Слишком холодно

Альбус возвращался в Нору как на поле боя, его не покидало чувство, что он ушёл из дома за покупками утром, а вернулся спустя несколько месяцев — настолько всё было чужим и далёким. В воздухе царила неуютная атмосфера опасности. — Альбус, не мог бы ты помочь мне разобрать ёлочные игрушки? — мило улыбнулась ему Джинни. Поттер поморщился. Как и любой ребёнок своих родителей, он безошибочно чуял, чем грозит такой медоточивый, елейный голос матери, обеспокоенной благополучием своего чада. Мгновенно поняв, что от доверительного разговора по душам не отвертеться, Альбус послушно поплёлся следом. Чердак встретил его пылью и нагромождением разнообразного хлама неизвестного происхождения. В Норе никогда ничего не выбрасывали. Даже поломанные плетёные стулья, кое-как скреплённые уже выдохшимся заклинанием, на которых сидели ещё родители его бабушки, высились в дальнем углу устрашающего вида башней с торчащими откуда попало ножками, кое-где погрызенными упырём в один из приступов меланхолии. — Где-то тут должны быть, — неопределённо пожав плечами, мама указала на самую объёмную пирамиду из составленных друг на друга коробок. Альбус стоически вздохнул, тихонько-тихонько, чтобы Джинни не услышала, и поднялся по облезлой стремянке на пару ступенек, так он мог дотянуться до верхних рядов. В первой коробке обнаружился визжащий сервиз, в следующей — набор самозатачивающихся ножей, затем были дедушкины рыбацкие сапоги, ящичек с мормышками, ещё какие-то снасти, куски ткани, шторы, кусающийся конструктор… На комплекте по уходу за метлой, полупустом — внутри лежала только банка засохшей и растрескавшейся полироли и неисправный компас, мама негромко кашлянула. — Хорошее будет Рождество, правда? Мы так давно не собирались все вместе… — Угу. — Знаешь, мы с папой рады, что ты пригласил к нам Скорпиуса и его девушку. Асаби очень весёлая и добрая. — Угу, — ответил Альбус и сдавил горлышко подарочного кофейника так, что тот пискнул и конвульсивно задёргал пузатыми ножками. — И Инсе тоже… своеобразная, но очень интересная девочка, да? — Мама, — Поттер выпрямился на стремянке, чудом не стукнувшись головой о неработающую лампочку, болтавшуюся под крышей на длинном проводе. — Давай не будем притворяться, что я не понимаю, к чему ты клонишь. Инсе действительно очень интересная и своеобразная. Но это не значит, что она мне нравится. Что я буду с ней встречаться… как Тедди с Мари-Виктуар. Вечно прячутся на кухне и отскакивают друг от друга на полметра, стоит только кому-то войти. Или что я буду самодовольным гусем выхаживать с ней по школе, как Джеймс… с кем он там сейчас?.. Встретив такой прямой и жёсткий отпор, Джинни смутилась. — Что ж… у всех всё по-разному. И совсем необязательно, чтобы у тебя с Инсе было так, как у них, — она, чуть улыбнувшись, предприняла последнюю попытку. Альбус нечасто так эмоционально реагировал на обсуждения его сердечных привязанностей, обычно просто пропускал мимо ушей, из чего Джинни сделала вывод, что он всё-таки хоть чуть-чуть, но неравнодушен к подруге его сестры. Однако следующая фраза сына неприятно отозвалась пульсирующей горечью в груди, заставив насторожиться: — Ты абсолютно права, мама. У меня вечно всё не так, как у остальных. И никогда не будет… Внезапная ненависть к родителям захлестнула его волной, беспричинная, ядовитая… Они ведь наверняка были такими… подростками. Были же… неужели не помнят, как тяжело бороться с теми, кто считает себя лучше просто потому что взрослее. Неужели мама верит, что может сейчас вот этим неуклюжим разговором добиться от него искренности? Или — помочь? Или, может быть, заставит его поверить, что он не один с такими проблемами, что семья всегда будет любить его, что бы он ни натворил, каким бы ни был, бла-бла… Что бы он ни задумал. У него всю жизнь был только один человек, которому он действительно верил. Скорпиус. А теперь и того нет. — Я нашёл игрушки, мам, — уже мягче сказал Альбус. — Хорошо. В этом году нам нужны только серебряные и синие шары. Фонарики тех же цветов. С ангелами я пока не решила… отложишь их в отдельную коробку, ладно? — протянула миссис Поттер, словно глубоко задумалась о чём-то. — Остальное