Перед падением рождается гордость, О, твои глаза говорят обо всем. Я вижу, что грядёт, когда карабкаюсь вверх, сквозь этажи. Эта хрень становится мрачной, когда ты теряешь всё, Я слышу, что идёт: я слышу барабанный бой. No One’s Here to Sleep (Naughty Boy feat. Bastille)
Кай вышел на улицу, ощущая приятное клокочущее тепло в груди и легкую, совершенно необоснованную дрожь в руках. Сучкаполучилапозаслугам. Мысли в его голове скакали весьма сумбурным образом, но это совершенно не отвлекало. Эйфория ударила в голову, опьяняя. Губы юноши тронула улыбка, совершенно искренняя, при одной только мысли о том, что он показал ей, КТО здесь главный. Он показал ей себя без прикрас. Сучка получила по заслугам. Это казалось каким-то невозможным и — внезапно — неправильным лишь пару секунд, когда он закрывал за собой дверь. Вслед за этими пустыми и ничего не значащими эмоциями пришел настоящий шквал внутреннего ликования и превосходства. Каждая клеточка его тела горела, но огонь этот с трудом можно было назвать мучительным — он согревал. Он заставлял испытывать какое-то неопределенное пьянящее ощущение победы. Кай и впрямь победил. «Сучкаполучилапозаслугам» — в очередной раз пронеслось в его голове. Считала себя непобедимой, а в итоге… проиграла, получив удар простым кухонным ножом, которым мать Кая часто резала овощи. Это заставило юношу хмыкнуть, и на секунду он сам удивился, с каким хладнокровием вспоминает о матери. Она, пускай и игнорировала его так же, как и остальные члены семьи, всегда делала это как-то по-особому: виновато и неохотно, словно ее заставляли вести себя так с ним. Кай в нерешительности оглянулся на дом, оставшийся позади, ловя себя на мысли, что с интересом бы посмотрел, как проводит последние секунды своей жизни Кэтрин: цепляется за жизнь из последних сил или, может, уже смиренно поддалась старушке с косой? Вопреки всему, Паркер склонялся ко второму. Ее кукольный вид… (а ведь ты решил, что она все же красивая) … не производил впечатления стойкой духом девушки. Наверняка она уже откинула копыта, не предприняв ни малейшей попытки спастись. Знал бы Кай тогда, как ошибается. Юноша взглянул на свои руки, испачканные кровью и мелко дрожащие, и это заставило его в полной мере озлобиться на самого себя. Какого черта у него дрожали руки? Неужели, он так давно не убивал, что его тело уже забыло, какого это? Волна липкого отвращения к самому себе сковала желудок. И во что ты превратился, Кай? — В тряпку, — вслух ответил он голосу, шумящему в голове, и тут же сжал окровавленные пальцы в кулаки, отмечая, что дрожь от этого уменьшается. Нужно было что-то делать с этим. Нужно было что-то делать с собой. Твердой походкой юноша подошел к срубленному дубу, доставая оттуда нож, пропитанный магией сестры. Это заставило его отвлечься от мыслей на какое-то время, но странное ощущение озлобленности на самого себя не ушло, продолжая безбожно терзать грудную клетку. Оно, казалось, было сокрыто в желудке (потому что именно его сковывало цепкими пальцами холода), но со временем упорно поднималось вверх и клокотало в районе горла. Приятное покалывание на кончиках пальцев позволило Каю почувствовать себя непобедимым, но лишь на пару секунд, пока магия сестры, представляющая собой теплый пульсирующий сгусток энергии, растекалась по венам. Было в этом ощущении всегда что-то волшебное и дурманящее. Магия, входя в его тело, словно заполняла его, как пустой сосуд. Наверное, именно поэтому, когда у него были силы — пусть и жестоким образом украденные у кого-либо — он чувствовал себя целым. Это было не удивительно: пустой и никчемный сосуд вновь обретал прежнюю значимость и такую необходимую силу, заполняющую его до краев. Никому не был нужен пустой сосуд. Никому не был нужен он. Эти мысли заставили Кая, прозябло вздрогнув, бросить очередной взгляд на дверь, через которую он вышел парой минут ранее, оставив девушку… которая поистине раздражала! … истекать кровью. Это не было вспышкой стыда или, не дай бог, сожаления. Это было вполне непреодолимым и сильным желанием узнать, был ли у нее кто-то, кому она была нужна… любой? Несмотря на то, что в юноше крепла уверенность, будто таких людей, которым ты просто