Слишком холодно

Первые совы с открытками, подарками и поздравлениями прилетели в Нору ещё вечером — Малфой стоически складывал коробочки, обернутые блестящей фольгой, у ножки кровати, не распаковывая. — Наверное, придётся оставить окно открытым на ночь, — философски протянул он, когда очередная птица с конвертом постучала в стекло клювом. — Будет чем растопить камин к праздничному ужину... — Даже не прочитаешь? — улыбнулся Поттер. Ему было, чему радоваться, — он тайком утащил из кухни целую горсть рождественских сладостей — марципановых человечков, имбирных звёздочек, мятных леденцов... и сейчас не сколько лакомился, сколько любовался заботливо разложенным на покрывале великолепием. — Всё одно и то же. Скорпиус снова вспомнил про Розу и потерянно смял в руке расстегнутую манжету рубашки. Его тошнило от груза ответственности за всех тех, кто считает, что знает о нём всё, только потому что прочитал несколько интервью и спит с колдографией под подушкой. И ещё ему было страшно, этот страх отзывался парализующей щекоткой где-то на уровне солнечного сплетения, будто Скорпиус проглотил флоббер-червя и тот теперь шевелится в желудке, в агонии пытаясь найти выход наружу. Из приоткрытого окна тянуло холодом и редкие снежинки через оставленную щель попадали в комнату — кружась, они искристо мерцали на свету и таяли, не долетая до ковра. Малфою захотелось протянуть руку и потрепать Поттера по вихрастой макушке, — как он делал ещё в то время, когда Альбус, игнорируя воззвания матери, принялся методично пропускать визиты к семейному парикмахеру и оброс так смешно, что был больше похож на взъерошенного и остроносого нюхлера, изрывшего весь двор в поисках одной монетки. Вместо этого Скорпиус попытался пригладить выбившуюся прядку из собственной причёски. Он правильно сделал, что подстригся, — длинные волосы мешают играть, даже если собрать их в тугой хвост и закрепить чарами. Длинные волосы привлекли бы к его персоне куда больше ненужного внимания. В окно поскреблась ещё одна сова — крайне упитанный домашний филин с огромными кисточками на ушах и широкой, гордо выставленной вперёд грудью. Привязанный к цевке конверт в форме сердечка — розового цвета — крайне нелепо смотрелся рядом с представительной птицей, смерившей Скорпиуса строгим взглядом а-ля МакГонагалл. — Представляешь, что будет на день Валентина? — хихикнул Поттер. Малфой бросил открытку сверху на кучку почти таких же и выпустил птицу. — У меня правда настолько смазливая мордашка? — он выжидающе уставился на Альбуса светлыми, тихими глазами. Поттер едва не свернул шею марципановому человечку. — Есть немного, — попытался отшутиться он. Несказанное: «А я похож на эксперта по смазливым мордашкам?.. По-моему, с этим вопросом лучше обратиться к Асаби»... им и осталось — несказанным, непроизнесённым, и даже если бы Поттер очень хотел... он бы не смог — отвык уже, что Скорпиус может застать его врасплох. Должно произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы Малфой поставил вопрос о своей внешности под таким углом — не привычное «Хорошо ли на мне сидит эта мантия?» или «Зёлёный или фиолетовый свитер, как ты думаешь?»