Слишком холодно

— Вот, — Лили сцепила дрожащие руки за спиной, с трудом удерживая вспотевшие и выскальзывающие ладошки. — Моя комната. Она качнулась на носках, как особенно прилежная ученица у доски в ожидании дополнительных вопросов — волнуясь, что неудачный ответ повлияет на оценку, и одновременно с радостью предвкушая похвалу учителя, если справится с заданием. — Так… по-девичьи, — ухмыльнулась Инсе, оглядывая нежно-персиковые обои, кровать — низенькую, усыпанную декоративными подушками, застеленную цветастым лоскутным покрывалом, и окно во всю стену, в котором невдалеке виднелась рощица. У кромки деревьев в луже снега скособоченным пеньком-инвалидом торчал серый сарай для мётел. С импровизированного поля для квиддича чуть поодаль доносились голоса и громкий смех. — Хьюго, Роза, Скорпиус и Асаби, Джеймс, Тед, дядя Билл, дядя Джордж и папа с дядей Роном сейчас играют, — пояснила Лили. — Асаби? Вот даже как… — Угу, — безразлично пожала она плечами. — Но всё не так плохо. — Обошлись без смертоубийства, значит… — А ещё будут Флёр Уизли с сыном, ты о ней наверняка слышала, и дядя Чарли. Скамандеры обещали приехать всем семейством уже после Рождества… сейчас они где-то в Исландии ловят Летающих колпаков… И дядя Невилл заглянет обязательно, — на одном выдохе, с неприкрытой гордостью сообщила Лили, даже и не заметив предыдущей реплики Инсе. Той захотелось схватиться за голову. Поттер, однако, такое количество народа в доме радовало чрезвычайно. — Как хорошо, что у меня никогда не было кучи родственников, — Инсе прикинула, сколько волшебников окажется здесь после Рождества, и насчитала аж двадцать пять. Это учитывая, что кого-то она наверняка забыла. Однако Нора, несмотря на свой взъерошенный вид, могла при желании вместить ещё столько же. — Тебе у нас понравится, — самоуверенно улыбнулась Лили. — Располагайся, а я помогу маме с обедом, ладно? — Хорошо, — Инсе кивнула. До Рождества ещё шесть дней, а она уже сейчас представить себе не может, как ей удастся выжить в окружении этих благожелательных и... счастливых людей. В огромной, но такой тесной, узенькой, перегородочной Норе, исчерченной десятками стен и комнат, она чувствовала себя неловко, как в лабиринте, когда не можешь найти ни одного выхода, а вот опасность может появиться с любой стороны — и сверху, и снизу, и из-под земли. От восторженной радушности окружающих, казалось, веяло холодом — и, что самое неприятное, Инсе прекрасно понимала, что ей это только казалось. Просто её собственное восприятие столкнулось с неизвестным и мгновенно повесило на ситуацию ярлык «остерегайся». Еще одно из свойств Норы — независимо от того, сколько волшебников находилось в доме, здесь постоянно что-то шумело, стрекотало, тикало, стучало, щёлкало, на чердаке обиженно подвывал и скрёбся очень милый (по мнению Хьюго) упырь… Ей захотелось уйти отсюда. Из четырёх стен — на свободу, на улицу хотя бы. Вдохнуть. Инсе поставила свой чемодан и огромную дорожную сумку в угол, решив, что распакует вещи позже. Аккуратно прикрыв за собой дверь — с плаката ей призывно улыбнулся басист «Вепрей» — Инсе вышла на лестничную площадку третьего этажа, который, судя по планировке, когда-то был вторым. Осторожно прокравшись вниз и чудом никого не встретив, она набросила зимнюю мантию и, стянув с вешалки первый попавшийся (зелёный с серебром) шарф, выскользнула на улицу. Сапоги застегнула уже на крыльце. Огляделась. Улыбнулась простору и тишине, успев соскучиться по ним за тот час, пока пила чай на кухне и знакомилась с мамой Лили и Гермионой, которые провели её по дому. Гермиона понравилась Инсе больше всего, отчасти потому, что она так очаровательно морщилась, когда кто-то пытался назвать её «тётёй» или, что ещё хуже, «миссис Уизли». Прикинув, что квиддичное поле должно находиться с восточной стороны дома, Инсе выбрала протоптанную дорожку, ведущую в другом направлении. * * * Заслышав хруст снега, Альбус заставил себя не оборачиваться. С поля всё ещё доносились возгласы и раскатистое эхо от удара битой по бладжеру. Значит, не Скорпиус и не Асаби. Остальное неважно. — Ничего себе. Думала, я тут со своей тягой к нонконформизму одна такая. Инсе. Пожалуй, кроме