«Возможно мы жертвы судьбы Помнишь, празднуя, Мы пьем и ширяемся допоздна? А сейчас мы совсем одни. Защити меня от моих желаний Защити меня, защити меня.» Protect me From What I want (Placebo)
***
Десять минут назад он честно предупредил ее, что будет больно. Вернее, как сказать «больно»… будет так, будто к ране прижимают раскаленный кованый прут под натиском в тонну. Он был максимально честен и… заботлив (если это качество вообще могло быть применимо к нему), сказав, что ей лучше закусить что-нибудь, чтобы ненароком не откусить свой шаловливый язычок. Кэтрин только внимательно посмотрела на него (Кай догадывался, что из-за такой потери крови в ее глазах он выглядит расплывчатым серым пятном, но по-прежнему видел во взгляде осмысленные и нацеленные на него нотки укора). В глубине этих затуманенных глаз будто висела неоновая вывеска, переливающаяся всеми цветами радуги: «Серьезно? Думаешь, будет больнее, чем удар ножом в грудь?». Или — еще лучше — «У тебя еще будет возможность проверить шаловливость моего язычка». Эта мысль вогнала Паркера в ступор. И дело было вовсе не в удивлении «откуда таким мыслям взяться?» (как раз к подобному его и подталкивала Кэтрин своим поведением, своими фразочками… своим черным бюстгальтером, черт возьми!). Дело было в стойком отвращении к ней. Она была весьма симпатичной, отвращение к ее кукольной внешности испарилось еще пару часов назад. Она больше не казалась чем-то далеким, плодом больного сознания. Но она по-прежнему была темной лошадкой. Это раз. Два — та темная, извращенная вспышка-история, связанная Кэтрин — Кай до сих пор помнил ее: жуткая, давящая, какая-то психоделическая и… чудовищно отвратительная по своей сути.Он поддается. Тянется к ней из последних сил, целует в ответ. Измученно кусает женские губы, признавая свою зависимость. Но когда он принимает правила ее игры, она замирает. Отстраняется. Холодно, отрешенно смотрит в его глаза. Улыбка превращается в оскал. В ее руках металлический инструмент для лоботомии. Он знал, как называется эта штука. Знал, но сейчас это напрочь вылетело из головы. Он не пытается вспомнить.
Несмотря на клокочущее где-то в груди ощущение, мозг решил продолжить цепочку мыслей, будто ему просто некуда было деть извращенное воображение и накопившийся за долгие годы тестостерон. Было забавно представлять Кэтрин такой, какой ему бы хотелось ее видеть: беспомощной, сжавшейся в комок, тихо всхлипывающей и покорной. Только одно оставалось прежним: ее развратность. Кай проронил смешок, но понял это только через пару секунд, когда хриплый голос Кэтрин вытащил его из омута разыгравшегося воображения. — Что смешного? — просипела она, медленно моргая и совсем не по-дамски сплевывая кровь на пол. Он сказал, что ничего. Действительно, не рассказывать же ей о том, что у него почти встал. Как-нибудь в другой раз.***
Так вот, за десять минут никто из них не сказал больше ни слова. Это обезоруживало и откровенно напрягало. По крайней мере, Кая. Он пытался сосредоточиться на магии сестры и процессе лечения в частности, но выходило как-то скверно. Во-первых: Кэтрин. Мозг шел против здравого смысла, продолжая крутить навязчивые картинки с эротическим уклоном в его голове, как в кинотеатре. Но дело было в том, что мозгу нравились эти… фильмы, а вот Каю — нет. Он абстрагировался от них, но некоторые, самые стойкие, экзотические и ожидаемые мысли-фильмы все же как-то просачивались в прокат. Это отвлекало и сбивало с толка. Во-вторых: Кэтрин. Она пристально смотрела на него взглядом, постепенно обретающим свое прежнее состояние. Больше никаких затуманенных пеленой прищуренных глаз — теперь