по-человечески важен, просто не существует на планете, он предполагал, что у Кэтрин их было много. «Наверняка, у нее был целый фан-клуб» — отрешенно подумал Паркер, медленным шагом направляясь к машине. Брови его были нахмурены. — «Целая кучка дебилов, готовых пожертвовать собой ради благополучия «госпожи». Эта мысль оказала странное влияние: сначала Кай испытал резкий, почти болезненный укол ревности (но ревновал он вовсе не саму Кэтрин, как таковую, а то, что ее, должно быть, кто-то ждал в реальности. Его же не ждал никто. И не сказать, что ему это было нужно… но… чувство это было настолько сильным, что ему пришлось на какое-то время остановиться, чтобы усмирить его); а затем пришла злость — настолько родная и близкая эмоция, что юноша невольно оскалился в жесткой улыбке. Сучка пыталась провернуть все это и здесь. Он вспомнил их недавние встречи, когда она была всего лишь голосом… Лучше бы она им и оставалась! … и то, как он, пускай и без желания, выполнял ее просьбы и следовал тому, что она говорит. Кэтрин пыталась манипулировать им, как делала это и с остальными слепыми глупцами, которые были слишком… обязаны ей, чтобы заметить подвох. Это вызвало у Кая искренний смех и, уже садясь в машину, чтобы отчалить отсюда, он рассмеялся. Кто кого, сучка? Но смех быстро затих, как и та неправдоподобная легкость, что засела у него в мозгу. Лицо превратилось в маску, а пальцы, с неистовствующей яростью впивающиеся в руль, побелели — Кай осознал, какую большую ошибку совершило его ужаленное самолюбие. ПРОСТО НЕПРОСТИТЕЛЬНООГРОМНУЮ ОШИБКУ. В тот момент юноша подумал, что понял, отчего у него тряслись руки — где-то в глубине души он знал, что натворил уже в тот момент, когда вонзил в нее нож, поддавшись ярости. Паркер обреченно уронил голову на руки, сложенные на руле, шипя себе под нос какие-то проклятия. «Ты только что просрал единственный шанс выбраться отсюда, дружище. Поздравляем.» — с осуждением сказали голоса в его голове, и юноша сцепил зубы от осознания того, насколько бесполезны они были сейчас, — «Приз в номинации «Кретин года» вручается… Та-да-а-а-м! Малакаю Паркеру! Поприветствуем «счастливчика»! Он простонал что-то неразборчивое в свои руки, будто пытаясь избавиться от глупостей в голове. На самом деле ему хотелось разгромить всю эту машину, не оставить от нее ни единой целой детали, но резкая волна самобичевания и беспомощности была слишком огромной, чтобы Паркер без труда выплыл из нее. «Ты настолько бесполезен в своем существовании, что даже имея стопроцентную возможность выбраться и отличного проводника для этого, ты не смог» — голос в сознании Кая принадлежал ему самому, но в интонации явно читалось что-то от отца, — «Ты еще более никчемен, чем можно было предположить». Паркер ударил по рулю. Это не было способом избавиться от ярости — в этом случае, одним ударом все бы точно не ограничилось (и навряд ли хватило бы сотни). Это было лишь способом заглушить совершенно бесполезные мысли в своем сознании, чтобы подумать. Просто подумать. Просто взвесить. Просто осознать, что впереди его снова ждет пустота. Осознать, но не смириться. Кай поднял голову, затуманенным взглядом рассматривая дорогу впереди. В голове была лишь одна мысль, которая могла, пускай и с натяжкой, сойти за план. Он мог попробовать сделать это один. Даже если риск «перегрузки» (именно так назвала тогда это Кэтрин) был слишком велик… других путей у него не оставалось. А еще… еще Каю хотелось вернуться, чтобы увидеть дело рук своих. Этакая мазохистская пытка, которая однозначно заставит его проклинать себя еще сильнее, чем сейчас. — Будь ты проклята, гребаная сука, — выплюнул Паркер, несомненно обращаясь к Кэтрин, хоть она и не могла слышать его сейчас. Он сомневался, что способность слушать до сих пор не покинула ее. Юноша вышел из машины, поняв, что пока он не войдет в дом, заставив себя почувствовать настоящим ублюдком, не сможет никуда уехать. «Была ли надежда, что он найдет ее по-прежнему живой?» Он склонялся к отрицательному ответу, хотя и не исключал малой доли вероятности обратного. Кай понял, что взволнован больше, чем следует: ладони вспотели, а желание как можно скорее ворваться в дом становилось