Слишком холодно

Роза не просто опаздывала в библиотеку, она опаздывала из-за того, что не могла решить, какого оттенка выбрать тушь для ресниц — тёмно-коричневую или красновато-коричневую. Первая, кажется, смотрелась скучно с её новым цветом волос, а ко второй хотелось добавить теней на веки и скрыть веснушки. С веснушками Розе, как она считала, очень повезло — их у неё почти не было, только на щеках и совсем немного. Зимой они практически исчезали, но сейчас, как только выглянуло мартовское солнышко, снова стали ярче. Впрочем, всё лучше, чем у Лили, — если на Розе веснушки нужно было искать, на Лили пришлось бы искать место, где этих забавных крапин не было. На животе, разве что. На бедрах ещё, наверное. Роза придирчиво оглядела себя в зеркало. Менять оттенок волос чарами оказалось легко, а вот остановиться — куда сложнее. За последний месяц она покрасилась, наверное, раз пять, и с каждой попыткой добавляла в основу для краски всё больше и больше рубинового. Основу Роза сварила сама и из-за этого, неожиданно для себя, стала очень популярной среди однокурсниц. Дальше — больше. Другие гриффиндорки принялись таскать ей книги и выпуски женских журналов. «Сто секретов чаровницы», «Околдуй», «Ведьмин досуг». Обычно её просили помочь освоить описанные в статье чары или зелье. Бессменный номер один — бальзам «Для роста ресниц», разумеется. А поскольку у Розы не было проблем с учебой — иногда ей казалось, что у неё единственной, — вечерами она с упоением читала журнальные статьи. Истории, которые туда присылали, завораживали её. Например, одна маглорожденная волшебница в семнадцать лет повстречала на каникулах своего бывшего одноклассника, ещё из магловской школы, — и они всю ночь целовались в машине его отца, которую стащили прямо из гаража. А другая впервые за десять лет на министерской должности отправилась на отдых к морю во Францию. В последний день она, прогуливаясь по пляжу, нашла чью-то волшебную палочку и решила во что бы то ни стало вернуть владельцу. Ну и, естественно, волшебник, потерявший палочку, стал потом мужем этой волшебницы, и у них родилось двое очаровательных малышей. Разумеется, все эти истории, пусть даже и основанные на реальности, были лишь выдумками, приправленными романтичными клише и литературными штампами. Но они говорили о чём-то важном — где-то есть настоящая жизнь, где люди встречаются, находят друг друга, создают семьи. Пусть они даже не целуются ночами напролёт, но хотя бы несколько минут — Розе будет достаточно нескольких минут. Улыбаться, прижимать к себе, шепотом рассказывать, как прошел день, и шепотом же, чтобы не спугнуть счастье, строить планы на выходные. Роза сложила в расширенную чарами сумку необходимые учебники и конспекты, жалея, что нет такого же простого заклинания, которое бы сделало так, чтобы сумка ещё и не весила с четверть её чемодана. За простые чары левитации ей как-то досталось в коридоре прямо от Филча. Ещё бы — староста, а нарушает школьные правила. В библиотеке её ждал только Скорпиус. — А где Альбус? — удивилась Роза, ставя тяжелую сумку на скамью. — Скоро придет. Он забыл взять с собой расписание для подготовки. Роза вздохнула и неодобрительно цокнула языком. — Ладно, давай тогда с твоим расписанием сначала закончим. Главное — не думать, что она сейчас вдвоем со Скорпиусом. Главное — не любоваться им лишний раз. Впрочем, любоваться не очень и получалось. Чистое чувство превратилось в грязный секрет, и Розе было тяжко возвращаться к прошлым фантазиям. И стыдно. Смотреть, как Скорпиус макает перо в чернильницу, и следить за движениями его рук, вспоминая, где именно и как именно она воображала эти руки — нежными и бережными. Впрочем, такими они и были. Но не для неё. Если бы можно было взять и забрать у Розы, вынуть из самой глубины её мучительное чувство стыда, её обиду, горечь и