только уверенная прямота и неприкрытая наглость. Девушка изучала его. Она так упорно и тщательно скользила взглядом по его лицу, что Каю даже на секунду показалось, что она читает его мысли и прекрасно знает, о чем он думает. И ее это забавляет. Но это было глупостью. Кэтрин могла догадываться, но не знать. Хотя, если честно, он не имел ни малейшего понятия, как выглядит его лицо и какие эмоции на нем отражаются, а какие — нет. И если бы Паркеру сейчас дали зеркало — он бы разбил его, чтобы не узнавать этого. В-третьих: Кэтрин. Каю несколько раз пришлось напоминать себе, что Кэтрин нужна ему, чтобы выбраться, потому что и без того сильное желание повторить «трюк» с ножом, маячило перед глазами все упорнее. Дело в том, что процесс лечения требовал прямого контакта с кожей раны. И его руки лежали таким образом, что пальцами он касался косточек на ее бюстгальтере. Вряд ли такое способствовало бы отвлеченным мыслям у обычных парней, а уж у него — просидевшего черт знает сколько лет в призрачном мире, где есть только две девушки: правая и левая — и подавно. А еще ее сердце отбивало ровный уверенный ритм прямо в ладонь Паркера. Это гипнотизировало, приводило в неописуемый трепет. И два чувства, оба такие явные, не рождаются внутри, как это обычно бывает, а входят будто из окружающего воздуха прямо в его разум. Радость: это кто-то живой, здесь, рядом с ним. Кто-то настоящий. И он буквально держит это сердце в руках, великодушно позволяя бедолаге жить дальше. Злость: даже если вырвать сердце, исполосовать тело ножом до состояния кровоточащего мешка… его обладательница не преклонится перед ним, продолжая стойко и в какой-то мере маниакально отстаивать свои права, интересы, цели и желания. А сердце все пульсировало его в ладонь, и этот ровный ритм даже возмущал Паркера, потому что с каждым новым сокращением сердечной мышцы к Кэтрин возвращалась прежняя уверенность. Ему хотелось снова проткнуть ее ножом, или, может, ножкой стула, или еще чем-нибудь прозаичным, лишь бы вернуть это выражение обреченности и слабости на ее лицо. — Я закончил. — Отчего-то хриплым голосом оповестил Кай, — Будет достаточно «Спасибо, Кай. Ты лучший маг всех времен и народов». Но если ты настаиваешь, можешь дополнить благодарности чем-нибудь еще… Двусмысленно. Черт. — Не настаиваю, — сухо фыркнула Кэтрин, разминая затекшие конечности, — И благодарности ты не дождешься. Могу только поздравить тебя с тем, что кровожадность еще не переборола здравый смысл. — Нет, нет, нет, нет! Все было не так! — Затараторил Паркер, хаотично взмахивая руками. Факт: он переставал хотеть ее, когда она открывала рот и говорила что-то. Кэтрин медленно встала с дивана, обошла Кая, не показывая особой заинтересованности услышанным. Несмотря на это он продолжил: — Ты наверное думаешь, что я излечил тебя из-за выгоды? Или нет, из-за раскаяния. Да, наверное, ты думаешь именно так. Раскаяние — хорошая штука, чтобы оправдать любой поступок, правда? Но все было совсем не так. Я излечил тебя, чтобы потом развлечься другим образом. Не ножом, например, а вилкой. А что? Вилки очень редко являются орудием насильственных действий, это грустно. Девушка потерла виски, чувствуя глобальную опустошенность. Она чудовищно устала, после лечения все кости в теле ломило, а глаза закрывались сами собой. А тут еще Паркеру захотелось поразглагольствовать… — О, а к тому же я всегда хотел проверить, могут ли человеческие органы быть извлечены вилкой. Ну, как котлета. Наколол — вытащил. Ты понимаешь? — Просто заткнись, — простонала она, — еще чуть-чуть и я сама себя убью, лишь бы не слышать твоего голоса. — Ммм? — невозмутимо вскинул брови юноша, — Что-то не так? Тебе неприятно? Факт: издеваться над Кэтрин было забавно. Не сказать, что весело, но по-настоящему забавно точно. Она посмотрела на него строгим материнским взглядом. Выдохнула. Скрестила руки на груди и таким же невозмутимым тоном ответила: — Нет, если ты вырывал сердца голыми руками. — Ой, да это ерунда — все так делали.***
