Восходящее солнце

Сиявуш в расслабленной позе сидела на широкой кровати, всем телом погрузившись в подушки и откинув волосы назад, дабы те не мешали и не кололи израненную грудь. Безумными, тусклыми, без единого смысла глазами она отрешённо скользила взглядом по стенам, потолку, всем находящимся в комнате предметам, но ничто из привычных атрибутов убранства покоев Хасеки отнюдь не интересовало отчаявшуюся женщину. Её внутренний свет, когда-то так сильно притягивающий к себе людей, безвозвратно потух, руки опустились в негласной борьбе, и лишь губы что-то несвязно шептали, превращая слова в навязчивое жужжание. - Валиде Султан... Умоляю, отдайте мне Баязида! Всем сердцем прошу! Я же знаю, что Вы самая великодушная и милосердная султанша, каких ещё не видывал Османский мир, а потому Аллахом прошу: отдайте моего сына мне! - почти плача взмолилась Сиявуш и поджала пухлые губы, окружённые местами потрескавшимися, глубокими, кровоточащими ранами. - Милая, - я присела рядом с девушкой и осторожно сжала её руку, с сочувствием посмотрев на глубокую царапину в центре её лба, что грозила навсегда остаться нелицеприятным шрамом, если не принять необходимых мер по её устранению. - Я бы с радостью, дорогая, но, извини, ты выглядишь сейчас не лучшим образом, а потому стоит повременить со встречей. Он ещё мал, может испугаться. Извини, но это истина, и от неё никуда не спрячешься. - Пожалуйста, Валиде Султан... - Сиявуш, это исключено. Мой внук некоторое время поживёт в моих покоях, пока ты не пойдёшь на поправку. К тому же, Мустафа очень любит возиться с младшим братом, да и Ахмед, что на несколько месяцев старше Баязида, с таким интересом смотрит на него! Они такие сладкие! Можешь быть уверена: в моих покоях ему ничего не грозит. Пока я жива, это будет так. - Вы так думаете? - наложница сына едва успокоилась, но всё её тело было напряжено до предела. - Конечно. Сиявуш печально улыбнулась, но тут же скорчилась от боли, так как одна из её многочисленных ран треснула, и тягучая, вязкая жидкость прыснула на шёлковый платочек, который наложница всегда держала около лица. Это даже лицом назвать было невозможно - сплошное кровавое месиво. - А эта змея не доберётся и до моего сына? - в голосе хатун прозвучали боль и настороженность. - Вы ведь знаете, какая она коварная и жестокая женщина. Шайтан в юбке. - В этот раз ей не сойдёт с рук очередное преступление. С возвращением Гюльнар в Топкапы жизни Эметуллах и Сиявуш перестали быть похожими на сказку, хотя и до этого не отличались беззаботностью. Каждый день был полон глупых и неожиданных происшествий, в гареме то и дело назревали новые и новые скандалы, зачастую связанные с по-детски наивными и эгоистичными капризами добравшейся до власти женщины. Желание Мехмета тотчас видеть её в гареме и ошеломляющее заявление о том, что он скучал по этой невоспитанной, довели меня до критического состояния, в результате которого всесильная Валиде несколько дней камнем пролежала в постели под присмотром надоедливых лекарей, подобно слабой и неприспособленной к жизни рабыне. Известие о моём недомогании, разумеется, подняло настроение Гюльнар, и она, исполненная гордыни, решила устроить роскошные празднества в гареме, но всем её самовольным попыткам помешала разъярённая Гевхерхан и резко прекратила увеселение, агрессивно воспринятое гаремными девушками, до смерти преданными мне и безумно меня любившими. Но это происшествие не очень-то и расстроило высокомерную наложницу падишаха. Её резко возросшее влияние, черпаемое из расположения Мехмета к ней, не осталось незамеченным. Первыми публичными действиями Гюльнар стали возвращение некогда принадлежавших ей покоев иккинчи-кадын и насильственное отнятие Гюльсум у Рабии Гюльнуш, в то время как девочка сильно привязалась к приёмной матери и сводным братьям и не желала покидать старшую