Восходящее солнце

Солнце кроваво-алыми лучами озарило мир и нарочито медленно принялось выплывать из за горизонта, мало-помалу придавая миру столь же яркий багровый оттенок, отчего все дворцовые скверы казались залитыми кровью. Этот солнечный свет нисколько не вызывал умиления, он был на удивление ужасающим, а потому, дабы не смотреть на это крайне неприятное зрелище, я в спешке отошла от перил и села обратно на подушки, принявшись с невероятным усердием вышивать какой-то причудливый узор, диктуемый мне собственными вспышками активности воображения, только вот что это было - никак не могла понять, да и особенно не старалась. В скором времени уже всё пространство вокруг меня стало раскаленным, красным, и дышать, казалось, тоже стало тяжело. Лёгкие сковало в незримых тисках, но реально ощущаемых, отчего я внезапно вдохнула и замерла на несколько мгновений, беспрестанно гонимая своими страхами. Чего я боялась? Да кто ж знает это... То ли страшилась неизбежного, то ли неизвестности... Однако, и то, и другое одинаково заполняло просторы моих мыслей и невыносимо давило на виски, усиливая и без того жуткую мигрень, что стала частой и нежеланной гостьей. - Керем, ты узнал всё, что я просила? - шепотом, словно пугаясь собственного голоса, произнесла я и тяжело вздохнула, с досадой отложив могучие пяльцы на стопку шелковых подушек. Мужчина утвердительно кивнул и скрестил руки за спиной, приготавливаясь к долгому разговору, но я нарушила все его наскоро составленные планы, заставив чрезмерно услужливого евнуха занять позицию подле меня, а потому тот с улыбкой сделал несколько неуверенных шагов вперёд и плюхнулся на подушки, что не так давно взбивала старательная Шебнем. - Конечно, госпожа, по-другому я не мог. Ваше слово намного выше моего собственного. Тем более, если это так важно для Вас. - Замечательно. Дай Аллах, ты привёз мне добрые вести, - с надеждой протянула я и похлопала верного слугу по руке, отчего тот вздрогнул, смутился и приосанился, а в глазах появился слабый огонёк внезапно вспыхнувшей надежды, но это пламя так же быстро потухло, как и разгорелось, стоило мне убрать свою ладонь и дружески тепло улыбнуться. Керем чётко почувствовал моё нетерпение и как можно скорее настроился на серьёзный лад, всем сердцем понимая, что эта тема затронет самые сокровенные струны души его госпожи. - Как Вы и просили, я вместе с рабыней славянского происхождения несколько месяцев назад отправился туда, где Вам пришлось провести свои детство и раннюю юность, следовал чётко по Вашим указаниям. На том месте, где ранее располагалось Ваше поселение, уже основалось новое, состоящее исключительно из казачьих лагерей, лишь местами показывались редкие хижины беглых крестьян, которые, как мне объяснили прохожие, скрываются от своих хозяев. Очень долго пришлось искать людей, которым хоть самую малость была знакома Ваша семья, но Аллах, к счастью, благословил мои старания, а потому я всё-таки нашёл одного старика, что знал и Вас, и Демира Пашу, и остальных членов Вашей семьи. - О, Всевышний! - я всплеснула руками и вскочила с места, так как не надеялась на такую удачу. - Спасибо тебе, милостивый Аллах! Благодарю тебя всей душой тысячу раз! Хвала Создателю! - Султанша, присядьте, - с улыбкой проговорил Керем и успокаивающим жестом указал сначала на софу, а затем на подушки, тем самым убедив меня не спешить, контролировать эмоции и занять прежнее место, - Вам нельзя волноваться, помните об этом. Вы нам безмерно дороги. - Я спокойна, Керем. Почти. Можешь говорить, - с нетерпением промолвила я и буквально прыгнула на софу, отчего та неестественно заскрипела и пошатнулась, вызвав волну кратковременного смеха, после которого