Розы, единственная, кого он не не-рад видеть. — Тягой к чему? — Неважно. Инсе с трудом сдержалась от смеха, когда только заметила его, — в мантии нараспашку, Поттер сидел на нижней ветке огромной липы, как воробей на жёрдочке. Она подошла ближе и прислонилась спиной к неопрятного вида изгороди, за которой заканчивалась территория Норы. Судя по разросшимся деревьям, за этой частью сада почти не ухаживали, поэтому из снега то и дело выглядывали ветки уже окрепших кустарников и молодняка. У самого края сада в изгородь упирались, почти свалив её набок, ещё две огромных липы. Инсе потопталась немного и по обыкновению плюхнулась прямо в снег: — А ты почему не на поле? — Никогда не любил квиддич. Грубый и глупый вид спорта, — соврал Альбус. Хорошо с теми, кто плохо тебя знает. Им всегда можно рассказать всё не так, как есть на самом деле, а так, как тебе хочется. На этот раз, правда, вышло жалко, тоном обиженного ребёнка. — Странно. Мне казалось, все его любят. А у тех, кто не любит, просто играть не получается, — в свойственной ей манере ответила Инсе. — У Розы не получается, но она же всё равно играет… — Роза-а? — она зашлась кашлем. — Ага. В школе стесняется, но с нами всегда… — Потому что любит квиддич? — ухмыльнулась Инсе с едва уловимой иронией. Альбус это заметил, но не понял причины. — Любит, — серьёзно кивнул он. — Ясно, — протянула Инсе. Да, правду пишут все эти ведьмочки в своих популярных брошюрках на тему «Как без волшебства приворожить колдуна мечты», все эти мальчишки, даже на первый взгляд такие чуткие, как Альбус и Скорпиус, всё равно самые настоящие эмоциональные чурбаны. Инсе даже расстроилась слегка. Ей одного взгляда на Розу хватило, чтобы догадаться, а тут… квиддич Уизли любит, как же. А смелая она, оказывается. Даже отчаянная. Каково ей там сейчас… упускать квоффлы и давать неточные пасы… при Асаби-то. — А ты почему к ним не присоединишься? — в свою очередь спросил Поттер. Инсе расхохоталась. На первом занятии по полётам мадам Трюк так и не удалось заставить её подняться выше полутора метров. — Страшно мне летать, Альбус. Поттер чуть не поперхнулся от удивления, но быстро взял себя в руки. — Понимаю, — помолчав, с какой-то даже траурной серьёзностью кивнул он. И так деловито-искренне это прозвучало, что Инсе не нашлась, что ответить. Она бы хмыкнула: «Чудной ты, Поттер», но знала, что он наверняка обидится, поэтому в кои-то веки прикусила язык вовремя — Альбус подобные сентенции в свой адрес и Малфою-то не позволит. Разговор прервался. Инсе зачерпнула горсть снега и сжала его в ладони, а затем долго разглядывала отпечаток пальцев, оставшийся на липком комке. Альбус с детской настойчивостью смотрел в затянутое облаками небо, будто сверху на него вот-вот должен был свалиться мешок отборного шоколада. — Хочешь, поиграем в шахматы? — внезапно предложил он. Видимо, для него тема квиддича всё ещё оставалась болезненной, поэтому довольно откровенное признание Инсе, которое ей самой ничего не стоило, Альбус счёл слишком уж искренним и в чём-то даже унизительным и сейчас попытался исправить ситуацию. Как и большинство учеников, он свято верил, что в Рейвенкло только и делают, что в свободное время зубрят составы для зелий, щёлкают формулы неполной трансфигурации как орешки и не могут уйти спать, не решив парочку сложнейших этюдов для короля и пары пешек. — Я не умею, — только и оставалось ухмыльнуться Инсе. — Почти. — Правила знаешь? — Только это. — Сойдёт, — благосклонно вздохнул Поттер. — Пойдём тогда, я, — он замялся, — замёрз немного. Неудивительно, наверняка сидит тут с самого утра, подумала Инсе, вставая. Альбус же заметил, что на ней его шарф, но промолчал. * * * — Балда! Если сейчас напасть на коня, то под боем окажется ферзь, а ещё ты откроешь путь на свою половину поля, через два-три хода тебе поставят шах! — заверещала одна из пешек. — Вот именно! — обиженно поддакнул ферзь. Инсе в ответ скорчила ей гримасу: — Будешь хамить — скормлю ладье. Альбус невольно улыбнулся. В шахматы Инсе действительно играла из рук вон плохо, ей больше нравилось соревноваться со старыми, сварливыми и вредными фигурками дяди Рона в красноречии и… видеть что-то совершенно другое: «похоже, эти