нужно будет запаковать обратно и убрать. Я спущусь вниз и попрошу кого-нибудь тебе помочь. — Не нужно, сам справлюсь. Он аккуратно спустил на пол первый ящик, а сам плюхнулся рядом. Час, а то и все два — в вихревых водоворотах пыли, в одиночестве… Альбус почему-то вспомнил Трелони, её слова... Странно, но её смерть больше не лежала тяжким грузом невыплаканной совести на его плечах, он по-прежнему считал себя виноватым, но это была странная вина — немая, медленно отравлявшая жизнь своим глухим молчанием, и она не мешала Альбусу снова взяться за начатое. Он зашёл в тупик и должен признать это. Все ниточки, которые ему удалось обнаружить, так или иначе вели к одному, тайному клубку, куда у Поттера не было доступа, как и к Отделу Тайн, где могло найтись хоть что-то… да и то, на самых секретных уровнях. Выжившие после битвы за Хогвартс члены Ордена Феникса либо ничего не знали, либо были связаны Невыразимой клятвой молчания, как Трелони. Тут не выболтаешь даже под Сывороткой, даже если захочешь... Поттер вздохнул, подумав вдруг, что Рождество, хоть и наступило ровно по календарю, в этот раз не случайно. Здесь будет множество волшебников, и его задача — ходить, подслушивать, делать выводы… потому что наверняка их потянет вспоминать, ностальгировать... а у него ещё остался почти полный флакончик Сыворотки Правды, её можно подлить незаметно… Нет, случай с Трелони решительно ничему не научил его, только разве что действовать осторожней. На этот раз Скорпиус ничего не должен знать. К тому же, теперь Альбус понял, что если и есть волшебники, не связанные Обетом, то это непосредственные участники событий, а значит — тётя Гермиона, дядя Рон и папа. Поступить так с отцом он не сможет, Гермиону Альбус побаивался, совершенно справедливо считая, что той не составит труда раскусить его, а вот дядя Рон… Монотонная работа с хрупким стеклом и фарфором требовала сосредоточенности, а очередные идеи и планы поглотили его полностью, поэтому Поттер понял, что кто-то поднимается на чердак, только когда шаги послышались прямо за дверью, а та негромко скрипнула. Внутрь забрался Скорпиус, как всегда в идеально белой рубашке навыпуск, с небрежно закатанными рукавами, но это была небрежность, которую часами создают перед зеркалом руки профессионала, полная геометрически выверенной точности. — Ты зачем пришёл? — нахмурился Поттер. — Помочь. Тон у Малфоя был на удивление спокойным. Альбус хмыкнул, проглотив эту бессердечную доброту. — Спасибо, — бесцветно произнёс он, не подняв взгляда. — Нужно достать всех ангелов из дальней левой коробки и той, что в углу, с остальным я разберусь. Малфой кивнул, и какое-то время только призрачно шелестели листы обёрточной бумаги и серебристо позвякивали фарфор и стекло. — Ал, ты прости меня за вчерашнее. Я наговорил лишнего. Поттер слишком резко провёл по краю бумаги, но даже не поморщился от острого жжения… и не подал виду, когда заметил, что порезал палец и кровь попала одному из ангелочков прямо на довольную круглощёкую мордашку. Тот недовольно скривился и чихнул. — Ничего, — Альбус улыбнулся Малфою. — Это я должен извиняться. Я наговорил лишнего куда больше. И наделал тоже. «А что самое страшное, Скорпиус… Самое страшное — что всё это было впустую. Что ты сейчас снова смотришь на меня добро, с прежней теплотой… словно считаешь, что мы решили все проблемы несколькими формальными фразами. Все мои вчерашние слова — впустую…» Он чувствовал себя нелепо, когда ему пришлось пожать протянутую Малфоем в знак примирения руку. Поттер снова так некстати подумал, что будь они на несколько лет младше — он давно бы без зазрения совести болтался у Скорпиуса на шее. Он знал, что по-прежнему может это сделать. Может взять его ладонь в свою, сжать и не отпускать… гладить — долго-долго. Может даже обнять, запустить руку под рубашку самым двусмысленным образом… И Скорпиус всё равно не поймёт. Для него это будет трогательным выражением привязанности, а не тем отчаянным, мучительным… Малфой понимает всё, кроме того, как это больно… Альбус любовался им, глядя, как ангелочки мягко улыбались Скорпиусу, морща хорошенькие носики, когда тот доставал их из коробки. * * * Инсе