Слишком холодно

— Ты так и не посмотрела, что там, — Лили догнала её на пути к теплицам. В интонациях не было и намёка на вопрос, только беспокойство и озадаченность. Инсе запахнула пальто и попыталась повыше натянуть варежки. «Я опаздываю на Травологию» застряло в горле, и, бросив на Лили быстрый взгляд, она коротко кивнула. — Почему? — не унималась Поттер. — Ну, теперь у меня будет много времени. Куда торопиться? — Инсе горько усмехнулась и поджала губы, на глаза навернулись слёзы. — Неужели так больно? — удивилась Лили, ускоряя шаг и забегая вперёд, пытаясь заглянуть Инсе в лицо. — Нет, не пойми неправильно… Если Панси тебе настолько дорога, то… зачем тогда нужно было обязательно уходить? — жалобно закончила она, сжавшись под свирепым взглядом. — Ничего ты не понимаешь… — А ты попробуй объяснить хоть раз, — вскинулась Лили. — Да, она — твоя любовница. Что с того? Опешив, Инсе резко остановилась. — Ты знаешь? — Нетрудно догадаться, — кисло улыбнулась Лили. — И не смотри на меня так, словно мечтаешь стереть в порошок. Кто она тебе, чтобы это так много значило? — она и сама не заметила, как плохое настроение превратилось в поистине отвратительное. — Об этом сложно рассказать. Можно только почувствовать на своей шкуре. Я не ухожу от ответа, правда, — Инсе потёрла виски и поморщилась, словно от головной боли. — Да и, раз ты так прекрасно осведомлена о моей личной жизни, почему бы тебе самой не попытаться придумать ответы на свои вопросы?.. — Ну… не знаю… потому что это, — Лили понизила голос, — отвратительно. Сама понимаешь, о чём я… Это. Панси… Бррр, — она жалобно посмотрела на Инсе. — Не представляю, как… — Пальцами, — невинно захлопала глазами та. — Губами. Языко… — Хватит! — выдохнула Лили, поморщившись и отчаянно покраснев. — Хватит, — выдавила она. — Я знаю… теорию. Инсе за это время успела взять себя в руки и лишь усмехнулась. «И что с того, что Лили всё поняла?» — подумала она, искренне недоумевая, почему так неприятно от этой мысли, почему кажется, что с неё вдруг сдёрнули всю одежду, и она стоит абсолютно голой посреди толпы, которая жадно рассматривает её и может узнать всё, что захочет, — все секреты, все тайны. — Нет, умом я понимаю, что, наверное, есть причины, — осторожно продолжила Лили. — О, ещё какие. — Не ёрничай. — Не думаю, что ты когда-нибудь поймёшь, что значила для меня Панси. — Но ты её не любила, — настаивала Лили. — Шутишь? Нет, конечно, — пожала плечами Инсе, ожидая новой порции вопросов. — Тогда что держало тебя рядом?.. — Удобство. Комфорт. А любовь — это дискомфорт. Сердцу тесно в грудной клетке, в желудке бабочки, в мозгах серотонин. Ты же знаешь теорию. У меня в жизни полно было отвратительных вещей, чтобы никогда больше не захотеть очередной боли. Даже если её заглушает мучительная сладость, как в случае любви. — Расскажи, — тихо попросила Лили. — Пожалуйста. — Пойдём к озеру? — предложила Инсе, понимая, что на Травологии уже не появится. — Что может хотеть такая, как я? — продолжила она, когда Лили кивнула и они свернули с тропинки, ведущей к теплицам. — Ты понятия не имеешь, как я жила до Хогвартса, и лучше бы тебе никогда не знать об этом. — Я знаю, — Лили испуганно поджала губы, словно боясь, что Инсе сейчас уйдёт. — Только не сердись. — Откуда?.. — Дядя Невилл… я хочу сказать, профессор Лонгботтом… понимаешь, он — друг семьи, поэтому… Просто я слышала, как он рассказывал о тебе Гермионе Уизли, моей тёте. Она тоже магла, а он говорил ей о том, как каждый раз удивляется, что среди маглов так много талантливых учеников. А потом, правда, добавил, что с самого начала почти никто из учителей не был уверен, что ты справишься, что из-за несчастного случая… ты… ты… — она вздохнула и замолчала. — О, да. Несчастный случай. Мой отец снял шлюху, которая залетела и вдруг решила оставить ребёнка себе, вот — самый главный несчастный случай в моей жизни. Лили насупилась, жалея, что начала всё это, однако Инсе впервые говорила с ней о своём прошлом не просто как о сухих фактах, а эмоционально, с горечью и даже обидой, и… Лили не могла не чувствовать, что в глубине души радуется тому, что ей наконец-то удалось зацепить, задеть, нащупать нужное место — надёжно скрытое, но уязвимое и живое. — Свобода… это когда ты сам за себя отвечаешь или… когда за тебя отвечает кто-то другой? — неожиданно спросила Инсе, мягко ступая по опавшим листьям. Лили удивлённо пожала плечами. — По-моему, ответ очевиден. — Вот и мне так казалось. А потом стало ясно, что свобода от