Восходящее солнце

Глава 30. «Мы молоды, как наши надежды, и стары, как наши страхи.» © Вера Пейффер. *** — И как же ты назовёшь его, мой Лев? Я держала на руках маленькое, завернутое в белую ткань, златовласое чудо с зелёными, как у его матери, глазами, и то и дело целовала малыша в лоб. Рождение внука раскрасило мою жизнь яркими красками, наполнило сердце безмятежной радостью, от которой я просто не находила себе места и желала всегда быть рядом с малышом. Мехмет улыбнулся, глядя на эту милую картину, полную любви и нежности, и подошёл ко мне, протянув руки. — Дайте мне его, Валиде. Я нехотя отдала ребёнка сыну и тяжело вздохнула, так как расставаться с маленьким внуком абсолютно не было желания. Тот факт, что я недавно стала бабушкой, всё никак не укладывался в моей голове, несмотря на все попытки смириться с тем, что уже старею. Я находилась в каком-то пограничном состоянии между радостью и печалью, не принимая ни то, ни другое. — Я много думал, Валиде, — тихо промолвил Мехмет, покачивая на руках спящего младенца. — И решил, что назову сына в честь своего великого предка султана Ахмеда. Да принесёт ему это имя благо! Меня словно облили ледяной водой и вытащили на мороз. Озноб пробрал до костей, руки онемели, не имея ни шанса сделать какое-нибудь простейшее движение. Голову наполнил невнятный гул, издалека похожий на пчелиное жужжание, а с уст так и норовил сорваться крик безумного отчаяния. Я словно окаменела. Отодвинув реальность в сторону, погрузилась в мир далёких воспоминаний, не совсем приятных для меня, как хотелось бы. Одно из них было таким отчётливым и пропитанным кровью, что от вновь испытанной боли захотелось разодрать себе грудь и вырвать сердце, дабы избавиться от лишнего груза, тяготившего мою душу на протяжении долгих лет. А что же стало причиной этих слёз, что сейчас сочились из моих глаз? Имя. Эти бессонные 17 лет… О Аллах, ему бы уже было 17… Такой взрослый… Боль потери ребёнка никогда не оставит тебя, даже после смерти она будет напоминать о себе. Это такая боль, которую ты не заглушишь лекарствами и снадобьями, не вырвешь из памяти, оставив на её месте белый след. Нет, это невозможно забыть, как ни старайся. Ноги всегда будут вести тебя к могиле покойного малыша, а глаза никогда не устанут оплакивать его неудавшуюся судьбу. Чужих детей жалко, а своих и подавно… Умри сам, но не дай умереть ребёнку… Борись до конца, до последнего вздоха, используй любые методы, но спаси… Ибо твоя жизнь ничто, жизнь родного ребёнка — бесценна… — Мехмет… Не смей.., — я нервно сглотнула и схватилась руками за горло, изнемогая от душевных мук. — Ты же прекрасно знаешь, что у тебя был брат Ахмед и что я не позволю так назвать сына! Разве ты не боишься, Лев мой, что наш маленький шехзаде повторит судьбу своего покойного дяди? Не повторяй ошибок отца, называя своего ребёнка этим проклятым именем! Повелитель равнодушно глянул в мою сторону и фыркнул, коснувшись губами лба ребёнка. Малыш всё так же спал, словно и не почувствовал прикосновения губ отца. — Матушка, мне понятна Ваша боль, но Вы явно преувеличиваете. Да и я как я могу повторять ошибки отца, если моя Валиде такая замечательная женщина, как Вы? — сын улыбнулся и приподнял брови, будто удивляясь моему суеверию, да и я уже сама стала сомневаться в своей правоте. Может, и правда это всё пустое? не стоит забивать свою голову и голову Мехмета такими глупостями, пережитками прошлого. Я ответила сыну не менее искренней улыбкой и с теплотой посмотрела на внука, а потом на его мать, что всё никак не приходила в сознание и спала, отдыхая после тяжелых родов. Зеленоглазая блондинка мирно посапывала лёжа в своей постели и явно намеревалась встать не раньше следующего утра. Потому-то мы и не стали ждать её пробуждения. Вскоре в покоях оказались Зейнеб, Гевхерхан, Муаззез и вторая наложница сына Кание Хасеки, не имевшая ещё своих детей, но обязанная прийти на церемонию наречения шехзаде. — Твоё имя — Ахмед! Твоё имя — Ахмед! Твоё имя — Ахмед! — произнёс сын после прочтения молитвы. ************************** Две недели