Слишком холодно

— Готово. Голос Альбуса вывел Скорпиуса из размышлений. В стене появилась уже привычная дверь Выручай-комнаты, с круглой бронзовой ручкой. Скорпиус сделал шаг внутрь и едва не оступился. Ему показалось, что он падает, — ботинок почти на всю высоту ушёл в мягкий, пушистый ковёр. Рядом валялась огромная гора подушек самых разных форм и размеров — и тяжелые перьевые, и маленькие декоративные в прохладных шелковых наволочках, и пузатые валики, набитые чем-то шершавым. По углам комнаты двумя спиральными колоннами в воздухе покачивались летающие свечи, как в Большом зале. Ещё на входе Альбус зажег одну свечу заклинанием, и сейчас они, словно в изящном танце, наклонялись одна к другой, передавая огонь дальше, пока не загорелась самая последняя свеча. Скорпиус закрыл за собой дверь и снял обувь, затем носки. Босые ступни утонули в пушистом ворсе ковра. Ощущение было приятным и престранным, будто Скорпиус стоял на тёплой и пружинящей зефирине. Альбус наблюдал за ним с понимающей улыбкой. Кому как не Альбусу знать, насколько Скорпиус любит всё мягкое, уютное, удобное и приятное на ощупь. Кровати в комнате не было, вместо неё в самом центре лежал матрас — низкий, но огромный, на нем при желании уместился бы весь седьмой курс Слизерина. Рядом громоздилась еще одна куча подушек, ещё пестрей и разномастней, чем у входа. Камин находился ровно на том же месте, что и в жилище феникса, и, как показалось Скорпиусу, вообще был тот же самый. Как и металлическая дровница. Широким ассортиментом каминов и сопутствующих товаров комната, видимо, не обладала. Альбус потянулся и плюхнулся прямо на матрас. Затем вытащил ближайшую подушку, отчего те, что лежали сверху, с глухим стуком попадали вниз, и со вздохом облегчения положил на неё ногу. На каминной полке стоял огромный механический будильник. Скорпиус взял его в руки, чтобы рассмотреть поближе. Вместо циферблата на серебряном фоне по кругу шли деления: «Подъем», «Перерыв», «Отбой»… На красном поле было всего три надписи: «Что-то забыл!», «Пора вставать!» и, большими буквами, «ОЧЕНЬ ОПАЗДЫВАЕШЬ!». Скорпиус хмыкнул. — И как оно работает? — Дай сюда. — Альбус протянул руку. Стоило ему только взять будильник, как тот оглушительно затренькал. От неожиданности Альбус дернулся и чуть не выронил его. Одна из двух стрелок, более длинная, перескочила на отметку «ОЧЕНЬ ОПАЗДЫВАЕШЬ!». Будильник продолжал захлебываться звоном, что Альбус ни делал, и угомонился, только когда Скорпиус забрал его себе. Стрелка с глухим щелчком встала в нейтральное положение. Скорпиус не сразу понял, что будильник затих, — тот трещал так громко, что у него всё ещё звенело в ушах. — Ну… — Альбус пожал плечами. — В прошлый раз нам не хватало будильника. Вот я и попросил. Ты же не хочешь опоздать на поезд. Скорпиус хмыкнул и передвинул короткую стрелку на деление с надписью «Подъём». Если он догадался правильно, будильник должен был сработать, когда ему нужно будет встать. Интересно, куда, по мнению будильника, опаздывал Альбус? — Самое смешное, что меня здесь и не найдет никто. — Скорпиус аккуратно расправил мантию-невидимку и положил её на каминную полку, затем достал лечебный бальзам и, кинув банку на матрас, сел рядом с Альбусом. — Дай мне посмотреть ногу. — Увидев, что Альбус хмурится, Скорпиус добавил: — Пожалуйста. Альбус неохотно расшнуровал ботинки, но снять их не торопился. — Это спортивный бальзам. От травм, растяжений, синяков и такого прочего. Там в основе слабое рябиновое зелье. И гель из корня арники. И ещё с десяток заживляющих ингредиентов, — пояснил