разочарование, получившаяся масса была бы очень похожа на Скорпиуса. — Да, по поводу расписания. Его нужно будет поменять. Тут такое дело… — Что? — Роза насторожилась. — Это ещё не точно. И большой секрет. Но я, скорее всего, с апреля начну играть за «Стрел». — Шутишь? — Роза понизила голос до шёпота. — Это же так здорово! Они выиграли прошлый чемпионат! — Да, — согласился Скорпиус. — Но это значит, что перед каникулами я уеду. И вернусь только на экзамены. Если получится. До этого Роза старательно избегала смотреть на Скорпиуса, но сейчас от удивления повернулась и уставилась прямо на него. И заметила, что Скорпиус реальный выглядел иначе, чем её личный, придуманный. У настоящего лицо было взрослее, а глаза — более спокойные, мудрые и, что толку врать себе, равнодушные. Розе захотелось отвернуться, но она не могла. — А… Альбус в курсе? — осторожно спросила она, хотя примерно знала, что ответит Скорпиус. — Пока нет. Я сам ему расскажу, ладно? Когда всё точно станет известно. — Конечно. Но я бы на твоем месте не стала затягивать, — посоветовала Роза. Она попыталась сказать что-то ещё, важное, объяснить Скорпиусу, что он не должен так вести себя с Альбусом, да и с Асаби тоже. Но слова не складывались не то что в предложения — они не складывались в мысли в её голове. Ей так захотелось покончить с этой историей раз и навсегда, чтобы самой закрыть дверь, а не чтобы жизнь закрыла её перед носом у Розы. Сжать его ладонь в своей и сказать: «Я люблю тебя», — пусть это и неправда. Но когда-то было правдой, а у Розы из прошлого до сих пор горло сжато тошнотворной судорогой от невозможности признаться в своих чувствах. Сказать: «Я очень хочу поцеловать тебя» — потому что это правда. Потому что она столько раз представляла себе, как это произойдет. Вот — они вместе потянутся к упавшему пергаменту и столкнутся лбами. Вот — Скорпиус протягивает ей огромный рожок мороженого с кусочками ананасов и клубничным джемом. Скорпиус и Роза случайно встретились у знаменитого кафе-мороженого в Косом переулке. Роза смеется. Мороженое скользит по пальцам, тает на губах — на улице тепло и солнечно. «И мы всю ночь целовались в машине его отца». Роза с грустью посмотрела на Скорпиуса и перевела тему: — Значит, нужно успеть поправить твое расписание до того, как придет Альбус. И улыбнулась, чтобы не выглядеть расстроенной. *** — Ты не будешь? — Бери. — Скорпиус со смешком придвинул Альбусу свое блюдце, где лежали две нетронутых полоски шоколадной нуги из «Сладкого королевства». — Точно не будешь? — переспросил Альбус. — Это последние. — И слава Мерлину, — фыркнул Скорпиус в ответ. — Меня уже тошнит от сладостей. Коробка с пирожными от Флоры больше напоминала ящик, и нести его пришлось четырем совам. Скорпиус поделился сладким с Розой, Инсе, Лили и со всеми однокурсницами, но даже так у Альбуса ушло почти два дня в режиме ошалевшего сладкоежки, чтобы коробка наконец опустела. Он справился только к вечеру субботы. — Ты просто не умеешь ими наслаждаться, вот и завидуешь. — Альбус откусил почти половину полоски и довольно прижмурился. — Это восхищение, смешанное с ужасом, — признал Скорпиус. — Впрочем, одно сладкое — лучше, чем вообще ничего. — Ну только ты не начинай ворчать про еду. Хватит с меня Лили. И Розы. — Я их прекрасно понимаю. Если бы у факультетов были отдельные столовые, Лили бы точно ворвалась со спасательной миссией прямо в подземелья, убежденная, что тебя морят голодом. Альбус демонстративно запихнул в рот остатки нуги. — Я просто рад, что ты сегодня выглядишь не так изможденно, как пару дней назад, — сказал Скорпиус. Он не хотел об этом говорить. Но беспокойство Лили и Розы было оправданно, хотя сам Скорпиус не слишком переживал из-за Альбуса и его болезненной худобы. Так уж вышло — Скорпиусу больше приходилось волноваться, жив ли этот Альбус вообще, и