Слишком холодно

Скорпиус открыл глаза и не сразу понял, где находится. Когда понял — растерялся так, что едва не вскочил с места, но у него под боком в клубке из одеяла спал Альбус, и Скорпиус заставил себя не шевелиться. Из-за этого он проснулся окончательно и наконец сообразил, что это его старая детская авторства Выручай-комнаты. Привет от подсознания, который выглядит безобидно и, может быть, подчеркнуто искренне — для других. А для него — распиской в собственной… Нет, не слабости, а, наверное, неосознанности. Как у ребенка, который горячо уверяет родителей, что чашка упала сама, а овсянку по кухне рассыпал монстр, и сам в это верит. Или сначала не верит, а потом сам поддается собственной лжи. Стоит повторить себе в десятый, сотый раз одну и ту же неправду, и правда уже не выглядит так убедительно. Комната знала, чего он хочет на самом деле. Скорпиус знал. Ещё до того, как Альбус принялся за старое со своими «очень хочется тебя обнять». А Скорпиус принялся за новое — и сейчас чувствовал себя так странно. И настолько не хотел об этом думать, что это было даже легко. Потому что, когда Альбус спросил: «А что если бы твои родители запретили тебе общаться со мной?» — он не учел одну вещь. С Асаби старшие Малфои боялись, что на Скорпиусе закончится история чистокровного рода Малфоев, а Малфои-полукровки будут издевательски смуглыми, широконосыми и так же вульгарно выглядящими, как и рыжие Уизли. С Альбусом история рода Малфоев заканчивалась в принципе. Если Скорпиус не позаботится о наследнике, желательно официальном — но в крайней ситуации сойдет и любой, лишь бы признанный, — род Малфоев канет в Лету. По большому счету Скорпиусу было плевать на род Малфоев. Но как смириться с тем, что стал таким разочарованием для родителей и причинил им боль? И, может быть, Скорпиусу было плевать на род сейчас, в восемнадцать. Будет ли ему так же всё равно в тридцать? В сорок? Когда папы и мамы не станет? Будет ли ему всё равно, когда о характере его отношений с лучшим школьным другом пронюхает и напишет Панси Паркинсон? Например, «Месть — это блюдо, которое подают холодным»: «Гарри Поттер отомстил своему злейшему врагу Драко Малфою прямо из могилы. Сегодня стало известно, что Альбус Поттер и Скорпиус Малфой приобрели квартиру в Лондоне, где, по признанию близкого к паре источника и к огромному разочарованию четы Малфоев, планируют обзавестись книззлом — разумеется, пока не найдут альтернативного способа завести общего наследника. Жаль, что именно так заканчивается история двух волшебников из списка самых перспективных женихов (третье и второе место соответственно) по версии «Ведьмополитена», но нам, девочки, остается только досадливо шмыгнуть носом и пожелать молодой паре счастья. Особенно горячие поклонницы, да и поклонники Скорпиуса Малфоя могут на этом моменте пустить слезу. А директору Хогвартса настоятельно советуем обратить внимание на тот факт, что охранные чары на спальнях девочек, не пропускающие туда мальчиков, теперь, кажется, совсем не защищают подростков от раннего начала половой жизни». Альбус шумно вздохнул и, повернувшись на спину, потянулся, вытащив руки из-под одеяла и уперев их в спинку кровати. Затем расслабился и, сонно жмурясь, прильнул к Скорпиусу. Для этого Альбусу, правда, пришлось перебросить через себя лишнюю часть одеяла — перед тем, как лечь, Скорпиус попытался увеличить кровать и переборщил с чарами. Одна ножка кровати врезалась в камин, одеяло хлынуло на пол, будто сбежавшее из кастрюли молоко, а подушки разрослись до размеров картофельного мешка. Только пижамы как были для мальчишек первокурсников, так и остались. Скорпиус ещё приложил рубашку к себе и хмыкнул — оказывается, всего семь лет назад он был таким маленьким. На его счастье, к этому времени он перестал удивляться происходящему, потому что удивляться уже потеряло смысл, а ещё Скорпиусу до головокружения хотелось спать. Когда