Слишком холодно

Скорпиус швырнул сумку на парту с такой силой, что Альбус поставил кляксу на пергаменте, а профессор Флитвик прервал диктовку и недовольно вздохнул. — То, что вы опоздали, мистер Малфой, не повод совсем забыть о правилах приличия. — Извините, профессор, — ответил Скорпиус тоном, в котором не прозвучало и нотки сожаления, но Флитвик снова повернулся к доске и продолжил урок. — Что опять? — шепотом поинтересовался Альбус, когда Скорпиус придвинулся поближе, чтобы списать начало лекции. Скорпиус только покачал головой, возведя глаза к потолку. — Я на каждую Пасху буду присылать этой грымзе шоколадное яйцо с какой-нибудь дрянью внутри. С навозной бомбой, с личинками мух, с гноем бубонтюбера, с содержимым кошачьего лотка… Вот, на первые четыре года список уже готов. Альбус даже перестал записывать за Флитвиком — давненько Скорпиус так не злился. Впрочем, можно было не ждать ничего хорошего, ещё когда миссис Тренч елейным голосом попросила Скорпиуса задержаться после урока. — Она прочитала мое эссе прямо на перемене. Разумеется, придралась к приворотным зельям. И знаешь, что заявила? Что полностью поддерживает мое решение посвятить себя квиддичу, так как, «очевидно, на серьезные академические успехи вы, мистер Малфой, не способны». — Ну и плюнь на неё, — посоветовал Альбус. — Я бы с радостью. Но она также намекнула, что муж её родственницы, забыл фамилию, ещё одной по Граббли-Дёрговой линии, имеет большое влияние на председателя Попечительского совета. И миссис Тренч обязательно донесёт до него мысль, что «такой блистательной звезде спорта, как вы, мистер Малфой, вовсе не обязательно сдавать ЖАБА, а самостоятельная подготовка может повредить вашей карьере». Если до среды я не принесу ей «нормальную работу, а не бездарную отписку», — Скорпиус невольно повысил голос. — А, и, раз я в первый раз с заданием не справился, одно из зелий мне нужно сварить самостоятельно. «На ваш выбор, мистер Малфой», — он снова передразнил миссис Тренч. — Мистер Малфой! — возмутился Флитвик со своего места. — Ну сколько можно? Скорпиус пристыженно опустил голову. — Значит, попросим Выручай-комнату помочь, — предложил Альбус. — Я всё равно договорился с фениксом, что он полетает на свободе денёк. Пусть хоть немного отдохнёт от жизни взаперти. Только подальше от школы. — Боюсь, я так хочу избавиться от этой Тренч, что в комнате вместо книжек и котлов будут орудия убийства, — вздохнул Скорпиус и снова уткнулся носом в конспект, встретившись с суровым взглядом профессора Флитвика. * * * — Ты четко видишь картинку, которую представляешь? Ты уверен? — Альбус оглянулся по сторонам и, убедившись, что никого нет, сказал: — Попробуй ещё раз! Он стоял скрестив руки на груди, прислонившись спиной к гобелену Варнавы Вздрюченного. Тролль в балетной пачке всё же изловил энтузиаста Варнаву и сейчас, ухватив его за грудки, занимался тем, чем и должен был, — вздрючиванием. Это была уже седьмая или восьмая попытка Скорпиуса. И он даже до стадии двери не добрался. — Ты должен сосредоточиться на своем желании. Причем оно должно быть сильным, искренним. — Видимо, не настолько уж моё — сильное и искреннее, — развел руками Скорпиус. — Но это и не вопрос жизни и смерти. Не сдам ЖАБА — так не сдам, никто не умрёт. — А при чем здесь «умрёт или не умрёт»? — Альбус даже опешил. — Ты же хочешь сдать экзамены — ты сам! Зачем? — Ну… Чтобы… — Скорпиус замялся. — Понимаешь, я такими темпами могу додуматься только до того, что мне и в квиддич играть не обязательно, — вздохнул он. — Просто я не хочу упускать свой шанс. И где-нибудь на курсах для целителей мне будет гораздо хуже, чем