Восходящее солнце

Глава 11. Сербская рабыня. Спустя 7 месяцев. Чума поглотила всю империю. Каждый угол дышал смертью, источал боль и муки. Во дворце обстановка тоже накалялась. Кёсем Султан боялась потерять своего второго сына, а вместе с ним и власть в султанате. Но не только это пугало самую могущественную женщину государства. Махпейкер очень напрягало отсутствие наследников, поэтому все её взоры были устремлены на меня. Моя беременность стала спасительным кругом для династии, все надеялись на появление шехзаде. Жестокая болезнь не ограничилась лишь моим сыночком. В коридорах Топкапы бродили мрачные тени, над куполом дворца нависла тяжелая туча, всё живое погрузилось в вечную скорбь. Вскоре чума стала отступать, а через 3 месяца и вовсе пропала, лишь некоторые её отголоски звучали в самых потаённых уголках Стамбула. Династия тяжело вздохнула и расслабилась, перестав бояться за свои жизни. Я не узнавала былую Валиде Султан. На лице старой гречанки появились глубокие морщины, кожа обвисла. Махпейкер вдвое постарела. Глаза Кёсем потеряли былой огонь; она уже не была прежним эталоном величия, образцом человека, в руках которого всегда будут скипетр и держава. Высокомерие улетело, словно вольный ветер. Возможно, так на Султаншу повлияла потеря ребёнка. В комнате раздался резкий, непонятной природы звук. Он то возвышался, то снова падал до самой низкой ноты, повторяя такие операции с завидной частотой. Удивившись этой симфонии, я встала с софы и кое-как дошла до окна, сразу же приподняв занавеску. На улице не было никого, лишь время от времени сновали евнухи, отправляемые по разным поручениям. Зимнее солнце озаряло весь дворцовый сад, отчего снег искрился и ослеплял глаза. Ледяное дыхание зимы чувствовалось даже через толстую раму окна. Деревья стояли в пышных, снежных кронах, будто последовав султанской моде, тоже надели чалму. Я прищурила глаза и опустила шёлковую занавеску. Резкая боль сковала коленки, и поддавшись её напору, я села на кровать. Икры посинели и раздулись, словно их передавили веревкой. Даже когда я была беременна моим покойным Львенком Ахмедом, мне не было так тяжело. Живот не был таким огромным, я не теряла на каждом углу сознание, меня не тошнило от запаха столь любимого малинового щербета. Волосы поблекли и стали более мутного оттенка, сменив привычный каштановый на глиняный цвет. Я потерла ладонями по ноге, стараясь разогнать кровь, и тяжело вздохнула. Мои конечности стали ещё больше болеть, словно издеваясь надо мной. Я откинулась спиной на постель и раскинула руки. Глазам предстал давно известный и знакомый мне потолок, разрисованный различными фресками. Зодчие Константинополя изрядно потрудились, создавая такое величественное сооружение, как дворец Топкапы. Но не даже не в этом была прелесть главной султанской резиденции Стамбула. Мою душу больше привлекало то, что каждый его камень дышал историей, источал особую энергетику. Иногда, прогуливаясь по коридорам дворца в сущем безделье, я представляла, как вот-вот мне навстречу выйдет легендарная Хюррем Султан, с роскошными, рыжими волосами. Часто я представляла это настолько явным, что теряла связь с реальностью, забываясь в прошлом. Когда моя душа оказывалась снова здесь, в эпохе султана Ибрагима, мне становилось скучновато и горестно. Моё единение с Вселенной прервала вездесущая Гюльсур Калфа. Она ворвалась в мои покои и, запыхавшись, прислонилась к стене. Я лениво приподняла голову и окинула старую служанку долгим, недовольным взглядом. Хатун почувствовала это и поспешила одернуть платье. - Султанша, - наконец произнесла Гюльсур и сделала умелый реверанс, демонстрируя своё отточенное мастерство поклонения. - Я такое сейчас услышала... Только вот не знаю, говорить ли Вам, Вы же всё-таки беременны... Мне стало очень интересно, но в то же время, тревожно. Я, кряхтя, встала с кровати и подошла к рабыне, поддерживая живот рукой. Гюльсур умышленно прятала глаза, ведь прекрасно знала, что я узнаю правду по одному лишь её взгляду. - Гюльсур? - приподняла бровь я и взглянула на неё свысока. Коренная турчанка сжала ладони в кулак и сжала поморщенные веки. Мне стало не по себе. Такое поведение моей верной рабыни внушало страх. Наконец, Гюльсур открыла глаза и тихо сказала: - Сейчас в покоях нашего Повелителя находится другая наложница. Эта фраза пронзила моё сердце свинцовой стрелой, оставив в нём глубокую, незаживающую рану. Оно перестало биться, замерев навсегда. Звуки превратились в одну сплошную какофонию, невозможно было разобрать, что являлось моим внутренним голосом. Безымянные, упругие уста шептали, что этого не может быть, что это чья-то злая насмешка, глупая шутка, но глаза Калфы говорили обратное. Женщина смотрела на меня с сожалением и горестью, словно это она была виновата в том, что двери султанских покоев распахнулись не для меня. - Кто она, откуда? Имя! - процедила сквозь зубы я и схватилась за голову. Неожиданная новость отозвалась мигренью, поглотив в болезненных ощущениях мои виски. - Её зовут Салиха Дилашуб Хатун, моя Госпожа. Эта чертовка родом из Сербии, настоящее имя я точно не знаю, - испуганно произнесла служанка и сжалась в клубок, боясь моего гнева. Вопреки моим предположениям, я не стала буянить, не стала крушить и ломать всё, что меня окружало. Ответом на эту подлость стала слеза. Нет, не слёзы, а именно одна-единственная слеза, что выкатилась из отяжелевших век и осела на губах. Я почувствовала её солёный вкус и судорожно вздохнула. Лёгкие не желали двигаться в привычном ритме, а лишь неравными глотками поглощали воздух. - Вот как значит, Гюльсур. Ради него я совершила страшнейший грех - убила человека, так ещё и не абы какого, а Падишаха - тень Аллаха на Земле. Да и тебя втянула в эту авантюру. И что получила в благодарность? Измену? Или же я была нужна ему лишь для того, чтобы избавиться от соперника на Османском престоле? Была ли любовь, или же он полюбил эту сербскую девчонку? Ответь мне, матушка Гюльсур, не молчи! Что ты скажешь своей названной дочери? Я билась в истерике, топала ногами и кричала, при этом не проронив ни слезинки. Калфа смотрела на меня со слезами на глазах. Вероятно, за столько лет службы у Султанш, она не раз видела, как Падишахи изменяли своим женам. Чего только стоили измены Султана Мурада III несчастной Сафие Султан! Но я уверена, Гюльсур ни за кого так не переживала, как за меня. - Ну же, отвечай, Гюльсур! - крикнула я и дотронулась руками до плеч рабыни. - Что я Вам скажу, Турхан Султан? Я знаю немного. Ваша боль мне понятна, но берегите себя. Если у Вас родиться здоровый мальчик, никакая сербка не затмит Вашего могущества! - сказала Калфа и нездорово улыбнулась. - А я не хочу так, понимаешь? Не хочу! Хочу быть с Ибрагимом, я люблю его, Гюльсур! Люблю! Внезапно, я пошатнулась от резкого болевого толчка. Разум помутнел, в глазах поплыли образы моей былой жизни. Мама, папа, братья, Ибрагим. Именно шехзаде Ибрагим, ещё не испорченный властью. Мои веки сомкнулись, и я с грохотом упала на твердый пол покоев Хасеки Султан...