Скорпиус тоном Розы, повторяющей семикурснику азы трансфигурации. — Здорово. Спасибо. — Альбус сел, выхватил банку с бальзамом и попытался отвернуться. — Я намажу. — Я просто хочу узнать, что у тебя с ногой. Альбус совершенно точно собирался ответить что-то колкое и едкое, но, уже набрав воздуха, покорно вздохнул, а затем скинул ботинки и снял носки. Его голос звучал грустно, когда он заговорил: — Я знаю, что сам виноват. Надеюсь, когда-нибудь ты будешь мне доверять, как раньше. Но всё в порядке, правда. От этих слов Скорпиусу захотелось то ли согласно хмыкнуть и отвесить Альбусу затрещину, то ли укутать в одеяло и зацеловать. Впрочем, к последнему желанию явно примешивался аромат смородинового рома, который выветрился до обидного быстро. — Тогда будем считать, что я просто хочу выяснить, насколько у нас с тобой одинаковые представления о порядке. — Скорпиус аккуратно подхватил больную ногу Альбуса под голень, положил обратно на подушку и сдвинул штанину вверх. — И я бы «порядком» это не назвал. Но не катастрофа. Он улыбнулся Альбусу, весь вид которого красноречиво намекал, что он, Альбус, так и говорил с самого начала. Скорпиус снял крышку с банки, осторожно положил одну руку Альбусу на свод стопы, а второй, окунув пальцы в бальзам, мягко провел по лодыжке, как раз там, где с внешней стороны должна быть косточка. Сейчас её почти полностью скрывал отек, а от кожи шли волны тепла, почти жара. Альбус вздохнул, будто отпуская напряжение, которое долго держал в себе, — значит, ему всё же было больно, пока не подействовало зелье. — Я мог бы сделать это сам. Я не беспомощный, — пробурчал он. — Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что мне нравится о тебе заботиться, — поддразнил Скорпиус. Альбус не ответил, но, когда Скорпиус отвернулся и наклонился, чтобы взять ещё бальзама, произнес одними губами, чтобы Скорпиус не услышал: «Я люблю тебя». Не как признание, а как состояние, факт. Как дерево может быть ольхой или, например, кедром. Как вода может быть снегом или паром. Как после долгого отсутствия наконец возвращаются домой. Альбус не сразу понял, что задумал Скорпиус, а когда понял, было уже поздно сопротивляться, а ещё — так стыдно и вместе с тем хорошо, что Альбус закусил губу от удовольствия и прикрыл глаза. Скорпиус мягко, но с ощутимым нажимом массировал ему ступню — быстрыми движениями растирал кожу от кончиков пальцев до подъема ноги, аккуратно разминал свод стопы. Каждый раз, когда Скорпиус надавливал на место под подушечками пальцев или во впадинку над пяткой, от расслабляющихся мышц вверх до самого колена скользила такая сладкая судорога, что Альбус морщился и вздыхал, но на самом деле от прикосновений Скорпиуса всё внутри плавилось и плыло. Альбус наблюдал за Скорпиусом из-под ресниц — за движениями его рук, за выражением его лица — спокойным, сосредоточенным. Скорпиус иногда тоже поглядывал на Альбуса, будто вслушивался в него, проверял. И, хотя такие вещи глупо сравнивать, это было куда интимней их вчерашней близости. Вчера Альбус мог только чувствовать, выворачиваясь наизнанку. Сегодня — он не мог заставить себя отвернуться, но и поверить в то, что всё происходит на самом деле, не мог тоже. Свечи, едва покачиваясь, заливали комнату мягким желтым сиянием, по цвету похожим на лёгкие пуховые перья на груди у Фоукса. Скорпиус так не по-Скорпиусовски выглядел в футболке с коротким рукавом, совсем как мальчишка, и будто дразнил, щекотно поглаживая, пропуская свои пальцы сквозь пальцы на ноге Альбуса, приятно сжимая, потягивая, и будто бы обещая, что