они добрались до спальни, было почти три часа ночи. Защитный бальзам, сваренный то ли чудом, то ли Альбусом в одиночку, остался остывать в специальном охлаждающем котле. У Скорпиуса все руки были в красно-фиолетовом соке смоковницы, сок успел высохнуть и практически не оттирался. У Альбуса треснула губа, почти посередине, чуть справа, — то ли от поцелуев, то ли просто так. И Скорпиус с трудом помнил и как разделся, и как уснул. — Скажи, что не жалеешь, — пробормотал Альбус, жарко выдохнув ему в плечо, и, когда Скорпиус помотал головой, улыбнулся так, что губа снова треснула. Альбус поморщился, осторожно приложил к ранке палец, чтобы проверить, не идет ли кровь. — Болит? — спросил Скорпиус, сползая с подушки чуть ниже, чтобы быть вровень с Альбусом. — Раздражает, — отмахнулся тот. — По-моему, твоя идея с котлом не сработала, — сказал Скорпиус. Будильника в Выручай-комнате не было, и Альбусу пришло в голову воспользоваться часами в одном из котлов. Альбус налил в котел воды и указал, что следующий ингредиент нужно добавить через три с половиной часа — в шесть тридцать. Как раз, чтобы успеть одеться, разлить бальзам по фиалам, запустить феникса обратно в Выручай-комнату и вернуться в гостиную Слизерина до того, как все встанут. Скорпиус чувствовал себя подозрительно выспавшимся для половины седьмого утра. — Подозреваю, что да, — кивнул Альбус, снова проверил ранку на губе и полез целоваться. Всё ещё сонный, растрепанный… И худой просто до неприличия. Вчера Альбус умудрился снять одежду и юркнуть под одеяло, пока Скорпиус раздевался, но сегодня Скорпиус полностью проникся беспокойством Лили. Губы у Альбуса были сухие и шершавые. Скорпиус в очередной раз подумал, что нужно подарить ему лечебный бальзам или увлажняющее масло, и замер, вслушиваясь в приятную волну тепла. Одной рукой Альбус придерживал его под шею, второй — гладил по груди, животу, рукам, водил прямо раскрытой пятерней, жадно, не прекращая целовать — волосы щекотными кисточками скользили по лицу. Скорпиус вытащил из-под одеяла руку и запустил пальцы в Альбусову непослушную шевелюру. — Мы опаздываем, — прошептал он Альбусу в губы, и тот расплылся в улыбке и довольно закивал. — Мы забыли про феникса. Альбус отстранился и лёг рядом, подложив локоть под голову. — Я могу позвать Фоукса в любой момент, у меня есть его перо. Я и забыл, что ты постоянно паникуешь по мелочам, — улыбнулся он. — Вот это, — Скорпиус повернулся к Альбусу и слегка ущипнул его за бок, оттянув кожу над ребрами, — не мелочи. И то, что я видел в кабинете Трелони — не мелочи. Улыбка Альбуса погасла. Так гаснет пламя свечи на сквозняке — сначала дрожит, потом становится почти невидимым, едва проявляется снова и наконец затухает совсем. — Я же пообещал. — Ты пообещал, что начнёшь есть, а не что прекратишь… Вот это всё. — Скорпиус сел в кровати. — Альбус, ты чуть не умер! — Внутри будто что-то оборвалось. Скорпиус наконец сказал вслух то, о чем боялся даже думать, но не думать не мог. — Ты это понимаешь? Ты понимаешь, что чуть не умер? Скорпиус сжал кулаки. Ему хотелось взять Альбуса за плечи и встряхнуть изо всех сил, чтобы голова по-кукольному мотнулась из стороны в сторону и, может быть, что-то там, в этой голове, изменилось бы, встало на место. Альбус приподнялся следом за ним и осторожно сжал его плечо, погладил напряженную спину. Затем придвинулся близко-близко, обнял другой рукой и уткнулся лбом в шею. Скорпиус вздохнул. — Ты и не представляешь, насколько мне повезло, что я жив, — донеслось сзади. — Самое большое везение в моей жизни. Я не шучу. Не то чтобы Скорпиусу полегчало от этого признания. — Поэтому я тебе сейчас всё, что угодно, пообещать могу, — пробормотал Альбус. — Хоть всю жизнь носить только розовые мантии с оборочками. Научиться ходить на руках. Написать поэму про восстание гоблинов. Я настолько не понимаю, что происходит, что меня, кажется, вот-вот вывернет