Хасеки своего отца. Весь штаб дворцовых слуг сосредоточился в единственных апартаментах этой хатун, пытающейся равняться по мощи и силе на Валиде Султан, и только Керем и Эхсан едва успевали безропотно выполнять мои приказы и метаться между покоями Кадын и Валиде, донося до моих ушей самые важные и свежие новости. Такое положение дел мне совсем не нравилось, ибо это порочило честь всего гарема и султанского дворца в целом. Махпаре, уже успевшая стать матерью второго шехзаде, названного вопреки моей воле Ахмедом, вместе с Сиявуш и сёстрами султана - Гевхерхан и Айше - отчаянно сопротивлялась этому вторжению в привычную жизнь Топкапы, но Гюльнар находила всё новые и новые способы отмщения. Сиявуш и Махпаре наладили между собой хорошие отношения, чем безмерно порадовали меня, но это совсем не помогло им в борьбе, ибо очередной подлостью от гадюки Гюльнар стало избиение матери шехзаде Баязида до полусмерти - лекари едва вернули её к жизни. И снова в коридорах дворца воцарилась таинственная тишина, предупреждающая о том, что хатун затаилась и ждёт нужной минуты, дабы нанести сокрушительный удар. - Но ведь когда она пришла к Вам в покои с ножом, Вы как-то простили её! - разрыдалась Сиявуш и прижала к окровавленному лицу платок. - Она сведёт нас всех с ума! Разве она не видит, что её дочь страдает без Махпаре и ходит по дворцу, подобно тени, а мельком увидев обожаемую султаншу, расцветает, словно весенняя роза! Ай, Аллах-Аллах! Лишь бы она снова не забеременела, иначе хлопот не оберёшься! Возгордится ещё больше, нежели сейчас! - Сохрани нас Всевышний! Девушка сдавленно охнула и подняла на меня полные боли, красные глаза, взяв с близстоящего столика баночку с мазью. - Давай я намажу, - я протянула руку, дабы забрать лекарство, но получила в ответ недоумевающий взгляд рабыни. - Вы? Нет, не стоит. Такое дело не для султанш. - Если ты не понимаешь бескорыстных просьбы и помощи, то будем действовать по-другому, - я вздёрнула подбородок и приосанилась, немного свысока взирая на девушку, но весь этот спектакль был разыгран исключительно из благих целей. - Я приказываю. Отдай. Сиявуш неуверенно протянула округлый пузырёк с мазью и робко улыбнулась, одним движением руки откинув тёмно-русые волосы за спину. Я зачерпнула пальцем небольшое количество лечебной массы и осторожно коснулась нежной кожи наложницы, каждый сантиметр которой был испещрён несметным числом ран и увечий. Моим прикосновения были невесомыми и едва ощутимыми, так как девушка ни разу не скорчила лицо в гримасе боли, но долго она моего милосердия терпеть не смогла и вырвала мазь из рук. - Я не могу так, госпожа. Хватит. Я чувствую себя неловко. Лучше скажите, когда приедет Гюльнуш Султан? Она обещала зайти ко мне после возвращения в Топкапы. Я неопределённо пожала плечами и сложила руки на коленях. - Должна сегодня приехать, а там одному Аллаху известно, когда они снова появятся во дворце. Махпаре вместе с Мехметом уехала на охоту в Эдирне. Мне только ещё одной охотницы не хватало, Аллах-Аллах! - Что ж, буду ждать, - с досадой сказала Сиявуш, тонким слоем лекарства намазывая раны, и это огорчение было связано ни с долгим отсутствием Гюльнуш, а, скорее, с тем, что они уединились с Мехметом. - Ты отдыхай, а я пойду. Мне ещё нужно с делами гарема разобраться, - я встала с кровати и окинула девушку довольным взглядом, попутно размышляя на тему их сложных взаимоотношений с моим сыном. - Не скучай и поскорее выздоравливай. Как только раны немного затянуться и покроются коркой, я прикажу принести тебе Баязида. Выполняй все рекомендации лекарей. - Хорошо, как прикажете, султанша, - не вставая с постели, она склонила голову, в то время как я величественной походкой покинула комнату Хасеки Султан, догадываясь, что в гареме уже, наверняка, снова поднялся шум из-за очередного каприза Гюльнар Кадын.

