«Теперь она, — как это называется, — теперь она — падшая. Она — женщина из французского романа и завтра пойдет в гимназию сидеть за одной партой с этими девочками, которые по сравнению с ней еще грудные дети. Господи, Господи, как это могло случиться!» Борис Пастернак «Доктор Живаго» «Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит» Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» «Сожгите книгу, мадам: не надо, чтобы люди знали о королевских слабостях» Александр Дюма «Королева Марго»
Элинор устало потерла напряженные веки, вдоль и поперек исполосованные тонкими линиями вен. В личном кабинете Ее Величества уныло горел тремя огонечками серебряный канделябр, а в огромном замке («дворцовом аду»), казалось, умерла любая жизнь. В ночной полутьме королеве мерещились неясные тени заговорщиков и шпионов. С пера черной кляксой на бумагу капнули чернила. Элинор глубоко вздохнула; времени переписывать у нее не было. «…зная, что судьба Шотландии Вам небезразлична так же, как мне и всему ее народу, смею ли я рассчитывать на Вашу поддержку. У нас с Вами одна кровь, а значит гибель государства будет и на Вашей совести, чего, уповаю, Ваше благородство не допустит. Письмо сожгите, едва ознакомившись с содержанием. Прикладываю свою печать, чтобы Вы не сомневались в подлинности». Королева окунула фамильное кольцо в сухой синий порошок и припечатала к желтой бумаге. Письмо будет во Франции через три дня, если поверенный поторопится. Как много проблем решалось восхождением уже замужней Мериды на престол. Глядя на себя в зеркало, Элинор в который раз повторила себе, какая она некудышная мать. Когда ее самоотверженная (не в нее и не в отца) дочь ушла с чертовым Королем Воздуха, чтоб он их не тронул, королева-мать даже думать так не смеет. Она только надеялась, что Фрост не проболтался о том, чего ей знать не следует. Элинор отлично понимала, что виновата в том, что маг одним прекрасным вечером заглянул к ним в замок — сама же свою кровь вручила. Но изменила бы королева хоть что-нибудь, имея такую возможность? Нет. Джек Фрост выполнил небольшую часть сделки — в закрытом ящике секретера лежала маленькая колбочка; ключ Элинор носила на шее. Ей нужно просто заручиться поддержкой брата — наследного принца Франции. Если он только примет ее сторону, если ей только удаться устранить герцога Макинтоша, тянущегося своими мозолистыми ручонками к шотландскому престолу. Корона по праву принадлежит Мериде — даже больше ее мужу, но кого волнует. Как она там? Лучше ли ей с этим чудовищем, чем с родной матерью? Кому, как не королеве знать о том, какую власть над женским полом имеет Фрост. От воспоминаний о горящих кристально-синих глазах, сухих и вездесущих руках до сих пор кружилась голова. А голос-то какой, голос, как мурлыкал: «Ваше Величество» и никогда — по имени. Элинор устало оперла голову о стену: — Святая Дева, прости мне все мои грехи. Хотя бы до тех пор, пока я не успею совершить новые… — она бросила взгляд в окно. — Меня не спасай — спасай Шотландию. Королева нарекла себя крестным знамением, и — о чудо — именно в этот момент дверь в ее личные покои отворилась. — Ваше Величество… — губы у служанки нещадно тряслись и зубы бились друг о друга, кроша эмаль. — Пойдемте со мной, это срочно. На небесах кто-то все-таки сжалился над Шотландией.***