на квиддичном стадионе. А экзамены… Ну МакГонагалл правильно сказала, когда я с ней разговаривал. Отучиться год считай полностью и бросить школу, чтобы потом, если с квиддичем не сложится, вернуться на седьмой курс… Так себе перспектива. Плюс, видимо, «искреннее желание» и необходимость сдавать экзамены у меня вообще в голове друг с другом не вяжутся. Особенно теперь, когда появилась возможность их избежать. — Тогда и я не понимаю, зачем тебе это всё. Попробуй придумать другую причину. Комната же не будет проверять, зачем тебе то, что ты просишь. Ей важна искренность, а не связные логические выкладки. Только ты решаешь, нужна тебе помощь или нет. — Хорошо, — кивнул Скорпиус. — Последний раз. Я понятия не имею, что ещё этой комнате от меня надо. — И закрыл глаза. Сначала ничего не происходило — только неуловимо менялось выражение лица Скорпиуса. Альбус успел подумать, что чары комнаты перестали работать или, может, феникс ещё внутри — по-хорошему, это стоило проверить с самого начала. Альбус успел подумать, что что-то произошло с Фоуксом. Альбус успел испугаться. Но тут губы Скорпиуса тронула лёгкая улыбка, и за его спиной проступила уже такая знакомая дверь. Видимо, Выручай-комната благосклонно зачла Скорпиусу те два с лишним десятка раз, что он прошелся вдоль пустой стены. Скорпиус обернулся и просиял, увидев дверь. Он осторожно потянул за ручку, и Альбус, взяв с пола обе школьных сумки и мантию, поспешил следом, но едва не врезался в Скорпиуса — тот замер на пороге, заглядывая внутрь, а затем смущенно пробормотал: — Что-то не так. И хотел уже было закрыть дверь, но Альбус выставил вперед руку и первым протиснулся в комнату. И тоже замер, оглядываясь. Он ожидал увидеть простое маленькое помещение с письменным столом, книжным шкафом и парой котлов. Скорпиус хотел найти нужные книги, исправить эссе и сварить одно зелье, всё. В двухэтажной библиотеке мэнора вырос лес. Шершавые корни огромных дубов и кленов змеились прямо по паркету, разламывая его на части и ныряя вниз. С ветвей деревьев и книжных шкафов повсюду свисали клубки омелы — не аккуратные букеты и пучки веточек, которые появлялись в замке на Рождество, а всклокоченные, будто птичьи гнезда, шары, приросшие к дереву. Внутри было тепло и сухо, как в приятный июньский день, но в библиотеке царил зеленый сумрак, разбавленный лишь поблескивающими белыми ягодами омелы, и этих ягод было столько, что хватило бы на армию зельеваров. — Ты себе это представлял? — Альбус повернулся к Скорпиусу, так и замершему на входе. — Н-не уверен, — очень неуверенно ответил тот. — Кажется, примерно. Давай пойдем отсюда. Я лучше попрошу Розу помочь. — Брось, — отмахнулся Альбус. Он всмотрелся в сумрак. — Там на столе котлы для зельеварения. И стопка книг на краю, может быть, именно они тебе и нужны. — А вдруг там опасно? — Ты же не представлял ничего опасного. Пошли. Тут только света мало, ты про свет забыл. — Альбус достал волшебную палочку. — Люмос! — Если честно, я теперь вообще не уверен, что именно представлял, — пробормотал Скорпиус себе под нос, тревожно вздохнув. Но делать было нечего — Альбус уже подошел к столу в центре комнаты, и Скорпиус поплелся следом. У стола рос дуб — точнее, он рос прямо из стола, широким стволом заменив одну из ножек. Раскидистый, с огромными ветками, усыпанными вместо желудей клубками омелы. Одна из веток шла низко-низко, на уровне Альбусова плеча, и Альбус, сдвинув в сторону листья, положил на неё свою волшебную палочку, чтобы не держать в руках. В зеленом сумраке огонек люмоса походил на лампу болотного фонарика, светом заманивающего путников в трясину. Скорпиус