теперь всё будет хорошо. Что можно больше ничего не бояться. Альбус почувствовал себя таким дураком. Это счастье столько лет было в паре метров от него — буквально. На соседней кровати. Скорпиус взялся за другую ногу — Альбус подгреб под себя ещё подушек, вытянулся на матрасе и разве что не мурлыкал от удовольствия. Скорпиус совсем некстати вспомнил об Асаби. О том, что она так и не ответила на его письмо. О том, как здорово она смеётся, — щурится и, широко улыбаясь, хохочет, закинув голову, абсолютно не беспокоясь, что о ней подумают. В этом они с Альбусом были похожи — слишком живые по сравнению с окружающими. И если бы не Асаби, Скорпиус так и не понял бы, наверное, что к Альбусу его тянет совсем не по-дружески, потому что с самого начала запретил себе об этом думать. Ещё на первом курсе. И вспомнил, только когда Выручай-комната издевательски подсунула ему старую спальню в мэноре, где они с Альбусом провели большую часть рождественских каникул. Наверное, всё началось ещё с Джеймса Поттера. Он презирал Скорпиуса так, будто тот лично сделал ему что-то плохое. Будто именно Скорпиус накануне распределения огрел Шляпу «Конфундусом», чтобы та отправила Альбуса в Слизерин. Будто это из-за Скорпиуса Альбус нормально прижился в Слизерине и не возненавидел собственный факультет, а должен был. Будто именно из-за Скорпиуса Альбус окончательно перестал дружить с братом, а не потому что Джеймс — самодовольный выскочка. Джеймс терроризировал их первые полгода, а затем на полгода успокоился только для того, чтобы продолжить начатое, когда Скорпиус на втором курсе обошел Альбуса на отборочных испытаниях в команду по квиддичу. Вот тогда Джеймс воспринял это как личное оскорбление и просто его возненавидел, а Скорпиус ничего не мог поделать — он и сам себя презирал. И, кажется, поверил, что поступил по отношению к Альбусу очень некрасиво. В конце концов, не в первый раз он поступал некрасиво по отношению к Альбусу. Это возвращало Скорпиуса к одному из самых тягостных случаев, за который ему было стыдно каждый раз, когда он о нём вспоминал. Неудивительно, что Скорпиус предпочел выкинуть этот эпизод из памяти, как только представилась такая возможность. Потому что Альбус не должен был узнать — никогда. — Ты о чём так задумался? — Альбус приподнялся на локтях и любопытно заглядывал ему в лицо, и Скорпиус почувствовал, как жар приливает ко лбу и щекам. Зрелище, наверное, было отменное — погрузившись в мысли, Скорпиус склонил голову на бок и безотчетно поглаживал Альбусу лодыжку. — О тебе, — ответил он чистейшую правду. Альбус такого явно не ожидал и, немного смутившись, сел, подобрав ноги под себя. — Боюсь спросить, — протянул он. — Вот и не спрашивай, — улыбнулся Скорпиус, окончательно вернувшись в настоящее. Он пожалел, что не взял с собой ещё смородинового рома. Ему не хотелось пить и не нравился вкус алкоголя. Но вот бы снова погрузиться в приятное, расслабленное тепло, чтобы согреться до кончиков пальцев, до обжигающей пульсации под солнечным сплетением. Скорпиус достал из заднего кармана носовой платок и, намочив его заклинанием, стер остатки бальзама с рук. — Не буду, если не хочешь. Но ты совершенно точно думал о чем-то грустном. — Альбус потянулся к Скорпиусу и обнял за шею. — У тебя, начиная с завтра, будет целых два месяца, чтобы предаваться печали. Не сегодня, ладно? Этот дрянной будильник совершенно прав — у нас осталось так мало времени. А рассказывать было и нечего. Просто жизнь Скорпиуса навсегда изменилась с того самого момента, как Альбус впервые забрался к нему под