Слишком холодно

Гефест, на минуту растеряв филинскую царственность, ущипнул Скорпиуса за ухо — тот ойкнул и попытался увернуться, втянув шею в плечи. Филин был непреклонен и снова потянулся к уху. — Я знаю, знаю! Извини! — мотнул головой Скорпиус. Гефест спрыгнул с его плеча, намеренно наступив прямо в тарелку. Совиные когти с утробным чавканьем утонули в пюре. Филин презрительно переступил с лапы на лапу, а затем отпрыгнул в сторону, размазав пюре по скатерти, и замер, не мигая, будто ничего не произошло. — Ну ты и вредина, — с восхищением заявил Скорпиус, отвязав письмо. «Я тебя по всему замку искал!» — читалось в желтых глазах Гефеста. — Видимо, у комнаты есть свои защитные чары, — прошептал Альбус. — Вот он тебя и потерял. — Это не повод носиться по замку, распугивая первокурсников уханьем. И это не повод меня клевать. Мог бы просто подождать в совятне, как послушный филин. А, нет, не мог. — Скорпиус перевернул конверт. — Это же от Флоры. Он распечатал письмо и глубоко вздохнул, прежде чем прочитать. — Ага, — кивнул Скорпиус, когда закончил. Он убрал письмо обратно в конверт и сказал: — Странное чувство. Вроде бы это я подписываю контракт с командой, а вроде бы меня только что продал один клуб и вот-вот купит другой, — рассмеялся он, но шутка вышла невесёлой. — Осталось разобраться с Тренч, да? — спросил Альбус. — А потом всего-то сработаться с другими игроками и нормально заиграть. И не дёргаться каждый раз, когда на поле «Соколы», оттого, что некрасиво поступил. — Если «Соколы» согласились, значит, условия контракта их вовсе не обидели. — Я больше об игроках. Ну и твои слова — тоже повод поволноваться. А вдруг руководство «Стрел» приняло такое решение, потому что они поняли, что я на самом деле отвратительно играю? — совершенно серьёзным тоном спросил Скорпиус, и Альбус едва сдержался, чтобы не поцеловать его при всех, прямо в Большом зале. Подумаешь — четыре факультета обедают. Каждый раз, когда по школе шел очередной слух, что кто-то с кем-то встречается, а кто-то кого-то поцеловал на тайном свидании, Альбус удивлялся. Тайна на то и тайна, чтобы о ней никто не знал. Сейчас он понимал, что у какой-нибудь внимательной слизеринки, чтобы догадаться про них, уйдет недели две, причем вторая — чтобы окончательно удостовериться, а затем разболтать подругам и убедить каждую, что это правда. Теперь, когда Альбуса ничего не останавливало, он не мог не смотреть на Скорпиуса. Не мог не любоваться им. Не улыбаться ему. И, сам того не замечая, использовал малейший повод, чтобы к нему прикоснуться. Сегодня Альбус сидел к Скорпиусу ближе, чем обычно, и придвинулся бы вплотную, если бы не понимал, что это не самый благоразумный поступок и что кто-то обязательно будет смотреть. Да что там — кто-то и сейчас смотрит, наверняка. Быть рядом с тем, кто тебе так дорог, но при этом держать дистанцию, оказалось неожиданно тяжело. Тяжелее, чем когда Альбус сам верил, что он и Скорпиус никогда не будут вместе, потому что выросли из детской дружбы, а что-то большее — невозможно. Скорпиус взял со стола салфетку и по очереди вытер Гефесту лапы, а потом ласково провел по перьям на его груди, отчего филин довольно прижмурился. — Ответ не нужен. Отдыхай, — произнес Скорпиус. — Мы уезжаем послезавтра. У этого «послезавтра», по мнению Альбуса, из хищно оскалившейся пасти торчал ряд мелких изогнутых зубов. Ещё в середине марта всё было очень плохо, а сейчас март даже не кончился, а Альбусу будто постоянно не хватало легких, чтобы втянуть в себя так много воздуха, сколько ему хотелось, — а хотелось, наверное, весь. Если всё будет хорошо, в июне они со Скорпиусом снова увидятся — на экзаменах. А если и не на экзаменах, так после окончания школы точно. Не всегда же Скорпиус будет на сборах. Подумаешь, всего два месяца подождать. А потом… Потом они смогут даже жить вместе. От этой мысли