мог бы объяснить библиотеку, как место, где хранятся книги, и омелу на деревьях — омелу он всё же представил довольно ярко. Но атмосфера в комнате была загадочной, сказочно-нереальной, будто комната среагировала на какое-то потаенное желание, которое действительно можно было назвать и сильным, и искренним. — Тут защитные бальзамы! — Альбус уже успел схватить верхнюю книгу из стопки и сейчас бегло перелистывал страницы. — Мне уже один с омелой попался! Защищает участок от гномов. Скоприус подошел к Альбусу и сдвинул свою школьную сумку на край стола. То, что он вначале принял за смутные очертания котлов, оказалось рабочей станцией зельевара — маленькой, но высококлассной. Посередине стоял перегонный куб, рядом с ним — две ступки, фарфоровая и агатовая, для измельчения ингредиентов, а в деревянном ящике у стола высились колбы всех форм и размеров, реторты, каплеуловители, форштоссы… От такой красоты Скорпиус даже почувствовал легкий интерес к Зельеварению. Он тоже зажег свет на кончике палочки, но предусмотрительно положил её рядом с собой, на всякий случай. — Ещё один! — Альбус протянул ему книгу. — По-моему, вот этот точно можно записывать. — Возьмем книги с собой, а потом вернем, как думаешь? — предложил Скорпиус. Даже рабочая станция зельевара не стоила того, чтобы здесь задерживаться, рискуя попасть в неприятности. — Я не проверял, можно ли уносить отсюда вещи. — Альбус пожал плечами. — И даже представить не могу, где комната это всё берет. Может, у неё есть свое безразмерное хранилище. А может, это просто очень продвинутый уровень трансфигурации или ещё что. Будет обидно, если к утру книги превратятся в, ну я не знаю, поленья для растопки. — Нет, ещё раз возиться с комнатой я точно не хочу. Скорпиус со вздохом достал из сумки пергамент и чернильницу. — Давай я буду искать подходящие зелья, а ты пиши, — предложил Альбус. — Так быстрее. Он бесцеремонно встал на скамью, приподнялся на носочки и ухватил пучок омелы с того бока, где было меньше ягод. Затем положил пучок на стол и, оторвав лист, вложил его в книгу, как закладку, и принялся листать дальше. Когда Скорпиус наконец переписал состав и свойства первого зелья, Альбус уже сделал закладок двадцать в четырех книгах из стопки. — Этого хватит, — улыбнулся Скорпиус. — Если там так много, я, пожалуй, выпишу шесть разных. Три и три. На случай, если в первой партии этой Тренч опять что-то не понравится. — Хорошая идея. Ты не решил, что сваришь? Я могу начать. — Пока нет. Думаю выбрать что попроще. Альбус кивнул и, взяв свою палочку с ветки, направился в зеленый сумрак к другим шкафам. Скорпиус тут же отложил перо и повернулся к нему. — Не ходи далеко, пожалуйста, — попросил Скорпиус. — Мало ли что. — Например? — Да что угодно. Не хватало еще, чтобы ты пострадал от моего буйного подсознания. Но Альбус уже завернул за первый ряд шкафов. Он прошел мимо высоченной липы, ствол которой в сумраке казался почти черным, и уперся в стену, сухую и теплую, как и воздух в Выручай-комнате. Альбус хотел прокричать Скорпиусу, что всё в порядке и его, Скорпиуса, «буйного подсознания» не хватило даже на второй ряд шкафов, но тут заметил, что зеленый сумрак справа, кажется, реже и ярче, будто бы подсвечен чем-то. Альбус медленно двинулся вдоль стены, считая шаги, чтобы потом без проблем вернуться назад. На девятнадцатом шаге зеленый сумрак превратился в легкую дымку, к двадцать шестому — растаял совсем. Альбус огляделся и едва сдержал улыбку. Он был в старой спальне Скорпиуса в мэноре или, скорее, в комнате очень на неё похожей. Здесь не было ни деревьев, ни омелы. У камина напротив кровати стояла заполненная