Тематические драбблы

В первый раз все случилось довольно спонтанно. Все же они оба далекие от романтики люди, и все, что происходит в постели воспринимают довольно ровно и спокойно, даже если это касается тебя самого. Ну тело, ну всякие там реакции — ничего особенного. Они даже целоваться тогда начали не столько из-за особого желания, сколько потому, что это было правильно. В тот момент это было единственным возможным развитием событий, и не начать этот поцелуй было бы более неестественно, чем начать. Ну а то, к чему это привело... ну, они же люди. Которые, к тому же, давно вместе и давно друг друга хотели — вопрос вкуса. Так что быстрый и спонтанный, совсем неудобный секс с попыткой приспособить к делу и стул, и разваливающийся диванчик и даже стенку — это было естественным развитием событий. Второго раза и вовсе бы не случилось, если бы он не заметил, как она... смущается. Иногда замолкает, словно о чем-то задумалась, говорит с ним чуть-чуть напряженнее чем раньше. Никогда бы не заподозрил ее в стеснительности, а потом подумал: она же молодая девушка. А что у нее было всю жизнь? Учеба, опыты, война. Было ли время на секс, романтику, отношения? Ну, судя потому, что девственницей она не была, то где-то и что-то она себе урвала. Но вряд ли таких моментов было много. Это он мог сказать и потому, что она совершенно не представляла, как доставить себе удовольствие в паре. Тогда, в тот первый раз, он и вертел-то ее так не из-за себя, а из-за того, что никак не мог найти положение в котором она бы расслабилась. Напряженная, разгоряченная, возбужденная — она была близка к оргазму несколько раз, но никак не могла... поймать момент. Пришлось помогать самому, насколько позволяли собственные познания. Справились кое-как, и вот, пожалуйста — то, что для него было хоть и большим событием эмоционально, но чем-то нелепым и энергозатратным физически, для нее было чем-то важным и необычным. Они возвращались в жилой корпус поздно, как всегда. Только они двое — полуночники. Ханджи радостно, пусть и тихо щебетала о новых результатах. У его комнаты, когда он поворачивал ключ в замке, она хотела пройти мимо, но Моблит просто поймал своими пальцами ее ладонь. И замер. Сам жест был вопросом. И она кивнула. Только уже внутри, когда они чуть-чуть неловко помялись у кровати, не зная толком, как это начать в их-то ситуации, и когда он потянулся все же к пуговицам ее рубашки после осторожного и бережного поцелуя, она как-то бессознательно обхватила грудь рукой и попросила: - Потуши свечи... Ну а третий раз, четвертый и все остальные — это уже как-то само собой вышло. Это просто завершало те эмоции, которые они испытывали друг к другу вне постели. Он даже не был до конца уверен, любят ли они друг друга — они никогда не говорили таких слов. Но они действительно заботились друг о друге и им было спокойно и хорошо рядом. Понимали друг друга без слов. И так же без слов, быстро и легко научились доставлять друг другу удовольствие. Иногда им даже не нужно было много времени. Бывало, что секс был скорее каким-то обязательством. Когда не очень-то и хочется, но все равно, почему-то случается. В такие моменты им хватало нескольких минут. И это-то и было хорошо. Ему доставляла удовольствие, помимо самого примитивного, мысль, что она так доверяется ему, так готова для него и настолько полностью принадлежит ему, что он может довести ее до конца парой движений. Их отношения не были ради секса. Это их секс был одним из оттенков их отношений. Причем не самым важным. Они прожили без него три года знакомства, и последний год, когда он у них был, внес не так уж много изменений. Впрочем, сегодня все было иначе. Это был их первый выходной не на день, а на целую неделю. До того они проводили отпуска врозь, потому что Моблит уезжал к семье. Теперь ехать было некуда, а они пережили ад. И пережили, и уже загнали его в дальний угол души, и уже продолжили жить дальше. Просто теперь их отпуска совпали, и она пригласила его поехать с ней к горячим источникам на севере. Хорошее место для отдыха, особенно для их потрепанных, застывших, сильных тел. Окунуться в бассейн с естественно теплой водой, богатой горными минералами... дорогое удовольствие, благо что у них редко выпадает возможность тратить жалование. И вот, к отпуску, денег накопилось достаточно, чтобы позволить себе гульнуть. Снять комнату в гостинице на трое суток, радостно строить планы на собственный отдых. Ханджи никак не могла решить, какую же из трех давно припасенных художественных книг прочтет. Моблит же аккуратно упаковывал краски. Идея картины грызла его уже полтора года, но он никак не мог даже начать. Комнату они сняли одну на двоих, естественно. Но если кто-то и ждал бы от них поведения не то что встречающейся парочки, а хотя бы старых, уже уставших