... Одни только интонации были до краёв полны затаённой горечи и досады на собственную привлекательность. Альбус невольно подумал, что за какие-то полгода жизнь встала с ног на голову, отчаянные мечты всё чаще кажутся детским бредом, жизнь постоянно заставляет делать то, чего совсем не хочешь, — хотя казалось бы... вот она — взрослая свобода, мир открыт, распахнуты все двери... а каждый шаг нужно делать совсем в другую сторону, с ужасом понимая, как ежечасно меняется выражение дорогих глаз... на что-то теперь уже чужое и непонятное. Как угодно, чем угодно (просить, умолять, плакать) — но только бы удержаться, остаться здесь ещё на жалкую, плохонькую вечность... только бы... удержать. Но вместо этого изнутри идёт лишь насмешка: — Это с чего ты вдруг озадачился? Малфой хотел промолчать. Тон Альбуса звучал донельзя иронично. Да и разве такие вещи хоть когда-то заботили Поттера? Поттера — вечно взирающего свысока на эмоциональные привязанности и любовные страдания окружающих, сквозь призму холодности и презрения... Может он сейчас понять, что у Скорпиуса в душе?.. Даже не так — разве захочет?.. Даже зная, что ни к чему хорошему этот разговор не приведёт, он не мог не сказать, не мог не поделиться — ведь Малфой так привык: светлая, жгущая привычка — каждый вечер садиться к Поттеру поближе и рассказывать — зачитывать новые письма от родителей, обсуждать учителей и Хогвартс, предстоящие матчи, болтать обо всём на свете, совсем не понимая, как редко и ценно это чувство причастности. — В меня влюблена Роза Уизли, — угрюмо ответил Скорпиус. — Не спрашивай, как я узнал. Но Альбусу и не хотелось. Об этом, по-моему, все вокруг знали, кроме самого Скорпиуса. Отпущенный на свободу марципановый человечек шлёпнулся на покрывало и, смешно раскорячившись на четвереньках, попытался уползти. Альбус с удивлением посмотрел на Скорпиуса: сказав это, тот неподвижно замер, вперив взгляд в одну точку, его лицо — обычно живое и излучавшее доброжелательность, застыло жёсткой скорбной — чуть не плачущей маской. — Ты переживаешь, потому что... — осторожно произнёс Альбус, пытаясь угадать причину, — не можешь ответить на её чувства?.. — Наверное, да. Я пытаюсь поставить себя на её место и понимаю, что, должно быть, причиняю ей боль. Совершенно нехотя, просто потому что я — вот такой, живу, дышу, и совершенно ничего к ней не чувствую. Никак. И ничего не изменится. — В этом нет твоей вины, — сухо, но очень проникновенно сказал Поттер, и Скорпиус невольно улыбнулся, вдруг почувствовав то самое понимание, которое когда-то их объединяло. — Это... это страшно тяготит на самом деле, — едва слышно прошептал он. — Теперь я захожу в гостиную — и вижу, как она на меня смотрит, наблюдает, как я ем, смеюсь, разговариваю... Каждый раз, когда мне хочется обнять Асаби, я понимаю — Роза смотрит. И теперь я знаю, что каждый раз это ранит её, не может не ранить. В итоге я одновременно жалею её... и презираю за то, что это заставляет жить с оглядкой, постоянно ощущать присутствие... Ал, я никогда, ни к кому такого не чувствовал — но стоит мне нечаянно заметить взгляд её телячьих глаз, как мне хочется подойти и ударить, — Малфой в ужасе скривился. — Как можно быть всем тому, кто тебе настолько не нужен?.. В глазах Альбуса мелькнуло что-то странное — он слушал. В эту секунду «слушать» и «умирать» были синонимами. * * * Утро застало её врасплох — последние несколько дней тянулись так скучно и медленно, время то ускорялось, то снова волочилось на нетвердых, заплетающихся ногах, чудом умудряясь превращать минуты в часы. А сейчас — в окно лился свет, мягкие шторы двумя недвижимыми массивами стояли на страже маленькой, но уютной комнаты. У кровати внушительной Пизанской башней высились неуклюже приставленные друг к другу подарки. Лили не было — зато на её застеленной кровати красовалась горка оберточной бумаги и уже распакованные коробочки. Инсе свесилась с кровати и придирчиво осмотрела свои новые «богатства» — конечно же, здесь было очень много всяческих