Слишком холодно

Видимо, в первую порцию «Костероста» всё же было добавлено снотворное. Скорпиус осторожно сел в кровати. Он чувствовал себя вполне здоровым, но бок всё еще побаливал на вдохе. Ушиб на руке прошел, осталась только слабость, привычная тем, кому приходилось пить много лечебных зелий, и абсолютно незнакомая Скорпиусу. Он кое-как встал и побрел в туалет — еще одно свойство лечебных зелий, о котором не принято говорить. У раковины Скорпиус застрял минут на десять — увидел в настенном зеркале свое отражение, впервые после того, как получил бладжером в лицо. Выглядело отражение живописно. Вокруг ноздрей засохла кровь, образовав растрескавшуюся корочку. Все еще распухший и покрытый кровоподтеками нос ощущался чужеродным объектом на лице, топорно сделанной нашлепкой. Довершали картину два несимметричных синяка — под правым глазом намного больше, чем под левым. Хорошо, что дышать через нос Скорпиус мог свободно — насколько позволяла заживающая трещина в ребре, из-за которой при ходьбе ему постоянно не хватало воздуха. Скорпиус намочил теплой водой полотенце для рук и осторожно, стараясь не касаться поврежденных участков, смыл запекшуюся кровь и вытер лицо. Не сказать, чтобы это помогло настолько, чтобы Скорпиусу захотелось в его нынешнем виде прогуляться по школе, но выбора у него не было. Если он хотел найти Альбуса. Если Альбуса или труп Альбуса ещё не нашли — скажем, авроры. И если Альбус вообще имеет какое-то отношение к тому, что МакГонагалл с несколькими учителями ушла со стадиона в разгар игры. Солнце садилось в облака на горизонте, окрашивая их в ярко-ярко оранжевый, почти огненный цвет. Скорпиус подошел ближе к окну, поневоле залюбовавшись закатом. Одному в больничном крыле было немного неуютно, но очень свободно. В такие моменты хочется вздохнуть полной грудью и, как в детстве, пробежаться по комнате туда-обратно — от радости, что родители уходят на целый вечер и будут поздно, а значит, можно носиться по всему мэнору, играть с домовиками в прятки, выпросить у них вторую порцию десерта и до поздней ночи торчать на улице. Можно даже пойти любоваться светлячками в ближайшую рощу. Или выбраться через чердачный лаз на крышу и, завернувшись в плед, смотреть, как от земли поднимается туман. Скоро весна, вдруг подумал Скорпиус. Конечно же, по календарю весна уже наступила, но еще неделя-две — и она придет по-настоящему, на деревьях распустятся почки, а лужайки зазеленеют свежей травой. Жаль, что вдохнуть полной грудью Скорпиус сейчас никак не мог. Своей одежды он не нашел, пришлось натянуть мантию прямо поверх пижамы. Видимо, грязную форму, пока Скорпиус спал, забрала в стирку Нисси, при этом посчитав, что до завтра свежая одежда ему точно не понадобится. Скорпиус выпил вторую порцию «Костероста» — получалось, что уже с небольшим опозданием, и, немного подумав, положил пузырек с третьей в карман. Всё равно он не собирался возвращаться в Больничное крыло, мадам Помфри может делать все, что угодно, — бушевать, жаловаться декану и директору, даже снимать с факультета баллы по два в минуту. Кстати, если он не хотел столкнуться в дверях либо с ней, либо с Нисси, нужно было уходить как можно скорее. На это «скорее» ушло еще несколько минут молчаливых колебаний. Скорпиус успел заправить постель, несколько раз одернуть пижаму — та под мантией постоянно сбивалась на сторону, а затем еще раз быстренько посмотреть на себя в зеркало. Путь из Больничного крыла в подземелья лежал прямо через главную лестницу, по которой сейчас наверняка спускались на ужин ученики. В первом же коридоре Скорпиус столкнулся с группой младшекурсниц из Рейвенкло. Девочки проводили его удивленными и серьезными взглядами. Одна из них, встретившись глазами со Скорпиусом, тут же опустила лицо и покраснела так сильно, будто залпом выпила кружку Бодроперцового. Вот бы ему сейчас Альбусову мантию-невидимку. Перед лестницей Скорпиусу пришлось ненадолго остановиться, чтобы перевести дух. От «Костероста» на лбу выступила испарина, и Скорпиус стер ее рукавом. Зелье определенно действовало — боль в боку стихла, но организм тратил все силы на восстановление и до дрожи в ногах не хотел