две пешки из придворной свиты отошли в сторону, чтобы тайком на краешке доски обсудить последние сплетни», «а этот слон — явно предатель», « если поставить всех коней на соседние клетки, получится четырёхлистный клевер». Все эти безусловно важные для игры замечания она вовсе не стеснялась высказывать вслух, даже не адресуя свои слова кому-то конкретному — ему, себе или шахматным фигуркам. Если и сравнивать Инсе с кем-то… то она скорее похожа на тётю Луну, пришло в голову Альбусу. И внешне тоже — светлые волосы и глаза, такой… полупрозрачный образ. Только если тётя Луна была лёгкой, доверчивой и чудной, то Инсе — отстранённо-прохладной, себе на уме. И если Луна видела что-то мало относящееся к реальности, то Инсе выворачивала всё наизнанку, переворачивала вверх тормашками. Связывала обычные вещи необычным способом, до которого мало кто, а может и вовсе никто, не додумывался. Наверное, поэтому Панси Паркинсон и взяла её в помощницы. Панси в семье Поттеров-Уизли по понятным причинам недолюбливали, уж слишком часто на заре её карьеры жертвой Прытко Пишущего оказывались то первые научные шаги Гермионы, то опыты Скамандеров, то Джинни и Гарри. Однако профессионализм и цепкость Панси всеми вокруг, начиная редакциями «Ведьмополитена» и «Пророка» и заканчивая теми, кто попался ей под перо, признавались безоговорочно. Поэтому одно то, что Инсе удалось так быстро обратить на себя её внимание, уже могло считаться большим достижением, а уж в конце шестого курса попасть в самое сердце журналистской кухни… С другой стороны, было в Инсе и то, что Альбуса раздражало и удивляло неимоверно. Да, сделать из шахматной партии целую историю с интригами, сплетнями и головоломным сюжетом — мило и смешно, но то, ради чего эти таланты использовались в газетных статейках… вытащить на свет очередную отчаянно сопротивляющуюся грязь… Что может заставить сознательно копаться в этой помойке — Альбус не знал. А Инсе, похоже, нравилось. Даже собственное увлечение Тёмной магией казалось Поттеру куда более… чистым, светлым, по сравнению с этим — даже благородным, хотя Скорпиус наверняка не нашёл бы никакой разницы. Партия прервалась сама по себе, когда вернулись игроки в квиддич — все мокрые, растрёпанные, раскрасневшиеся и закоченевшие, но удивительно довольные — опять же все, даже Роза. Дядя Рон какое-то время ещё крутился у доски, пытаясь спасти положение Инсе, забрасывая её полезными, но очень уж запутанными советами, но строгому взгляду Гермионы, пригласившей всех к столу, даже он воспротивиться не смог. За обедом Инсе, хоть и успела как следует проголодаться, большую часть времени наблюдала за этим разношёрстным семейством — единым организмом Поттер-Уизли. Так легко можно было увидеть… что Билл почему-то не слишком жалует жениха дочери Теда Люпина… А тот в свою очередь души не чает в Мари-Виктуар, Розе, Хьюго и Джеймсе… но холоден с Альбусом, Джеймс не любит Скорпиуса, а Джордж старается держаться Чарли. И она без труда находила причины, по которым не ладили взбалмошный весельчак Джеймс и задумчивый, тихоленивый Альбус. Она впервые оказалась… в семье. Было весело, тепло и уютно. И страшно. Особенно когда она таки увидела его. Гарри Поттера. Возникшего в веренице почти одинаковых мокрых, смеющихся и взъерошенных комков, устроивших весёлую толкотню в прихожей. Абсолютно обычного. Чуть усталого и улыбчивого, с со светлыми пятнами проступивших на висках залысин и парой седых волос. В обычной футболке. Даже не верилось, что этот волшебник когда-то мог совершить хоть один подвиг. Жизнь — обычная жизнь, без необходимости то спасать мир, то свою шкуру, сгладила острые углы, и, не знай Инсе истории падения Вольдеморта, ей и в голову не пришло бы, что Гарри Поттер чем-то знаменит, что он чем-то особенный, что он мог кого-то откуда-то изгнать, за исключением докси из посудного шкафа. Ничего общего с тем юношей, которого она видела в воспоминании Слагхорна. Дело даже не во внешности, просто вся его прежняя сила, весь излом и надрыв куда-то делись, утекли в часы, проведённые с газетой на диване или за игрой в железную дорогу с младшим сыном, или с чашечкой кофе в собственном кабинете в Министерстве… Альбус на фоне отца