сладостей, безделушек и книг, то есть именно то, что можно подарить незнакомому человеку, не опасаясь быть понятым неправильно. Роза вот выбрала для неё толстенный трактат по истории древних рун в четырёх томах... Альбус — шахматы, крайне необычные для магического мира, — фигурки, вырезанные из тёмно-синего и голубоватого хрусталя... молчали... Они были определённо зачарованными — кони то и дело поводили ушами, а один чуть было не укусил Инсе (на норовистых коней ей вообще везло), когда она попыталась провести пальцем по его изящной прозрачной гриве... пешки — подскакивали на своих местах, всадники поправляли перья на шлемах и воинственно вытаскивали мечи из ножен при виде фигурок другого цвета... но молчали. Никаких тебе привычных советов: «Ладью на Е4!», «Прикрой меня, да не пешкой, а ферзем!»... В одном из самых объёмных пакетов оказался набор для ухода за всем-чем-только-можно от Флёр и Билла Уизли. Изящные бутылочки, флаконы и баночки, наполненные, если верить этикеткам, самыми чудодейственными составами, способными превратить любую, даже самого посредственного вида ведьму в писаную красавицу, напомнили о Панси так остро, что Инсе едва не выронила увлажняющий и придающий коже мерцающее сияние крем на вытяжке из пыльцы светлячков. Напомнили запах — запах её кожи, смешанный с ароматом духов, запах её одежды и широкой, монолитной постели — дерева и едва уловимого аромата красной смородины, впутанного в подушки. Если она... Инсе ещё может вернуться к ней. Ещё ничего не поздно исправить. Нет никакой точки невозврата, чтобы... Она не одна, кому не повезло с родителями... Точнее — одна из тысяч и тысяч с такой судьбой. Справляются же как-то остальные... Даже негласный глава семейства, судя по многочисленным его биографиям, первые одиннадцать лет жизни провёл в условиях, на которые стоило бы обратить внимание всяким магловским Опекунским советам и службам по защите детей. Инсе может остаться здесь. Просто — здесь. Только дальше начиналось страшное: дальше она ничего не видела — ни кем работает, ни где живёт, ни — с кем... И царапало что-то внутри — то ли задетая неизвестно чем гордость, то ли отчаянное желание свободы... чувства свободы — так, чтобы пьянило, кружило голову, до мурашек по коже. Ни одно решение, принятое в угоду собственным страхам, не способно дать этого ощущения. Ведь кому-то... — другим — в разы хуже. Кто то сейчас умирает. Кто-то оплакивает потерю близких. А кто-то... Правда в том, что страх везде — независимо от того, к чему именно он побуждал её: действовать или бездействовать. Холод, холод — ледяная пустыня. Роза, кажется, тоже понимала чуть больше, чем показывала, — судя по объёму, на подаренную ей книгу уйдёт не меньше полугода, а уж если читать вдумчиво, разбирая и заучивая комбинации и сочетания... Инсе придвинула к себе первый том. Лили больше не могла смотреть, как Инсе здесь плохо — хотя для других это вряд ли заметно, и всё можно списать на собственную впечатлительность... но Поттер чувствовала, как Инсе страдает — молчит, поджимает губы, думает о чём-то... наверняка — давно проснулась, а прячется от остальных в её комнате, сидит себе на кровати, бездумно листает книги, делает задания на каникулы... Лили ненавидела свои руки. Во-первых, в них было так мало изящества — ни беззащитно выступающих вен, ни молочной белизны кожи, ни острых косточек пястья... По-детски пухлые, усеянные веснушками и рыжими волосками, они скорее выглядели как некий бездушный инструмент, а не что-то живое — хранящее в себе живой трепет прикосновений... А второе — они предавали её. Они