никуда идти. Идти искать Альбуса так особенно. Скорпиус поэтому и решил сначала выяснить, что происходит в слизеринской гостиной. Если Альбуса там не окажется, он всё равно сможет узнать последние новости или сплетни. А если нет… То он хотя бы заберет оставленную в спальне палочку и переоденется. На этом гениальный поисковый план Скорпиуса обрывался. Школа выглядела как обычно. Ученики галдели, спускаясь в Большой зал, и, очевидно, обсуждали школьные дела — грядущие экзамены, учителей, квиддич. Кто-то приветственно махал ему рукой, кто-то хвалил или высказывал сочувствие. Уже у самого подножия лестницы его догнала Эйлин и крепко обняла. — Тебя так быстро отпустили? — удивилась она, явно стараясь сделать вид, что Скорпиус выглядит как обычно, а не так, будто его только что хорошенько отмутузили за углом. — Я сбежал, — честно признался Скорпиус. Эйлин хмыкнула, но предпочла не развивать тему. — По секрету, Эмма снова умудрилась подглядеть материалы к контрольной. В этот раз она не хочет ни с кем делиться кроме меня, потому что боится, что Флитвик что-то заподозрит и поменяет чары. Но я оставлю тебе вечером посмотреть свой вариант. Только не распространяй, ладно? — О, отлично! — Скорпиус попытался улыбнуться, но у него тут же заболел нос. — Я никому не скажу. И он сразу подумал об Альбусе. В гостиной Слизерина царила слегка нервная атмосфера подготовки к близящимся контрольным. Судя по лицам, самой тяжкой грядущая неделя грозила быть у пятого курса. Многие, обложившись конспектами, повторяли материалы к СОВ и на ужин явно не собирались. Неудивительно. В субботу перед матчем все веселились и валяли дурака, а теперь остался один вечер, чтобы наверстать упущенное. Разумеется, это не значило, что на Скорпиуса никто не обратил внимания. У него ушло минут десять, чтобы принять поздравления за отличную игру, выслушать сочувствующих, убедить их, что всё в порядке, и перекинуться парой фраз со всеми желающими. Когда Скорпиус наконец вошел в темную, привычно прохладную спальню седьмого курса, у него снова закружилась голова, и он прилег на постель. Кровать Альбуса, разумеется, пустовала. Если в школе что-то и произошло, то директор и учителя явно предпочли не ставить учеников в известность. На Скорпиуса снова напала сонливость. Он подтянул к себе подушку и, аккуратно подложив ладонь под щеку, закрыл глаза. Он лежал так минут десять, не больше, пока не почувствовал, что либо сейчас заставит себя встать, либо так и уснет в мантии поверх пижамы. Когда он поднялся с кровати, что-то с глухим стуком упало на пол и покатилось по полу. Скорпиус вздрогнул от неожиданности и наклонился посмотреть, но ничего не увидел в сумерках. Когда он потянулся за волшебной палочкой, так и лежавшей в ящике прикроватной тумбочки с самого утра, стук раздался снова. И снова. Скорпиус заклинанием зажег в спальне свет и огляделся. На его кровати лежали бусины. Не больше десятка, разные: одна — ромбовидная иссиня-черная, две других — беломраморные с зелено-золотыми прожилками, несколько огромных фиолетовых, похоже, из аметиста, и ещё пара маленьких, тоже зелено-золотистых. Их-то Скорпиус и узнал. Трелони постоянно надевала эти бусы из змеевика, когда ей по каким-то причинам требовалось выйти из своей башни или общаться с посторонними людьми. Вероятно, полагала, что змеевик поможет ей защититься от сглаза и порчи. Именно в них Трелони и запечатлел фотограф для обложки полуавтобиографичной книги, посвященной тому, как развить в себе ясновидение. Обложку Скорпиус тоже хорошо запомнил — ещё бы, в кабинете Прорицаний, прямо напротив входа, стоял целый стенд с уже подписанными экземплярами, откуда на тебя таращилось много-много профессоров Трелони, а внизу из завихрений дыма то складывались, то снова рассеивались слова: «Мои глаза и как я научилась видеть сквозь них». Скорпиус аккуратно собрал бусины и взвесил их в ладони, чувствуя себя круглым дураком. Да, кто-то (Альбус?) очевидно пытался ему на что-то намекнуть. Идти в башню Прорицаний? Уж наверняка. Нет, здорово, конечно. У него появилась подсказка, что делать дальше. Но от этой подсказки хотелось только самым неприличным образом