невыносимым. Но он держал себя в руках. Пытался. Юноша спокойной, ровной и неторопливой походкой подошел двери, и, не смотря на то, что сердце ни сколько не ускорило своего ритма, почувствовал пульсацию крови в ушах. Тяжелое, жгучее предчувствие чего-то глобального стучало внутри черепа, но Кай принял это за продолжение атаки самобичевания. Охватив пальцами ручку двери, он потянул ее на себя, носом втягивая затхлый воздух помещения, наполненный пылью. Сердце Кая пропустило пару ударов, когда он почти бегом двинулся в сторону кухни, позабыв о собственных попытках не торопиться и идти ровным шагом. На секунду ему даже показалось, что он слышал совсем тихое, неровное дыхание Кэтрин, доносящееся оттуда, но когда влетел на кухню, задевая стул и сбивая его с характерным грохотом, искренне удивился, осознав, что ею здесь и не пахло. Она не могла уйти с такой раной! — мысль неконтролируемо-яркой световой волной прожгла его сознание, вопреки всему, принося несказанное облегчение. Паркер позволил себе выдохнуть, с несказанной легкостью отмечая, что испытывает радость из-за того, что сучка выжила, однако уже в следующую секунду эта радость испарилась, сменившись едкой тревогой. На столешнице юноша заметил кровавый отпечаток, однозначно оставленный ее рукой. Затем его взору открылись похожие «метки» на некоторых дверцах от кухонных шкафчиков, и, как последнее предзнаменование конца — на дверном косяке. На скованных из-за напряжения ногах Кай вышел из кухни, и, оказавшись в коридоре, оглядываясь по сторонам и пытаясь найти еще какие-то следы Кэтрин, почувствовал себя Шерлоком Холмсом, идущим по следу убийцы. «Куда же ты пошла, маленькая дрянь?» — подумал он, осматривая стены и дверные проемы, но прежней ненависти во взгляде не было, лишь какое-то обреченное волнение, сидящее слишком глубоко для попыток избавиться от него. Паркер закрыл глаза, с огорчением отмечая, что тревога больше не беспокоит его — вместо этого вполне оправданного и… правильного чувства возникло другое — совершенно новое, неуместное и вычурное. Оно было настолько чуждым для Кая, что даже с его интерпретацией возникли проблемы. Что это? Вина? Сожаление? Досада? — С чего бы? — вслух возразил он, тут же замирая, чтобы прислушаться к аргументам подсознания. Их не было — подсознание предпочло не ввязываться в дискуссию. Кай продолжил свое петляние в коридорах, двигаясь больше интуитивно, чем целенаправленно, и, когда наконец наткнулся на еще один свежий кровавый след на стене, понял, что все это время был на верном пути. «Она шла в гостиную» — догадался он, но мысль эта показалась ему неправдоподобной и далекой, как галактика в созвездии Большой Медведицы*» Какая-то часть сознания, очевидно пропитанная магией сестры, подсказала, что она все еще была там.***
Она действительно была там: сидела, обессилено привалившись спиной к старому дивану, без каких-либо признаков жизни, как кукла. И если раньше Кай сравнивал ее с куклой-барби — размалеванной, вычурной и фальшивой, то сейчас она походила на куклу фарфоровую, созданную совершенно по другим технологиям. Кэтрин «расположилась» (а именно это слово подходило кукле столь высоко класса) на ковре, вальяжно раздвинув прямые ноги (у юноши не было познаний в области игрушек, но что-то ему подсказывало, что ноги у фарфоровых кукол и впрямь были прямыми и не гнущимися); черная копна волос обрамляла миловидное лицо, ставшее настолько бледным, что казалось, будто поверх кожи нанесен тонкий слой гипса, а ладонь с длинными пальцами чуть соскользнула вниз, но по-прежнему пыталась зажать рану, правда уже не на груди, а где-то в районе живота. Не хватало только больших глаз, устремленных прямо в пустоту, но встречающихся с тобой каждый раз, когда ты входишь в комнату — глаза девушки были прикрыты. Около минуты Кай простоял столбом, с трепетом ловя каждую мысль, проскользнувшую в голове и одновременно подмечая… другие вещи. Такие, как аптечку, валяющуюся в другом конце комнаты. Выходит, она все-таки боролась до последнего, цеплялась за жизнь пальцами, которые уже перестали ее слушаться… это заставило Кая испытать совершенно лишнюю и неоправданную (уже в который раз) гордость. К чему здесь было это