до краев металлическая дровница. В оставшемся позади сумраке Альбус различал очертания шкафов. — Эй! — громко позвал он, и Скорпиус сразу ему ответил. — Я здесь! Возвращайся! — Скоро! — уже тише ответил Альбус. Голос Скорпиуса звучал так, будто он совсем рядом, в нескольких метрах, что вполне могло быть правдой. Альбус вгляделся в размытые шапки из теней наверху — кроны деревьев над шкафами, и, кажется, увидел тот самый дуб, под которым стоял стол с книгами и станцией зельевара. Альбус снова повернулся к спальне. Из окон на южной стороне в комнату проникало достаточно света, но он был приятно-жёлтый, концентрированный и густой — как в жаркий летний день, но ближе к вечеру, после четырех дня. Спальня выглядела так, будто не должна была быть здесь. Будто Выручай-комната поймала какую-то случайную идею или мысль, посчитала её важной просьбой и реализовала как могла. Самым правильным было развернуться и уйти. Альбус не мог избавиться от чувства, что он залез куда не просят. Альбус сел на кровать. Кровать казалась по-кукольному нелепой и маленькой — если бы он лёг на неё, то ноги от середины щиколоток повисли бы в воздухе. А когда-то Альбус и Скорпиус умещались тут вдвоем со всеми Альбусовыми книжками. Книги! Альбус посмотрел на шкаф у окна и глазам своим не поверил — там было экземпляров шесть «Жизни и обманов Альбуса Дамблдора». Три «Северуса Снейпа» — «Сволочь или святой?» лукаво вопрошала обложка. И штук семь биографий Гарри Поттера. Рядом со шкафом высилась стопка «Ежедневного пророка». Верхний — Альбус перегнулся через кровать, чтобы посмотреть, — «Гарри Поттер „нездоров и опасен“», девяносто пятый год. Альбус этого выпуска вообще ни разу не видел! Он подошел к шкафу и присел на пол рядом. Многие книги повторялись. Большинство Альбус уже так или иначе читал за семь лет, и они привели его к поиску Даров смерти. На самой нижней полке, между двумя томами об истории Ордена Феникса, ютился единственный экземпляр «Квиддича сквозь века». Интересно, как бы сложилась его жизнь, если бы он узнал о Выручай-комнате хоть на пару лет раньше? Сколько секретов она могла раскрыть, сколько новых вопросов задать… Альбус свернул верхний экземпляр из стопки «Ежедневного пророка» и пихнул за пазуху, решив, что прочитает на досуге. Нужно было уходить отсюда. Потому что хотелось уйти. Это было даже хуже, чем смотреть чужие воспоминания. Но Альбус не сдержался. Перед тем как окунуться в зеленый сумрак, он снова подошел к кровати и заглянул под обе подушки. Под каждой было по пижаме. Скорпиус Малфой очень хотел, чтобы его пристукнутый, лишенный чувства самосохранения дружок Альбус Поттер читал свои книжки где-нибудь в безопасности — например, в мэноре. И если бы Выручай-комната могла снабжать едой, там бы точно обнаружился поднос с пирожными. При чем здесь ЖАБА и задания миссис Тренч, Альбус слабо представлял. То ли Скорпиус боялся расставаться со школой, потому что очень хотел вернуться в прошлое, к прежнему Альбусу — нынешний его не устраивал. То ли, наоборот, хотел взять нынешнего за шкирку и сделать так, чтобы за него не нужно было переживать и беспокоиться. Уехать — значило переживать и беспокоиться вдвойне. Уехать — значило освободиться. И, кажется, Скорпиус абсолютно не понимал, чего хочет на самом деле. А то, что понимал, вытеснил на самый край сознания, заперев маленькую копию в укромном месте, как в снежном шаре. Даже если его встряхнуть — стихия будет бушевать только за стеклом. И совсем недолго. — Ал? — донеслось до Альбуса из-за шкафов. — Уже иду! — отозвался тот. По дороге он потер веки, чтобы размазать выступившие слезы. Альбусу не было