евнух решился продолжить повествование. - Его звали... Эмм... Имя такое сложное для меня... Пантелей, кажется. Или Епифан. Запамятовал я. - То же мне! Сложные имена нашёл! У нас так многих старожилов в поселке звали. Я раньше "Хатидже Муаззез" и имя одной из своих временных служанок, "Сениепервер", выговорить никак не могла. Вот это - сложные имена! - Пантелей. Точно, старец Пантелей. Вспомнил, - напряженный слуга наконец расслабился и потёр вспотевший лоб, - как есть вспомнил. Так вот, я у него расспросил о Яковлевых, не остался ли кто-либо жив, да и рассказал ему эту историю Вашего брата Ивана, но как оказалось, он знал её и без моих подсказок. Назвал меня странными словами - "бес проклятущий", но побеседовать согласился, даже травяным чаем напоил, из уважения к моей русской помощнице, всё время ей что-то говорил мимоходом, а она то смеялась, то отвечала, то в миг мрачнела и тяжело вздыхала. Я такого вкусного чая в жизни не пробовал!.. Потом начал рассказывать: после того, как татары совершили набег на деревню, живых осталось только 3 человека - сам старец да один юноша с его молодой женой, а казаки, которые в тот день оказались далеко, стали бдительнее и впредь достойно защищали свои земли, не позволяя "поганым" проливать кровь русского народа. Ваши мать, отец, братья и даже Вы долгое время считались погибшими, лишь спустя некоторое время стало известно, что Вас взяли в плен вместе с остальными девушками и продали в рабство. Но так как та девушка, Анна, по настоянию родителей вышла замуж за сына более богатого казака и уехала в другое поселение, то, соответственно, она осталась жива и родила сына, немного позже на свет появился ещё один мальчик. Старший сын Анны спустя много лет женился, и супруга подарила ему четверых детей - двух сыновей и двух дочерей, но сам мужчина, к сожалению, погиб во время войны, а потому дальнейшая судьба его семьи неизвестна, кроме как то, что его жена вышла замуж второй раз за старого вдовца, и тот заменил её детям отца, которого они потеряли в столь раннем возрасте. Я не смог найти их, султанша... Простите меня... Родители Аньки всегда были строгими и крайне неприятными людьми, в отличие от их дочери, что являлась образцом душевности, нежности и красоты и была словно ангел, спустившийся на землю. Наверное, именно это гармоничное сочетание внешней красоты и душевной прелести и привлекло моего брата Ивана, что был на год младше Дмитрия и совсем не походил на него - Димка был вылитый отец, а Ваня взял все черты матушки. Они даже собирались пожениться, на что наш тятенька Степан Семёнович давал своё великодушное согласие, ибо такая невестка, как Анна, по его словам была бы не лишней в нашем доме, а только украсила бы его. Но Ванька заигрался, почувствовал себя вольной птицей, а неимоверно любившая его невеста позволяла мужчине всё и прощала любые ошибки, а потому очень скоро тот переступил грань разумного и нарушил вековые традиции казачьих семей, которые наш отец, потомственный казак, чтил не меньше, чем остальные жители Дона. Об этом долгое время никто не знал, ведь оба думали, что свадьба разрешит все их проблемы, но родители невесты в один момент отказались выдавать свою дочь за Ивана, найдя ей более богатого и перспективного жениха, но до ужаса безвольного и зависимого от старших членов семьи, за которого та, дабы скрыть свой позор и не огорчать родителей, со слезами на глазах и вышла, навсегда покинув родную станицу. Лишь после отъезда Анны нашим родителям стало известно о приключениях Ваньки, за что отец едва не выгнал его из дома, и только слёзы горячо любимой жены остановили отца и оградили его от скоропалительного решения. Но нестрогое наказание отца