Слишком холодно

Как Инсе ни старалась потом, позже, собрать воедино детали этого вечера оживших кошмаров и восставших из мёртвых призраков прошлого, события и чувства ускользали, вспыхивали на мгновение отдельными эпизодами, но тут же разлетались в куски, стоило ей напрячь память. Люди-тени, шепот, музыка, разговоры. Адский холод — им веяло от мерцающих светильников, им опаляли свечи, им ревело пламя в каминах, одним холодом... Вместо мыслей в голове — каша, кисель, перед глазами — рассеянная пелена, в которой то и дело поблескивают — отражения, блики в хрустале, бокалы. Сначала среди собравшихся воцарилось траурное молчание, которое только изредка нарушали перешёптывания и более громкие сожаления, чаще всего адресованные вымученно улыбавшейся Джинни Поттер. Но очарование домашнего уюта, запах ароматных блюд и выпечки и предвкушение праздника постепенно сделали своё дело — под ласковым воздействием тепла волшебники потихонечку начали оттаивать, снова заиграл оркестр, где-то с глухим хлопком вылетела пробка из бутылки шампанского, заворчала машинка для размешивания горячего шоколада. Живо заискрились первые шутки, лучистые взгляды, полные радости встрече, дошли до сердец тех, кому предназначались... Инсе тоже улыбалась, не понимая ни что делает, ни что происходит вокруг. Ей даже не хотелось избавиться от чувства, будто при каждом шаге она волочит за собой собственные же вывалившиеся внутренности. Наверное, когда страх доходит до какой-то крайней точки, дальше которой не заступить, не вывернув мир наизнанку, во всём начинаешь замечать простой и понятный порядок, будто смотришь сквозь щёлочку на небо, а видишь не только фрагмент, но и облака целиком, и яростную грозу на другом конце земли, и все-все звёзды и туманности — не открытые ещё, но такие... маленькие. Плакать Инсе не могла — ей не было грустно ни капли. Она ходила под навесом, ловя своё отражение в ледяных колоннах, ловя — как и обещала Лили — восхищённые взгляды... но шаг за шагом теряя последнюю связь с каждым из этих волшебников. Что могло их связывать — магию и запах прогнившего соленого дерева на пирсах Ирландского моря?.. Что может их связывать, если она чуть не убила человека?.. Что будет их связывать, когда они узнают, что произошло?.. Если бы у неё только нашлись деньги, хоть сколько-нибудь... она не задумываясь трансгрессировала бы отсюда куда подальше, к маглам. Она же хотела его убить... — Осторожней, мисс! — приземистая волшебница в широкополой остроконечной шляпе машинально отшатнулась от Инсе, бесцельно дрейфующей по залу. Торесен только что попыталась пройти сквозь неё и с немым укором воззрилась на изящный декольтированный вырез изумрудно-зелёной мантии, когда ей не удалось преодолеть неожиданное препятствие. — Экскуро! — недовольно проворчала волшебница, одной рукой доставая волшебную палочку, а другую, с наполовину пролитым бокалом шампанского, предусмотрительно отводя в сторону. Инсе подняла глаза и обомлела. Волшебница была похожа на её мать. Тот же разрез глаз, тот же непослушный вихор на чёлке, ложащейся на лоб, тот же... Отпрянув, Инсе отступила в сторону, украдкой оглядываясь. На самом деле сходства с её матерью в волшебнице было ровно столько, сколько у профессора МакГонагалл с профессором Флитвиком, но на мгновение Инсе живо представила когда-то такое родное лицо, образ, уже стершийся из памяти... Вокруг пели, танцевали и смеялись. А где-то в больнице Святого Мунго приходил в себя Гарри Поттер. Скорее ради приличия взяв со стола несколько овощных канапе