спустя. Внук лежал на руках матери и хныкал, пока Афифе Баш Кадын Султан тщетно пыталась его успокоить и подсунуть грудь, которую шехзаде не единожды выплёвывал. Я же сидела на тахте и тщательно расчёсывала волосы, слушая, как молодая неопытная мать что-то напевает малышу, отчего тот лишь сильнее заходиться в рыданиях. Когда же детский плач стал совсем невыносимым, я не выдержала такого неумелого отношения с ребёнком и, бросив расчёску и зеркальце, подскочила с места. — Дай мне внука, Афифе! У тебя он только и делает, что плачет! — Он вроде не голоден, Валиде Султан, но от чего-то хныкает… — Дай мне ребёнка! Невестка нехотя отдала мне маленького шехзаде и нахмурилась, недовольная моим замечанием в её сторону. Я сняла с малыша лишнюю пелёнку, так как он был чересчур укутан, и принялась тихонько его покачивать, пока тот, не переставая, плакал. — Со вечера дождик Землю поливает, Землю поливает, Траву прибивает. Траву прибивает, Брат сестру качает, Брат сестру качает, Её величает. Её величает, Расти поскорее, Расти поскорее, Да будь поумнее… Ребёнок резко затих и перестал плакать, прикрыв крохотные глазки. Я улыбнулась и поцеловала засыпающего малыша в лоб. — У Вас он так быстро уснул, Султанша, — шепотом восхищенно произнесла Афифе и улыбнулась. — Что Вы пели, Госпожа? — Колыбельную на своём родном языке, — в тон ей прошептала я и указала наложнице сына на дверь. — Твоё молоко не подходит для шехзаде. Только не сочти это за грубость, Афифе Кадын, просто его очень мало и оно плохо действует на моего внука. Я найду для малыша кормилицу, а тебе придётся сцеживать. Он останется сегодня в моих покоях, можешь идти и не волноваться. — Какие обиды, Валиде Султан, я всё понимаю. Моему ребёнку так будет лучше, Вы же не посоветуете плохого для своего внука… Как прикажете, Госпожа… Афифе Кадын покинула мои покои, а я тем временем аккуратно переложила Ахмеда в колыбельку и села рядом, наблюдая за мирным сном малыша. Взяв в руки книгу, я стала читать и совсем не заметила, как уснула, забывшись в книжной реальности… Первые лучи утреннего солнца ласково встретили меня, пробежавшись по коже лица и скользнув на колени. Не ожидав такой настойчивости, я проснулась, но стоило мне открыть глаза, как солнце тут же закрыли тяжёлые свинцовые тучи, норовившие обрушиться дождём. Я заметила, что заснула в одежде и с книгой в руках, и усмехнулась, удивляясь своей несобранности. Видимо, усталость окончательно свалила меня с ног, а потому я предалась сну прямо в таком виде, не снимая башмачков и тяжелых одежд. Терраса тоже встретила меня лютым холодом и вопиюще сильным ветром, и я не стала долго на ней задерживаться, вернувшись в тёплые апартаменты. Какая-то странная сегодня погода: небо хмурое, трава словно посерела, а деревья склоняли свои головы перед сокрушительной силой ветра. Внук всё ещё спал, и это настораживало, так как дети обычно встают рано, пробуждая всех других ото сна. Но Ахмед не покинул объятий Морфея раньше, чем это сделала я. — Что-то прохладно сегодня… Пора просыпаться, мой малыш! Утро уже давно наступило, и оно ждёт нашего Ахмеда! — проговорила в полный голос, но ни одна ресница шехзаде не дрогнула. Я насторожилась и тихонько подошла к колыбельке, а каждый шаг эхом отдавал у меня в голове. Сердце колотилось как бешеное, но разум отчаянно сопротивлялся плохим мыслям, что потоком нахлынули на меня. — Ахмед.., — тихо прошептала я и с трепетом взяла ребёнка на руки, едва не уронив его от неожиданности: тело малыша было холодным, как камень. Я потрясла шехзаде, но это не принесло результатов — он всё так же лежал у меня на руках, прикрыв глаза и не отвечая на мои действия. — АААА! Аллах-Аллах, помоги! ААА! Стража! От моего оглушительного крика, наверное, проснулись все обитатели дворца, но мне было безразлично, кого я разбудила, главное, что Ахмед сладко «спал». Хлопнув дверьми, охрана спешно забежала в апартаменты, озираясь по сторонам и ища причину такого дикого визга султанши. Ледяной ребёнок лежал у меня на руках, не подавая признаков жизни, а я кричала, как сумасшедшая, прижимая