вздрогнула и проснулась — от шума. Он был везде — сверху выл и скрёбся упырь, сбоку что-то взорвалось, снизу — раздался грохот и в воздухе ещё долго таяли его звенящие осколки. Кажется, ёлочная игрушка. Почему? И сколько сейчас времени?.. Похоже, она опять проспала почти до самого вечера — за окном темнело. Что скажут о ней родители Лили?.. Не так уж это беспокоило Инсе, просто интересно, что бы она думала о человеке, который, приехав погостить на праздники, спал днём, вечерами практически ни с кем не разговаривал, а ночью шатался по дому?.. Наверное, Поттеры-старшие сочтут её неподходящей подругой для их дочери. Они сказали бы той об этом в лицо, если бы не были такими сердобольными и чувствительными в делах, касающихся маглорожденных, да ещё и сироток. Да и разве так уж они неправы?.. Знали бы, что у неё в голове — одни и те же мысли, как раздобыть Старшую палочку… Знали бы, что у неё в душе… одни и те же страхи — интуитивное понимание, что смерть Трелони как-то связана с происходящим, что шестерёнки огромного, проржавевшего от времени часового механизма кто-то привёл в движение, и сейчас они закрутились, вертятся всё быстрее и быстрее, ускоряя бег времени, и если она не будет поспевать за ним, то её затянет внутрь, перемелет тяжёлыми зубцами в нечто, не способное существовать дальше. Когда ещё ей может представиться такой шанс?.. Ведь всё идёт хорошо… она знает о Старшей палочке, пусть ценой Панси, но… — Выспалась? — в комнату проскользнула Лили. Инсе вспомнила, чем закончился их утренний разговор, и, борясь с отчаянным желанием притвориться спящей, зевнула: — Да, но не уверена, что мне помогло. Поттер вздохнула и подошла ближе. Только сейчас Инсе заметила, что та старательно прячет руки за спиной, откуда выглядывают ручки небольшого пакета в цветочек. — Тебе здесь плохо, да? — Лили осторожно села в изножье кровати. — Нет, что ты. Инсе попыталась придать голосу больше весёлости, но у неё не слишком получилось. Как же она объяснит Лили, что это не здесь ей плохо… ей везде плохо, как-то с самого начала жизни так вышло. Здесь ей просто не лучше. — Я хотела потерпеть до завтра, но решила, что, может, это тебя немного порадует… Держи. Инсе послушно села в кровати и взяла из рук Лили пакет. Внутри лежало что-то синее и мягкое на ощупь, невесомое и эластичное, как паутинка. — Платье? — Я его сама вязала. Даже без бабушки. Мне бы от неё точно влетело за такое, — Лили смешливо наморщила нос. Инсе осторожно развернула сложенную в строгий прямоугольник ткань и мгновенно поняла, что именно не понравилось бы строгой миссис Уизли. — Ого! Тут же вырез на полспины. — Так красиво же. — Я не спорю, но… — Инсе приложила лямки к плечам. — Оно же всё полупрозрачное. — Померяй, — только и ответила Лили. И видит Мерлин, с первым же движением Инсе она до отчаяния пожалела о сказанном, едва сдержав вздох… разочарования?.. обречённости?.. Отбросив платье на кровать, Инсе стянула с себя длинную безразмерную футболку, в которой спала. Торесен двигалась с такой невозмутимой лёгкостью, что даже привыкшая к подобным выходкам Лили не смогла бы сказать, действительно ли та не чувствует её взгляда или просто дразнится, за вчерашнее. Правда, в итоге она всё-таки повернулась к Поттер спиной, только для того, чтобы, смешно изогнувшись, проворчать: — Зараза… хвост застрял. — Подожди, сейчас вытащу, — спохватилась Лили. И снова смысл сказанного дошёл до неё не сразу, даже не смысл, а значение — потому что это значило подойти к Инсе вплотную, расправить сбившуюся в тугой валик ткань платья (Торесен вообще умеет их надевать, нет?) и высвободить из него запутавшиеся волосы. Она с аккуратностью колдомедика, борющегося за жизнь пациента, проделала эту сложнейшую операцию — лишь бы не коснуться, тщетно пытаясь не смотреть, где у Инсе родинки на спине. А они там были — несколько, две на левой лопатке, а одна на самой пояснице… — Спасибо, — пробормотала Инсе, тряхнув головой. Резинка сползла, и она натянула её на руку. — Нельзя спать с собранными волосами, потом голова будет болеть, я же тебе говорила, — словно автомат произнесла Поттер, отходя в сторону, к шкафу. Она распахнула одну из створок, где