на блюдечке, она устроилась на небольшом диванчике в одной из самых отдаленных частей площадки. Правильней было бы вернуться в Нору, оставив праздник тем, кому он нужен, запереться в спальне, содрать с себя все эти побрякушки... но это значило увидеть лестницу ещё раз. — Наверное, так всегда и происходит. — Что? — Инсе вздрогнула и уставилась на Лили. Та, шурша праздничной мантией со вставками из голубой органзы, присела рядом. — Когда готовишься заранее, просчитываешь варианты, носишься как угорелая от плиты к столу, стараешься, чтобы всем всё было хорошо, чтобы все были довольны и веселы... и вот вроде бы удалось, всё по плану... Обязательно что-то случится. Так жизнь показывает, что все твои старания на самом деле не стоят ничего. Что ты всего лишь букашка, которая возомнила, что в силах сдвинуть горы... Инсе кивнула — она ничего не слышала. — Вот скажи, что я могу сделать, чтобы ты хотя бы сейчас не сидела с убитым видом в самом углу? — Возможно, тебе стоит смириться с тем, что букашки для сдвигания гор не предназначены, — хмыкнула Инсе. — И что у каждого своя среда обитания. Птички летают в небе, рыбки живут в пруду. Помню, когда рыболовецкий траулер причаливал к берегу и улов доставали из сетей, у рыбы такие глаза были жалкие... и дохлые. А всё от того, что на воздухе треске ни разу не весело. — Я тебя серьёзно спрашиваю. — Серьёзно... Тогда придётся выбрать, — с кислой ухмылкой Торесен повернулась к Лили. — Когда-нибудь тебе придётся выбрать... — Что? — та невольно вздрогнула. — Летающая ты букашка, — Инсе меланхолично сняла с канапе оливку и положила в рот, — или водоплавающая. Не отрывая пустого взгляда от стоящей на столике рядом тарелочки с едой, Инсе осторожно дотянулась до руки Лили, лежащей на облачке органзы, затем накрыла её ладонь своей, переплетя пальцы. — Что случилось? — немедленно переполошилась та, перехватывая её руку другой, придерживая сверху, словно защищая и не желая отпускать. «Что? Что? Что? — колотилось в грудной клетке. — Это со мной? Это — сейчас?.. Такое бывает?..» — Ничего, рыжая, — вздохнула Инсе. — Всё в порядке... Просто моё место — не здесь. У тебя очень хорошая семья, где каждый старается заботиться друг о друге, очень уютный дом, где всегда рады гостям... Очень хороший мир — где возможно то, что мне всегда казалось нереальным, где живут удивительные люди с поразительными способностями... Но каждый раз, когда я напоминаю себе об этом, я слышу чаек. Надрывный, полный тоски чаячий плач, будто сотни птиц вдруг взметнулись в небо и кричат, кричат... Всё это время Лили нежно гладила руку Инсе, а сейчас поднесла её ладонь к лицу и ласково потёрла о свою щёку. — Тогда тебе стоит смириться с тем, что я пойду с тобой, чего бы мне это ни стоило. Даже если мне придётся бросить Хогвартс. Даже если мне придётся уйти из дома, — просто сказала Поттер. Инсе поняла, что попала в чудовищную западню. Лили накрепко вдолбила себе в голову, что будет её любить, плевать, что это — любовь жертвы. Будет нянчиться. Спрашивать. Прокрадываться по ночам в спальню, чтобы поправить одеяло. Гнуться под упрёками, но всё равно возвращаться. Терпеть обиды и приходить снова. Чтобы тайком методично посвящать свою жизнь служению, только не божеству или идее... ей. Инсе стало так страшно. После таких дней не снятся кошмары. Никогда. Наверное, сейчас никто и не вспомнит, как это случилось. Как в гостиной, где, не выдержав, уснула на диване маленькая Августа Лонгботтом, кем-то заботливо прикрытая клетчатым вязаным пледом, вспыхнул