выглядел его усовершенствованной моделью, новенькими Серебряными Стрелами рядом с простым Чистомётом начала века. Интересно, каково это, смотреть на сына и видеть живой памятник собственному — былому — блеску в глазах с пожелтевших колдографий двадцатилетней давности? От этой мысли Инсе передёрнуло, и ей на мгновение захотелось вымазать на себя с десяток омолаживающих кремов из запасов Панси. Панси. Не общались они уже почти два месяца. Оставалось только уткнуться носом в тарелку и отвлечься на овощное рагу. Рагу было настолько вкусным, что на какое-то время Инсе это удалось, она даже успела перекинуться парой фраз с Лили, но потом всё началось сначала… Покоя не давала одна вещь. Владелец Бузинной палочки сейчас сидит через три волшебника от неё. Пожалуй, это всё, что она знала. Кроме того, что Старшая палочка на самом деле существует. Но её местонахождение оставалось загадкой. Возможно, она лежит в Хранилище Гринготтса, возможно — в старом потёртом чемодане на чердаке. Возможно — в старом потёртом чемодане на чердаке здесь, в Норе. То есть — не было ни малейшей зацепки, ни ниточки, за которую она могла потянуть и распутать клубок. И при этом… её не покидало чувство, что… само место хранения тоже должно быть… геройским?.. Нет, каким-то очень знаковым. Значимым для всех. Но не это беспокоило её больше всего, а то, что заполучить палочку можно только победив владельца. Как? Опять притвориться дурой? «Мистер Поттер, я слышала, вы — настоящий специалист по магическим дуэлям, не окажете ли мне честь?», а потом долбануть черномагическим и хлопать глазами, пока тот приходит в себя? Интересно, это будет считаться победой? Либо убить. Убить? Нет и шанса. Даже если предположить… чисто гипотетически, конечно… что убийство останется безнаказанным... Она не сможет. Зачем Инсе вообще нужна эта палочка? Сложный вопрос. По сути, думая о том, как она пользуется ей… Инсе думала больше не о всемогуществе и власти, а скорее о свободе выбора. О множестве альтернативных путей. И почему-то её тянуло обратно. В мир маглов. Потому что там было больше возможностей использовать волшебство наиболее эффективно. Магический мир оказался вовсе не сказочным. Без чудес. А без них волшебство — всего лишь то, что пока ещё недостаточно изучено. Особый вид энергии, взаимодействие частиц, что угодно. Но нет того чуда, когда вдруг сталкиваешься на улице в другом городе со старым знакомым — по воле случая. Волшебник среди волшебников и вовсе — скучная фигурка в мантии. А вот жить в мире, который манил её с самого детства… впервые жить там, зная, что ты в безопасности, что ты сильнее всех остальных. Вот, что не давало покоя Инсе. И, учитывая всевозможные запреты на колдовство в мире маглов, неуловимая и всесильная Старшая палочка очень и очень пригодилась бы. Вечером они снова играли в шахматы с Альбусом. * * * Роза решилась подойти к ним только когда Инсе, проиграв третью партию подряд, скорчила обиженную гримаску и сдалась, а её отец, бессменный наблюдатель, ушёл спорить о чём-то по камину со своим коллегой. — Альбус, — она осторожно присела рядом и спросила тихо-тихо: — Ты случайно не взял с собой что-нибудь почитать? Инсе демонстративно принялась гонять по доске одну из пешек, пытаясь защекотать её кончиком пера — та заливалась хохотом, повизгивала и нелепо подпрыгивала. — Взял, — Альбус поморщился от очередного пешечьего писка. — Но не думаю, что тебе понравится. К тому же ты вчера нашла учебник по Нумерологии. — Я его уже, — виновато отозвалась Роза. — Мне бы что-нибудь посложнее. — «Ритуалы разделения» подойдут? — Альбус криво усмехнулся, заранее представив, как бледнеет Роза. И она побледнела. А затем улыбнулась едва заметно: — Отлично. Она знала, что Инсе внимательно прислушивалась к каждому её слову, тактично делая вид, что ничего не понимает. А она понимала — вот что самое страшное. Не принимай в себя чужое — не читай книги, ты наверняка уже наизусть выучила всё в этой секции… — Хорошо, сейчас принесу. Альбус поднялся наверх и достал из чемодана старый потёртый томик, величиной всего с ладонь. Вампирьи руны, да ещё и рукопись, явно не то, что можно «просто почитать», он сам над страницей перевода сидел по несколько