Единственной цельной мыслью было: чертово платье. Платье, платье, платье. Это слово вращалось у нее в голове назойливо и жужаще, как муха. Длинный подол из мягкого шифона с россыпью звезд тяжело волочился по земле, пока Мерида шла, еле переставляя ноги от усталости. И снова: чертово платье. Что-то не давало покоя, раздражало, мучало. Она устало привалилась к дереву. Господи, господи, господи. Она свободна! Он отпустил ее, просто не верится… И опять это чертово платье. Почему так жарко? Почему так устало, мокро, душно, плохо? Мерида капризно топнула ногой — босая ступня немного утонула в мокрой вязи, заляпала светлую ткань платья. А потом сделала то, чего делать нельзя было ни в коем случае, — она расплакалась. Шумно, почти крикливо и скорее от отчаянья и злости, чем от жалости к себе. Оседая на землю, Мерида думала о том, как бы ей хотелось, чтобы Фрост сейчас же, сию минуту, вырос из-под земли в окружении своей проклятой синей дымки, ухмыльнулся и бросил что-то запредельно едкое. Ей казалось: вот сейчас она зажмурит глаза и немедленно окажется на диване у камина, а Король Воздуха будет лежать у нее на коленях и очень долго смеяться. Ничего — ожидаемо — не происходит. Мерида сжала пальцы вокруг шершавой коры дерева, и белые полоски выступили у нее на ладонях. Как же она устала, черт подери. С этого места не сделает ни шагу. Она так запуталась, честное слово. Стоило ли сбегать вот так сразу? Господи, а какое расхождение меж тем, что он говорит и как смотрит. Его глаза, ну за что? Вернуться? Еще чего. Только передохнуть немного и… И это чертово платье. От ночных прогулок по лесу ее должна была бить крупная дрожь холода, но этого не было; тонкий слой шифона согревал лучше меха. Вокруг деревья, деревья, деревья, клонящие к ней свои длинные ветви, царапающие бледную кожу. Если она останется здесь, то ее загрызут звери, она потеряется или… Кажется, уже потерялась. Как только эта мысль полностью сформировалась у Дунброх в голове, перед ней тут же выстроился неровный ряд из синих огонечков путеводителей.***
— Святая Дева! — королева прикрыла ладонью трясущиеся губы, а потом внезапно полетела вниз, точно разбивающаяся о землю птица. Там, у ступеней, лежала ее дочь, Мерида. Грязный подол белого шифона, острый и обнаженный позвонок, сверкающая россыпь звезд. Элинор тут ж подняла голову дочери к себе на колени, запустив пальцы в спутанные волосы. В голове настойчиво прокручивались слова ненужной молитвы — к чему, зачем? — сердце колотилось, как с цепи сорвавшееся. Нужно привести себя в порядок; Элинор выпрямила спину, как и подобает королеве. — Ты — немедленно позови первого попавшегося мужчину, ты — найди Редмунда, а ты — сообщи Его Величеству — ее голос звучал властно, точно гладкая и холодная сталь, которому хотелось повиноваться сию же секунду. Расторопные служанки побежали что есть мочи, подбирая полы пышных юбок. На их счастье, у ступеней замка тут же возник придворный лакей, готовый подхватить принцессу на руки. Элинор, отдав приказ, подождала, пока ступени опустеют, и только потом позволила себе разрыдаться.***
Мерида точно не скажет вам, что ей снилось, потому что сама не сможет разобрать. Реальность путалась с иллюзией, и обе назойливо рябели перед глазами неясными картинками, силуэтами. Она помнила только, что лежала на животе, а ложбинку меж грудей неприятно давило что-то круглое и жесткое. Дунброх не понимала, где она находится, да и не особо хотела. Левым полуприкрытым глазом девушка различала только портьеры. Синие и бархатные портьеры, которые закрывали ей любой свет, и Мерида даже не могла понять, ночь сейчас или день. Но прежде чем у нее получалось сформировать это в своей голове, принцесса проваливалась обратно в забытье. Один раз Мерида проснулась с невероятной сухостью во рту, открывая и закрывая пересохшие губы, водя по ним языком, точно наждачной бумагой. Она почти на ощупь нашарила стакан с водой, стоящий на тумбочке, и поднесла ко рту, не разлепляя