камин, выбросив в воздух облачко пепла, а на ковёр — сноп зелёных, фиолетовых и карминово-красных искр. Как оттуда вышел волшебник в рабочей мантии больницы Святого Мунго, растерянный и взволнованный, а следом за ним из пламени выступили ещё четверо — без формы, потому что у Невыразимцев из Отдела Тайн её нет. Пройдя по галерее, они вышли под навес, миновали танцующих и направились к большой нише, где около дюжины волшебников, рассевшись на мягких подушках, оживлённо обсуждали что-то и громко смеялись. Заметив эту молчаливую процессию, музыканты снова смолкли. Вокруг загалдели люди, но Невыразимцы, не обращая на шум никакого внимания, вывели ошарашенную Джинни Поттер из толпы празднующих. Заметив это, Лили вскочила с диванчика и поспешила к ним. Инсе осталась сидеть — ноги словно приросли к полу. Да и она, кажется, знала, что произошло. * * * Альбус просто пил, не чувствуя вкуса, прямо из горлышка. Всё началось с шампанского, но от него только легко кружилась голова, а вкус непривычному к спиртному Поттеру после второго бокала напомнил перебродивший тыквенный сок. Недолго думая, Альбус покинул гостей, направившись за огневиски в погреб под кладовой. Чтобы не попасться на глаза матери, он там и остался — поднялся из тёмного и сырого подвала по пахнущей сыростью лестнице и уселся на бочку для зерна, откинувшись спиной на полку с домашними заготовками, а ноги вытянув на стол с ненужной утварью. Блаженным и исцеляющим был звук из горлышка откупоренной бутылки. Альбус сделал первый глоток, затем несколько — залпом, и у него мгновенно застучало в висках, а желудок неприятно обожгло. Но Поттер лишь безразлично сглотнул, он был почти счастлив, потому что под действием алкоголя сознание меркло вместе с переполнявшим его чувством стыда. Он ведь снова считай заставил Скорпиуса пойти на вынужденную близость... из жалости. Бедняжка Альбус, папа попал в больницу. Беспроигрышная стратегия — ведь Малфой не отходил от него ни на шаг. Мягко обнимал за плечи, не сводил заискивающе-трогательного взгляда, а Альбус... Альбус сделал ещё глоток. И ещё. И ещё. Внезапно кухонная дверь хлопнула, да так оглушительно, что Поттер едва не свалился на пол и только чудом удержал бутылку, но огневиски расплескалось-таки по полу, и в воздухе повис тягостный аромат спиртного. Прокляв всё на свете, Поттер затаился. На кухне что-то происходило — оттуда доносились голоса, звенела посуда, гулко звучали чьи-то шаги и скрипела двигаемая мебель, будто кто-то слепо метался по комнате, натыкаясь на столы и диваны, не замечая этого... Поттер аккуратно, насколько позволяло количество выпитого, подкрался к двери, чтобы закрыть её на защёлку, и тут вдруг с другой стороны раздался вой — низкий, грудной, звериный, протяжный и захлёбывающийся, нечеловеческий — и тем страшнее было осознавать это, потому что тот принадлежал его матери. Едва не выбив дверь из петель, Альбус выскочил на кухню. Джинни металась в кресле, её едва сдерживали дядя Рон и дядя Джордж. — Вы, — мать бросилась на целителя, смешивающего зелья на столе, — вы сказали, что он пришёл в себя! Как Гарри мог умереть! — Миссис Поттер, выпейте... это Умиротворя... Выбитая из рук целителя склянка ударилась в стену и разбилась. — Мама, мама! — с тоненькими всхлипами Лили прижалась к ней изо всех сил, цепляясь руками за рукава мантии. На какое-то мгновение Альбусу показалось, что мать готова отшвырнуть и её, но внезапно всё кончилось — быстро, как и началось. Джинни опустилась в кресло. Лили, присев рядом и положив руки ей на колени, пыталась