как-то особенно грустно или стыдно, просто в груди всё снова, в который уже раз, сжалось, будто в камень. Ему хотелось рассказать Скорпиусу, что перестать чего-то хотеть — это почти смерть, потому что жизнь вместо потока превращается в череду отдельных эпизодов, разваливается на куски, как неудавшийся пирог. Ему хотелось рассказать, что он сам пытался, очень долго пытался плюнуть на ту часть себя, которая его не устраивала, которая слишком многого хотела, которой было слишком больно и слишком холодно. И единственное, к чему это привело, — к еще большему бардаку. Ему хотелось объяснить, что рано или поздно этот бардак всё равно вырвется наружу, неконтролируемый и беспощадный. Древесными корнями, вгрызающимися в стройный рисунок на паркете. Зловещими и неопрятными клубами омелы, вгрызающимися в ветви. И вдвойне странно было осознавать, что всё это время у Скорпиуса под боком был отличный пример, как не надо делать, — сам Альбус. Которому понадобилось чуть не умереть и чудом выжить, чтобы понять, что, даже если дошел до края, прыгать не обязательно. Ягоды омелы матово поблескивали при свете палочки. Их было столько, что одной паре влюбленных хватило бы на десятки тысяч рождественских поцелуев. Был ли в этом какой-то намёк со стороны Скорпиусова подсознания? Альбус вздохнул. Он очень хотел бы на это надеяться. И очень боялся выяснить. Какое же счастье, что он чуть не умер в позапрошлое воскресенье. Память о том, как сознание мерцает, как прерывается поток мыслей, как его собственная кровь хлещет изо рта подарили ему достаточно горечи и отчаяния — их как раз хватит на одну маленькую смелость. — Ну и что там интересного? — спросил Скорпиус, когда Альбус вернулся. — Да ничего такого. — Альбус пожал плечами. — Шкафы, зеленый туман. Газетку вот себе прихватил почитать, пока ты занимаешься. — Он выложил на стол номер «Ежедневного пророка» передовицей вниз. — У одного из шкафов нашёл целую стопку. — Я определился с зельем, кстати. Вот. — Скорпиус протянул ему книгу, открытую на нужном развороте. — Отлично! — Альбус бегло просмотрел рецепт. — Только оно не очень похоже на «попроще». — Со станцией не должно быть уж очень сложно. Я проверил, тут самопомешивающиеся котлы с контролем температуры, регулятором давления и зачарованными часами, чтобы отмерять время для добавления следующего ингредиента. Главное, чтобы Тренч не придралась. «Зелье для защиты от недоброжелателей» — что может быть защитней-то? — Полезная штука. И первый ингредиент — кора дуба, — Альбус улыбнулся и покосился на дубовую ветвь прямо над столом. — Так, ещё сушеные жала брюховертки, яд докси, тертые иглы дикобраза… Само собой, ягоды омелы. Свежие цветы Абиссинской смоковницы — вот с этим сложно, они же вянут за минуту. И её же сок. — Я представлял стенд с ингредиентами как в отцовской лаборатории. Если комната вняла моей просьбе, он должен быть где-то рядом со входом, слева. Наверное, — предположил Скорпиус. — Пойду поищу, — только и ответил Альбус. — Но сначала выпишу список ингредиентов, чтобы сразу проверить, всё ли там есть. Скорпиус кивнул. Одно эссе с тремя зельями он сделал, осталось второе. Он специально взял для каждого зелья по отдельному пергаменту, чтобы, если что, можно было составить любую комбинацию. Скорпиус даже не злился на миссис Тренч — без этих мучений он бы точно решил, что ему всё слишком легко далось. В некотором смысле это было то необходимое препятствие, преодолевая которое только укрепляешься в принятом решении. Правда, вместо защитных свойств омелы он мог бы повторять более важную для экзамена тему. Но эта мысль была далекой и неповоротливой. Разумеется, Скорпиус