было не самым страшным, что пришлось пережить брату, ибо изо дня в день его съедали муки совести и мысли о ребёнке, который когда-то родится вдалеке от родного отца и будет считать им абсолютно чужого мужчину. Наверное, он даже умирал в тот день с этими мыслями, ибо в глазах брата как всегда отражалась глубокая печаль. - Спасибо тебе, Керем, я вовек не забуду твоей помощи! - со слезами на глазах проговорила я и кинула пузатый мешок с золотом в руки верного слуги, а тот ловко поймал его и счастливо улыбнулся. - Надеюсь, та девушка получила свободу? - Благодарю, Валиде Султан, разумеется. Я в тот же день отдал её на попечение старца Пантелея, который с радостью принял девушку в семью, так как не имел своих детей. Я не сказал, что она бывшая рабыня, да и ей приказал молчать, дабы у хатун не возникло лишних проблем, ведь, как известно, у русских предвзятое отношение к тем девушкам, что вернулись домой после пребывания в рабстве. Пусть думает, что она просто переводчица, тогда, может, замуж её выдаст. - Прекрасно! А деньги дал? - я посмотрела на Керема пронзительным взглядом, но тот лишь улыбнулся и кивнул головой, отодвигая все мои сомнения в его честности и объективности. - Дал, но старик их не взял, ибо посчитал это оскорблением. Сказал, что сам обеспечит нежданно-негаданно появившуюся названную внучку. - Пусть будет так, коли почтенный старец сего пожелал.

***

Свечи тускло освещали просторную комнату, по которой гулял сквозной ветерок, вызванный приоткрытыми дверьми, и от этого пламя дрожало и поднималось, словно играло с кем-то невидимым. На столе возвышалась огромная стопка писем, свертков, ценных посланий, но разбирать их не было никакого желания, да и благотворительностью в последнее время я интересовалась больше, чем изменениями в составе Совета Дивана, а потому позволила себе расслабиться и посидеть на софе в своё удовольствие, подогнув под себя ноги и всем телом оперевшись на спинку. В покоях становилось то холодно, то жарко, и эти скачки температуры, замечаемые лишь мной, изрядно беспокоили и не давали сосредоточиться, да и присутствие на редкость поникшей Эхсан Хатун никак не воодушевляло, а наоборот убивало во мне всю тягу к жизни и обрывало все попытки представить, что во дворце хотя бы сегодня всё прекрасно и ничего эдакого не происходит. Женщина вздыхала и потирала затёкшие локти, нервно кусала губы и смотрела в пол, но я нарочно ничего не произносила, дабы она сама в конце концов не выдержала и излила всё, что так терзает её душу. Эхсан никогда не была со мной настолько же открытой и искренней, как покойная Тиримюжган, и эта её нарочито наигранная скрытность всегда вызывала странные ощущения, подозрения, заставляла задумываться о худшем. Может, я считала её неискренней лишь потому, что с Керемом и со своими остальными личными служанками - Гюльсур, Тиримюжган, Махпаре и Шебнем - я привыкла быть открытой и не считать их за слуг, больше за друзей, а Эхсан, возможно, доселе не знала никаких других отношений, кроме как "повелитель - раб", поэтому и вела себя сдержанно. - Султанша, - терпение Эхсан наконец лопнуло, и я довольно улыбнулась, - у меня сразу несколько новостей. - Не прошло и трёх лет, как ты решила заговорить, - усмехнулась я и прикрыв рот рукой, от усталости зевнула. - Простите меня, госпожа. Я действительно сделала как-то глупо. Во-первых, сегодня я выплатила жалование рабыням с добавкой, как Вы того желали; во-вторых, вчера было закончено строительство ещё одной Вашей больницы, которой будет заниматься Бехидже Султан; а... - Замечательно! Как Бехидже? Она уже привыкла ко дворцу? Или до сих пор кроме меня никого не признает и ни с кем толком не общается? - оживилась