расхохотаться. Скорпиус попытался придумать хоть одну версию, по которой Альбус мог оказаться в башне уже несколько месяцев как мертвой учительницы, которой помог отправиться на тот свет. И, более того, жаждал его, Скорпиуса, компании. В растерянности Скорпиус снова сел на кровать. Ноги и руки будто одеревенели. А если Альбусу срочно нужна его помощь, а он то валяется в Больничном крыле, то не может заставить себя уйти из спальни… Скорпиус вздохнул и остался сидеть на месте, безотчетно перебирая в руках бусины, пока одна не выскользнула из пальцев и не упала со стуком на каменный пол спальни Слизерина. Тогда он встал, бросил унылый взгляд на шкаф с одеждой и, выудив оттуда первые попавшиеся брюки и простую серую рубашку, принялся осторожно переодеваться, стараясь не нагибаться лишний раз и не задеть случайно нос. Северная башня, где при Трелони проводились уроки Прорицаний, была одной из самых дальних от подземелий. Скорпиус шел медленно, но старался не останавливаться. В башне Прорицаний он не был ровно с тех пор, когда Альбусу стукнуло в голову сходить на урок, и они, опаздывая, бежали весь путь до самого кабинета. Тогда он едва поспевал за Альбусом следом, а перед глазами маячила Альбусова спина в его собственном, Скорпиуса, черном пуловере. А потом было это чокнутое пророчество… Скорпиусу стало не по себе, и, чтобы побыстрее выкинуть из головы неприятные воспоминания и мысли, он пошел быстрее. Замок на люке, ведущем в кабинет Прорицаний, был закрыт, но поддался простой Алохоморе. Скорпиус с некоторым трудом поднял крышку и, стараясь быть как можно тише, пробрался внутрь. В кабинете царила непроглядная темень, воздух был спертый и чуть затхлый, с привкусом пыли. Скорпиус замер, прислушиваясь к темноте. Всевозможные предположения и догадки снова захватили его, но ему, как и в прошлый раз, не удалось объяснить себе, что происходит и почему. Радуясь, что его с детства научили не бояться темноты, точнее — не научили бояться, Скорпиус бесшумно закрыл крышку люка и зажег свет на кончике палочки. Сиреневые скатерти на столах при слабом освещении казались почти серыми. Убранные в шкафы вдоль стен чайные сервизы поблескивали маленькими вспышками. Хрустальные шары на столах искрились. Скорпиус поднял палочку повыше, чтобы блики не так отвлекали внимание, и медленно двинулся к началу класса. Пыли на полу не было. Очевидно, домовые эльфы поддерживали порядок и в пустующих частях замка. Дойдя до школьной доски, Скорпиус развернулся и снова оглядел пустой класс, и едва не подскочил от неожиданности — за его спиной раздался шорох. Едва слышный, похожий на упругую вибрацию, будто вспорхнула с ветки растревоженная птица. Скорпиус замер на месте, прислушиваясь, но сердце стучало в висках так громко, что он не мог уловить даже собственного дыхания. Попытка разумно оценить ситуацию не помогла. Да, Скорпиус был удобной мишенью ровно с того момента, как вошел в кабинет и закрыл за собой люк. Да, если бы кто-то хотел напасть на него, то уже давно напал бы. Но как же хотелось, не оценивая разумно, броситься обратно к выходу. Напрямик, задевая по дороге стулья и цепляясь за скатерти на столах. И больше не думать о таинственных бусинах. Он чувствовал себя предателем, но к мучительному унижению из-за собственной трусости примешивался приятный, терпко-горький привкус свободы. В темноте кабинета Прорицаний, с трудом сдерживая желание просто уйти, Скорпиус совершенно неожиданно для себя понял, что отношения рушатся. Вот как с Асаби. И ты больше не хочешь их продолжать. Что отношения порой не складываются, как бы тебе этого ни хотелось. Он ведь не обратил внимания на Розу Уизли, прошел мимо. Что он может прекратить дружбу с Альбусом, как бы больно ни было и сколько бы лет они ни провели вместе. Это всегда можно сделать — в любой момент. Мир не рухнет. Мир не рухнет, даже если Альбус умрет. Это понимание было страшнее, чем все мыслимые и немыслимые чудовища, способные затаиться в кабинете Прорицаний. Скорпиус развернулся и, снова подняв палочку повыше, медленно направился к узкой лестнице — она начиналась за доской у дальнего окна башни и шла вдоль стены, поднимаясь к