у Альбуса защипало в глазах, и он сделал вид, что крайне заинтересован содержимым своей тарелки. Огромный кусок пастушьего пирога румяной корочкой напоминал о данном Скорпиусу обещании. После обеда, как бы Альбус ни хотел расставаться со Скорпиусом, им пришлось разделиться. Скорпиус отправился искать Тренч, а Альбусу нужно было взять еду для Фоукса и вернуть его в Выручай-комнату, и сделать ещё два задания по Трансфигурации — последние в списке долгов, которые нужно закрыть до каникул. О том, чтобы сегодня пойти готовиться к экзаменам в библиотеку, и речи быть не могло, хотя расписание Розы, стоило взять его в руки, дзынькало и помигивало красным в столбцах, которые Альбус пропустил и не отметил, как пройденный материал, — в общем, всячески намекало, что пора вернуться к учебе. Сейчас, вопреки настоянию феникса, Альбус плевать хотел на учебу. У него будет два месяца одиночества, чтобы вызубрить программу, а два дня ему ничем не помогут. И библиотека его абсолютно не привлекала — в библиотеке нельзя было целоваться. Альбус думал, что Скорпиус освободится раньше него, но тот задержался почти на полтора часа и вернулся в гостиную немного взъерошенный, хотя, кажется, довольный. — Как всё прошло? — Альбус только что доделал одно задание. Ну как доделал. Списал с конспекта Розы. Второе придётся выполнить самому — у слизеринцев был другой вариант работы. — Ну она и душная. — Скорпиус плюхнулся в соседнее кресло и со вздохом ослабил узел слизеринского галстука. — Придралась к двум зельям и едва не покрылась красными пятнами от злости, когда я, вместо того чтобы упрашивать, вытащил ей описания двух новых. Готовое зелье её устроило, но пока я в точности не проговорил все этапы приготовления, она отказывалась верить, что я сварил его самостоятельно, без чьей-либо помощи. — Скорпиус ухмыльнулся, и Альбус расплылся в ответной улыбке. Кажется, он столько не улыбался за весь прошлый месяц. Ранка на губе неприятно запульсировала. — В итоге поставила «Удовлетворительно» и заявила, что, раз уж я такой спец по защитным зельям, меня не затруднит разобрать шкаф с просроченными ингредиентами. Не спрашивай, где тут логика. — Скорпиус покачал головой. — У меня под ногтями теперь такая смесь из тухлой слизи кучечервя и гнилых яиц докси… И я весь вспотел. — Он брезгливо наморщил нос и окончательно развязал галстук. Альбус даже моргнул. — А в итоге-то что? — хрипло спросил он. Из слов Скорпиуса Альбус понял, что всё в порядке, но ему хотелось услышать конкретный ответ. Нужно будет обязательно объяснить Скорпиусу, что, когда тот начинает раздеваться, пусть даже речь идет о галстуке, у Альбуса, кажется, напрочь отшибает мозги. Зато очень хорошо начинает работать фантазия. — Она будет рада видеть меня на экзамене, где мне предоставят возможность продемонстрировать свои знания и старательность во всей красе, — фыркнул Скорпиус, копируя интонации профессора Тренч. — Нет, она так и сказала. «Во-о все-ей кра-асе-е». У меня, кстати, осталось два полных фиала зелья. Забирай себе, вдруг пригодится. В сумке. Альбус кивнул. Скорпиус поднёс ладонь к лицу, понюхал её и скривился. — Я пойду помоюсь. Альбус встал за ним следом. Он не сказал: «Я с тобой», а Скорпиус сделал вид, что всё так, как и должно быть. Завидев их вместе, русалка на картине соскользнула с камня, будто только что вспомнила о срочном деле. Альбус успел заметить только мелькнувший в воду хвост, разлетевшиеся во все стороны брызги и волну, лизнувшую камень как раз в том месте, где только что сидела бессменная обитательница ванной старост. Скорпиус оставил галстук в спальне Слизерина, поэтому идея с тем, чтобы, крепко ухватившись за оба свободных конца галстука, притянуть Скорпиуса к себе и поцеловать, провалилась. Альбус поцеловал его просто так — закинув руки ему на шею. Скорпиус попытался удержать Альбуса на расстоянии, но Альбус