дрожали, сейчас, когда она снова прокрадывалась в свою же комнату, с блюдцем в руках. — Мы с мамой сделали блинчики на завтрак. Я принесла тебе попробовать, — заявила Поттер с порога. — Спасибо, но я пока не голодна, — Инсе перевернула страницу, отметила закладкой место, где остановилась, и только потом посмотрела на Лили. И тут же пожалела об этом. Убитое выражение мордашки Поттер было таким, что Инсе невольно прониклась желанием съесть злосчастный блинчик, будь он даже нашпигован битым стеклом или металлической стружкой. — Ладно, давай сюда, — проворчала она. «... и уходи», — Лили мысленно закончила фразу. Бегом-быстрей, оставь меня в покое, и дверь за собой закрой. Это после того, как она практически призналась ей в... а — собственно — в чём?.. Кто-то с топотом пронёсся наверх мимо их комнаты. — Все уже на ногах с самого утра. В ванную не пробиться, так что если хочешь успеть привести себя в порядок до того, как сюда нагрянут остальные гости... Инсе фыркнула, мотнув головой, красноречиво показав этим жестом, какого она мнения о процедуре «приведения себя в порядок». — Ясно, — улыбнулась Поттер. — Тогда чего не выходишь?.. — Не хочу. Мне страшно, — невольно ответила Инсе, не подумав. — Что-то случилось? — пересилив себя, спросила Лили. — Не знаю. Просто тяжело, темно как-то на душе. Не обращай внимания, — Инсе попыталась улыбнуться. — У меня такое часто бывает накануне праздников — кажется, что-то происходит неуловимое, а ты и не замечаешь... и поэтому ещё страшнее. — Попробуй блинчик. Ты же совсем ничего не ешь в последнее время... Бабушка всегда говорила, — тоном знатока заявила Лили, садясь рядом и забирая книгу из рук Инсе, — что когда мало ешь, в голову всегда лезут мрачные мысли. Это... как её... физиология. — А я слышала, что если переесть на ночь — кошмары будут сниться, — фыркнула Торесен. — Это тоже, — безапелляционно кивнула та. — Но сейчас же не ночь. Ты выходи из комнаты-то — у нас везде гирлянды и свечи... Папа и дядя Чарли весь дом и двор украсят к вечеру. Посмотришь на тёплые огоньки — и станет легче. Инсе со вздохом отщипнула кусочек теста и задумчиво поднесла ко рту. — Так странно, магов нисколько не смущает, что Рождество — праздник тех, кто пару тысяч лет только и развлекался... что изводил всякую нечисть, вешал еретиков, а ведьм сжигал на кострах. — Все праздники были магическими, когда их начинали отмечать, все до единого, — резонно отметила Лили. — Потом уже какие-то переняли маглы, придумали ритуалы, заменяющие магию и... — Ты говоришь как Роза, цитирующая на память конспект по магловедению, — фыркнула Инсе, но блинчик надкусила. — Всё будет хорошо. — Ты о чём? — Я знаю, ты просто волнуешься. Я бы тоже волновалась. Столько людей, нужно так хорошо выглядеть... а вдруг кому-то не понравился подарок, или скажешь что-то не то, или на ногу кому наступишь... — Вот уж на это мне точно плевать, — Инсе потянулась ко второму блинчику. Лили тут же развернулась к ней боком — в собранных в высокий хвост волосах поблескивала заколка в виде стрекозы — она двигала усиками и крыльями, поводила головой из стороны в сторону и едва заметно перебирала лапками. При каждом движении, мгновенно привлекая взгляды и внимание, на ней вспыхивали разноцветные камни — фиолетовые, аквамариновые, бирюзовые, голубые... — Спасибо, — Лили не испугалась равнодушного взгляда Инсе и улыбнулась. — Рада, что тебе понравилось. Главное не признаться как-нибудь, что подарок был куплен в последний момент и что Инсе просто случайно заметила эту заколку. Впрочем, Лили — девочка, ей-то такие вещи точно по душе. Насколько