к себе мёртвого внука, будто бы это могло согреть его или оживить. — Валиде Султан, что произошло? — склонили головы аги, влетевшие в мои покои, и тут же подняли на меня испуганные до смерти глаза. — Позовите лекаря, Повелителя, Афифе, Зейнеб! Всех! Кого-нибудь, да позовите! Ай Аллах! ЖИВО! — истерично закричала я, роняя слово за словом, будто безумная, и топнула ногой, чем заставила неповоротливых слуг сдвинуться с места и покинуть комнату. Душа разрывалась на части от того холода, что издавало тело Ахмеда. Казалось, я сжимаю руками груду снега, но никак не своего маленького внука, ради которого готова была пойти на всё. Мои страхи стали реальностью. О Всевышний, почему Мехмет не послушал меня и не назвал ребёнка другими именем? Или же, это твоё наказание за убийство Кёсем? В моих покоях поселилась смерть… Её запах коснулся моего носа — запах крови и ненависти. Как мне вынести это горе? Как пережить потерю родной крови? О Аллах, забери мою душу, но верни шехзаде Ахмеда! Двери покоев распахнулись, и в комнату забежала лекарша Хюма Калфа, которая много лет назад стала свидетельницей смерти моего сына и в тот же день известила меня о новой беременности, а за ней появился и сын-Повелитель. Старость не пожалела и её, превратив некогда красивую женщину в возрасте в дряхлую старуху, едва передвигающую ногами. Она быстро поклонилась и подошла ко мне, с опаской вытянув из рук своей госпожи холодного ребёнка и переложив его на мою кровать. Пока лекарша определяла причину смерти внука, я прижалась к широкой груди сына и что есть силы разрыдалась, больше не сумев сдержать рвущихся наружу слёз. — Мехмет.., — тихо промолвила я, и сынок нежно провёл рукой по моим волосам, успокаивая зарёванную мать. Я знала, что ему тяжело, чувствовала его боль, но Падишах держался и не проронил не слёзы, с печалью в глазах взирая на Хюму Калфу и бездыханного ребёнка. — Повелитель… Валиде Султан.., — наконец закончила Хюма и обратилась к нам, испуганными глазами смотря на Падишаха. — Наш шехзаде предстал перед Аллахом ещё прошлым вечером… Да упокоит всевышний его невинную душу… — Аминь, — со всхлипом произнесла я сквозь слёзы, — А где Афифе? Она ведь не знает о смерти своего ребёнка… — Госпожа.., — начала было лекарша, но запнулась, переводя глаза то на меня, то на сына. — Хасеки Афифе Баш Кадын Султан этой ночью почила в своих покоях… Её отравили сильнейшим, но медленным ядом, который действует только спустя 6 часов после применения… Да дарует Вам Аллах терпения, мой Повелитель… — Вероятно, ребёнка она кормила уже отравленным молоком… Ай Аллах.., — разрыдалась я и обняла Мехмета, который не проронил ни слова. Сын настолько был шокирован этими событиями, что словно потерял дар речи, не имея возможности сказать хоть слово. Но я понимала, что чтобы прийти в себя, ему понадобится немало времени… ******************************** Прошёл год. Мехмету очень тяжело дались потери любимой наложницы и единственного сына. Бывали дни, когда он запирался в своих покоях, а я всей душой молила его открыть двери, боясь, что он может что-то сделать с собой. Я не могла потерять ещё одного сына, а потому прилагала все силы, дабы вернуть его к жизни. И у меня получилось. Сын прислушался к советам матушки, и благодаря моей поддержке, вернулся из пучины горя в реальный мир. Отравителя Афифе Кадын и убийцу моего внука нашли в кратчайшие сроки, да и это было нетрудно. Им оказалась Кание Хасеки, которая очень завидовала своей сопернице и решила таким способом избавиться и от неё, и от нежеланного шехзаде, чтобы расчистить себе и будущим детям путь к трону. Ох, как Мехмет разозлился, когда узнал о тайне этой мерзавки! Он пригласил её к себе и так сильно избил несчастную, что та даже головы не могла поднять от пола, истекая кровью. Её бросили в мешок вместе с ядовитой змеёй и дикой кошкой и утопили в Босфоре. Такое поведение сына мне очень не понравилось, ибо я боялась, что этот мимолётный порыв гнева может перерасти во что-то большее, а именно — в жестокость и властолюбие. Но Мехмет уверил меня, что это наказание