***

Плотные, несколько коротковатые и мускулистые руки цепко держали остроконечную палку, на которой было выгравировано чьё-то имя, и длинными пальцами правой руки перебирали чётки, неимоверно раздражая меня этим занятиям. На губах застыла пара слов, но сердце, оцепеневшее от страха, не позволило им сорваться с уст и ещё больше разгневать властного наставника, хозяина, которому ныне принадлежала моя жизнь. Я удивлёнными глазами с любопытством смотрела, как он развязно восседает на груде подушек и противно усмехается, и этот взгляд его был настолько кислый, что даже окровавленные губы невольно сжимались от этого гнусного зрелища. Резкий удар плёткой по оголённой спине. Душераздирающий крик вырывается из недр моего затуманенного болью разума. Но мужчина нисколько не обратил внимания на мои страдания, ни единожды не содрогнулся, лишь полновластно отдавал приказы слугам, чтобы они удар за ударом превращали моё тело в кусок сырого мяса. В горле пересохло от внезапно нахлынувшей жажды, и я с жадностью впилась глазами в пузатый кувшин, внутри которого, вероятно, было что-то влажное и отдалённо похожее на воду. Немой крик души поддержали дрожащие руки и судорожно потянулись к краю столика, чтобы взять сосуд, но так и не достигли желаемого, и я в ответ получила незамедлительный удар плетью, но уже по обессиленным рукам. Желание жить окончательно покинуло меня, и я отчаянно упала на широкий, мягкий ковёр, принимая своё поражение, но в глубине души продолжая верить, что мне удастся выбраться из этого кровавого, пахнущего смертью ада. - Пощади.., - хрипло прошептала я, заходясь в кашле и выплёвывая огромные сгустки крови, сетуя на собственную никчёмность и беззащитность, упрямо пытаясь смотреть мучителю прямо в глаза. И снова никаких человеческих эмоций. Ни сострадания, ни милосердия, ни осознания неправильности совершённого им бесчинства. Лишь немое восхищение и чувство отъявленного превосходства, которым так и сочились его глубокие, невероятно красивые, божественно карие глаза. - Сжалиться над тобой? А разве ты думала обо мне, Турхан, что теперь так искренне просишь о пощаде? Его голос прозвучал холоднее лютой зимы, подобно скрежету металла он эхом отозвался в моей голове и закрепился очередным ударом по спине от чернокожего раба, безропотно исполняющего приказы своего господина. Согнувшись пополам, я ползала по холодным, мраморным плитам, покинув часть пола, покрытую ковром, и только соприкасаясь кожей с прохладой камня я на время отходила от всего мира и покидала болезненную реальность, но чувство блаженства, эйфории гордо покидало меня с каждым последующим ударом. - Пожалей детей... - О каких детях ты говоришь? Мне нет дела до твоих щенков. - Моих... моих щенков... Новый удар стал для меня последним. Я болезненно дёрнулась, не в силах вытерпеть эту жгучую боль, и с непонятной для самой себя улыбкой прикрыла глаза, не переставая шептать имя... Его единственное и неповторимое ИМЯ... Очнувшись в своей постели и схватившись за горло, я не сразу осознала, что нахожусь в реальном мире, в котором и должна пребывать на данный момент, и только после нескольких минут судорожного дыхания, наконец, успокоилась, пригладив рукой растрёпанные волосы и заметив, что за окном медленно начинает светать. Мало понимая суть своих действий, я спустила ноги с низкой кровати и погрузила ступни в шелковистый ворс ковра, понемногу приходя в себя после бурного сновидения. Это был лишь сон. Жуткий сон. Очень страшный и реалистичный сон, рождённый моими собственными страхами. На негнущихся ногах медленно поковыляла в сторону террасы, хватаясь за близстоящие предметы, и с грустью посмотрела на первые лучи утреннего солнца, что ласковыми прикосновениями нежно скользили по лицу и вызывали томительную сладость в заспанных глазах. Положив руки на мраморные перила, я долгим взглядом окинула расстилающиеся