прижался к нему вплотную и довольно ухмыльнулся — от Скорпиуса пахло едким ядом докси, плесенью и потом. Не то чтобы Скорпиус виделся в глазах Альбуса сверхчеловеком, который не мог испачкаться или вспотеть. Нет, Альбус прекрасно понимал, что перед ним такой же семикурсник, как и он сам. Это как с картиной — пока находишься на почтительном расстоянии от холста, видишь только произведение искусства, но как только подойдёшь ближе, становится видна работа художника — отчетливо проступает каждый мазок, каждая деталь распадается на совсем крохотные кусочки, за каждым из которых скрыто отдельное движение кистью. Альбус видел и чувствовал огромное количество мелочей и у него дух захватывало от того, что это значило, — это значило, что он подошёл близко, совсем-совсем. Не переставая целовать, Альбус приоткрыл глаза и, сощурившись, чтобы лицо Скорпиуса приобрело четкость, смотрел, как подрагивают его светлые ресницы, — смотрел до тех пор, пока мягкая ткань мантии не показалась ему грубой, как холщовый мешок, и тяжелой, непроницаемой, как защитная кираса рыцарских доспехов. Альбус напряженно вздохнул и отстранился. Они так и стояли, как два дурака, у закрытой двери, едва переступив порог ванной старост. — Я… — сказал Альбус и поморщился. — Мне… — он попытался ещё раз и окончательно сдался. Я очень хочу тебя коснуться, но теперь, когда у меня есть эта возможность, почему-то стесняюсь. Я боюсь сделать что-то, что тебе не понравится. Мне жарко. Мне жмут брюки. — Пойдем, — Скорпиус взял его под локоть, мягко, но уверенно, и Альбус поплелся следом. Он стоял рядом, пока Скорпиус так же, как и в прошлый раз, развешивал чистую одежду на плечиках, и пока Скорпиус перебирал пузырьки с эфирными маслами в поисках того, что бы ему понравилось. На этот раз Скорпиус не спрашивал Альбуса о его предпочтениях — наверное, понял, что от него сейчас всё равно не будет никакого толка. Скорпиус поцеловал Альбуса в висок и снова потащил за собой. Они будто поменялись местами. Альбус растерянно смотрел на него огромными влажными глазищами — вылитый застенчивый лунтеленок, только зеленоглазый. И, что странно, это только придавало Скорпиусу уверенности. Ему казалось, что он очень хорошо понимает чувства Альбуса, потому что сам испытывал то же самое. Если где-то в их отношениях и существовала точка невозврата, то это была именно она, сейчас. Не когда они ссорились. Не когда Альбус высказал ему горькое: «Что происходит, спрашиваешь? Я тебя люблю». И не когда поцеловал после. Не когда Альбуса поцеловал он сам. И не вчера. Скорпиус подошел к бассейну и открыл краны с водой и пеной, аккуратно разложил на бортике у лестницы мыло, мочалку и шампунь и повернулся к Альбусу. Тот плюхнулся на скамейку напротив зеркала, рядом с сумкой Скорпиуса, так и не сняв с плеча свою. И вид у него был такой, будто он всерьез планировал прыгнуть в бассейн прямо в одежде и только потом раздеться. — Если хочешь исполнить свою мечту и снять с меня рубашку, сейчас самое время, — пошутил Скорпиус, пытаясь разрядить обстановку, но по реакции Альбуса было непонятно, удалось это Скорпиусу или нет. Альбус встал, наконец сбросил сумку и обнял Скорпиуса снова — а скорее просто уткнулся в него, обхватив руками и вжавшись лбом в ямку над ключицей. Скорпиус в ответ прижался щекой к его макушке, тёплой, взъерошенной и по-альбусовски воробьиной. Его не слишком радовало обниматься грязным, после марафона с ингредиентами в кабинете Зельеварения, но тело было куда умнее разума, вопящего о правилах приличия и чистоплотности. Утром Альбус спросил, не жалеет ли он. По большому счёту, Скорпиус не знал. Самым честным было бы ответить: «Если бы не решился, пожалел бы точно, а так — хотя бы есть шанс, что не пожалею». Даже сейчас Скорпиусу казалось, что шанс этот, крохотный и хрупкий, может исчезнуть от любого неосторожного движения. Но