достойно такой грязной девки, как Кание. Мы с Хатидже Муаззез и Зейнеб сидели в моих апартаментах и завтракали, но эту идиллию нарушила Тиримюжгян Хатун. Она пришла так же внезапно, как и вчера, не оповестив о своём приходе. В последнее время это стало для неё нормой. — Валиде Султан… Султанши.., — пропела нежная и изящная девушка, склонив свою хорошенькую голову в поклоне. — У меня для Вас есть весть. Я отложила ложку в сторону и улыбнулась, ожидая поток слов от служанки. Хатидже и Зейнеб тоже навострили уши, дабы не пропустить не единого словечка из уст Тиримюжгян. — Да? И что же за новость привела тебя в мои покои в столь неудобный момент? — я прищурила глаза и с укором уставилась на верную служанку, но та лишь безмятежно улыбалась. — О, новость чудесная, Турхан Султан! Уверена, как только я озвучу Вам причину своего прихода, Ваш гнев тут же растает! — Ну-ну, Тиримюжгян. Не томи же, говори. — Строительство крепости близ Дарданелл, что было начато по Вашему приказанию, два дня назад благополучно завершилось! Теперь ни один венецианец не решится нападать на нас через Дарданеллы! Этой постройкой Вы возвысили себя до уровня великого султана Мехмета Фатиха! Да ниспошлёт Вам Аллах великое счастье! — Аминь! О Аллах, молодцы какие, наши строители! Скажи, чтоб каждому доплатили по четверти от обещанной суммы! Я не пожалею ни куруша для них, так и передай! Двери нашего дворца всегда открыты для их жён и детей! Зейнеб одобрительно покачала головой и с гордостью посмотрела на меня, в то время как Муаззез поджала губы и попыталась улыбнуться. Моё же сердце переполнили радость и благоухание, словно крылья выросли за спиной и вот-вот должны были вознести меня до небес. Я выскочила из-за стола и, настигнув шкатулки, что стояла неподалёку от места трапезы, достала оттуда мешочек с золотом и кинула его Тиримюжгян — вестнице благих известий. Девушка благодарно улыбнулась и прижала увесистый мешочек к груди. — Аминь, Тиримюжгян, — произнесла Зейнеб Султан и положила в рот кусочек медовой пахлавы. — Наша Валиде Турхан Хатидже Султан и не на то способна! Скоро весь мир увидит, какая она великая и благородная султанша! — Ну, что Вы, Госпожа, — смущённо проговорила я, садясь на место. Служанка в этот момент упорхнула, как птичка. — Вы — вдохновение нашей империи, истинная султанша! — Поздравляю, Турхан, — сладко промолвила Муаззез и улыбнулась, на что я ответила ей тем же. — Кстати, — приподняла палец Зейнеб Султан и проглотила пахлаву. — У меня есть очень хорошая хатун, служила мне долгое время. Мне бы хотелось преподнести её Вам в подарок. — Спасибо Вам, Госпожа! Мне очень нужны верные слуги. И как её имя? — Евгения Вория. Она то ли венецианка, то ли гречанка. Точно не помню. Завтра приведу её к Вам, сами всё спросите. — Благодарю Вас, Султанша. Буду ждать. Обменявшись любезностями, мы снова приступили к трапезе, но есть уже никому не хотелось. Отложив ложки в стороны, мы отрешённо смотрели на заставленный всякими яствами стол, каждая думая о своём. Мысли султанш были мне неизвестны, но я догадывалась, о чём они могли думать. Да и о чём ещё можно размышлять, когда тебе только что озвучили невероятно радостную весть, но в то же время, огорчающую. Огорчающую Муаззез. — А! — вероятно, Зейнеб Султан озарила какая-то очень хорошая мысль, раз она так яро выражала свои эмоции и восклицала. — Давайте выйдем в сад? Погода сегодня замечательная! Мои предположения подтвердились. Зейнеб настолько загорелась энтузиазмом и желанием поскорее оказаться в дворцовом саду, что теперь её никто не мог отговорить и сбить с пути к указанной цели. — Можно. Погуляем, подышим свежим воздухом. Красота! — поддержала я султаншу, чем ещё сильнее обрадовала её. Дело оставалось за Хатидже, но и она не стала противиться воле госпожи и в знак согласия кивнула. — Ну вот и отлично! — воодушевилась Зейнеб. — Одеваемся и выходим. На том и порешили. Надев самые лучшие плащи и украшения, мы отправились на прогулку в сопровождении весёлой и не замолкающей Зейнеб Султан. Несмотря на свои весёлость и жизнелюбие, султанша совмещала