отяжелевших век. — Мерида? Это он. Точно он. Но это ничего… У принцессы сейчас нет сил даже раскрыть глаз, но он поймет без слов. Через пару дней, недель она ему расскажет, как уходить от него не хотелось, а свободы — да. Если бы только, ах если бы… И Дунброх снова упала в объятия Морфея. В следующий раз, когда она проснулась и даже подняла голову, за окном уже была весна. На веках — точно расплавленный свинец, каждая ресничка — будто склеена, в горле битком набито песком. Мерида попыталась облизнуть потрескавшиеся сухие губы, но бесполезно. Как же хочется пить. Она поднялась так быстро, что и сама только не поняла, а глаза не открыла во все. — Мерида? — как-то слишком тонко, «р» — нечеткое, мягкое, голос — детский. Принцесса разлепила веки и уставилась в рыжие кудри, идентичные ее собственным. Она моргнула еще раз, но круглая огненная голова не исчезла, как и пара огромных глаз. На секунду повисло молчание, которое тут же прервалось диким криком: — Мерида очнулась! — дьяволенок прыгнул на кровать и сжал тонкие ручки вокруг ее шеи. Девушка оторопело обняла мальчика в ответ, но все еще не смогла осознать до конца. — Хэммиш, Харрис! — он оглушительно кричал ей прямо в ухо. — Мама! Она очнулась!. Сюда-а-а-а!!! Звук «а» не прекращался до тех пор, пока в комнату не вошла Элинор: — Хьюберт, если ты думаешь, что это тебе сойдет с рук, то знай — я верю тебе в последний… Королева замерла в проеме, не отрывая взгляда от двух ее обнимающихся детей. Она оперлась рукой о подбалдашник, как будто чтобы не упасть. — Мама… — Мерида просипела это едва слышно. Элинор замерла у ее кровати, не силясь сделать шаг вперед. У принцессы перед глазами стояли яркие пятна и кружилась голова от резкого подъема, но она могла поклясться, что в глазах у матери что-то блестело. Королева приблизилась к ней и как-то резко, остервенело притянула кудрявую голову к своей груди. — Доченька моя… — голос Элинор предательски подрагивал, грозясь сорваться на надрыв. Она наконец-то дома.***
Дин-дон, дин-дон, дин-дон. Златокупольные колокола собора весело перекликивались между собой, играли одним ритмом. Дин-дон, дин-дон, дин-дон. Собор латунно выблескивал на солнце, и от этого день казался еще яснее. Небо было голубым и безмятежным, каким оно может быть только когда кто-то воскресает из мертвых. — Принцесса вернулась, слышали? — Да не может быть. — Не верю! — Вернулась, вернулась, вернулась. В воздухе пахло розмарином, выпечкой и влажностью. Мокрую от талых снегов землю обнимала темно-зеленая вязь травы, и девочка с прилавка напротив украсила свои волосы первым весенним цветком. Жить хотелось не отчаянней, чем прежде, а просто жилось, как дышалось в горной дали. Чарли ужасно торопился, ведь в честь принцессы, спасшейся из плена, был дан обед для челяди. Длинные штаны волочились по сырой земле, на тонких косточках рук висели рукава большого пиджака. Он был бос, но это так неважно, что никто из мимопроходящих людей не тыкал в него пальцем. — Принцесса вернулась! Дин-дон, дин-дон. Чарли, запутавшись в своей одежде и не видя толком ничего из-за сползающей на лоб кепки, споткнулся и впечатался лбом в что-то мягкое. — И куда же мы так торопимся? Мальчик неловко поправил свой (чужой) головной убор и чуть затравлено и испугано глянул на спросившего. Точнее, на спросившую. — Как куда? На обед, — а затем добавил: — На королевский обед. — Да-а-а… — ее голос тянулся сладко, почти приторно. — Что за обед? Чарли округлил свои глаза-пуговки: — В честь вернувшейся принцессы, конечно же. Дин-дон, дин-дон. Мальчик неловко потоптался на месте: что же это за леди и откуда она, раз ничего не слышала о