передо мной просторы, и печальная улыбка изогнула пухлые губы в изящном движении, а одинокая слеза скатилась по щеке, очертив контур женских скул. - Ибрагим... Ты же простил меня... Я так виновата перед тобой... Всем виновата... Что жила виновата и что любила... Дав волю чувствам, я всё так же упрямо смотрела вдаль, не желая отрывать взгляд от красоты утреннего неба, но в душе бушевал целый ураган. К чему этот сон? Ибрагим мстит мне спустя много лет после смерти? Или же тёмные грехи прошлого не желают меня отпустить? Тысяча вариантов, но ни один из них не станет полноценным ответом на все терзающие меня вопросы, коих немалое количество. Я всю жизнь буду тосковать по нему и никогда не смирюсь с его кончиной, пусть он и был ужасным человеком, сломавшим мою жизнь и жизнь собственной матери; уничтожившим честь и достоинство родных сестёр, приравняв их к служанкам; отцом, едва не убившим собственного сына в неуправляемом порыве гнева. - Султанша... На пороге застыл умиротворённый и заспанный Керем Ага и как странно взглянул на меня, но тут же принял услужливую позу, склонив голову в заученном поклоне. - Что ты здесь делаешь, Керем? Евнух не нашёлся в словах и лишь неопределённо пожал плечами, широко зевнув и прикрыв рот рукой, чем вызвал улыбку на моём лице. - Всё ясно. Как всегда встал ни свет ни заря и явился, дабы получить от меня очередной приказ. Что ж, должно признать, сейчас ты пришёл вовремя. - Что Вы хотите этим сказать, госпожа? - Позови ко мне Махпаре, Керем. Хочу с неё серьёзно поговорить. - Но султанша может ещё пребывать в глубоком сне... Да и Вам нужно одеться, ибо негоже в таком виде представать перед наложницей Вашего сына, нашего повелителя... - Ты будешь учить меня уму-разуму, Керем? Она не спит в такое время, уж поверь мне. Гюльнуш ранняя пташка, совсем как ты. Делай, что тебе говорят. - Как прикажете, Валиде Султан. Получив задание, верный до смерти слуга удалился, а я, ещё раз посмотрев на светлеющее небо, поспешила вернуться в покои и занять место на мягкой софе, дабы поприветствовать Гюльнуш. В апартаментах всё ещё было темно, и только в некоторых местах находили своё убежище редкие лучи солнца, которым по счастливой случайности удавалось прорваться в мрачную обитель Валиде Султан. Многочисленные солнечные зайчики светлыми пятнами устилали пол, чем пробуждали воспоминания о давно ушедших днях, когда я ещё жила на берегах Дона со своей дружной и большой семьёй, не зная забот и страданий. Эта река до сих пор оставалась для меня символом чего-то чистого и святого, ибо её прозрачные воды и ясный блеск были похожи на истоки Божьей милости, где каждый мог найти утешение и поговорить с Доном-батюшкой, чтобы тот вместе с водами унёс все беды и печали. Я всегда противопоставляла Дон мрачному Босфору - проливу, в котором покоились тела сотен тысяч невинных девушек, однако воды его были столь же чисты и прозрачны, как и воды Дона, но скрывающийся за ними ужас будоражил умы всех, кто знал о страшной тайне пролива. Босфор очень напоминал алчного человека, ибо и у того, и у другого за красивой обёрткой скрывалось весьма неприглядное содержимое. Махпаре пришла слишком быстро, нарушив уже установившийся покой, что я только и успела набросить на голову шёлковый платок, откинув непослушные волосы на грудь. Девушка осторожно прошла в мою сторону, ибо ещё сама не была одета должным образом и предстала передо мной в тоненькой ночной рубашке, закутанная в столь же тонкий шёлковый платок, больше напоминавший одеяло. - Валиде Султан, - раздался хрустальный голосок девушки, и она склонила голову в чинном поклоне, с удивлением рассматривая меня. Очевидно, что девушке было абсолютно непонятно, зачем управляющая гаремом позвала её к себе в столь ранний час. - Проходи, Гюльнуш, присаживайся, - я указала девушке на место подле себя и сложила руки на коленях, предварительно