темно-коричневой, почти черной двери с тяжелым кованым кольцом, ведущей в кабинет Сивиллы Трелони. Скорпиус потянул за дверное кольцо, и сквозь приоткрывшуюся щель хлынуло сияние — гораздо слабее, чем огонёк Люмоса, дрожавший на кончике его палочки, но будто бы живое, мгновенно окутавшее приятным теплом. В центре скромно обставленного кабинета на небольшом круглом столике, служившем, вероятно, преподавательским столом, сидела самая красивая птица, которую Скорпиусу только доводилось видеть. Он непроизвольно отступил на шаг, а птица повернула к нему величавую, увенчанную короной ярко-алых перьев голову и тихо что-то проворковала. Скорпиус застыл в дверях. Он даже представить не мог, что ему доведется увидеть феникса — настоящего живого феникса, так близко! — Не бойся, это Фоукс, — раздался слабый голос, больше похожий на шелест. Альбус. — Где ты? — спросил Скорпиус, проскользнув в комнату и закрыв за собой дверь. Он убрал палочку в карман мантии и осмотрелся. Несколько круглых столов, сплошь заставленных хрустальными шарами, продолговатая кушетка, обитая фиолетовым бархатом, массивный шкаф и открытая дверь, ведущая, видимо, в личные комнаты Трелони. — Здесь, — донеслось так же тихо, но на этот раз Скорпиус легко уловил, откуда шел голос. Он, всё еще с опаской и благоговением глядя на феникса, как можно тише прокрался мимо, стараясь не потревожить величавую птицу. Альбус лежал на второй кушетке, абсолютно такой же, как и в кабинете, в соседней комнате. Даже в сумраке он выглядел скверно, а уж Скорпиус всего пару часов назад на своей шкуре узнал, что такое скверно выглядеть. — Всё в порядке, — снова прошептал Альбус, — мне просто тяжело говорить. Скорпиус прекрасно его понимал, он сам всё еще не мог вымолвить ни слова в ответ. Он достал палочку и снова зажег огонек на её кончике, осветив несколько книжных шкафов, камин и стоящую поодаль на возвышении кровать под балдахином из того же фиолетового бархата. «Что случилось?» — очередная невысказанная фраза — встряла в горле. Альбус был похож на живой труп. Тощий, бледный в неуловимую синеву, весь перепачканный засохшей кровью и еще не пойми чем, он едва шевелил растрескавшимися и будто бы обожженными губами. — Что случилось? — спросил Альбус эхом его собственным мыслям, вглядываясь Скорпиусу в лицо. Тот помотал головой. — Ты не можешь здесь оставаться, — полувопросительно сказал он. — Нужно уходить отсюда. Альбус коротко кивнул. — У меня, по-моему, сломана нога. Это крайне осложняло дело. Дотащить Альбуса из башни Прорицаний в спальню Слизерина так, чтобы не привлечь к себе внимания, Скорпиус не смог бы даже будучи в отличной форме. Сейчас он не был в отличной форме от слова совсем. Скорпиус присел рядом с кушеткой. — Дай мне свою палочку. Альбус послушно вытащил её из внутреннего кармана мантии и протянул Скорпиусу. Тот взял её бережно, чувствуя, как палочка настороженно вибрирует в руках, и зажёг второй огонёк. Затем достал последний полагавшийся ему пузырек с «Костеростом» и протянул Альбусу. — Это «Костерост». Должно зажить за ночь, если перелом не сложный, но если будет нужно, я достану ещё. Пей. Это было не так просто. Горло Альбуса будто было очень сильно воспалено или обожжено. Он держал флакон трясущейся рукой и пил мелкими глоточками, жмурясь и надолго замирая после каждого, и вскоре у него из глаз покатились слезы, которые Альбус едва успевал стирать рукой, и они оставляли на его перемазанном кровью лице чистые полоски. Он продолжал плакать — беззвучно и старательно отворачиваясь, даже когда обжигающе-едкое зелье закончилось и он положил рядом с собой пустой флакон. Тем временем Скорпиус потушил огонек собственной палочки и, ловко орудуя заклинанием, срезал с Альбуса одежду. Сначала мантию. Затем свитер и брюки — с брюками и носками пришлось повозиться, чтобы не тревожить ногу Альбуса, распухшую в лодыжке так сильно, что за отеком не было видно обычно выступающей с внешней стороны круглой косточки. Скорпиус закусил губу, чтобы не начать расспрашивать. Во-первых, Альбусу и так сейчас тяжело говорить. Во-вторых, Скорпиусу было всё равно. Будто лопнуло что-то внутри. И было так приятно слушать, как