чувство? Он хотел знать ответ на этот вопрос не так сильно, как, например, ответ на вопрос, что же за чувство… Вина? Сожаление? Досада? … рвет его грудную клетку изнутри. Придя в себя окончательным образом, Кай подошел к Кэтрин, опускаясь на пол рядом с ней. На какую-то долю секунды юноше подумалось, что она сейчас распахнет свои нарисованные кукольные глаза, вцепится зубами в его шею и будет пить кровь до тех пор, пока не высосет всю, до последней капли. Но этого не произошло. — Эй, — позвал он, легко похлопав по ее щекам. Никакой реакции, — Не притворяйся мертвой, сладкая, это не поможет, — разглагольствовал Кай сам с собой, даже не надеясь, что девушка это слышит. Но жизнь в Кэтрин была. Паркер чувствовал совсем крошечный огонек в ее груди, похожий на тлеющий костер, разведенный в лесу туристами и оставленный, как только его надобность начала стремиться к нулю. Когда-то этот огонек был воинствующим пламенем, подминавшим под себя все на своем пути, а сейчас… превратился в пожарище, еще дымящееся, но уже не способное причинить и малейшего вреда. Он мог лишь догадываться, откуда такие четкие и, несомненно, правильные картинки, берутся в его голове. «Магия» — подумалось Каю, — «Все дело в магии». Именно она обострила его чувствительность, заставив ощутить… своеобразную связь с Кэтрин, которой будто бы не было ранее. Но она была — эта связь, плотно скрепившая их жизни, появилась еще в тот самый момент, когда она впервые позвала его по-имени, раскрывая свое невидимое присутствие — Кай был почти стопроцентно уверен в этом. Как оказалось, именно поэтому он вернулся в дом. Какая-то мелкая, задвинутая в дальний ящик, часть его сознания знала, что Кэтрин еще жива… и что он может помочь ей. Кай повторил свои попытки привести девушку в чувства, только на этот раз немного… усерднее. Жесткая пощечина, которой парень наградил Кэтрин, несомненно, испытывая при этом маниакальное удовлетворение, заставила ее голову отклониться назад, а затем, так же безвольно опуститься вниз, уткнувшись носом в плечо. Когда юноша уже подумал, что это бесполезное занятие, «кукла» медленно зашевелилась, потеряв былую грацию. Голова ее приподнялась медленно, словно она была на шарнирах, и повернулась в его сторону; с губ сорвался тихий, булькающий хрип; ресницы, задрожав, приоткрылись, а взгляд, который Кэтрин так и не смогла сфокусировать, невидяще уперся в лицо напротив. — Добро пожаловать обратно в Ад, — широко и совершенно искренне улыбнулся Кай, и эта улыбка резанула по глазам девушки. Она вновь зажмурилась, какое-то время просидев с закрытыми глазами, а затем открыла их, словно надеясь, что надоедливый ведьмак исчезнет. Поняв, что Паркер вполне реален, Кэтрин испытала резкий прилив облегчения — это отразилось на ее лице: бледные губы расползлись в чуть заметной улыбке, а взгляд, ставший почти пустым, загорелся с новой силой. Ее губы зашевелились, судорожно и в какой-то мере даже сумбурно быстро пытаясь сбросить с языка едкую фразу, но Кай не услышал ни слова, потому что изо рта девушки не вылетело ни звука, не смотря на все ее попытки. Затем она прокашлялась, хоть это и было похоже на предсмертные хрипы, а не на обычный кашель, и все-таки, превозмогая невероятные трудности, дрожащим и совершенно тихим голосом выдала: — Я знала Люцифера**. И ты на него не тянешь. — Не трать силы, — с нежностью в голосе посоветовал парень, поднимаясь с пола и находя спасение от взбунтовавшегося напряжения в своих мыслях. Она просто бредит. А может и нет… В любом случае, у него еще будет возможность уточнить, говорила ли Кэтрин правду. Девушка, хоть и с трудом могла различить лицо Кая из-за маячащих перед глазами темных пятен, издала тихий, гортанный звук, похожий на стон разочарования и уперлась в него взглядом, полным жгучего неодобрения. Кай неосознанно вздрогнул, а затем сказал фразу, которая потрясла его до глубины души. Вернее сказать, его потрясла и не фраза вовсе, а то, с какой мягкостью он произнес несколько простых слов. — Я помогу тебе, — прошуршал Паркер на выдохе, а тело скрутила приятная ломота, пленительным огнем разливающаяся по телу. Кэтрин ответила ему коротким, сдержанным кивком, полным невысказанной благодарности.