гадать, что он там опять удумал. Если в промежутках между поиском приключений на пятую точку Альбус в количестве ел сладкое, значит, хотя бы одну проблему можно было пока не брать в расчет. Но Скорпиус не мог не замечать, что по сравнению с нынешним Альбусом привычно худощавый Альбус из прошлого, с неизменно острыми коленками и локтями, выглядел бы почти упитанным. Альбус поджал губы, словно хотел что-то спросить, но не решался. Скорпиус и это очень хорошо понимал — из нейтральных тем для разговора у них осталось всего две, еда и учеба. Была и третья, но квиддича, в свете последних событий, он сам предпочитал избегать. Мимо них сновали домовики, за домовиками сновали стопки чистых тарелок и столовых приборов, намытых после ужина. На кухне стоял приятный рабочий шум — шорох, бульканье воды, позвякивание кубков. От мысли, что скоро придется расстаться с Хогвартсом, Скорпиусу в очередной раз сделалось грустно-светло, ностальгически-тоскливо на душе. Не так он хотел попрощаться с замком и окончательно вступить во взрослую жизнь, совсем не так. «Вступить во взрослую жизнь» как будто специально звучало похоже на «вступить в дерьмо». Его чай давно остыл, Альбус доел нугу и теперь искоса поглядывал на него, на нетронутый чай, снова на него — Скорпиус поглаживал край чашки, делая вид, что задумался. Мимо сновали домовики, тарелки, тарелки, домовики, и звуки сливались в один, пульсирующий, как свежая рана, ритм — от мысли, что скоро придется расстаться с Альбусом. То, что произошло между ними в Норе, осталось в Норе. Альбус с неизменной аккуратностью держал дистанцию. Но сейчас Скорпиус, замерев над холодным чаем, перебирал в памяти дорогие сердцу воспоминания. И там, среди всего прочего, в комке сумбура, недосыпа и боли, поблескивала металлической стружкой нежность. Совсем не та, которую испытываешь к симпатичной зверюшке или объекту жалости. И совсем не та, которую испытываешь к другу. — Скорпиус, что-то случилось? Та, от которой зажмуриваешься, и внутренности сжимаются в тугой комок. И это было так просто, что почти смешно. Проигнорировав вопрос, Скорпиус закрыл лицо руками и беззвучно рассмеялся. Альбус растерянно смотрел на него и не знал, что делать. Неужели все эти слухи — действительно правда? Что Скорпиус разругался со своим агентом, что «Соколы» от него отказались. Говорят, кто-то видел, как Скорпиус и его агент спорили на одной из летающих лестниц. Говорят, это из-за травмы, которую Скорпиус получил в последнем матче. Неужели поэтому он решил взяться за учебу? Эта Флора Кэрроу, она ему что — в утешение эти пирожные прислала? Или в знак примирения, или как издевку? Альбус перебирал варианты в голове, но среди них не было ни одного, о котором он ещё не успел подумать с того момента, как Скорпиуса вызвали к директору два дня назад и по школе поползли первые слухи. — «Соколы» разорвали с тобой контракт? — предположил Альбус. Да, эта версия казалась наиболее логичной. Скорпиус отнял руки от лица и удивленно посмотрел на него. — Откуда ты знаешь? — Болтают, — отмахнулся Альбус. — Так это правда? — Отчасти, — ответил Скорпиус, ещё раз прокрутив в голове формулировку вопроса. Кажется, о его контракте со «Стрелами» до сих пор никто ничего не знал. И если Розу Скорпиус ещё мог обмануть, то с Альбусом он мог только молчать, надеясь, что разговор не коснется данной темы. А на прямой вопрос соврать не мог ну никак. — Я всё-таки ухожу к «Стрелам». Альбус недоуменно склонил голову. — Так… Это же хорошая новость, да? — Если не возникнет каких-то непреодолимых проблем на этапе подготовки бумаг, я должен буду подписать контракт в следующий четверг. И третьего апреля, считай через неделю, уже выйти в первый раз на поле. — Не понимаю, — пробормотал Альбус. — Это значит, что у меня не будет времени на учебу. — Ты бросаешь школу. — До Альбуса наконец