в себе несовместимое, будучи как и душой компании, так и очень злопамятной и мстительной особой. Её настроение было подобно погоде: оно каждый час было разным, грусть в один миг сменялась нескончаемой, безмятежной радостью. Она как дитя верила в чудеса и умела их творить одной улыбкой, но в то же время сохраняла в себе серьёзность, сосредоточенность и постоянность, свойственные взрослому человеку. Такие личности, как Зейнеб, не умирают — они живут вечно в нашей памяти, благодаря своему задорному смеху и добродушной улыбке. Я ступала по дорожке, ведущей в сад, и взирала по сторонам, любуясь пожелтевшими деревьями. Осенняя листва, припорошенная пылью и капельками воды после недавнего дождя, шуршала под ногами и хрустела, как свежевыпеченное печенье. Небо было хмурым и серым, как все мировые печали, и оттого становилось более грустно вспоминать об ушедшем лете. Деревья в спешке сбрасывали листья, дабы избавить от груза, что мешал им впасть в зимнюю спячку. Миром овладела царица Осень, раскрасив весь мир жёлтыми, каштановыми, красными и коричневыми оттенками, подготавливая природу к воцарению своей сестры — Королевы Зимы. Мы молча завернули за угол и остановились: у Муаззез слетел башмачок и нужно было надеть его на ногу, вытряхнув капли. Пока она занималась обувью под тихие, сдавленные смешки весёлой Зейнеб, я огляделась по сторонам и оторопела: неподалёку от нас виднелись фигуры моей дочери и какого-то молодого человека, но они настолько были заняты друг другом, что просто не заметили нас. Я шикнула на Зейнеб, и она повернулась, посмотрев в ту же сторону, что и я. — О Аллах… Кто это там с Гевхерхан? — только и произнесла шепотом султанша, зайдя за дерево, дабы не выдвать своего присутствия. Я повторила за ней, как и Муаззез, и вскоре из-за дерева высовывались три женские головы, хозяйки которых умирали от любопытства. — Султанша, я так рад снова видеть Вас! Как бы я хотел, чтоб эти встречи перестали быть тайными.., — произнёс незнакомец и склонил голову, уставившись в пол. — Я ночи напролёт не спала и думала о Вас… Можете презирать Госпожу, которая стала рабыней своей любви… Простите меня.., — промолвила дочь дрожащим голосом, норовя сорваться на плач, но мужчина обхватил её лицо ладонями и улыбнулся. — Как я могу презирать Вас, моя Султанша? Вы — моё солнце, моя луна, радость жизни. Я так люблю Вас, что каждый день молюсь о том, чтобы ещё хоть раз увидеть Ваш благословенный лик… — Фазыл Ахмед, что нам делать дальше? Волочить эту любовь за собой на протяжении всей жизни? — проговорила дочь и расплакалась. Руки мужчины скользнули по её плечам, сжав их, но тут же отпустили. — Это сын Визир-и-Азама Кёпрюлю Мехмета Паши, Ахмед, — пояснила я своим подругам, на что они удивлённо выпучили глаза. Зейнеб тяжело вздохнула. — Не плачьте, Госпожа. Ваши слёзы — это раны на моём сердце… Поговорите с Вашей Валиде, может, она поможет своей единственной дочери… — Что ты такое говоришь, Ахмед? Конечно, моя матушка очень добрая и великодушная женщина, но услышав просьбу нас поженить, она вряд ли будет благосклонной и с позором прогонит меня… Ведь такое недопустимо, — услышав эти слова, я улыбнулась: если дочь думает обо мне только хорошо, значит, я правильно её воспитала. — Да где это видано? — возмутилась Зейнеб и приподняла брови, но я прервала её недовольные возгласы. — Тсс! — Гевхерхан Султан, не стоит говорить так. И всё же, я советую Вам обратиться к матушке. Здесь только она поможет нам, — у сына Мехмета Кёпрюлю был очень красивый, уверенный голос, да и внешне он был очень хорош собой. Не зря моя дочь влюбилась в него — здесь действительно было во что влюбиться. Я не стала дожидаться окончания разговора и поспешила к себе в апартаменты с счастливой улыбкой на лице, а за мной бегом бежали запыхавшиеся Зейнеб, Муаззез и толпа слуг. Моя дочь уже совсем взрослая, пора выдавать её замуж. Счастье моих детей — это моё счастье. — Приведите ко мне Гевхерхан, — бросила я одной из служанок, едва зайдя в свои покои, и, сбросив плащ и платок, села на софу, ожидая прихода любимой дочери.