наизнанку, — хрипло добавил он. Альбус не преувеличивал. Его мутило на полном серьёзе. Кажется, от волнения и страха. Сейчас, вне спасительного сумрака, происходящее казалось дурным сном. Потому что только в дурных снах Скорпиус бережно перебирает его волосы пальцами, отвечая на поцелуй, а потом — оседает у Альбуса на глазах и распадается мелкими пушинками пепла, они разлетаются во все стороны, как семена одуванчика. Или Скорпиус, отстранившись, смеётся и сплевывает на пол. И Асаби почему-то стоит рядом, смотрит на Альбуса и смеётся тоже. Скорпиус не исчезал. И не отстранялся. Скорпиус был прав. Остаться с ним сейчас значило принять решение. Раз и навсегда отказаться от Даров, и не только от Даров, наверное. От любого ненужного риска. Вот как взрослые, которые только и состоят из разговоров — об очередном скучном дне на скучной работе, о том, что приготовить на ужин и какой домик у озера забронировать на отпуск. И о том, что нужно забрать у соседа удочку, которую он попросил ему одолжить. И не забыть любимую шляпу от солнца, чтобы не как в прошлый раз. Из интересного и неизведанного мира, полного тайн и возможностей, по собственному желанию войти в мир «чтобы не». Раньше Альбус даже не воспринимал этот выбор как выбор, настолько всё было очевидно. Он не хотел задохнуться в ворохе министерских бумажек и нашивок на мантии. А муж тёти Луны Рольф Саламандер, который по мнению остальных как раз вёл приключенчески-безбашенный образ жизни, по мнению Альбуса был в самом лучшем случае волшебником с нестандартной манерой поведения, а в худшем — просто идиотом. Впрочем, тягу к разного рода зверюшкам Альбус, похоже, разделял. Только если у Рольфа Скамандера были мозгошмыги с лечурками, то у Альбуса — фениксы и василиски. И Фоукс умудрялся заглядывать Альбусу в голову как заправский мозгошмыг. Альбус сильнее прижал Скорпиуса к себе и сам прижался к нему ещё крепче. По внутреннему ощущению они проспали завтрак и как минимум часть первого урока. Трансфигурация. Альбус закрыл глаза. Вздохнул. Открыл снова. Ему казалось, что рядом сидит незнакомец — он одновременно и прежний Скорпиус, и кто-то несоизмеримо больший. Альбус только-только начал его узнавать, рисуя из маленьких деталей и мелочей совершенно новый образ. Когда обнимаешь со спины и с довольным выдохом опускаешь голову, этот другой Скорпиус поводит плечом и поглядывает искоса — отчего на шее сбоку натягивается мышца. А затем он улыбается — совсем чуть-чуть, но по легкому движению щеки всё равно видно. И если, зажмурясь, поцеловать кожу между лопаткой и позвоночником, затем выше, добраться до линии волос у уха и снова спуститься к плечу, Скорпиус даже дышать будет совсем по-другому, отчего захочется до крови прикусить щеку или губу. Вернуться в реальность, потому что воображение рисует картины похлеще той, что Альбус видел в воспоминаниях Дамблдора. Альбус с неохотой отстранился. Нужно было уходить. Ни он, ни Скорпиус сейчас не могли себе позволить пропускать уроки. У них будет весь сегодняшний вечер. И весь завтрашний — тоже. У Альбуса пересохло в горле, и он поспешил встать с кровати, а когда надевал брюки, намеренно затянул ремень туже обычного. — Дай я, — он перекинул свитер через плечо и подошел к Скорпиусу — тот застёгивал рубашку. Матовые пуговицы чуть отдавали перламутром и были ровно тон в тон к белоснежной ткани. Скорпиус недоуменно склонил голову, но всё же опустил руки, и Альбус заметил, что ладони у Скорпиуса были красно-фиолетовые, заляпанные высохшим соком смоковницы, как и манжеты на рубашке. К тому времени, когда пришло время добавить в зелье смоковницу, Альбус едва соображал от усталости и осмелел настолько, что вытащил Скорпиусу заправленную в брюки рубашку и запустил руки под неё. Они бы точно запороли зелье, если бы Скорпиус не сообразил выдавливать сок прямо в котёл руками — сок бежал по его пальцам и пропитывал манжеты, а Альбус