дошло. — Зачем тебе тогда расписание, подготовка к ЖАБА, вот это вот все? — Я вроде как договорился с МакГонагалл, что если Флора добудет разрешение Попечительского совета и я смогу отпроситься, то попробую сдать экзамены. — Понятно. Непонятно, почему ты не радуешься. — Ну это ещё не решено, — попытался уйти от ответа Скорпиус. — Ал… Обещай, что будешь нормально есть, а? Ты такими темпами на лукотруса стал похож. Альбус расхохотался, а потом посерьезнел. — Если тебе это покоя не дает — хорошо, пожалуйста. Обещаю. Завтра же начну день с овсянки. И не нужно за меня беспокоиться. Ты мне не нянька, правда. Скорпиус попытался улыбнуться в ответ — не вышло. Чего он, собственно, ждал? Что Альбус расстроится? Закатит истерику? Начнет просить, умолять, плакать? Шептать «не бросай меня», как когда-то давно, обнимая с такой силой, что Скорпиусу было трудно дышать? Чего он так боялся? Не этого ли равнодушия? — Нет, я тебе совсем не нянька, — Скорпиус покачал головой. Альбус озадаченно посмотрел на него, но ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Что рад за Скорпиуса? Рад. А ещё больше рад, что Скорпиусу больше не придется с ним возиться — срезать с полубессознательного одежду и сжигать улики, а потом отмывать, как непослушную куклу. Не придется держать за плечи, пока он блюет в ковер. Не придется врать себе и окружающим. Если уж Альбусу повезло вляпаться, то лучше он сделает всё один, пусть даже необходимость позвать Скорпиуса вспыхивала первой и единственной мыслью, когда было совсем плохо. В одиночестве всегда кажется, что вдвоем легче. А сейчас, когда они были вдвоем, легче не было ни капли. — Тогда ты просто обязан посмотреть на Выручай-комнату, пока не уехал. — Выручай-комнату? — переспросил Скорпиус. — Это особая комната в замке. Она принимает любой вид, какой только ни захочет волшебник. Я, правда, особо не экспериментировал. Там сейчас живет феникс. — Я думал, он где-то в Запретном лесу. — Нет. И, если честно, я бы не выдержал постоянно таскать ему еду в Запретный лес, — ответил Альбус и только потом понял, что ляпнул. Воспоминание о Салли напрочь отбило у него охоту разговаривать. — В общем, если тебе интересно, пойдем сегодня вечером, после отбоя. Альбус встал, волшебной палочкой отправил чашки и блюдца в соседнее помещение, где их ловко перехватил один из домовиков и опустил в чан с водой. Затем Альбус забрал у другого домовика, кажется, Мэдди, если Скорпиус правильно запомнил имя, сумку из плотной холщовой ткани, откуда приятно пахло хурмой, орехами и чем-то хвойным. Пока Альбус пристраивал сумку на плечо, Мэдди успел начистить ему ботинки. Альбус присел на корточки, чтобы быть вровень с домовым эльфом, и так покровительственно-заговорщицки пожал его маленькую ручку, что Мэдди покраснел и весь затрясся от удовольствия, от кончиков пальцев до кончиков ушей, даже полотенце с гербом школы, которое хогвартские домовики носили вместо одежды, заходило ходуном. Альбус выглядел таким взрослым. С Рождества его волосы порядком отросли и больше не выбивались из хвоста, только пара прядей у лба норовили упасть на лицо, и Альбус заправлял их за уши. Он ещё вытянулся — ненамного, но теперь был ниже Скорпиуса едва ли на треть ладони. И можно было почти забыть, что меньше недели назад он лежал на кушетке в башне Прорицаний и дышал с хрипом и влажным клекотом в легких — дышал так, будто вот-вот перестанет. *** Они сидели в разных концах гостиной, будто настоящие заговорщики. Скорпиус готовил домашнее задание по зельям, то самое, которое заработал только тем, что его вызвали к директору. Он уже отчаялся найти хоть что-то в общем справочнике и теперь лениво листал тематические брошюрки, надеясь увидеть там зелье, использующее «защитные и вяжущие свойства омелы». Пока Скорпиус раскопал только Громоотводное зелье для защиты дома и с десяток