часов. Альбус повертел книгу в руках, прикидывая, не взял ли с собой что-нибудь больше подходящее Розе, и только чудом заметил край пергамента, едва выделявшийся в неровном ряду потемневших от времени листов. С брезгливостью любого ученика, который на каникулах вдруг натыкается на незаконченное эссе или сочинение по нелюбимому предмету, он вытянул его — двумя пальцами, чтобы тут же выкинуть, но на домашнее задание в нём не было и намёка. Едва узнав собственный почерк, Альбус прочитал: «Двадцать восьмое ноября, день не помню. Судя по тому, что была Трансфигурация, — среда или пятница. До начала каникул меньше четырёх недель. Боль меняет всё. Точнее, как я думаю, должен быть какой-то предел, верхняя граница, за которой… открывается что-то новое. Я могу понять что-то для себя, могу потерять. Лишиться жалости, сострадания и сожаления, или сломаться окончательно — превратиться в доброе, всепонимающее, всепрощающее нечто. Но так, как сейчас, я уже просто не могу. Не хочу. Не хочу выливать чувства на бумагу — так становится легче. А чем легче — тем дальше я от края. Туда-то мне и нужно. Устал пытаться объяснить Скорпиусу, что…» Единственное, что он тогда хотел сделать — так это дописать этот кусочек. Объяснить всё. А сейчас, глядя на затерянный и неделями забытый белоснежный пергамент — да и не нашёл бы, если бы не полез за учебником… он нашёл силы улыбнуться. Прошлые переживания показались просто неудачной шуткой, собственной. Над собой же. И на этом слова кончились. Злость кончилась, и — что самое странное — жалость к себе кончилась тоже. Чувство «непризнанного гения» до этого паразитом угнездившееся где-то под солнечным сплетением, оставило его. Альбус улыбнулся, с чувством выполненного долга сложил листок вчетверо и, спустившись вниз, в гостиную, бросил его в камин. — Альбус! — позвала его Асаби, когда он отдал книгу Розе. — Будешь с нами в Плюй-камни? Он подошёл к ним и деловито кивнул. И усмехнулся чуть слышно — в очередной раз заметил, что Асаби, как и Скорпиус, выше его ровно на полголовы. Ухватившись за книгу, как за спасительную соломинку, Роза, в попытке найти укромный уголок, забралась почти к самой крыше. На кухне беседовали взрослые, Инсе и Лили болтали в отведённой для них троих комнате… Роза уселась на скособоченные ступеньки прямо под дверью на чердак. Упырь в кои-то веки угомонился, но лучше бы он выл как обычно. Тогда, может, Розе бы меньше хотелось завыть самой. Она-то думала, что возненавидит эту Холлингсворт, она-то думала, что Асаби мерзкая, наигранная, манерная, и, что самое главное, как выходило из статьи Панси, — тупая как пробка… Как можно быть одновременно глупой и коварной — Роза понимала слабо, но так уютно было в это верить… Но теперь она видит, уже второй день ей только и остаётся, что видеть, как Асаби его любит. Это портит всё. Превращает направленную волну презрения в пульсирующий сгусток, запертый внутри. «Ну, Роза, — говорила она сама себе, — посмотри, как она улыбается ему, посмотри, как блестят её глаза, когда она наблюдает за ним, как жмурится от удовольствия от каждого его прикосновения… Что тут можно ненавидеть?» Впрочем, собственные чувства не ослепляли её, как это происходит с большинством. Роза пыталась жить «правильно», по законам здравого смысла, признавала мнение, только если оно насквозь пропитано логикой… и сейчас изо всех сил старалась сохранить порядок и чёткость мысли. И в этом заключалась особая тяжесть её положения. Роза понимала, но не принимала. Хватало ума не броситься в омут с головой, но неэмоциональные законы разума не могли справиться с чувствами — могли только анализировать их, находить причину возникновения, приглушить остроту... но ни одно, даже самое глубокое понимание, не могло избавить её от любви к Малфою. Роза больше не могла ненавидеть Асаби, как и не могла возненавидеть Скорпиуса. Горечь и боль копились внутри — всё чище, и чаще в отчаянных попытках найти выход они обрушивались на саму Розу. В отличие от Асаби и Скорпиуса, в ней было, что ненавидеть, — от внешности и характера до привычек и увлечений. От цвета глаз и нелюбви к квиддичу до того, что Малфой её не замечает. Роза так и оставила книгу на ступеньке.