помешивал почти готовый бальзам и почему-то смеялся. — Ты просто не представляешь, как я мечтал это однажды сделать, — признался Альбус, отвечая на недоуменный взгляд Скорпиуса. — Застегнуть на мне рубашку? — Скорпиус сделал вид, что смутился. — Нет, ну если так ставить вопрос, — Альбус справился с тремя нижними пуговицами и смешно наморщил лоб. — Тогда расстегнуть твою рубашку мне хотелось гораздо больше. Но застёгивать тоже ничего. Пойдет. Для начала. — Он расплылся в многообещающей ухмылке, лукавой и озорной. Альбус добрался до верхней пуговицы, чуть привстал на цыпочки и быстро чмокнул Скорпиуса в губы. А затем как ни в чем не бывало отвернулся надевать свитер. Скорпиус провел языком по нижней губе и вздохнул. Всё происходило слишком быстро и слишком искренне. От слов Альбуса внутри смешно щекотало и хотелось то ли отшутиться в ответ, то ли промолчать. Скорпиус поймал себя на мысли, что успел позавидовать Альбусу за сегодняшнее утро минимум трижды — его внутренней свободе, его откровенности, его умению не смущаться и не стесняться того, что доставляло удовольствие. Для Скорпиуса, как оказалось, это было непостижимой смелостью. Сама идея, что Альбус может испытывать к нему влечение, что Альбус может хотеть его, вызывала огромную неловкость, будто Скорпиус когда-то очень давно запретил себе об этом даже и думать. Каждый раз внутри что-то сжималось в комок, каждый раз приходилось звать на помощь всю свою совсем не гриффиндорскую храбрость и безбашенность только для того, чтобы остаться на месте, закрыть глаза и прислушаться к себе. Чтобы разрешить себе услышать. * * * — Роза на выходных почти всех гриффиндорок с пятого по седьмой курс обучала маскирующим чарам, убирающим синяки под глазами. Хочешь, я у неё спрошу? — Мне так больше нравится, — хохотнула Инсе. — Я вызываю жалость у окружающих. И Флитвик ко мне в таком виде испытывает гораздо больше сочувствия. Соврала, конечно. Инсе и надоумила Розу найти эти чары, потому что к пятнице сама себя не узнала в зеркале. Ее синяки под глазами больше походили не на темные круги от усталости, а на настоящие синяки — как если бы кто-нибудь поставил ей фингал под одним глазом, а затем такой же — с другой стороны. То, что сейчас видела Лили, было лишь жалкими остатками, тем, с чем чары не справились. — Ты про то, что он тебе «Выше ожидаемого» за контрольную поставил? Или про то, что домашнее задание на «Превосходно» оценил? — Увидев взгляд Инсе, Лили смущенно добавила: — Мне Роза сказала на обеде. — Откуда только Роза это знает, — беззлобно буркнула Инсе. — У неё что, свой шпион в Рейвенкло? — Я боюсь, что у неё сам Флитвик и шпион, если честно. — Лили пожала плечами. — Я понимаю, почему это может тебе не нравиться. Если хочешь, я попрошу Розу так не делать, — почти точь-в-точь повторила она недавнюю фразу. — Но она правда за тебя переживает. — За меня переживает Уизли, — Инсе картинно закатила глаза. — Сказал бы мне кто об этом с пару месяцев назад, я бы даже посмеяться толком не смогла. Наоборот, забеспокоилась бы о здоровье говорившего. Потому что просто, без причины, нельзя такой бред нести. — Ты сначала о своем здоровье научись беспокоиться, — подколола её Лили. — Кстати. Держи. — И она достала из сумки тёмно-синие вязаные митенки. Инсе уставилась на митенки. — Сейчас плюс десять и последняя неделя марта. — У тебя и в июле наверняка такие же ледяные руки, — парировала Лили. — Это зачарованная шерсть. В ней не холодно и не жарко. Если честно, я хотела довязать их на рождественских каникулах, но не успела. Лили намеренно не стала говорить, что ей помешало, но Инсе всё равно ощутила укол совести. Она снова проявила себя неблагодарной свиньей по отношению к подруге, у которой недавно погиб отец. Вот, с каждым разом Инсе всё легче и легче было верить, что она тут и ни при чем. — Спасибо. — Инсе покорно взяла митенки и едва не выронила от удивления — на ощупь шерсть