супругов, он был бы разочарован. Не льнули они друг к другу. Не держались за руки, не обнимались. Со стороны больше походили на приятелей. И в первую ночь так и уснули — повернувшись друг к другу спиной, прижавшись друг к другу поясницами, чтоб не мерзнуть — как на многочисленных привалах. Спокойно и уютно, привычно. Притомились с дороги. С утра Ханджи хотела вскочить по привычке, торопиться по делам. А потом вспомнила. Отдых! Потянулась на кровати, довольно заскулив от хор-рошеньких потягушек. Услышала низкий смешок над головой, и улыбнулась широко в ответ не открывая глаз. И улыбалась ровно до тех пор, пока не почувствовала теплую ладонь на голой коже живота там, где задралась ее рубаха. Ханджи застыла, с некоторым напряжением покосившись на Моблита. Утренний свет пробивался в комнату, играя в его светлых волосах и оставляя в тени его лицо. Впрочем, она видела его достаточно близко, чтобы различить каждую черточку даже без очков. Его руки привычно и умело говорили ей под одеждой о том, что он собирается делать. Как и прижавшееся к бедру доказательство утреннего возбуждения. Но она впервые видела его лицо в этот момент. До этого они всегда делали это в темноте. Моблит не был ни женоподобным, ни по-детски трогательным, но его лицо всегда было таким спокойным, что ему трудно было приписать какие-то четкие определения. Есть же люди, по которых говорят «угрюмое лицо» или «мужественное лицо». Он был никаким. Обычное у него было лицо. Но не теперь. Теперь он демонстрировал то, что все мужчины в общем-то действительно одинаковы. Его черты будто заострились, в них проявилось что-то от хищника. Может быть это из-за потемневшего взгляда или из-за общего напряжения... Она смотрела на него, как завороженная. Чувствовала какую-то новизну, и внутри что-то сжалось от ощущения, очень близкого то ли к восхищению, то ли к удивлению, то ли к... нежности? Она и боялась даже чего-то, но все никак не могла понять, чего именно. Руки, заставлявшие ее слегка вздрагивать и выполнявшие свою работу медленнее и настойчивее, чем обычно, отвлекали ее, не давали сосредоточиться на логичных размышлениях. А она все пыталась их уловить, даже целуя в ответ, запуская пальцы в эти мягкие волосы, чуть спутавшиеся ото сна. Даже мысль о том, что она еще не умылась и не прополоскала рот как-то отошла на второй план. Они будто сцеловали друг с друга это ощущение смущения с легкостью и радостью, которая заставляла ее улыбаться шире обычного даже через вздохи. Наконец, когда она уже не смогла сдержать пары легких, каких-то капризно-просящих стонов, Моблит сел на постели, содрав с нее одеяло и подцепив пальцами ее пижамные штаны. Явно намеревался стянуть их полностью, а не приспустить до нужного состояния. Тут-то в голову и стукнула та самая мысль, которую она никак не могла поймать. Девушка перехватила его руки. Тело звенело от ожидания того, чего так хотелось, и даже улыбка все еще блуждала на губах, когда она покачала головой: - Не раздевай меня. Это ночью, ладно? Моблит же выглядел совсем-совсем по-другому, с этим непривычным, таким ярким мужественным выражением лица. Резко обозначившиеся скулы и чуть выдвинутый вперед подбородок сделал бы его угрюмым, если бы не мягкое, какое-то томительное выражение глаз. Он вопросительно склонил голову к плечу, хрипло и низко уточнив: - Почему? Ханджи поглядела вниз, на их сцепленные у ее бедер руки и увидела, как выглядывает из-за пояса штанов край длинного, розоватого и комковатого шрама, который шел немного вдоль ягодицы и потом спускался по ляжке почти до колена. Она тихо улыбнулась, закрыв этот краешек своей ладонью. Тихо же добавила с такой женской, такой робкой и самоуничижительной улыбкой: - Не хочу быть для тебя некрасивой. Я же единственная девушка, которая у тебя есть пока. Надо как-то компенсировать, что ты застрял с такой как я. Глаза Моблита слегка округлились. Он убрал руки, упершись ладонями в колени. Открыл рот несколько раз, словно хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Ханджи стало жаль разрушенной утренней радости. Она не хотела... так. Впрочем, она еще не до конца ускользнула, ее еще можно было поймать. Девушка обхватила пальцами его запястье и потянула на себя, другой рукой подтянув одеяло: - Ну не расстраивайся из-за меня. Иди сюда. Просто это утро, и светло... Но Моблит дернул головой, перехватив одеяло и сбросив его на пол. Снова открыл рот и медленно, словно подбирал слова, произнес: - Я знаю, что они там есть. Я всегда их чувствовал руками. - Но не видел же. - Вот именно... Что-то поменялось в его глазах, но Ханджи не поняла, что именно. А потому не успела ускользнуть, когда он с силой прижал ее за плечи к кровати, и принялся расстегивать пуговицы пижамной рубашки. Она только дернулась и вскрикнула в панике: - Не надо! - Тихо. Она