под режущим заклятием трещит рвущаяся ткань. Этот звук, успокаивающий и правильный, звучал почти музыкой. Когда Альбус остался в одной майке и трусах, Скорпиус остановился. Он снял мантию и накрыл ей Альбуса, словно одеялом. Затем собрал грязную одежду в охапку, стараясь лишний раз не придавать значение исходившему от неё запаху, и кинул всё в пустой камин. — Инсендио! — И вещи Альбуса окутало пламя. Немного подумав, Скорпиус кинул в камин и Альбусовы ботинки, они всё равно выглядели безнадежно испорченными, будто кто-то пролил на них кислоты. Огонь зашипел, облизывая подошвы ботинок, но температура вызванного заклинанием пламени была достаточно высокой, чтобы быстро сжечь всё, кроме металла, поэтому камин не дымил и запах паленого чувствовался только вблизи. У Скорпиуса было такое чувство, будто он уничтожал улики. — Тогда мне придется оставить тебя здесь до утра, пока ты не сможешь ходить сам. Я не дотащу тебя до подземелий. Альбус замотал головой. — Фоукс… Меня донесет. Нужно просто… — Он махнул рукой, показывая, что объяснять придется слишком долго. — Возьми у него перо. — Что? — опешил Скорпиус. Несмотря на всё восхищение и любопытство, которое у него вызывал феникс, он привык относиться к неизвестным магическим существам с осторожностью и не имел ни малейшего желания подходить к птице ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Тем более доверять ему транспортировку едва живого Альбуса. — Он меня спас, — словно прочитав его мысли, добавил Альбус. — Это феникс Дамблдора. Для счастливо спасенного в словах Альбуса было слишком много горечи. Скорпиус заглянул обратно в кабинет Трелони. Феникс на столе переступил с лапы на лапу и принялся вычищать перья, пока наконец не достал из грудного оперения выпавшее желто-оранжевое перышко — маленькое, не больше мизинца. Оно едва светилось в темноте, как и сам феникс. Смерив Скорпиуса внимательным взглядом, феникс абсолютно человеческим жестом пододвинул к нему перо кончиком крыла и тактично спрыгнул со стола на подлокотник кресла. Скорпиус почувствовал себя крайне неловко. У него совсем вылетело из головы, что фениксы способны понимать язык людей и различать их эмоции. Он даже не потрудился скрыть своё недоверие и страх, как если бы находился в комнате с пустоголовой канарейкой, а не с одним из самых умных магических существ. — Спасибо, Фоукс, — пробормотал Скорпиус, взяв перо. Оно приятно согревало пальцы и было мягким, почти невесомым. Феникс снова что-то проворковал. Скорпиус кивнул в ответ и только потом сообразил, что феникс обращался не к нему, а к Альубсу. И Альбус его понимал! — Фоукс говорит, что перенесет меня прямо в спальню. Ты пойдешь первым. Как только ты убедишься, что там никого нет, просто подожги перо — он почувствует. — Хорошо, — машинально ответил Скорпиус. Больше говорить было не о чем. Перед тем как уйти, он проверил, прогорел ли камин. Убедившись, что все вещи Альбуса за исключением пары оплывших металлических пряжек превратились в хлопья серого пепла, Скорпиус произнес: «Эванеско!», а затем, чтобы в камине не осталось и мельчайших частичек, добавил: «Тергео!» Когда он спускался в обратно подземелья, то с горечью подумал, что на пути в башню понимал едва ли не больше, чем сейчас. Кабинет Прорицаний всколыхнул в нем столько стыдных, неприятных и зловещих воспоминаний о Трелони, что он позабыл о своих травмах, хотя грудная клетка в месте удара снова начала ныть и будто чесалась изнутри. Альбус совершал поступки, которые вызывали у Скорпиуса отвращение и страх, и явно собирался туда, куда Скорпиус за ним последовать не мог… Скорпиус не мог даже его уберечь. Он мог спасти только оболочку — и даже это требовало от него невозможной подлости. Развернуться прямо сейчас и пойти в кабинет директора. Рассказать МакГонагалл всё, как бы смешно это ни звучало — он же ровным счетом ничего не знал. Возможно, Альбус подвергает опасности не только себя, но и всю школу! Перо феникса, зажатое в ладони, вдруг обдало руку теплом. Феникс Дамблдора, мудрая и величавая птица, — не мог же он прилететь просто так? Не мог же он ошибиться в Альбусе... Вчера казалось таким далёким и таким простым.