была нежной и теплой, будто живой, как замерший на руках крольчонок. Пока они разговаривали, солнце сдвинулось в сторону за замок и опустилось ниже, внутренний дворик Хогвартса накрыла тень и сразу стало холоднее. Инсе натянула митенки и, взяв сложенный на коленях сине-бронзовый шарф, обмотала им шею. Гостиная Рейвенкло, хотя и вовсю залитая весенним солнцем, была слишком уютной, а кресла и диванчики — слишком удобными и расслабляющими. Инсе дважды уснула прямо на любимом месте у окна, положив голову на конспект. От недосыпа мысли текли так вяло и медленно, что за ними можно было наблюдать, как за ползущими рогатыми слизнями, — рассмотреть со всех сторон, вернуться через пару минут и понять, что ничего не изменилось, или ткнуть пальцем и посмотреть, как они съеживаются, а потом снова расправляют рога и ползут в одном им ведомом направлении. Именно после таких «пары минут» Инсе и обнаружила себя спустя полтора часа — с трудом проснувшейся и всё равно усталой, а ещё в чернилах, потому что она задремала с пером в руке, не донеся его до чернильницы. После этого Инсе решила, что у неё нет сил бороться со сном самой и что в её состоянии деревянная скамейка у фонтана во внутреннем дворике замка для выполнения домашних заданий подойдет куда лучше. Разумеется, Лили со своими конспектами последовала за ней, а ровно на следующий день рядом с неугомонной Поттер оказался термос с чаем. И — да, у Лили в сумке обязательно находилось что-нибудь перекусить. Всю последнюю неделю она пыталась скормить Инсе ещё и яблоко, потому что «бабушка Молли говорит, что яблоки есть очень полезно, особенно когда занят учебой». У Инсе не было мнения по этому поводу — она могла фыркнуть, что не любит школьные яблоки, потому что они кислые, и вообще не любит яблоки, на что Лили только кивала и назавтра приносила другое, краснющее и сахарное. Если это было слишком сладким или попросту не нравилось Инсе — Лили невозмутимо доставала другое. Так продолжалось до тех пор, пока на пятый день Лили не добилась своего — Инсе в один присест схрумкала три штуки и, облизав губы, пристыженно замерла над последним огрызком. Яблоки были настолько вкусные, что у Инсе закралась мысль прикопать семена где-нибудь у юго-восточной стены замка и вырастить чарами дерево, не ей — так хоть следующим поколениям. Это напоминало дурную игру, где один убегает, а второй — ловит. Инсе раз за разом пыталась убежать, Лили раз за разом её догоняла. И в этом не было ничего хорошего, со стороны Инсе — так особенно. Но Инсе просто не могла думать ещё и о душевном комфорте Лили. С одной стороны у неё была кипа домашних заданий, с другой — расписание для подготовки к экзаменам, с третьей — Урвик Маглобой, а с четвёртой — чары на Белой гробнице. И Люси Голдстейн, уже собравшая чемодан, чтобы поехать домой на Пасхальные каникулы. Перед Инсе маячило очередное «сейчас или никогда». Что-то внутри отчаянно шептало в ответ: «Никогда, пожалуйста. Ну пожалуйста — никогда». Но Инсе и сегодня планировала спать не больше пары часов. Ей нужно было окончательно разобраться с конструкцией «маячка» и списком ингредиентов. Она сможет пополнить запас необходимого во время похода в Хогсмид. Тогда же Инсе планировала заглянуть в местную парикмахерскую. Хорошо, что сейчас с каждым днём теплеет — значит, Инсе не замёрзнет с короткими волосами. Её совсем не радовала перспектива, но и жалеть было особо не о чем. Вот огромная рыжая копна Лили — да, такие волосы было бы кощунственно отрезать. Инсе ничем кроме обычного мышино-русого хвоста похвастаться не могла. Может, ей ещё и пойдет со стрижкой. Пока она не увидит свой новый образ в зеркале, можно успокаивать себя этим. А потом будет уже всё равно. Набор фальшивых волшебных палочек-надувалочек из «Вредилок Уизли», на рекламу которых Инсе наткнулась в старом номере «Ведьмополитена», когда Роза помогала ей с чарами, должен был прийти до конца недели.