бы дернулась еще раз, но было уже поздно. Его пальцы наизусть знали каждую пуговку на каждой детали ее одежды и всегда ловко с ними управлялись. Впервые она была перед ним полуобнаженная, распластанная на постели под сильной рукой. Даже не смогла прикрыться, потому что он перехватил ее руки и не позволил. Моблит медленно прошелся взглядом по ее телу, отдельно долго задержавшись на груди, и хрипло сказал: - Я покажу тебе, какая ты красивая. Два раза. Ты мне мешать не будешь. - Что?.. А он уже наклонился к ее телу, к шраму на ребрах, который наискось пересекал след от ремней. И не просто дотронулся до него губами, а провел языком по всей длине — влажно, горячо от дыхания. Ханджи вздрогнула, резко втянула в себя воздух. Такого с ней раньше никогда не делали. В ней будто переключили что-то внутри, освободив какие-то сдерживаемые эмоции. Одно это движение возбуждало до такого состояния, что ее бедра начали неконтролируемо дрожать мелкой дрожью. Это возбуждение и невероятное смущение смешались внутри и породили такую сильную комбинацию эмоций, что из-за них даже слезы на глаза навернулись. Так же они наворачиваются, когда ты изо всех сил зажмуриваешься, когда испытываешь боль. А он все продвигался ниже. Ханджи уже и без штанов осталась, извиваясь на простынях голышом, не зная куда девать себя из-за того, что чувствовала. Будто якоря у нее не было и ее несет, как судно по быстроводной реке без контроля. Он целовал шрам на ее бедре. И целовал, и гладил, и так же вел вдоль языком. Дотрагивался и до чувствительных колен, и между ног, и до живота и до груди. Заставлял ее метаться и удивленно вскрикивать до тех пор, пока она даже утренний свет не перестала воспринимать. А когда наконец-то навис над ней, расположившись между ног, оперевшись локтями по обе стороны от ее головы, она вцепилась руками в его плечи, будто нашла опору и не собиралась отпускать его, чтобы ни произошло. В ее солдатских руках было много силы, и она прижала его к себе так плотно, будто хотела вплавиться в его тело, влиться куда-то в его тепло, туда, где сердце бьется о ребра с такой силой, что даже она чувствует эти удары своей грудью. И ногами обхватила и тянула его вниз, будто и его заставляла раствориться в ней. И никогда раньше у них такого не было: чтобы они двигались не легко и привычно, а рвано, тяжело. Чтобы ее мышцы были напряженными, словно окаменели, и будто никогда не придет освобождение. Никогда ей не перехватывало дыхание так сильно, до боли, когда вздохи были такими редкими, а выдохи болезненными, резкими, рваными, через стиснутые зубы с каждым сильным, тяжелым почти до болезненности толчком. Да и он никогда раньше не издавал звуков во время секса. Разве только короткий стон в конце, больше похожий на выдох. Теперь же она слышала короткие, низкие звуки, так похожие на рычащий хрип. Впрочем, она слышала их едва-едва, из-за шума собственной крови в ушах. Они лежали на разных концах кровати, дыша часто, будто пробежали ни один километр. Пространство между ними было мокрым от пота. Лежать там не хотелось. Только их руки тянулись через это мокрое пятно с отпечатком ее спины, переплетаясь пальцами друг с другом. Моблит хрипло выдохнул: - Ты красивая? - О-о-очень... По его губам скользнула славная, довольная улыбка. Как у объевшегося сливками кота. Ханджи хихикнула, переведя дыхание, и улыбнулась утреннему свету в окне так же, как улыбалась своим титанчикам. Нет. Не так. Им она улыбалась от ненависти. А сейчас от счастья. Бернер вдруг сел: - Точно. Я обещал два раза. Ханджи с испугом округлила глаза: второго такого марафона за раз она не выдержит! Сердце-то не железное, так и дотрахаться можно — кровь носом пойдет! Но поняла его неправильно. Он только прошлепал к своему рюкзаку, достав из кармана большой блокнот. Сел рядом с ее головой, и протянул, открыв на какой-то определенной странице. Это оказалась его тетрадь для рисования. И там была Ханджи — голая, красивая... Очень красивая! Правда, немного не похожая на себя телом. Девушка, осознав, что он взял и нарисовал ее голышом еще до этого утра, осознав, что он думал о ней... думал о ее голом теле — покраснела. Моблит спокойно, будто в этом нет ничего такого, пояснил: - Я пытался по памяти рук рисовать. Я никогда тебя не видел, но чувствовал руками. Пытался представить, какая ты. Ханджи смотрела на эту красавицу, и сказала прежде, чем вообще осознала, что начала говорить: - Моблит, я... «...люблю тебя». «Что?!» Он вопросительно посмотрел, когда она оборвала себя на полуслове и уставилась в пространство с удивленными, широко раскрытыми глазами. Заметив его недоумение, она быстро добавила, спрятав свой шок за улыбкой: - Я счастлива. Спасибо. И почему она не приглядывалась обычно к его лицу. Он же так красиво, так счастливо и спокойно улыбается!