ничего бы не повторял, кого он обманывает. Когда он смотрел на расписание, которое ему помогла составить Роза, то понимал, что в лучшем случае начнет готовиться за неделю. В худшем — проведет последнюю ночь на Бодрящем бальзаме и начнет икать прямо на экзамене — один из побочных эффектов, если выпить слишком много. — Там даже смоковница растет, прямо в горшке около стенда. — Альбус вернулся. Он нес сразу банок шесть с ингредиентами, прижав их руками к груди. — Не уверен, правда, насколько она Абиссинская. Но плоды есть. Иглы дикобраза цельные, нужно растереть. Яд докси — концентрат. — Как думаешь, комната это всё заранее создала или добавляет необходимое по требованию? — Понятия не имею, — Альбус покачал головой. Он составил ингредиенты у котла, взял банку с иглами дикобраза и придвинул к себе агатовую ступку. — Я не проверял. Мне почему-то кажется, что эта комната тут со времён самих Основателей. Про её существование, наверное, ни один из нынешних учителей или даже директор не в курсе. Скорпиус не ответил. Во-первых, потому что хотел быстрее закончить с письменной частью задания — он и так слишком долго копался, отвлекаясь на посторонние мысли. Во-вторых, потому что для себя решил, что похождения Альбуса его не касаются. Чтобы поддержать разговор, Скорпиусу нужно было знать, как именно Альбус нашёл комнату, как именно Альбус нашёл феникса, ну и ещё множество банальных мелочей. Например, отчего Альбус чуть не умер. И почему феникс его спас. И что вообще происходит. Без этого — что Скорпиус мог сказать? В Выручай-комнате повисла тишина. Листва деревьев едва слышно шумела, не как в настоящем лесу или на ветру, а редко, будто трепетали от движения воздуха отдельные листочки. Перо Скорпиуса поскрипывало — он почти закончил с письменной частью. Альбус оставил ступку измельчать иглы дикобраза, а сам, аккуратно отделив режущим заклятьем кусок коры дуба, подсушивал её на медленном огне, чтобы потом тоже растереть до порошкообразной массы. Пламя гудело и потрескивало, пестик шершаво скреб по ступке, ломающиеся иглы похрустывали. И все эти звуки нисколько не отнимали тишины, а, наоборот, придавали ей глубину и наполняли смыслом. Альбус ссыпал готовый порошок из игл в маленькую чашечку, очистил заклинанием ступку, оставил её тереть кору и отряхнул руки. И сказал: — Знаешь, ты когда вот так пишешь что-то в полумраке, уткнув нос в пергамент, мне очень хочется тебя обнять. Скорпиус от таких откровений поставил на самой последней строчке огромную кляксу и едва успел загнать чернила заклинанием обратно в чернильницу, пока они не высохли и не испортили его работу. Он посмотрел на Альбуса и совсем некстати понял, что зеленый сумрак был точь-в-точь такого же зеленого цвета, как и его глаза. — А мне хочется тебя стукнуть, когда ты под руку говоришь такие вещи, — попытался отшутиться Скорпиус. — Так можно или нет? — невозмутимо поинтересовался Альбус. Отшутиться не вышло. Скорпиус вздохнул. При этом Альбус не сказал ничего такого — «очень хочется обнять». Здорово. Друзья обнимаются, такое, о ужас, бывает. Особенно перед расставанием на долгое время. Где тут мифические «такие вещи»? Не у Скорпиуса ли в голове? И — нет, убеждать себя, что Альбус первый начал, а он, Скорпиус, теперь просто ждёт подвоха даже в самой невинной фразе, было бесполезно. — Я только сейчас начинаю понимать, о чем ты говорил тогда, в Норе, когда мы поссорились, — ответил Скорпиус. — Про двойное дно. Помнишь? Альбус прищурился, будто не ожидал вопроса. — Конечно, — осторожно ответил он. — Помню. А Скорпиус в свою очередь так надеялся, что тот скажет что-то ещё. И тогда у него