с внутренней стороны пряталось огромное зеркало, так, чтобы Инсе было видно себя. — И? — Торесен повернулась к Лили, и та, неизвестно откуда взяв силы, улыбнулась. И одновременно с этим почувствовала, что восторг на лице Инсе такой же вымученный, наигранный — не нравилось ей ни платье, ни вырезы, ни кружевная вязь, ни цвет, и сама себе она тоже не нравилась. В этом Инсе была куда ближе к почти не задумывавшейся о собственной привлекательности Розе, чем к Лили, с детства не вылезавшей из бантиков и оборочек, воспитанной со стойким ощущением того, что она красавица. Оно было настолько прочным, что Поттер даже не нуждалась в его подтверждении, настолько незыблемым, что она могла позволить себе восхищаться кем-то другим не в ущерб себе, и сейчас искренне не понимала, почему Инсе не считает себя красивой. Возможно, Торесен была не слишком выразительной и не очень уж женственной, но это только потому, что сейчас стояла в изысканном синем платье с головокружительным вырезом так, будто её завернули в жёсткую рыболовную сеть, воняющую к тому же водорослями и царапающую её нежную кожу морским мусором. А красота… она и была здесь — лежала, свернувшись клубком ровно в том месте, где, пожалуй, слишком откровенное декольте прятало… грудь. Да. Обычное же слово. От которого Лили залилась краской так, что веснушки на лице наверняка проступили бледными по сравнению с остальной кожей пятнами. Пришлось отвернуться, пока жар не схлынул со щёк. И Поттер, наверное, не ощущала бы этого так остро, но характер Инсе не позволял ей ничего. Даже Розу можно было обнять просто так — легко. Инсе же умела показать, что эти телячьи нежности не только не для неё, но и что она совершенно не намерена идти на поводу у обычаев и делать вид, что чужие прикосновения приносят ей удовольствие. Вечные поцелуи с однокурсницами, встречи, прощания, девичьи обнимашки… нет, невозможно даже представить, чтобы Инсе вдруг была частью этого. «Не забивай голову ерундой». Конечно. Сначала показать ей эту «ерунду», расписать в красках, да так, что Лили с ужасом и к своему позору уже сама готова поверить, что… Ей хотелось подойти к Инсе, просто положить ладонь ей на руку и слушать тепло кожи под пальцами. Вместо этого она сказала только: — Тебе стоит чаще распускать волосы. Вчера Инсе разобрала по полочкам всё, всю её… кроме того, что было ей недоступно, то, чего так мало было в самой Инсе и так много в Лили — чувственности. Которая, потихонечку пробуждаясь, подсказывала Лили одно — ей хочется застонать только от одного того, что она сейчас видит, щуриться, кусать губы. А она ведь могла поцеловать её вчера. От этой мысли во рту разлилась горечь, но не сожаления — Лили не сожалела. И так чуть было всё не испортила. — Не нравится, да? — спокойно спросила она. — Очень нравится. Но не на мне. — Ещё бы, — Лили подошла к Инсе. — Давай выпрямись, расправь плечи. И руки… не должны висеть как плети. Поттер крутилась вокруг неё, как будто наряжала на бал любимую куклу — заставила привстать на носочки, поправила лямку на платье, разлохматила Инсе волосы… — Вот. А так? — Лили прокралась ей за спину и, положив руку ей на поясницу, заглянула в зеркало. «Лили, что ты делаешь?» — хотелось спросить Инсе, только зачем… Обе прекрасно знали, что та делает. Тёплая ладошка касалась её, словно извиняясь. Инсе вспомнились настойчивые, выворачивающие наизнанку ласки Панси, и к горлу подкатил комок. Что ей теперь делать без Панси?.. Куда?.. Кому она нужна… Инсе смотрела в зеркало и сама себе казалась страшной, но не уродливой, а именно что пугающей. Она хотела поблагодарить Лили и не могла, голосовые связки застыли в горле двумя бесполезными полосками мышц, сдавленных судорогой. В зеркале, как на огромном плакате, которые маглы размещают на стенах домов, чтобы прорекламировать новые духи или нижнее бельё, стояла странная девушка — зажатая, с больными глазами, кожей — бледно-голубой, как обезжиренное молоко… причудливая паутинка платья только подчёркивала этот мертвенно-неземной цвет синими прожилками. Ей будто бы было очень холодно, и девушка смотрела на Инсе, словно прося о чём-то, умоляя… И шёлковая прядь рыжих волос нежно щекотала ей шею.