поправив ажурный платок. Старшая Хасеки сына оторопела и застыла на краю возвышенности, но этот миг забвения длился недолго: уже через несколько секунд она продолжила движение и изящно села на софу, приподняв подол платья, дабы тот не зацепился о края столика. Глаза девушки смотрели на меня сквозь белесую пелену сна, ибо встав в такую рань не каждый сможет быстро очнуться от недавних сновидений, но Махпаре уверенно держала голову, что позволяло предполагать, что она уже настроена на важные беседы,исполненные треволнениями. Эхсан Хатун, которая привела султаншу по приказу Керема, намного старшего её по титулу, уныло склонив голову стояла поодаль и недовольно морщила нос, всем своим видом демонстрируя неготовность к утренней службе. Женщина что-то тихонечко бормотала, прислонившись к стене, и подпирала голову рукой, дабы не упасть и не покинуть прежнего места, но увидев, что за ней наблюдает Валиде Султан, сонная служанка вздёрнулась, приосанилась и быстро поклонилась, отчего потухшая свеча не выдержала и с грохотом сорвалась со стойки, заставив безучастную Гюльнуш Султан обернуться. - Будут какие-нибудь указания, султанша? - поспешила разрядиться обстановку служанка и виновато улыбнулась, ногой аккуратно отодвинув свечу подальше от наших глаз. - Можешь идти, Эхсан. Женщина в спешке подняла свечу и поставила её на место, так же скоро удалившись из моих апартаментов. Гюльнуш проводила её долгим взглядом и неоднозначно улыбнулась, покачав головой и прижав руки к груди, словно замерзла. - Спит на ходу, - с теплом в голосе произнесла Махпаре и прикрыла глаза. - Впрочем, как и я. Что заставило Вас вызвать меня в такую рань, султаншу, когда ещё целый мир пребывает во власти сна? Я усмехнулась и встала с места, плавной походкой прошествовав в сторону шкафчика, что был заперт на замок. Достав связку ключей из потайного места, я вставила один из них в замочное отверстие и провернула два раза по кругу в сторону двери, дождавшись короткого щелчка, что оповещал о том, что замок сдался под мощным напором новенького, отлитого из бронзы ключа. Без единого скрипа открыв дверцу, я придирчивым взглядом окинула всё изобилие шкатулок, скрывающихся в этом месте, в поисках нужной, той самой, что хотела представить моей Гюльнуш, и очень быстро нашла желаемое. Вцепившись бледными, холодными пальцами в предмет, я вытащила его из шкафчика и плечом толкнула дверь, с треском захлопнув её. Присев на прежнее место под удивлённые взоры Махпаре, я с улыбкой раскрыла шкатулку и разложила всё многообразие украшений перед девушкой, наслаждаясь её недоумением и странными взглядами. - Красиво, да? Чего здесь только нет: кольца, серьги, колье, бриллианты и изумруды, золото и серебро, цирконии и яхонты. - Зачем Вы всё это показываете мне, султанша? - Махпаре взглянула на меня, как на сумасшедшую, чем вызвала у меня очередную усмешку. - Считаешь, что я схожу с ума, ибо уже подходит назначенный возраст? Нет, это не так. Не для этого я тебя позвала. - А для чего же? Я отставила пустую шкатулку в сторону и тяжело вздохнула, обратив свой взгляд на изумлённую Гюльнуш. Девушка искренне недоумевала, что сейчас происходит, а потому я решила начать свой рассказ издалека, дабы прийти к самому главному не сразу, иначе венецианка сойдёт с ума от громадной концентрации неожиданностей. Сильнее закутавшись в платок, я печально улыбнулась и наклонила голову, начав повествование в самых истоков зарождения мира. - Все эти драгоценности - разномастные подарки Кёсем Султан. Был период, когда мы с ней довольно сносно общались, даже уважали друг друга. Я тогда только-только забеременела Ахмедом, а Кёсем тщательно скрывала мою беременность от любопытных глаз слуг, пока её старший сын, султан Мурад, окончательно не слёг и умер, - сказав это, я запнулась и нервно сглотнула, вспоминая, кто и как стал причиной смерти крепкого