одеяло и уснул — живой, тёплый, дышащий. Можно было наблюдать за тем, как во сне подрагивают его ресницы и чуть шевелятся губы. Можно было наклониться и понюхать вихрастую чёрную макушку, зная, что Альбуc доверяет ему настолько, что даже не проснётся. Можно было смотреть, ни о чем особенном не думая. Или думать, что всё так и должно быть. Что не происходит ничего неправильного. А потом вынырнуть из сна, в самый последний момент, только для того, чтобы, выгнувшись и зажмурив глаза, замереть и не дышать, пока не кончится тягучая пульсация внизу живота. Чтобы потом, прокравшись в ванную комнату, застирать нижнее белье до того, как домовики заберут корзину для стирки. И весь день бояться, что Альбус мог услышать что-то, а потом каждый вечер бояться, что это снова произойдет. — Ну вот, опять, — фыркнул Альбус ему в ухо, снова возвращая в реальность. Скорпиус вздохнул. — Прости, пожалуйста. — Да при чем здесь это, — отмахнулся Альбус. — Просто, если тебе что-то не нравится, мы всегда можем уйти. Можем вернуться в спальню. Можем… Подговорить Пивза стащить из конфискованных запасов Филча охапку фантастических фейерверков и запустить над озером. Сами прокрадёмся на Астрономическую башню и будем смотреть. А потом дядя Невилл, путаясь в полах халата, выбежит на улицу в ночном колпаке и будет гоняться за Пивзом, потому что за все годы преподавания ещё ни разу не смог его приструнить. Скорпиус представил себе эту картину и улыбнулся. — Короче, тебе вовсе не обязательно ублажать меня массажами. — Немного подумав, Альбус добавил: — Это не значит, что я тут едва не растёкся довольной лужей эктоплазмы, если что. Раз уж мы заговорили про Пивза. Руки Альбуса лежали на плечах приятной тяжестью, окутывали теплом. Скорпиус уставился немного в сторону и вниз, на герб Слизерина на Альбусовой мантии, и не поднимал глаз, потому что не хотел встречаться взглядом с самим Альбусом. Скорпиус буквально кожей чувствовал, что Альбус смотрит на него так, как умел смотреть только Альбус — своими большими зелёными глазищами, прожигающими насквозь, будто он тонкий листок пергамента, а не человек. Ему нравилось, когда в этих глазах поблескивали искорки смеха. Или когда Альбус жадно скользил взглядом по строчкам в книге, внимательно и сосредоточенно. Когда Альбус, задумавшись, глядел перед собой, отрешенно и мечтательно, в пустоту, будто видел там отражение собственных мыслей. Сейчас Альбус смотрел на него, будто больше ничего вокруг не существовало. Не с суровой решимостью, как обычно, а чутко, словно боялся пропустить малейшее движение, дурманяще, бархатно… Скорпиусу хотелось обернуться, заглянуть себе за плечо. Может быть, тогда он увидит наконец, на кого или на что Альбус так смотрит. Например, на манускрипт с неизвестными чарами. На тайные архивы Ордена Феникса. На полку с пророчествами в Отделе Тайн. На что-то желанное до комка в горле. Альбус придвинулся чуть ближе и склонил голову. Альбус смотрел на него. И в этом не было ничего неприятного или пугающего, потому что Скорпиус понял, что, кажется, поверил Альбусу. Он с удивлением вслушивался в себя и не находил ничего, что говорило бы об обратном. Он ему поверил. Альбус поцеловал его в щёку, и Скорпиус потянулся к нему в ответ, позволяя обнять ещё крепче, притянуть к себе. Этот странный, почти робкий поцелуй заставил Скорпиуса увидеть происходящее со стороны. Вот Альбус — придвигается совсем-совсем близко, одну ногу подобрав под себя, а вторую перекинув через него, и тянется к нему снова. Руки Альбуса движутся хаотично, но прикосновения ласковые и