первом этаже располагались гостиная с мягкими пуфами и камином, следом шла обеденная, а за ней – небольшая круглая музыкальная зала. Окна гостиной и столовой выходили на проспект, а окна музыкальной комнаты, спален и кабинета - в Буши-парк. Никаких картин на полстены в тяжёлых аляповатых рамах, золотых канделябров и голых греков. Кроме одного, «Умирающего Ахиллеса», которого Крис обнаружил по чистой случайности в гардеробной Тома. И ещё долго ему припоминал и всячески смущал. Если юный лорд музицировал, – а делал он это теперь довольно часто – то до обосновавшихся под раскидистыми кронами студентов долетал стройный голос фортепьяно. Или же сами студенты во главе с преподавателем развлекали Хемсворта философскими измышлениями. В дальний угол парка иногда забредал профессор литературы или философии. Подобно средневековому алхимику, облачённый в мантию, он приводил с собой стайку юношей с просветлевшими от усердной мыслительной работы лицами. Пока Томас вкушал утренний сон, Крис сидел на широком подоконнике, потягивал кофе с табаком и слушал их негромкие рассуждения. Он только диву давался, когда один из юнцов или же все разом начинали оспаривать утверждение учителя. Да чтобы у них в школе кто-то посмел просто рот открыть во время урока?! Тут же ставили у доски и хватались за розги! Это были чудесные две недели. Морок, помутнение, затмение и абсолютная ясность. Будто смотришь на солнце сквозь обточенный водой осколок бутылки из-под самого густого, неочищенного, крепкого рома. Лежишь на пляже неоткрытого ещё необитаемого острова, затерянного в тёплых водах Карибского бассейна и познаёшь все тайны Бытия. Два настолько разных существа, насколько это вообще возможно, глубоко и вязко проросли друг в друга. Близость душевная, подпитанная близостью физической. Днём молодые люди бродили по улочкам зеленого Ричмонда. По паркам и просторным аллеям. Они гуляли по центру столицы, избегая тёмных, грязных районов, что обступали Сити и Вест-энд со всех сторон. А под вечер, вернувшись домой и отпустив прислугу, придавались уютной праздности или сладостному разврату. Разврату они придавались и по утрам, лениво возясь на мягких перинах, в ванной или на крепком письменном столе. После чего бедный Том не мог за ним работать, живо вспоминая всё, что вытворял Крис, разложив его на гладкой дубовой поверхности. Слуги уходили около восьми вечера и появлялись около полудня. Им хорошо платили, и они старались быть как можно незаметнее и не задавать лишних вопросов. День начинался с того, что они оба пытались отпустить друг друга из постели. С переменным успехом. Раньше рассвета и солнца ждали со страхом. Теперь, отдохнув за ночь и набравшись сил, они предавались разврату с удвоенным рвением. Потом Томас начинал собираться. Он исчезал примерно на полчаса в гардеробной, и оттуда доносились нескончаемые жалобы. С тех пор, как он остался без камердинера, и лишь мистер Карсон следил за состоянием его одежды, юному лорду пришлось стать несколько самостоятельней. - Как же ты справляешься, бедняжка? - сочувствовал ему Крис. На что получал взгляд полный пренебрежения. - Ты просто завидуешь, - фыркал Томас и вновь нырял в барханы изысканных тканей. - Да уж, завидую. Зато мне для одёжки не нужен отдельный дом! Чтобы там Крис ни говорил, как бы ни критиковал медлительность друга, ему происходящее было только в радость. Томас выглядел одинаково изумительно и в одежде и без неё. Без неё особенно хорошо. Они сделались самой чуднОй парочкой, обитавшей на Кингстон Роуд. Томас облачался в светлые костюмы цвета сливочного мороженого, голубые или бирюзовые, а к вечеру переодевался в костюмы насыщенных тёмных оттенков. Голову его венчали не старомодные громоздкие цилиндры, а забавного вида итальянские шапочки с кисточками. Обувь с едва различимыми узорами и подбитыми лакированными вставками каблуками. Воздушные шарфы и галстуки всех цветов, и обязательно перчатки. Крис же всем своим видом очень походил на американца. Одежды у него было немного, но вся она была добротной, из дорогих тканей и сидела как влитая. Он носил сапоги из хорошо выделанной кожи. Тёмные или клетчатые штаны, что обычно предпочитали уроженцы Нового света. Длиннополые плащи и пальто, что никогда не застёгивал. Щеголеватого вида жилеты из тёмной парчи с витиеватыми узорами. И обязательно широкополая шляпа, чем-то напоминающая ковбойский стетсон. И конечно золотистый хвостик, перетянутый кожаным шнурком. От которого Том был в тихом восторге.