Альбус был прав — от их дружбы за этот год не осталось ничего. Не осталось общих интересов, не было общих тем для разговора, но были куча недомолвок и попыток сделать вид, что всё в порядке, и огромное недовольство друг другом. И, наверное, очень глупо думать, что при таком раскладе всё по щелчку пальцев исправят обжимания по углам, точнее по ванным комнатам для старост. Ему столько предстояло узнать об Альбусе. Как можно было хоть на что-то решиться, когда Скорпиус понятия не имел, как тот провел последний месяц? Нет, разумеется, Альбус исправно появлялся на уроках и каждый вечер забирался в соседнюю кровать, но это был тающий на глазах Альбус-зомби, поведение которого все оправдывали недавней смертью его отца. Скорпиус отстранился — вода наполнила бассейн, и ему хотелось побыстрее смыть с себя пот. Что самое смешное, сок смоковницы оказался настолько въедливым, что у Скорпиуса до сих пор руки были слегка фиолетового оттенка. Альбус отвернулся, пока Скорпиус снимал одежду. Почти уткнулся носом в стену и долго-долго делал вид, что расстегивает пуговицы на мантии, а затем — что очень занят изучением собственной мочалки и рисунка на полотенце. Кажется, Скорпиуса это развеселило, но тот молчал. Даже кинул грязные вещи в сумку, не складывая. Это Скорпиус-то, адепт стрелок на брюках. Скорпиус, у которого под кроватью была личная корзина для одежды — общей он пользоваться брезговал, в том числе и общей корзиной в ванной старост. Альбус забрался в свой любимый угол бассейна, где мелко и можно спокойно сесть в воде. Скорпиус, как всегда, плавал на глубине, у трамплина. Альбус посмотрел на пустующую картину с русалкой и вспомнил, как сидел ровно на этом же месте, когда Скорпиус рассказывал о договорных матчах и о том, что поссорился с Асаби. Альбус ещё решил тогда, что картина с русалкой — самая неприметная, её можно будет использовать для практики, чтобы выяснить про портрет. Это было до истории с воспоминаниями Дамблдора. До василиска. И будто происходило с каким-то другим Альбусом, который считал себя очень умным, а нынешнему Альбусу казался непроходимым тупицей. Но при этом Альбус понимал, что, отмотай он время назад, поступил бы абсолютно так же, потому что не мог иначе. Всё сводилось к тому, захочет ли он что-то поменять сейчас. Сможет ли. Альбус перебрался поглубже, но не слишком — шапки пены доходили ему до плеч. Скорпиус тоже подплыл ближе к бортикам и сейчас, сосредоточенно наморщив нос, пытался оттереть грязь с рук маленькой мягкой щеточкой. Альбус на секунду представил их общую ванную — заваленную шампунями, различными сортами мыла, кремами, маслами, сыворотками, масками для волос, муссами для тела, а также расческами, пилочками и ещё целым арсеналом предметов и средств, которые могут понадобиться Скорпиусу для того, чтобы, по его мнению, привести себя в порядок и выглядеть ухоженно. Альбус почувствовал теплый комок в груди и неосознанно расплылся в улыбке. В воздухе пахло цветами — необычно и успокаивающе-бархатно, и этот запах смешивался с ещё одним, древесным, туманно-мускусным. Альбус сделал глубокий вдох и окунулся с головой, а затем выдохнул прямо в воду, чувствуя, как из легких с клокотанием выходят пузыри, а он сам, лишенный поддержки, медленно оседает ко дну. Он дал себе обещание, что, как только вынырнет, тут же заговорит — наконец скажет Скорпиусу то, о чем хотел, но решиться оказалось куда сложнее, чем пообещать. У Альбуса давно кончился воздух и в голове зазвенело, но он оттолкнулся ногами ото дна бассейна, только когда перед глазами замелькали цветные мушки. Альбус смахнул пену с головы и убрал прилипшие к лицу волосы, а когда открыл глаза, увидел, что Скорпиус отложил в сторону щеточку и недовольно смотрит на него. — Я уж думал тебя вылавливать, — сказал он. — Я умею плавать. И здесь неглубоко. — Альбус развел руки в стороны для пущей