что-то сказать... Альбус не чувствовал ничего. Он только видел лицо сестры — вмиг осунувшееся, с застывшей на нём печатью горя... То ли от резкого света, бившего по привыкшим к полумраку кладовой глазам, то ли от слишком резких движений, Альбус пошатнулся, не в силах справиться со слабостью. Невидящими глазами он искал, за что бы уцепиться. К горлу подкатил скользкий ком. С глухим стоном Поттер рухнул прямо на пол, ударившись плечом о спинку дивана, судорожно принялся слепо шарить перед собой руками, когда кто-то ухватил его за плечи и попытался поднять, но Альбус снова повалился навзничь — всё вокруг плыло цветными пятнами, кружилось и мерцало. Не в силах сдержать спазмов, он, пытаясь отвернуться от того, кто всё ещё поддерживал его, ткнулся носом прямо в ворс ковра. Оттуда пахнуло чем-то домашним — это был запах вещи, годами пролежавшей в месте, где постоянно готовилась еда... Поттер конвульсивно содрогнулся, его стошнило прямо на себя. Словно со стороны, но при этом всё чувствуя, он видел, как из его рта льются струйки горькой рвоты, скользят по подбородку, затекают за ворот рубашки, он пытается дышать, отплёвывается, но с каждым вздохом всё повторяется снова. А рядом на корточках, бледный как мел, сидит Скорпиус. Оглушительно грохотала вода. Испачканная одежда кучей валялась у ножки ванной. Альбус умылся ещё раз и старательно почистил зубы, чтобы во рту осталось только ощущение мятного холодка зубной пасты. Череда событий поражала своей абсурдностью. Вот — канун Рождества. Вот — его отец падает с лестницы. Вот — целители говорят, что он в полном порядке и завтра утром вернётся домой, а вот — он уже мертв. И причина неясна, точнее — острый сердечный приступ, никак не связанный с полученной ранее травмой. Быстрая смерть. Две минуты — и готово. Закрутив вентиль и растерев горящее от ледяной воды лицо, Альбус отодвинул щеколду и вышел на лестничный пролет. Поднявшаяся суматоха утихла, снизу доносились лишь редкие всхлипы да тихие голоса. Поттер понял, что не в силах спуститься вниз — ещё раз увидеть горе матери... невозможно. Пойти к себе в спальню? Там наверняка уже ждёт Малфой, который помог ему добраться до ванной. Ждёт, чтобы снова пожалеть. Приласкать — но уже не просто бедняжку Альбуса, а сиротку Альбуса. Поттер безумно хотел к Скорпиусу — прижаться, обнять... но не так. Как угодно — но не так. Приняв решение, он спустился на первый этаж и постучал в дверь спальни Лили. Альбус знал, что Инсе там. Он ожидал чего угодно — соболезнований, вымученных банальных фраз или натянутого молчания... чего угодно... — Зачем ты пришёл? — устало спросила Инсе, отворачиваясь от окна, будто заранее знала, что это произойдёт, и успела смириться. Блестящие волосы красивой волной легли ей на почти обнажённую спину, едва затянутую тонким узором платья. Она сняла туфли, поэтому её фигура казалась непропорциональной, а ткань по подолу нелепыми складками сложилась в кучку у ног. Но это была настоящая Инсе, на самом деле куда более красивая, чем сегодняшний её образ. — Больше негде спрятаться, — Поттер сделал шаг и пошатнулся. Несмотря на пустой желудок, он всё ещё был в стельку пьян, просто никто не заметил этого в суматохе. — Ложись, — подобрав платье, Инсе осторожно подвела его к кровати Лили. — Тебе нужно поспать. Сейчас я дам тебе кое-что... — Пахнет ужасно, — сморщился Поттер, пытаясь отодвинуться от приставленной ко рту чашки. — Это магловское успокоительное. Поттер послушно взял чашку из рук Инсе и поднёс к губам. — Я так плохо себя чувствую, — тяжко