по-паучьи цепкие, он будто укутывает Скорпиуса в защитный кокон, обвивая паутиной из тысяч прочных нитей. Всего неделю назад такое проявление чувств показалось бы Скорпиусу неуместным, излишним. Сейчас ему казалось, что этого слишком мало. * * * Поверхность озера в косых лучах поднимающегося солнца блестела, будто начищенное золотое блюдо. Альбус щурился и отворачивался, делая вид, что глаза у него слезятся именно от этого. Впрочем, никто его не спрашивал. Из кошачьей переноски время от времени выглядывал нежно-розовый нос в обрамлении длинных встопорщенных усов. Нос то любопытно замирал, то тревожно принюхивался к новым запахам, и тогда Скорпиус успокаивающе чесал Мяту за ухом. Альбусу так хотелось взять Скорпиуса за руку, но, разумеется, он не мог. Вдоль берега озера вместе с ними шли ещё несколько десятков учеников, уезжающих на каникулы домой. Хогвартс-экспресс отбывал от станции в одиннадцать утра. Всего лишь в этот понедельник Альбус считал дни до расставания со Скорпиусом. Вчера — считал часы. Совсем скоро счёт пойдет на минуты. Ничего страшного не происходит, попытался успокоить он себя. Не вышло. Плюнув на всё, Альбус ласково боднул Скорпиуса в плечо и потёрся носом о воротник его мантии. Скорпиус глянул на Альбуса с улыбкой. На солнце глаза Скорпиуса казались совсем светлыми, туманно-серыми, даже немного прозрачными. Каждый шаг приближал Альбуса к железнодорожной станции, и он уже сейчас с трудом представлял, как пойдёт обратно. Многие из тех, кто не собирался в Хогсмид прямо с утра, вышли проводить Скорпиуса в главный холл. Там были практически все слизеринцы, оставшиеся в школе на каникулы. Игроки команды по квиддичу выглядели невыспавшимися и немного помятыми, но довольными. Пришел даже кто-то из гриффиндорцев — Хьюго и компания, Лили, Роза. Инсе не было, и Альбус вспомнил об увиденном вчера. Нехорошее чувство опять шевельнулось в груди, будто ему на рубашку опрокинули кубок ледяной воды. «ОЧЕНЬ ОПАЗДЫВАЕШЬ!» Впереди замаячила лодочная пристань, откуда первокурсники по традиции переправлялись через озеро в замок, а за ней проявились серые очертания маленькой железнодорожной станции. По мнению Альбуса, станция приближалась к ним слишком быстро, но вместо того, чтобы идти помедленнее, ему хотелось ускорить шаг. Чтобы это всё быстрее закончилось. Помахать вслед уходящему паровозу, притворно или не очень смахнуть слезу, как-то дождаться завтра, а потом каждую свободную минутку торопить время, искренне веря, что это имеет значение и без таких напоминаний два месяца будут тянуться гораздо дольше. Альбус уставился на дорогу перед собой. Мелкие камешки — галечно-серые, бежево-красные, опалово-белые — похрустывали под ногами. Неприятный, царапающий звук, от которого очень сложно отвлечься, раз уж обратил на него внимание. Как-то дождаться завтра… Как-то дождаться — и не забыть за эти два месяца, что он чувствует сейчас. А потом просто быть вместе. Никогда не ссориться. И если вдруг Альбусу хоть однажды захочется Скорпиуса в чем-то упрекнуть или он сам почувствует себя одиноким и потерянным, вспомнить это «сейчас». Вспомнить вчера. Скорпиус толкнул на себя тяжелую деревянную дверь и вошел в маленькое здание станции. Окошко для продажи билетов было открыто, но кассир куда-то отлучился. Потрепанного вида метла, смешно подпрыгивая, подметала пол в центре зала. На скамье в углу дремала пожилая пара волшебников, а на платформе, хотя поезд ещё не подали, уже толпились ученики. Скорпиус выглянул на платформу, махнул поздоровавшимся с ним слизеринцам и юркнул обратно, к