появится ниточка — ухватиться за неё и вытащить из клубка мыслей знание, как строить следующую фразу. О чем именно сказать. Сказать — правильно, так, чтобы Альбус понял. Выражать чувства и говорить о том, что происходит внутри, у Альбуса всегда получалось гораздо лучше. Скорпиус едва произнес это «двойное дно», язык превратился в неповоротливого слизня, способного только извиваться и слепо шарить по внутренней стороне щёк в надежде выбраться. Скорпиус посмотрел на Альбуса, поджав губы и виновато улыбаясь. — Я не знаю, зачем это сказал. — И на вопрос не ответил, — кивнул Альбус с легким смешком. — Я… — Воздуха в легких не хватило даже на пару слов, и Скорпиус судорожно вдохнул. — Я закончил с эссе. — Он собрал пергаменты и постучал ими о поверхность стола, чтобы выровнять стопку. Скорпиусу хотелось сказать, что сейчас совсем не время снова начинать вот это всё. Ему нужно разобраться со злыдней Тренч, собрать чемоданы, посадить Гефеста в птичью клетку, а Мяту — в кошачью переноску и в положенное время войти в Хогвартс-экспресс вместе с остальными учениками, решившими на Пасхальные каникулы поехать домой. Только вот они через неделю вернутся в школу, а Скорпиус — нет. Может быть, потом. Через пару месяцев. Когда закончатся экзамены. Или, ещё лучше, когда закончится летний сезон. Когда Альбус продолжит учебу или найдет работу. Когда… То самое «когда», которое может вообще не наступить. Скорпиус будто снова почувствовал, как слабеют руки, а под ногами — только воздух, и несколько мучительных секунд — падать до месива из раскисшей грязи на поле стадиона по квиддичу. Потому что с Альбусом что-то случилось. И виноват в этом был совсем не Скорпиус. Виноват был сам Альбус со своими Волдемортами, Грегоровичами, сыворотками правды… И Скорпиус ничего не мог с этим поделать. Но теперь он знал одно потрясающее свойство злости — она дарила свободу. Ему больше не нужно было мучительно подбирать слова, они срывались с языка сами, без малейших усилий с его стороны. — Ты сказал, что любишь меня, — Скорпиус убрал эссе в сумку и повернулся к Альбусу. — И я понятия не имею, в какой из своих книжек ты вычитал, что врать, заставлять с ума сходить от беспокойства, назло общаться с человеком, который пишет про меня дерьмо, — с этой Торесен, закатывать сцены ревности, а потом приставать так, будто у меня и быть не может своего мнения по этому поводу… Так вот, я понятия не имею, с чего ты решил, что это — любовь, Альбус. И, может быть, для тебя это правда. Но я так не хочу. Я хочу… — Скорпиус сделал глубокий вдох. — По-нормальному. По-человечески. Чтобы ты был со мной счастлив. Вот и всё. Альбусу показалось, что он ослышался. Потом — что он понял не то и не так. Ступка справилась с корой дуба и, глухо дзынькнув, замерла. — Поэтому, пожалуйста, давай не будем сейчас всё портить, — примирительным тоном закончил Скорпиус. Наверное, если бы Альбус был героем книжного романа, в этой ситуации ему стоило бы восторженно всплеснуть руками, сказать какую-нибудь блевотную пошлость вроде: «Ты — моё счастье», — и в слезах кинуться Скорпиусу на шею. Или он должен был обольстительно улыбнуться, разорвать на груди рубашку — плевать, что был в свитере, — и томно простонать: «Так осчастливь меня прямо сейчас». И всё было бы хорошо. Навсегда — потому что на подобном торжественном моменте книжки обычно и заканчивались. Но это была неправда. Он не был со Скорпиусом счастлив, потому что не был счастлив сам по себе. И, стоит отдать должное обольстительно улыбающемуся герою из книг, — потому что дружеских объятий и не очень дружеских поцелуев Альбусу было мало до цветных мушек перед