убедительности. — Ну что со мной случится? Засосет в слив? — Он усмехнулся своей шутке, но Скорпиус был настроен серьёзней некуда. — Откуда я знаю? Вдруг ты там сознание потерял под водой. Альбус добрел к Скорпиусу, отодвигая в сторону пену, и, слегка отжав руками волосы, взял шампунь. Скорпиус, видимо, поставил мысленную галочку, что Альбус не утонул и ему ничего не угрожает, и снова придирчиво рассматривал руки. Он почти справился с задачей, смоковница осталась только на одном месте — въелась фиолетовой полоской в линию жизни на правой руке. — Трелони бы углядела в этом дурной знак, — ляпнул Альбус и тут же прикусил язык, но было поздно. Трелони не углядит больше никаких знаков. Из-за него умер человек. Альбусу теперь всю жизнь нести в себе горькое, парализующее чувство вины и стыда. И что он сделал после? Отправил на тот свет собственноручно выращенного василиска, поиграл в вандала с портретом Дамблдора и чуть не умер сам. Альбус тогда очень хотел умереть, но не понимал этого. — То, что произошло с Трелони… — вздохнул он. — Произошло случайно, — сухо продолжил Скорпиус. — Но это был отличный повод поумнеть, которым ты не воспользовался. — Зато сейчас, кажется, поумнел. — Точно. — Скорпиус попытался вложить в это слово ту степень недоверия и сомнений, на какую только был способен, но понял, что Альбус говорил искренне. — Я действительно натворил дел, — продолжил тот. — О которых стыдно рассказывать. Если кто-то об этом узнает, у меня будет огромный букет неприятностей. Ну вот как с Трелони. Если выяснится, что ты был в курсе и не наябедничал, к тебе тоже возникнут вопросы. Поэтому сейчас я просто не хочу впутывать тебя в отвратную историю, которая к тому же закончилась. Но, по-честному, ты должен знать правду, и я обещаю, что всё расскажу, когда пройдет немного времени. Хотя бы пара месяцев с окончания школы. Ну и тогда ты сам решишь, что с этим знанием делать. — Ты серьёзно? — тихо спросил Скорпиус. Альбус кивнул. — Я понимаю, что это обещание не слишком убедительно звучит. И я вроде как прошу поверить мне на слово. Но так уж вышло. Лукавить мне никакого смысла нет, раз уж я решился. Понимаешь, я сейчас держу в голове, что, узнав правду, ты меня и видеть не захочешь. — Нет. Нет же. Я не об этом, — Скорпиус замотал головой. — Ты сказал, что эта история, чем бы она там ни была… Что она закончилась. — Да. Для меня — да, — ответил Альбус, и это оказалось так легко. Одного Альбуса — Дамблдора — любовь ослепила так, что он ввязался в поиски Даров Смерти. Другой Альбус наконец-то понял, что жизнь важнее. Скорпиус — важнее, и возможность быть с ним стоит десятка Старших палочек. Альбусу, кажется, повезло, что между тщеславным и амбициозным Гриндевальдом и Скорпиусом не было абсолютно ничего общего. Как можно было считать себя самым умным? Портрету Дамблдора хватило только того, что он услышал, пока висел в кабинете директора, чтобы прочесть Альбуса как открытую книгу, понять и… И показать то, что заставит задуматься, сжаться в ужасе от самого себя, и не потому что Альбус натворил что-то ужасное, а потому что, наоборот, многого не сделал и столько всего пустил на самотёк. Скорпиус отобрал у Альбуса флакон с шампунем, снял крышку и вылил ему на голову добрую половину. Альбус поморщился и подставил ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза, — шампунь тёк вниз, падая с волос прозрачными тягучими каплями и скользя по лицу и шее. — Эй! Ты чего? — Иди помойся в дальнем углу, пока я борюсь с желанием тебе врезать, — пробурчал Скорпиус. — Или пока я не запустил в тебя чем-нибудь тяжелым. Как жаль, что под рукой ничего такого нет. Ты… Ну вот ты… Ну ты и… Я не знаю. Он со вздохом отвернулся. Он улыбался. — Изнеженная маленькая гадина? — подсказал Альбус. — Ещё и злопамятная, раз ты это помнишь. Альбус засмеялся и тут же пожалел об этом — шампунь попал ему в рот.