телом падишаха, и от этих воспоминаний не было легче, наоборот - душа разрывалась на части. - Когда повелитель умер, я уже стала матерью, но опеки властной Валиде не лишилась, ибо на тот момент мой сын был единственным наследником престола после Ибрагима, которому смерть брата обеспечила место главы государства. Некоторые люди говорят, что Ибрагим был безумен и глуп, но на самом деле глупцы те, кто смеют так думать. Он был очень умён, даже корыстен, ведь гибель брата была чётко спланирована им, а главным инструментом в этой игре стала я - молодая мать шехзаде, рабыня, ещё толком не видевшая жестокой дворцовой жизни. Если бы я знала, как он потом обойдётся со мной, как станет изменять мне с тучными девицами, то никогда бы не стала помогать ему... Ах, о чём это я? - увидев перепуганный взгляд Махпаре, я потерла шею и тяжело вздохнула, натянув на лицо печальную улыбку. - Султанша, всё в порядке? - Я немного отошла от темы. Так вот, когда Ахмед чуть-чуть подрос, Кёсем перестала вести с невесткой дружбу, превратившись в лютого врага. Интриги, вражда, месть - всё это стало неминуемым, а вскоре превратилось в основную часть моей жизни, лишив покоя и сна. Я с самого начала поставила перед Кёсем негласный ультиматум: либо она принимает мой характер и мои непреклонность и независимость перед господами, либо лишается всех связей со мной. Вероятно, она для себя выбрала второе, а потому незамедлительно начала борьбу с неугодной наложницей падишаха, у которой ещё и влияние было в лице сына-шехзаде. Однако, спустя много лет, победителем из этого поединка вышла я, а жадная до власти бабушка Мехмета канула в неизвестности, по слухам, отравленная венецианским послом. Я получила титул Валиде Султан, посадила сына на престол, обеспечила ему безоблачное будущее. А эти украшения остались как память о Махпейкер, и я трепетно берегу каждое из них, ибо всё это было преподнесено мне на различные праздники великой Валиде Султан. И, знаешь, Гюльнуш, я до сих пор считаю, что даже добившись всей этой безграничной власти и роскоши, построив несметное количество столовых и больниц, мечеть Турхан Султан, крепость у Дарданелл, не превзошла Кёсем Султан в своих заслугах. Она знала, каково это - быть Ханом, в то время как я не смогла вынести эту ношу и возложила её на семью Кёпрюлю. Я слаба, Гюльнуш, а Махпейкер была очень сильной. Она - стальная султанша, непоколебимая, гордая, верная самой собой, какой и должна быть Хасеки и Валиде, регент султаната. Я никогда не любила её, но всегда восхищалась ней. Стоит преклонить голову перед былой мощью этой женщины. - Зачем Вы всё это говорите мне, Турхан Султан? В чём мораль Вашей истории? - Рабия Султан изрядно распереживалась, что мигом отразилось в её глубоких глазах, и коснулась прохладной ладонью моей руки, заставив вздрогнуть. Я с грустью посмотрела на наложницу сына и увидела в её взгляде молодую себя - такую же невинную и верующую в чудо, способную нежно любить и сладостно сопереживать возлюбленному. Как жаль, что в борьбе за собственную жизнь и жизни детей многое из этого теряется в черноте совершённого. - Махпаре... Ты очень хорошая девушка и сильно похожа на меня. Некоторые могут захотеть использовать твои качества в своих целях, пожелают превратить тебя в черствую куклу, бесчувственную каменную глыбу. В этом дворце нет невинных. Все в чём-то замешаны, только каждый в большей или меньшей степени. К чему я это клоню? К тому, что тебе нужно учиться выживать. Пусть тебе не жаль ни Баязида, ни Сиявуш, но зато у тебя есть два прекрасных сыночка - Мустафа и Ахмед, от которых Гюльнар с радостью избавится, а потом родит сына и возведёт его на престол, когда ни меня, ни Мехмета не будет среди живых, - услышав это, Гюльнуш сильнее прижала руки к груди, словно представляя, как прижимает к сердцу своего ребёнка. - Ты видела, в каком состоянии находится