я и перебила хазнедар гарема, которая едва открыла рот, чтобы озвучить следующую новость. - Султанша очень Вас любит, верно. Она очень сблизилась с тётушками и кузинами, и учителя госпожу хвалят, ведь для своих 13 лет Бехидже Султан весьма неплохо разбирается в точных науках, даже говорят, что у неё талант. - Гюльбеяз тоже неплохо разбиралась в цифрах. А Эметуллах? Как она относится к девушке? В последнее время я редко вижу их из-за участившихся головных болей, - вздохнула я и потянулась, отчего в груди приятно хрустнуло, а по жилам растеклась волна тепла и краткого удовольствия. - Гюльнуш Султан, эх, Гюльнуш Султан... Она разрешает ей видеться со своими детьми, но сама отгораживается от Бехидже Султан толстой ледяной стеной, старается избегать встреч с молодой султаншей, а если и сталкивается с ней в коридорах дворца, то проходит мимо с гордо поднятой головой. Повелитель же души не чает в рыжеволосой госпоже. Кстати, третья новость... Повелитель с султаншей вернулись из Эдирне, - тихо промолвила Эхсан и вжалась в платье всем телом, словно произнесла что-то неистово страшное. - Наконец-то! Надеюсь, они с Махпаре прекрасно отдохнули, ибо уже давно не ездили туда вместе, охотники. - Простите, госпожа, если я ничего не путаю, то с повелителем была не Махпаре Султан, а... Не успела застенчивая служанка договорить, как двери внезапно распахнулись, впуская в апартаменты тьму, и на пороге появилась светящаяся Кая Фериха Султан, как никогда красивая и оживлённая. В её глазах горели огни, наступала весна и цвели цветы, в волосах путались солнечные зайчики, и вся она была подобна первому весеннему дыханию, с которым оживают первые почки и распускаются листочки, с которого начинается новая жизнь, а пар, идущий от земли, как нельзя напоминает об уходе седовласой владычицы. Но такие изменения были очень странными, ибо на дворе стоял первый месяц зимы, а в такое время Фериху редко увидишь счастливой, так как она крайне не любила это время года, предпочитая белому савану зелёные ковры. - Валиде Султан, - голос девушки прозвучал подобно звону хрустальных колокольчиков, а глаза наполнились истомой и по-детские наивной радостью. - Рада Вас видеть. - А вот, собственно, и моя новость.., - с испугом протянула Эхсан, склонив голову в поклоне и поспешив сбежать и скрыться с моих глаз, оставив меня наедине с испытанным потрясением. Я не сразу осознала, что пыталась донести до меня служанка, а потому, пребывая в глубоких раздумьях, склонила голову и вопросительно посмотрела на Фериху, которая, очевидно, поняла слова хазнедар как нельзя правильно, поэтому в страхе попятилась назад и скрестила руки перед собой, теребя подол ярко-красного платья и будто защищаясь от моей реакции. И тут меня осенило, будто какой-то дар прозрения настиг меня в этот момент, отчего я поджала губы и неуклюже встала с софы, пытаясь подойти к девушке как можно ближе, но что-то мне мешало двигаться, какая-то неизвестная тяжесть приковывала ноги к полу, из-за чего они казались набитыми камнями. Девушка жалобно пискнула и прищурила глаза, оказавшись беззащитной под прицелом сурового взгляда прежде спокойной и невозмутимой Валиде Султан, ибо редко меня что-то могло настолько разозлить и привести в состояние лютого гнева. Но сейчас был именно тот случай. - Фериха! - от одного только этого возгласа султанша уже едва не потеряла рассудок, ибо по природе своей была очень чувствительной и легко ранимой особой. - Как ты могла?! Как посмела вонзить мне нож в спину?! Как не постыдилась этого?! Отвечай, Фериха! - Я не виновата, султанша! Повелитель сам пожелал взять меня с собой, а я не смела отказать! - парировала юная госпожа и приподняла голову, впервые