Альбусу. Он поставил переноску с Мятой на свободную скамью, но сам остался стоять. Всё происходило слишком быстро. И квиддич. И Альбус. И каждая мелочь, которой обычно не придаешь значения, сейчас, схлопнувшись с тысячей таких же, превратилась в огромный ком, который нёсся на него с огромной скоростью. Единственное, что Скорпиус ещё мог успеть, — зажмуриться. То, что он всё это время мочалил в руках ремень от переноски, Скорпиус понял, только когда Альбус положил ладонь ему на руку. — Волнуешься? — Безумно, — Скорпиус покачал головой и слишком резко убрал руку, снова закинув переноску на плечо. Мята повела ухом и мяукнула. Ещё бы — её хозяин не мог спокойно подождать поезда. — Я… — Скорпиус вздохнул и нахмурился. Этому разговору было не время и не место, но он не хотел, чтобы эта сцена повисла вот так, без объяснения. — Я помню, что ты мне сказал, — Альбус кивнул в сторону вернувшейся кассирши: — Вон там Панси Паркинсон под оборотным зельем. И вот тот старичок — тоже Панси. А метла — её неизменное Прытко Пишущее. И завтра про то, что ты спишь с сыном ныне покойного Гарри Поттера, будет во всех газетах. Потому что дружба дружбой, а такую сенсацию Панси Паркинсон не упустит даже ради твоей Флоры. Скорпиус улыбнулся, хотя улыбаться тут было нечему. Альбус улыбнулся ему в ответ, а про себя подумал, что самым обидным, наверное, будет то, насколько история с сенсацией далека от истины. Кажется, вместо того, чтобы требовать местоположение Даров, Альбусу стоило попросить у портрета еще парочку воспоминаний как вот то, с Гриндевальдом. А еще лучше — про то, как Дамблдор лишился девственности. Может быть, тогда Альбус был бы больше уверен в том, что делает… И зашторная Панси Паркинсон смогла бы вволю развлечь читателей. Вдалеке раздался гудок паровоза, затем повторился снова — уже гораздо ближе. Впрочем, трагичности моменту это не прибавило, было очень сложно поверить, что сегодняшнее утро — настоящее и происходит прямо сейчас, на самом деле. Вдоль платформы мимо них проплыл ярко-алый бок Хогвартс-экспресса, и люди на вокзале разом засуетились. Зато в самом поезде свободных мест было хоть отбавляй. В третьем вагоне, куда Альбус зашел следом за Скорпиусом, было занято только одно купе. Скорпиус пропустил Альбуса вперед и закрыл за ними дверь, поймав себя на мысли, что, сам того не заметив, превратился в профессионального закрывателя дверей. Внутри стало темнее — это Альбус задернул оконную шторку. Скорпиус едва успел поставить сумку с Мятой на сиденье, а Альбус уже был рядом, обхватил его за плечи и отстранился, с рассеянной улыбкой уставившись на его губы. — Ты… Альбус замолк и смущенно кашлянул. Он сам не ожидал, что его голос прозвучит с глухим дребезжанием, сипло. Всё несказанное подступило к горлу комком, и говорить пришлось сквозь этот комок, доставая фразы по одной, с трудом выбирая те, которые он мог сказать. Ты представить не можешь, какой ты красивый. Ты так много для меня значишь. — Ты обязательно со всем справишься. Вот увидишь. И не надо за меня беспокоиться. С этими экзаменами я и не замечу, как пролетит время, — почти воинственно сказал Альбус, оставив жалостливое «Я буду ждать» где-то под ребрами. — Ты когда вот так храбришься, на воробья похож, — ответил Скорпиус и как-то очень по-свойски потрепал Альбуса за макушку, а затем запустил руку в нагрудный карман мантии и достал оттуда маленькую деревянную коробку. Альбусу пришлось отодвинуться. — Я сначала хотел попросить Лили, чтобы она передала тебе подарок прямо в день рожденья. Но до него ещё неделя. И мне будет