ответственности куда слаще любой независимости. Вот такая странная вещь эта свобода. Обоюдоострая. Колется — за какой край ты бы ни хватался. На самом деле никто не хочет отвечать за что-то, но все хотят быть независимыми, не понимая, что для этого нужно соответствовать, расплачиваться… А какая же это свобода, если за неё платишь?.. И получается, что ты кругом один. Думаешь, я сильная? Да ничего подобного. А ты просто не представляешь, каково это… Я же вижу, как тебя тянет в самостоятельную, взрослую жизнь — постоянно ноешь, что надоело учиться, что не выдержишь ещё два года, что тебе хочется самостоятельности… — И… что? — тихо спросила Лили. — А ничего, — расхохоталась Инсе. — Тошно, вот что. Знаешь, когда я попала в Хогвартс, мне казалось, что вот оно — волшебство. То, что решит мои проблемы. Тебе, наверное, никогда не понять, каково человеку, выросшему среди маглов, вдруг осознать, что он может левитировать предметы, уменьшать их, увеличивать… что эта магия — на самом деле существует… Какое-то время наслаждаться собственным превосходством, а потом увидеть, что человек от этого не стал лучше и сильнее. Остался человеком. Наверное, я слишком много ждала от волшебного мира… А он насквозь такой же. Такой, какого я в детстве нахлебалась по самое горлышко. Откуда так хотелось убежать. Спрятаться. А некуда. И не к кому. Так что… Панси меня спасла. От отчаяния. Дала мне возможность высовывать нос из гнезда, и возвращаться. Как тебе объяснить это, когда у тебя всю жизнь была семья, бабушка готовила обеды, мама читала сказки перед сном и расчёсывала волосы, папа брал на руки и качал, рассказывая, какая ты у него красавица, а старший брат наверняка дёргал за косички, потому что ты девчонка. Голос Инсе сорвался, и она замолчала, присев на корточки рядом с мутно-синей водой. — Как тебе объяснить, что человек, дающий тебе то, чего тебе так не хватало, становится всем? Его не обязательно любить, но его можно хотеть. Можно говорить «моё» и брать, брать, брать. В огромных количествах, всё, что предложат. От ласки, нежности и страсти до тех же материальных удобств, знаю, это покажется тебе циничным. Но Панси дала мне то, в чём я нуждалась… Лили обессилено прислонилась к дереву. Наверное, несчастную любовь было бы намного проще принять. Что угодно, только не так открыто… не так честно, не так больно. — Я тоже могу, — грустно улыбнулась она и почти беззвучно добавила: — Хотя бы попытаться. Инсе всё равно услышала. Вздохнула, окунув ладонь в ледяную воду и достав со дна покрытый тиной камушек. — Не неси чушь, — она с силой швырнула его обратно в озеро. * * * «Неужели придётся и сегодня пить Умиротворяющий бальзам?» — с тоской подумал Скорпиус, отложил ножик в сторону и тыльной стороной ладони стёр с лица сок смоковницы, разукрасивший всё в пределах парты весёлыми красно-розовыми пятнами. — Экскуро, — буркнул он, направив палочку на самую большую лужицу, которая уже успела стечь от разделочной доски к краю стола и намеревалась пролиться на колени. Руки дрожали. Со вздохом Малфой заглянул в котёл, прикидывая, успеет ли выжать сок из ещё пары смоковниц прежде, чем перекипит эликсир чего-то там — он даже названия не запомнил. Потому что, если Скорпиус испортит вот уже пятое за неделю зелье, его ждёт очередная отработка. Сегодня перспектива вручную намывать котлы и пробирки почему-то не казалась такой отвратительной. Наоборот, слабый внутренний голосок подсказывал, что тогда не придётся снова целый вечер сидеть в гостиной, мучительно изображая дружбу с Альбусом, делать вид, что ничего не произошло, и у него будет хоть какое-то — жалкое, но всё же оправдание, почему он и сегодня не написал ответ Асаби. Да и что можно ответить на её обеспокоенно-заботливые «Как дела?», если единственное, что он сейчас пытается сделать, это отговорить лучшего друга от одной затеи, за которую ему светит минимум исключение, а максимум совершенно бесплатные трёхразовое питание и уютная комната в Азкабане. Об этом Скорпиус не преминул в тысячный раз сообщить Альбусу, когда тот с ингредиентами для второй части работы уселся рядом — в карманах что-то озорно брякнуло, и Поттер довольно вздохнул, поправляя подол и оттопырившиеся полы мантии. — Ты такая зануда, Скорпиус, — вкрадчиво сообщил он, не сдерживая широкой улыбки, словно бы это обстоятельство доставляло ему огромное удовольствие. Значит, стащил из шкафов всё необходимое для Сыворотки правды. Малфой вздохнул и не ответил, снова вернувшись к эликсиру. — Ты ещё не добавил