Сиявуш Султан. Она вся в ранах, на ней живого места нет. Скоро эта черноволосая фурия захочет и от меня избавиться, а мой организм уже не так силён, как в 15 лет - двух капель яда в щербете уже станет предостаточно для моей благополучной кончины. А кто тогда вас защитит? Никто. Ты неглупая, даже очень умная наложница, так почему же эта мерзавка с её куриными мозгами смеет наводить на всех вас страх? - Султанша... - Я защищала родных детей любой ценой. Мне хватает своих грехов, Махпаре, которые я буду волочить за собой на протяжении всей жизни, тысячи раз сожалея о совершённом. Не хочу пятнать свои руки кровью жалкой рабыни, что по воле случая удалось однажды ублажать моего сына. Гюльнар - это твоя проблема, поэтому незамедлительно избавься от этого недоразумения. Делай, что хочешь, я не ограничиваю круг твоих действий: припугни, убей, сошли, придумай способ прилюдно выгнать за тяжёлую провинность. Что выберешь и сочтёшь более пригодным, то и применяй в данной ситуации. - Но госпожа... - Махпаре, на моих руках достаточно крови. Пойми меня. Я хочу прожить спокойную старость. - Султанша, я не смогу! - на глазах девушки выступили слёзы, а я поспешила их смахнуть и прижала наложницу к себе, что уже зашлась в рыданиях. - Дорогая, ты всё сможешь! Ты - Махпаре Султан, супруга султана Мехмета, его старшая Хасеки! Помни о своих детях, которые погибнут, если мать не защитит их! Главное - это твои дети! Дети... Нужно остудить её пыл, пока она не избавилась от всех нас. Гюльнуш выпуталась из моих объятий и вытерла слёзы, прищуренными глазами смотря на меня, как на родную мать. Я тяжело вздохнула и стянула платок с головы, накинув его на плечи, и принялась собирать украшения обратно в шкатулку, бережно складывая их одно за другим. Рабия всё молчала и не осмеливалась сказать ни слова, лишь губы двигались в такт дрожащим плечам и что-то самозабвенно нашёптывали, но на лице её эмоции были столь же постоянными, как летняя погода. - А если она обо всём узнает? - наконец, выпалила девушка и прикусила губу, ожидая от меня ответа, но я всё так же монотонно укладывала драгоценности в золотую шкатулку, не поднимая глаз на наложницу. - Не узнает. У неё же нет глаз на затылке. - Кто знает, кто знает... В двери покоев резко постучали. Мы с Гюльнуш перекинулись взглядами и уставились на вход, ожидая того, кто осмелился нарушить наш покой, но я не переставала одной рукой складывать украшения. Двери распахнулись, и в покои зашёл Керем, на лице которого отражались неподдельное недоумение и всеобъемлющий страх, отчего евнух едва не терял сознание, стоя неподалёку от госпожи. Он в считанные секунды достиг возвышенности, на которой стояла софа, где восседали султанши, и каждой из нас отвесил чинные поклоны. - Султанша... Султанша.., - отдав нам своё почтение, он испуганными глазами воззрился на Валиде Султан, заставив меня прекратить столь увлекательное занятие - сбор драгоценностей обратно в шкатулку. - Что-то случилось, Керем? - как можно спокойнее спросила я, хотя мне было крайне любопытно, что так встревожило прежде невозмутимого агу. - Ой, даже не спрашивайте, госпожа. Мы вышли на след убийцы Тиримюжгян Хатун! - О Аллах! - я раскрыла рот от неожиданности и бросила удивлённый взгляд на Гюльнуш, что была ошеломлена не меньше моего. - И кто же этот мерзавец? Керем притих, позволяя предполагать, что то, что он сейчас скажет, может весьма не понравиться мне, но жажда новостей брала верх над разумом, а потому я сделала евнуху одобрительный жест, о чём позже сотни раз пожалела. - Доподлинно неизвестно, султанша, но мы узнали безумно интересный факт: одна рабыня только сейчас решила заговорить, что видела в тот день, как... - Что она видела? - Видела, как Хатидже Муаззез Султан передавала золото и кинжал какой-то девушке, - дрожащим голосом закончил говорить Керем, а время на миг прекратило свой бег...