приворотных разной степени приворотности. И решил, что, если ничего не найдет за следующий час, просто поменяет «вяжущие» на «связывающие» и выберет пару приворотных зелий из списка. Ну а что? С тем, что они связывают, не поспоришь. Миссис Тренч любила к нему придираться, но не настолько, чтобы тратить на это уйму своего времени и вычитывать нудные эссе. Даже любопытно посмотреть, как вытянется её морщинистое, похожее на черепашье, лицо, когда она узнает, что Скорпиус больше не будет посещать занятий и следующий урок для него — последний. Скорпиус и сам был не вполне готов в это поверить. Ученики не торопились разойтись по спальням — всё же в субботу можно было лечь и попозже, но в конце концов в гостиной остались только он и Альбус. Альбус огляделся по сторонам, лениво потянулся и встал. Сумка с угощениями для феникса стояла у ножки кресла, ближе к стене, где её трудно было заметить. Аккуратно сложенную мантию-невидимку Альбус запихнул себе под спину, и сейчас она скользнула на сиденье струящейся и переливчатой лужицей. Альбус повесил на себя сумку и подошел к Скорпиусу — накинул на него мантию, а сам пристроился сбоку, нырнув под плечо. Им пришлось стоять почти в обнимку, чтобы поместиться под мантией вдвоем, и при каждом шаге ткань всё равно открывала ботинки Скорпиуса. Деловито шагающие по коридору ботинки без владельца являли собой уморительное зрелище. Скорпиус изредка посмеивался, и тогда Альбус чувствовал каждое движение его грудной клетки под тесной мантией. Альбусу было совсем не до смеха. Он забыл, по-настоящему забыл за эти три месяца, каково это — находиться так близко к Скорпиусу, чувствовать боком жесткую полоску ремня на его брюках, а щекой — ворот мантии. И тепло чувствовать так, будто стоишь на дневном сентябрьском солнце: одной половине тела жарко, а второй, на которую не попадают лучи, — до мурашек холодно. Идти было неудобно, но Альбус тянул время. Было бы здорово, если бы Выручай-комната находилась на самом верху Астрономической башни, но увы. И, наверное, с его стороны было неправильно длить эту нечаянную близость. Он неделю назад чуть не умер от яда василиска. Скорпиус, если всё выгорит, не задержится в школе больше, чем на пять дней. Ну мог он себе позволить хоть пять дней прожить нормально? Всего-то эти пять дней? Альбус украдкой прикусил губу — не до крови, но сильно. Чтобы вернуться в реальность. Чтобы понять, что в горле стоит ком и очень хочется плюхнуться на пол прямо здесь, в коридоре восьмого этажа, и расплакаться просто так. Его распирало от противоречивых мыслей и эмоций, а он смотрел на это месиво будто со стороны и, кажется, разучился чувствовать. Даже если бы хотел — не смог бы снова вспомнить страх и тоску, снова испугаться, что останется один, или решить, что его бросили. Снова приревновать Скорпиуса к кому угодно, а потом обидеться. Прижаться сильнее, чтобы почувствовать, как внутри разливается мурчащее удовлетворение, и позлорадствовать над всеми-этими-девочками, на которых Скорпиус никогда не обратит внимания, как бы они ни старались. Сейчас он мог позлорадствовать даже над Асаби, но — не получалось и этого, пусто. Так пусто, как в зачарованном колодце, — сколько камней ни кинь туда, до дна не долетит ни один. Только тишина в ответ. И вода, до которой не достать. Так ведьмы в Средние века любили дразнить маглов. И Альбуса сейчас тоже кто-то дразнил, разложив перед ним прошлые семь лет как конфетное ожерелье — по конфете на каждый из дней, когда он просто мог быть со Скорпиусом вместе. Он мог бы не дуться из-за этого квиддича, а играть наравне со Скорпиусом. Или слушать, как тот пересказывает легендарные матчи из последнего издания «Квиддича сквозь века». Он мог бы вместе с ним вычищать подстилку кошке — это было бы куда веселее, чем несколько месяцев искать упоминание о Грегоровиче в газетах. Альбус