После недолгих совещаний, похожих больше на бесконечные пререкания друг с другом, было решено переночевать здесь, а не нестись сломя голову по пустынным трассам, сваливаясь от усталости. Смысла в этом решении Кай видел мало, но как только увидел кровать, сразу же поменял свое мнение. День выдался чудовищно длинным, каким-то издевательски медленным и одновременно настолько стремительным, что не всегда удавалось сразу понять что к чему. Так что да — решение остаться было вполне верным. Кэтрин потерялась где-то в недрах дома. Это было настолько фальшивой мыслью, что становилось смешно от того, насколько ему хотелось просто-напросто забыть о ее существовании. Конечно же Кай досконально знал, где именно девушка находится. Вторая дверь слева. Комната его сестры. Ванная его сестры, если быть по-настоящему честным. «Наконец-то от нее перестанет нести мертвечиной!» — стало первой и самой, пожалуй, адекватной мыслью в голове Паркера, когда он, поднимаясь в свою комнату, услышал звук льющейся воды, доносящийся из-за двери сестры. Дальше ни одну мысль назвать адекватной было нельзя даже с натяжкой. Даже сейчас, развалившись на мягкой кровати и изнывая от усталости, его разум продолжал упорно подкидывать сомнительные идеи, а тело принимало их с заметным воодушевлением и ноющей горячей пульсацией внизу живота. Факт: у него был жуткий недотрах. Такой, что перед глазами летали черные мушки при одной только мысли о возможности присунуть кому-то с такой хорошенькой фигурой, как у Кэтрин. А эта самая Кэтрин была сейчас в ничтожных метрах от него, обнаженная, разгоряченная душем, с капельками воды, так завораживающе спускающихся с волос на плечи, затем лениво, по контуру выпирающих ключиц, вниз, к груди и плоскому животу. А ведь Каю ничего не стоило вломиться в ванную сестры и взять ее там. Грубо, без прелюдий, прижать спиной к ледяному кафелю; как бы случайно сломать одну из рук, пытаясь зафиксировать их за головой; потянуть за волосы так, чтобы у него на ладонях остался клок ее смоляных волос; заткнуть рот ладонью, чтобы Кэтрин не посмела испортить ему оргазм звуком своего голоса. И еще много чего. Ударить. Укусить. Слизать кровавые точки от укуса. Укусить еще раз. Вобрать в себя всю ее. Пропустить через себя. Выплюнуть. Войти в нее так резко, чтобы перед глазами искрило. Двигаться так, чтобы продрало все внутри. Так, чтобы эта чертова потребность в сексе оставила его в покое. Он мог бы вломиться в ванную сестры, и даже около минуты постоял у двери, раздумывая, а не стоит ли ему так и поступить. Но чудом удержал либидо под контролем. Кэтрин — не друг. Она отвратительный манипулятор, мечтающий подчинить его себе. Она долбанная актриса, оперная дива, на которую съезжается посмотреть весь город. Она черт знает кто. Кэтрин как он. И это как раз таки то, что в ней отталкивает больше всего. Кай пытается, но не может поставить ее в неловкое положение; пытается напугать ее, но безрезультатно; острит — ей либо плевать, либо она находит, что сказать в ответ, чем ставит в тупик его. Никто не любит играть с равным противником. Каждый ищет более слабого и несовершенного бойца, чтобы пойти против него, а потом с победным воплем «Это сражение за мной!» удалиться потешать свое воспаленное самолюбие.