глазами. — Я разве что-то порчу? — растерянно спросил Альбус. — Разве тут есть, что портить? — Есть. Нашу с тобой дружбу, — недовольно отозвался Скорпиус. — То есть, дружба, где врут, предают и заставляют, — нормальное такое явление, которое стоит беречь? — Кому-то станет легче, если я скажу, что нет? — Мне станет легче, если я тебя пойму, — сказал Альбус. — И я спрашиваю, потому что не понимаю. Отвечать или нет и насколько искренне отвечать — конечно, дело твоё. Но тут не от кого защищаться. — Он демонстративно обвел взглядом пустую комнату. — Скорпиус, ну это же смешно. Это я тут на правах несчастного воздыхателя. Это мне должно быть стыдно за свои желания. Это ты имеешь полное право дать мне в морду. Это ты можешь рассказать всей школе, что Альбус Поттер — ну вот «из тех». А я не могу даже узнать, нравлюсь я тебе или нет. Ну скажи «нет», по-настоящему, искренне, чтобы это не звучало как «возможно». Потому что говоришь ты одно, а делаешь потом совсем другое. В комнате повисла тишина. — Я не буду требовать, — Альбус покачал головой. — Потому что, как бы я ни планировал такие разговоры, всё идет наперекосяк. Может быть, я кажусь тебе импульсивным и приставучим. Может быть, ты прав. Но со мной никто и никогда так не возился, как ты. Никто и никогда не был со мной так нежен, как ты, Скорпиус. Меня никто не касался так ласково — разве что мама в настолько далёком детстве, что я его не помню. И меня никто так не целовал, как тогда, в Норе. Знаю, это звучит смешно — меня вообще никто, кроме тебя не целовал. Но я слышал, как другие мальчишки это обсуждают после свиданий, — сбивчиво закончил Альбус, сам понимая, какую глупость сморозил. Он буквально силой заставил себя отвернуться, выбрал средний по размеру котёл и, наполнив водой, разжег под ним огонь. — Аккуратно всыпать измельченную кору дуба и сушеные жала брюховертки в холодную воду и, не перемешивая, медленно довести до кипения, — прочитал он инструкцию в книге, а когда обернулся на Скорпиуса, тот уже подошел к столу и, встав совсем близко, перегнулся через его плечо, чтобы тоже заглянуть в рецепт. Разумеется, рецепт тут был ни при чем. Альбус аккуратно ссыпал в котел ингредиенты и замер. — Только не поворачивайся, — прошептал Скорпиус не Альбусу на ухо, а куда-то в сторону, неразборчиво, будто скорее для себя. Но Альбус услышал и, нелепо мотнув головой в знак согласия, крепко-крепко зажмурился, а затем набрал воздуха в грудь, как перед прыжком в воду. Скорпиус обнял его со спины, и Альбус прильнул к нему всем телом. Развернуться хотелось до дрожи в ногах — обнять самому, обхватить руками шею, заглянуть в глаза, просто чтобы удостовериться, что это взаправду, но Альбус стоял, боясь пошевелиться. Альбус ни капли не преувеличивал, когда сказал, что никто не был с ним так нежен. Он с почти детским удивлением вслушивался в собственное тело — как оно расслабляется в руках Скорпиуса, наполняется теплом, напрягается, чтобы вдохнуть, прерывисто и жадно, расслабляется снова. Скорпиус держал его за бедра, как — девушку? При всей странности этого сравнения, оно было точным. Альбус вспомнил Рождественские каникулы. Асаби стоит на зачарованной лестнице и наряжает елку — левитирует из рук малышни улыбающихся ангелочков, которых они ей подают, и цепляет на ветки, а Скорпиус аккуратно придерживает её, на всякий случай. Альбус знал — то, что происходит сейчас, как бы хорошо ему ни было, происходит не для него, а для Скорпиуса. И, что бы Альбус ни делал, как бы ни старался ответить на каждое прикосновение, без слов, Скорпиус был сейчас совсем один со своей личной бездной, и бездна что-то нашептывала ему.