Лили — девочка... стало ясно по её следующей фразе: — Мне кажется, тебе нужно немножко... по-другому к себе относиться, правда. Можно я тебе сегодня помогу чуть-чуть?.. Торесен хмыкнула. — Вообще вот... — не унималась Поттер, — давай поспорим! Я помогу тебе одеться и сделать причёску, и все сегодня будут смотреть только на тебя. Обещаю. — Ты побреешь меня налысо и завернёшь в розовое боа? — под недовольным, но добрым взглядом Лили Инсе расхохоталась. — На что хоть спорить-то будем?.. Только не говори, что на поцелуй. Всё как и всегда: Поттер покраснела, а она — покатилась со смеху, только на самом деле весело ей совсем не было. * * * Инсе трясло. Больше всего на свете ей сейчас хотелось плакать — даже особо не осознавая причин, без повода — чтобы чудовищный комок внутри прорвался наружу, потому что... Она поджала губы. Оглядела разбросанные вокруг бутылочки, флакончики, тюбики, пузырьки, огромный пенал с косметикой, заколки, невидимки, шпильки, три вида расчёсок — деревянная, с выпрямляющими чарами, с частыми зубьями, с редкими, длинными, короткими... «Я тебе кто, кукла?» А Лили, увлечённая процессом, только улыбалась и миролюбиво фыркала в ответ. Потом было хуже — потом были цепкие прохладные руки ни на секунду не умолкающей Флёр Уизли и заинтересованный любопытный взгляд её сестрицы Габриэль... и судя по тёмному блеску голубых глаз мисс Делакур, уверенно изучающих Инсе, незамужней она собиралась оставаться ещё очень и очень долго. Инсе посмотрела в окно. Со двора доносились приглушённые звуки настраиваемых инструментов. От парадного входа, хотя в случае Норы уместней было бы сказать — от крыльца, к широкой площадке тянулась изящная полупрозрачная ледяная галерея, постепенно переходящая в тонкий, будто вылепленный из цельного хрусталя навес... сквозь него виднелись красиво расставленные столы с угощениями, домовые эльфы с подносами сновали от одного угла к другому, расставляя напитки и блюда. Асаби в красивой персиковой мантии оживлённо болтала с... Эйденом О'Рейли. Инсе едва не присела от удивления. На сегодняшний день он единодушно признан лучшим вратарём сборной. Впрочем, она, кажется, забыла, где находится — в доме знаменитейшего волшебника, известного на всю Англию, да и далеко за её пределами. Теперь Инсе поняла, чем вызвано решение поставить на лужайке зачарованный ледяной навес — не только желанием наслаждаться зимним пейзажем и любоваться деревьями, усыпанными инеем и снегом и украшенными фонариками, мерцающими звёздами, гирляндами и парящими в воздухе свечами... просто в доме не поместилась бы и половина всех собравшихся на Рождество гостей. А ещё... вместе с семьями сюда стеклась и добрая треть Хогвартса — со всех четырёх факультетов... Инсе почудилось даже, что она слышит голос своей однокурсницы... ей вторил добродушный смех профессора Лонгботтома... Лили вместе с остальными помогала миссис Уизли на кухне, решив дать Инсе время побыть наедине со своим новым образом. Чтобы примириться, видимо. У Торесен подкосились ноги. Она ещё раз посмотрела на себя в зеркало — пугаясь открытого платья, распущенных волос, уложенных аккуратной тяжёлой волной на спину, рассыпавшихся по плечам... Отчаянное желание содрать с себя всё это блестящее, облегающее и изящное великолепие сменилось простым отчаянием. Горестный смех перешёл в скулёж. Её никто не заставлял, но теперь ей придётся появиться в таком виде перед гостями. Перед всеми вообще — хорошо хоть голую спину прикрывала тонкая шёлковая накидка... Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем Инсе с тяжким вздохом осмелилась подойти к двери и взяться за ручку. Хоть бы там никого не было. С этим ей действительно повезло, но впереди была лестница. На каблуках настояла Флёр Уизли — и через полчаса бездумного марширования по комнате Инсе даже показалось, что она вполне может устоять на этих ходулях. Шаг, ступенька, шаг... Она спускалась с черепашьей скоростью, боком, цепко держась за перила обеими руками. Её никто не заставлял — правда в том, что она, сквозь пелену слёз, не могла не заметить, что в первый раз в жизни выглядит действительно красивой. Ещё шаг, ступенька... Где-то глубоко внутри Инсе понимала, что дело не во внешности, а в причастности к этому миру. Вот такая — обворожительная, улыбающаяся и счастливая Инсе вполне могла бы найти здесь своё место, могла бы породниться с этой дружной и крепкой... семьёй. Правда в том, что где-то глубоко внутри стыло желание быть такой же, как они... красивой, естественной, лёгкой. Шаг, ступенька, ша... Из сада раздался взрыв, а затем нестройные аплодисменты и громкий смех — кто-то то ли нечаянно, то ли на пробу взорвал первую хлопушку. Инсе дёрнулась и крепче схватилась за перила, но было поздно — каблук соскользнул, нога, вывернувшись под неестественным углом, подогнулась. И когда Инсе уже чётко представила, как с ужасающим грохотом валится с лестницы, вся такая красивая, гордо выкатывается на коврик перед гостями... Кто-то крепко ухватил её под локоть и дёрнул на себя. На мгновение повиснув в воздухе и инстинктивно отшатываясь назад, Инсе обернулась. И всё — вся её боль, горечь, отчаяние, испуг и обида, страшное напряжение этой недели в единый миг схлестнулись друг с другом, образовав чудовищную, разрушающую волну, направленную прямо в лицо тому, кто так некстати оказался рядом. Всего секунду Инсе глядела ему прямо в глаза, зелёные, тихие и беззащитные, вспоминая давно забытое ощущение стыда... словно бы втягивающего её внутрь себя самой. Как в уже милом сердцу кошмаре, который всё повторялся, повторялся... Цепкие пальцы, хватающие за шиворот, треск рвущейся одежды, треск электричества, ступеньки... и — грохот. Первой в мягкий ковёр упала волшебная палочка, исчезла в густом ворсе, словно канула в Лету. Ворох фонариков, нити гирлянд и коробка с ангелами последовали за ней с надсадным звоном бьющегося стекла... а сверху, растерянно раскинув руки и уже без сознания, спиной неуклюже плюхнулся и владелец палочки. Инсе чудом распласталась по лестнице, что не дало ей упасть следом. Превозмогая боль в ноге, Торесен вскочила. В нос ударил давно забытый... знакомый-знакомый запах грозы и озона... в воздухе стояла едва заметная сине-чёрная взвесь. Внизу лежал Гарри Поттер. Собственной персоной. Мёртвый?.. Но стоило Инсе только подумать об этом, как он чуть слышно застонал, бледно-голубого оттенка губы шевельнулись, а ресницы дрогнули — словно вот-вот откроет глаза. Едва сдержав рвущийся наружу затравленный писк, прыгая и хромая, Инсе взлетела наверх и пулей метнулась к комнате Лили. — Боже мой... — она опустилась на пол и закрыла лицо руками, спрятав его в коленях, разбитых и кровоточащих, — так, чтобы совсем никто не увидел, чтобы чернота стала ещё чернее, поплыла цветными пятнами, проникла в горло и уши бархатными влажными щупальцами. Где-то внутри, у самого сердца, что-то гудело, тонко вибрируя, как дрожат рельсы, предчувствуя приближающийся поезд. — Боже мой, — снова прошептала она, хотя никогда не верила ни в какого «Боже», даже когда твердила заученные псалмы и молитвы у храма Святого Доминго. А потом... отняв руки от лица — так и не заплакав, Инсе подняла глаза на