спокойней, если я подарю тебе его сейчас. Да, это Протеевы чары, — пояснил Скорпиус, глядя, как Альбус вытаскивает из коробки чистую серебряную монету на длинной цепочке. — Да, я ничего лучше не придумал. Но если что-то случится… Альбус, ты слушаешь? Если что-то случится… Не важно, что. У меня есть парная к этой монетка. Стоит тебе нацарапать что-то на своей — я увижу. — Что-нибудь неприличное? — ухмыльнулся Альбус, взвесив монету на ладони. — И неприличное тоже, — Скорпиус вздохнул. — Я даже не смогу тебе ничего ответить, потому что чары односторонние. И я очень надеюсь, что не увижу там ничего страшнее твоих эротических художеств. Но если что-то слу… — Да понял я, понял! — фыркнул Альбус, но тут же пожалел об этом — Скорпиус недовольно сдвинул брови. — Ты всегда можешь меня позвать, — договорил Скорпиус. — В любой момент. — Я знаю. Спасибо. — Альбус открыл замок, и цепочка, несколько раз обвившись вокруг запястья, застегнулась сама. — Замок с чарами — случайно не расстегнётся, а цепочка растягивается или укорачивается до нужной длины. Так что ты можешь просто прикрепить монетку к мантии или школьной сумке. — Я её даже в душе снимать не буду, — ответил Альбус, снова потянувшись к Скорпиусу, прильнув головой к его шее. Вместо ответа тот прижался щекой к его макушке. У них в запасе оставалось не больше десяти минут. — Помнишь, на первом курсе было так холодно, что все ступеньки и стены в подземельях покрылись льдом? Ты постоянно держал меня за ремень сумки, когда мы спускались в гостиную… — Альбус улыбнулся. — Ну так ты однажды чуть носом эти ступеньки и не пересчитал все сверху донизу. Хорошо, что сообразил после этого, что нужно под ноги смотреть, и больше не оступался. Альбус поднял голову и с непередаваемым выражением лица посмотрел Скорпиусу прямо в глаза. — Я с тех пор столько раз оступался… Скорпиус вздохнул. Если бы он должен был поставить на один из двух вариантов — что всё будет спокойно и хорошо до самых экзаменов или что Альбус таки вляпается в новую авантюру, — он бы выбрал второй. Даже если бы на кону стояло всё, что у него есть. Даже когда он часами готов был вот так смотреть Альбусу в глаза —дикие, честные. — Но у меня уже тогда не было никого ближе тебя, — продолжил Альбус. — Представляю, как это приторно звучит. Лучше будет, наверное, если я сейчас заткнусь, пока не ляпну чего-нибудь, отчего ты почувствуешь себя неловко. Или решишь, что обязан мне чем-то ответить. Спасибо за подарок. Увидимся на экзаменах, — сказал Альбус, открыл глухо щелкнувшую дверь купе и, спрятав ладони в карманы мантии, вышел на платформу. Он еще раз улыбнулся Скорпиусу, отыскав его лицо в вагоне, и помахал, дразня, рукой, на которой болталась блестящая серебряная монетка. Мимо Альбуса прошмыгнул волшебник в клетчатой мантии, Альбус сквозь стекло увидел, как тот сел в соседнее со Скорпиусом купе, вытер пот со лба и выдохнул — видимо, опаздывал и сейчас радовался, что успел на поезд… А Альбус столького не успел. Прозвучал громкий свисток, и по платформе от ярко-алого паровоза потянулись клубы пара — его было много и он почему-то стелился по низу, как туман, — поезд тронулся. Альбус развернулся и вышел из здания вокзала, больше ему в Хогсмиде делать было нечего. Он шел против потока. Все — из школы, в радостном предвкушении, а он возвращался обратно, то вслушиваясь в звон тишины в голове, то начиная мысленно разговаривать со Скорпиусом, а потом, спохватившись, рассеянно улыбаясь. Он зачем-то так много улыбался сегодня. Всё было лучше, чем он ожидал, и хуже, чем он надеялся, одновременно.