решившись на подобную дерзость, чего прежде от неё не было слышно даже в самых трудных ситуациях. - Или не пожелала отказать?! - гневно прокричала я и вплотную приблизилась к Ферихе, отчего её сбивчивое дыхание обожгло моё лицо. Девушка боялась, и это отчётливо читалось по её лицу, но уверенно держалась перед самой могущественной женщиной империи, и эта смелость достойна похвалы. - Я же старалась быть тебе самым родным человеком... Делала для тебя всё, оберегала, любила. А ты? Подверглась влиянию чар моего сына? Да, он красивый и мужественный, но если женщина не пожелает сдаться, то он не станет бороться, тем более, когда эта женщина - член Династии Османов... На смену уверенности пришло осознание неправильности совершённого, и Фериха, стыдясь своего поступка, опустила глаза и тяжело вздохнула, будто на её голову в один миг обрушились все мирские проблемы. Девушка дрожала, как осиновый лист, ведь понимала, что я этого просто так не оставлю, а значит с Мехмедом ей придётся прекратить... общение. - Султанша, простите... Понимаете, в моей жизни впервые появился кто-то настолько дорогой мне, настолько ценный и любимый, что я смогла поверить в себя. Тот, кого я впервые смогла обнять и получить столь же крепкие объятия взамен, тот, что воскресил во мне неведомые чувства, и даже моя шёлковая роза и тоска по родителям отошли на второй план. Я люблю повелителя, госпожа моя. Не судите строго, Вы ведь тоже любили, я знаю! Сильно любили, как и я! - Любила, - я приобняла Фериху и тут же отпустила, а мой голос дрогнул и треснул, подобно фарфоровой чаше, в то время как по щеке скатилась одинокая слеза - то ли от жалости к Ферихе, то ли от боли, который были полны мои воспоминания, - и до сих пор люблю. Но разве мне кто-то поможет? Моя любовь имела возможность существовать, пусть этот миг и был столь краток. А ваша не имеет такого шанса, да и неправильно это. - Но... - Ты ещё чиста? У вас было что-нибудь? - перебила я девушку, подняв ладонь в останавливающем жесте. - Нет... Аллахом клянусь, что нет. Падишах только целовал меня, больше ничего, - призналась взволнованная султанша и тихонько заплакала, но я уже перестала смотреть на неё, погрузившись в тяжёлые мысли. Всё вокруг смешалось, голова наполнилась гулом голосов, каждый из которых твердил свою собственную непреложную истину, а я соглашалась с каждой из них. Не было конца и края нахлынувшим воспоминаниям, стеснившим лёгкие в судорожном порыве, и все они отражались слезами на моих щеках. Всё пустое, всё потерянное, всё тусклое и невзрачное. Нет сил, нет желания. Только пустота. Убивающая и лишающая рассудка пустота, и в ней погибнет каждый, что хоть единожды коснется её просторов. Нет погибших, но есть раненные. Раненные судьбой, болью, отчаянием. И я приобрела в течение жизни несметное количество ран, каждая из которых до сих пор кровоточит и ноет. - Раз так, то я подберу тебе подходящую кандидатуру на роль мужа, и ты в скором времени выйдешь замуж. Хватит сидеть в девушках. Это решение не обсуждается. - Но, султанша, помилуйте! Прошу, не надо! - Фериха зашлась в рыданиях и опустилась на пол, а я с тяжёлым вздохом села на софу, с жалостью глядя на заплаканную девушку, что ещё недавно излучала счастье и была полна солнечной радости, но такова наша судьба, судьба турецких султанш - быть рабынями древних устоев, соблюдать законы и повиноваться воле старших членов семьи. - Это решение не обсуждается, - дрожащим голосом повторила я и со вздохом откинулась на спинку софы, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями, не быть слабой и податливой, но такое было просто невозможно в свете последних событий, омрачивших мою и без того нелёгкую жизнь.