смоковницу? — не унимался счастливый Поттер, отбирая у Скорпиуса нож и придвигая разделочную доску к себе. — Давай я… Тот не сопротивлялся. Откинулся назад с тяжёлым вздохом и мученически положил всё ещё дрожащие руки на колени. Энтузиазму Альбуса не было предела. Он уселся поудобнее, ещё раз звякнув баночками с украденными ингредиентами, и деловито заправил за ухо выбившуюся прядь. Тогда, наверное, в первый раз за несколько месяцев Скорпиус пожалел, что подстригся. Что он не может тем же когда-то привычным ленивым движением убрать волосы с лица. Словно бы этот жест показывал независимость, силу и уверенность, подчёркивал самобытную красоту обладателя. Альбус и правда со своим вечно взъерошенным, хулиганистым видом был хорош собой просто до одури. Добавить к этому отцовские глазищи, правильные черты лица, ровные, чёткие линии носа, скул и подбородка, придававшие ему чуть отстранённое и надменное выражение лица, и россыпь родинок на правой щеке — получится поистине гремучая смесь, представляющая собой Поттера, которому до абсолютной неотразимости не хватало только одного — хотя бы десятка килограммов. И ещё капельку чуткости и доброты. Альбус склонился над котлом, опустил в эликсир сушёные жаборосли и быстрым неаккуратным жестом размешал содержимое, убедившись, что зелье потихоньку светлеет. И даже тогда не заметил, что со Скорпиусом что-то не так. Тот закрыл лицо руками, борясь со слабостью и тошнотой, зажмурился, замер, надеясь, что все остальные слишком заняты, чтобы обращать на него внимание. В уши хлынули звуки. Булькало в котлах, переговаривались ученики, стучали ножи, измельчая ингредиенты, гудело пламя в камине. По ногам тянул уже привычный сквозняк. Где-то совсем рядом довольный Поттер что-то немелодично мурлыкал себе под нос, наверняка представляя, как вместо эликсира он варит Сыворотку правды, как снимает с огня готовое зелье, кристально чистое, прозрачное как слеза, добавляет её в херес Трелони и… Скорпиус внутренне сжался. Совсем рядом — в этом проблема. Ближе некуда. Настолько близко, что он просто физически не может остаться в стороне. Либо заодно с Поттером, либо против, по-другому нельзя. А он не способен ни на первое, ни на второе… — Что-то случилось? — наконец всполошился Альбус. Скорпиус отнял руки от лица и обречённо повернулся к нему. — Не могу смотреть на то, что ты творишь. Не могу видеть тебя — таким. Не могу закрывать глаза. Я думал, что способен это выдержать… Но ты требуешь от меня невозможного, Альбус. Ты тянешь из меня силы, а оставшиеся я трачу на борьбу с собой. Я больше не могу так, — мрачно закончил он. Поттер вздохнул. — Как ты не понимаешь, — тихо прошептал он. — Как же ты не понимаешь… Мне необходимо знать правду. Как воздух. И… что бы ты обо мне ни думал, как бы ни презирал за то, что я делаю. Мне всё равно. Это ничего не изменит. Не можешь принять меня таким — лучше уходи сейчас. — Как пафосно, — скривился Скорпиус. — Речь, достойная непонятого и непризнанного гения. Ты словами-то не бросайся, а иначе опять поссоримся. — А мне плевать, — прошипел Альбус, швырнув вместо пары крыльев докси целую пригоршню. Зелье забурлило и, вспенившись, перелилось через край, хлынув на парту и затем на пол… Альбус удовлетворённо хмыкнул, одним движением смахнул учебник в сумку и, закинув её на плечо, вышел из кабинета. А отработку почему-то всё равно назначили Скорпиусу. * * * Он безвольно опустился на кровать и, подтянув ноги к груди, зябко обнял их руками, уткнувшись носом в колени. Слёзы жгли глаза, но горло сдавило так, что он не мог сделать вдох, не мог заплакать, только моргал, часто-часто. По щеке скользнула лишь одна маленькая капелька, шлёпнувшись на бедро и замерев тёмным пятном на голубой ткани джинсов. Он вообще никогда не умел реветь самозабвенно, упиваясь своим отчаянием, всхлипывая и рыдая, даже в детстве. Казалось, весь его мир мечется где-то в грудной клетке, пытаясь оторвать от себя ту часть, в которой было хоть что-то, связанное со Скорпиусом. Как зверь, попавший в капкан, обезумев от боли, самостоятельно отгрызает себе лапу, только чтобы уйти, освободиться, только чтобы больше не страдать. Альбус свернулся в клубок, натянув одеяло до самых ушей, но злой озноб всё равно держал его в своих цепких, колючих пальцах. Руки и ноги, казалось, даже онемели от холода. Зверь без лапы вряд ли долго проживёт. В случае Альбуса он чувствовал себя скорее лапой, пытающейся оторваться от зверя. Нет и шанса выжить после… но зато ведь уже не больно, правда?..