ясно увидел оглушающее количество мелочей, которые упустил просто потому, что был слишком занят собой. Можно было играть в снежки, можно было выловить из озера и запустить в ванную старост гриндилоу, можно было подбросить навозную бомбу самому по-гриффиндорски тупому дружку Джеймса и посмотреть, как он отреагирует. Вовремя — когда по его вине уже умер преподаватель, когда умер его отец — по нелепой случайности, и сам Альбус тоже чуть не умер. Когда Скорпиус уезжает через пять дней, а у Альбуса через два месяца на руках окажется собственная жизнь, самостоятельная и взрослая, с которой он не знает, что делать. И не знает, куда идти. Кажется, портрет Дамблдора не показал ему ни одного лишнего воспоминания. *** — Ого! — Скорпиус во все глаза разглядывал Выручай-комнату. — Я же говорил, — довольно ухмыльнулся Альбус и бросил мантию-невидимку на кресло. — Причем она вообще что угодно может. Я попробовал свою комнату в Норе, затем лабораторию для зельеварения, затем бассейн. Бассейн полностью работающий, но пустой — с водой у комнаты какие-то проблемы. Кстати, можно попросить книг для твоего домашнего задания — хочешь попробовать? — Не нужно, — отмахнулся Скорпиус и подошел к фениксу. — Много чести этой Тренч. Фоукс сидел на длинном насесте, спрятав голову под крыло, но не спал — услышав Альбуса и Скорпиуса, он расправил крылья и потянулся, почти как человек. — Не скучно тебе тут? — обратился Альбус к фениксу, и тот что-то ответил. Альбус рассмеялся в ответ, будто Фоукс прокурлыкал, а точнее сказал что-то смешное. Скорпиус почувствовал себя лишним, но это было не новое ощущение, а скорее хорошо забытое старое. Так было всегда, когда Альбус пускался в очередную авантюру со Скорпиусом в качестве группы поддержки. И какой бы волшебной и таинственной ни была Выручай-комната, он всё равно взгляда не мог оторвать от феникса — самой чудесной птицы, которую нельзя приручить. И вот — Альбус разговаривает с ней, меняет воду в каменной чаше с небольшим фонтанчиком, как будто перед ним не феникс, а обычная сова. Фоукс снова что-то проворковал, и Альбус с улыбкой посмотрел на Скорпиуса. — Фоукс говорит, ты можешь подойти поближе — он не страшный и не кусается. Скорпиус сделал один несмелый шаг по направлению к фениксу, но тут же замер — тот повернулся и, склонив голову, уставился прямо на Скорпиуса блестящими черными глазами. Скорпиус мог бы ручаться, что его нерешимость вызвала у Фоукса приступ безудержного веселья — по черному клюву озорно мерцали золотые искорки, будто подначивая. — Как-нибудь в другой раз, — решил Скорпиус и подошел к узкому окну. За окном было светло, но пасмурно — по небу плыли узкие облака. Воздух — теплый, по-дождевому влажный — приятно овевал лицо. Внизу до самого горизонта раскинулся сосновый лес, сквозь кроны кое-где проглядывали островки зеленого мха. — Время здесь не меняется, — пояснил Альбус. — Если придумываешь день и лето, значит, будет день и лето, вне зависимости от реальности. И пейзаж за окном не настоящий, это чары. Я проверял. Руку ещё можно высунуть, но где-то метра через полтора упираешься в плотную, вибрирующую субстанцию. Скорпиус провел рукой по стволу одного из двух апельсиновых деревьев, стоящих в кадках у окна. За зиму он отвык от зелени и искренне любовался шапкой плотных темно-зеленых листьев и цветами. Цветы были невзрачные, мелкие, белые с зеленцой, но пахли приятно и терпко, и очень-очень нежно. Альбус хотел показать ему волшебную комнату, в которой появляется всё, что ни пожелаешь, а на самом деле показал что-то совсем другое — ту часть себя, которую Скорпиус не видел очень давно, но всегда о ней помнил. Того Альбуса Поттера, которому для счастья не нужно было ничего, кроме бескрайнего простора и уютного, удобного дома, куда можно вернуться. Где всегда горит огонь в очаге и где цветут апельсины.