своё отражение в зеркале — дверца шкафа осталась открытой. Отражению было очень страшно. И это была его последняя попытка надеть платье. Инсе встала, чуть прихрамывая, подошла к зеркалу вплотную и осторожно соприкоснулась подушечками пальцев с собственными, отражёнными. Она готова была поклясться, что сейчас ей не нужны были ни Старшая палочка, ни ответы — ни на один, ни на один... В комнату невидимыми струйками просачивался тот самый запах. Во рту разлилась тошнотворная шоколадная горечь, когда она услышала, сердцем услышала, как эхо играет внизу одну из своих страшных увертюр. Вскрик — отчаянный и тонкий, растерянный: — «Гарри!», «Джинни, отойди! Отойди же, Джин!», «Я помогу», «Что случи... Ох, Мерлин!», «Что тут у вас...», «Вот так, Джинни, всё будет в порядке», «Ферула!» — Ничего-ничего, — растерянно лопотала Джинни Поттер, одной рукой безотчётно прижимая к себе бледную, перепуганную Лили, а другой опираясь на Джорджа Уизли. — Всё будет хорошо, просто... Ну как же так неудачно, я... ну как же... Инсе заставила себя встать и сделать шаг к двери. Бросив ещё один затравленный взгляд на зеркало, она стремительно распахнула дверь и выскочила на лестничную площадку — встрёпанная, перепуганная шумом, будто бы только что в спешке надевшая перекрутившееся на поясе платье... бледная, растерянная — под не менее озадаченными взглядами собравшихся, и её тонкий, тихий голос мелодично отзвенел последним аккордом: — Что... случилось?.. — спотыкаясь и едва не оступаясь на ступеньках, она растерянно спустилась на один пролёт, неотрывно смотря вниз, ища глазами... тело?.. В этот же момент камин в гостиной щёлкнул, и Нора едва ли не захлебнулась волшебниками в красивых серо-лимонных мантиях с нашитыми на груди эмблемами — скрещенными костью и волшебной палочкой на груди и витиеватой «М» на рукаве. Мир — мертвый. Людям нужны герои, без них нет жизни. Герой — сердце. Вдохновение, смысл, цель. Героя нет. Джинни Поттер вернулась через пару часов, её глаза все ещё были растерянными и печальными, а лицо сохранило непривычную для него бледность, но она заставила себя улыбнуться и, склонив голову, тихим голосом отчиталась перед остальными: — Всё обойдётся. Гарри уже пришёл в себя, только целители решили перестраховаться и дали ему сонное зелье, чтобы ему не пришлось бодрствовать, пока срастаются кости. Пустяки, пара переломов, — вздохнула она. — Просил передать вам, чтобы вы не смели унывать и веселились без него. Он жив. Сердце в груди Инсе радостно подпрыгнуло, а потом с сумасшедшей скоростью ухнуло вниз — как только Гарри Поттер придёт в себя, он расскажет, что произошло... и тогда вся её ложь всплывёт, и все будут знать, что она... она... — Как можно быть таким неуклюжим, — едва слышно пробормотал Альбус. Этот упрёк звучал странно, но не для Малфоя, который почти физически чувствовал, как Поттер испугался за отца. Минутой раньше Скорпиус осторожно протиснулся сквозь толпу, чтобы быть поближе к Поттеру... То странное утреннее предчувствие снова напомнило о себе тягостным комком в горле. Услышав раздосадованное бормотание Альбуса, Малфой успокаивающе положил ладонь ему на плечо, легонько погладив. «Жалко тебе меня, да?» — со злостью подумал Поттер. — «Сердобольный слишком, а, Скорпиус?.. Так получи!» — и прильнул к Малфою всем телом, прижимаясь спиной к груди и откинув голову Скорпиусу на плечо, насколько это позволяли стулья вокруг и правила приличия, хотя последние всё-таки не слишком. Малфой негромко охнул, но не отстранился. «Так тебе и надо, так тебе и надо... Пусть Роза Уизли смотрит!» Альбус скривился.