вздохнул Альбус, выпив настойку, — голова кружится... Зачем я только... снова тошнит. И я думаю об этом, а не о том, что у меня умер отец... и ветки сквозь кольца. Будто утро никогда не наступит... Дальше бормотание стало совсем невнятным. Альбус уснул. Инсе поправила ему одеяло, провела по волосам и подошла к зеркалу. Спокойствие накрыло её с головой. Больше не было неизвестности. Глава Аврората — не какая-нибудь чокнутая предсказательница Трелони, и уж точно не выживший из ума ветхий старик Слагхорн, чтобы можно было быстро замять дельце. Нет, будет настоящее расследование, по углам шепчутся, что Невыразимцы уже осматривают место происшествия под мантиями-невидимками... приглядываются к гостям... Возможно, один из них сейчас стоит за её спиной, наблюдает, ждёт последних улик, прежде чем стиснуть её плечо и сказать: — Следуйте за нами, мисс Торесен. Инсе силой заставила себя не оглядываться, хотя и содрогнулась от этой страшной догадки. Нет, конечно, произошедшее — чудовищный, абсурдный, нелепый несчастный случай, но это не меняет факты. Инсе убила Гарри Поттера. То есть — одержала победу. Теперь она — хозяйка Старшей палочки, и этот могущественнейший артефакт принадлежит ей. Ей одной. И если бы она только могла знать, где же эта палочка хранится, куда запрятал её бывший владелец... но сейчас это всё неважно. Скоро её найдут, и остаток дней Инсе проведёт в Азкабане. — Инсе… — тихо позвал Альбус в полудрёме. Она отвернулась от зеркала и присела в изножье кровати. — Что случилось? В сумерках Поттер был слишком похож на отца. — Ты молчишь, и мне стало страшно. — Давай поговорим, хочешь? — предложила она. Альбус покачал головой, но благодарно сжал её ладонь. О чём он думал сквозь сон?.. Он вспоминал отца, его нелепые шутки, его красивую аврорскую форму, в которую тайком любил переодеваться в детстве, и тогда приходилось подвязывать брюки, закатывать рукава почти наполовину, а полы мантии носить в руках... Когда его однажды застукали, отец только потрепал по волосам, даже не ругал за вытащенный без спроса из ящика в кабинете Орден Мерлина. Он пытается бежать от себя — потому что больше всего хотелось плюнуть на гордость, найти Скорпиуса и прижать к себе крепко-крепко, чтобы всё стало как раньше. А теперь у Малфоя есть девушка, и ничего никогда не будет как раньше, потому что... его отец мертв. Сознание отказывалось понимать это, но Альбус знал, что боль утраты никогда не приходит сразу, тогда, когда нужна. И вдруг из этой гулкой, растрескавшейся на глиняные черепки пустоты проступило, словно из прошлой жизни: «Я несколько раз предсказывала смерть твоему отцу... но сейчас я её увидела!». Сука, старая сука! И правильно, что сдохла! Так ей и надо. Внутри всё вспыхнуло от гнева, дыхание пресеклось. Даже ладонь, когда он провёл ей по лицу, стараясь отвлечься, не думать, забыть... мелко дрожала и была влажной от пота. Кажется, эта неконтролируемая злость окутала всё, что было позади, языками жгучего пламени, оставив после себя лишь легкие хлопья пепла на спекшейся в корку земле. Где-то там были и сгоревшие мосты, все до единого. Похороны отца — едва ли Альбусу снова представится такой удобный случай осуществить свой план и подлить Веритасерум Рону Уизли. Похороны отца — такая удача, вот что думал Альбус. В Норе молчали, слабый свет с улицы отражался в глазах Инсе звездно-серыми бликами, в его комнате, на дне чемодана, спрятанного под кровать, лежал пузырек с жидкостью, прозрачной точно слеза, а вокруг... Вокруг был один пепел, седой пепел...