Мериде Шотландской? Он ошибался: слышала, и не раз. — Расскажешь? — растянула малиновые губы незнакомка. Чарли глубоко задумался. Он может опоздать на обед. А с другой стороны: эта взрослая леди просит помощи… Мальчик гордо поднял голову: — Она сбежала из плена… — он оглянулся по сторонам, словно боясь найти того, чье имя боялся произнести. — Король Воздуха. — Что ты говоришь, ай-ай-ай, — тонкие хрустальные серьги в ее ушах блестели и качались в такт кивкам головы. — И в эту честь Его Величества дают бал… — ни чуть не завистливо вздохнул Чарли. — А она смелая. И сильная. Нам Джо в кукольном театре показывал, как принцесса Мерида его победила. Ну, Короля то есть. Джо врать не может. Дин-дон, дин-дон. Незнакомка загадочно улыбалась, но в синих глазах ее блестело что-то нехорошее. — А Мэри дура, — чуть помедлив, продолжил Чарли. — Говорит, что Король Воздуха — заколдованный принц, и принцесса спасла его своей любовью, и они скоро поженятся. — Ну не дура ли? — Определенно дура, — кивнула женщина, медленно опустив веки. Чарли овладел запоздалый страх, словно он вдруг вспомнил, что говорить с незнакомцами нельзя. Он поправил объемную кепку, воровато озираясь вокруг. На его счастье, леди произнесла: — Спасибо тебе, Чарли. А теперь беги. И мальчик побежал. Побежал так быстро, путаясь в длинной одежде. Потому что имени своего он ей не называл. Только раз Чарли обернулся — на том месте, где она стояла, стремительно таял на солнце снег. Принцесса вернулась. Дин-дон, дин-дон.***
Я так більше не можу: Я так больше не могу: Уповати на Божу Уповать на Божье Невидноту. Невиденье Так, ніби ти -тут, ніби ти -тут. Так, вроде ты — тут, вроде ты — тут Я так більше не можу: Я так больше не могу: Шукати в кожному Искать в каждом Тебе. Тебя… Забудеться! А коли? Забудется! А когда? Якщо моя любов Если моя любовь Сильніша за смерть, Сильнее смерти Живіша від живої води. Живее живой воды Один в каное — Реквієм
— Ах, Ваше Высочество, у Вас такие замечательные волосы. — Правда? Спасибо. — Знаете, а ведь рыжих называют любовницами дьявола. Мерида глянула на свое отражение в зеркале. Половинчатые луны цвета пармских фиалок под опухшими глазами-озерцами постепенно сходили на нет, впалые бледные щеки наливались алым и даже губы растянулись в почти насмешливой полуулыбке. Ее возвращение потрясло всю Шотландию и близ лежащие страны. Как из мертвых воскреснуть, честное слово. В самом же деле, вокруг ничего не изменилось. Вообще ничего. (Ложь звенит фанфарами в каждой букве). Мерида чувствует себя крайне неправильной Спящей Красавицей, которая разомкнула веки лет через сто, двести, целую жизнь, а вместе с ней проснулось и целое королевство. Принцесса считает по пальцам месяцы ее отсутствия и никак не может успокоиться. Как будто она на мгновенье выпала, а сейчас никак не может стать обратно. «Если я пущу тебя сейчас, то ты вернешься к началу, попадешь в монархическое рабство и прочие прелести жизни инфанты». Она мысленно закрывает уши ладонями и давит на голову. — Ваше платье сделано из… — голос камеристки звучит свирелью и флейтой, такой чистой, что даже перебивать не хочется. Позавчера ночью принцессе снился плохой сон — там была смерть. И как оказались лживы сотни легенд и преданий о черном плаще с оголенным черепом. У истинной смерти (смерти Мериды Дунброх) иссиня-черные глаза и иней вместо волос на голове. Такого просто не бывает. Она вернулась домой, и все хорошо. — Королева будет просто счастлива… Как научиться не кричать матери в лицо каждую секунду: «Я знаю, что ты сделала!»? Очень просто, если смотреть в ее глаза, полные затаенной вины, иссушающе горькой. «Мама, если бы ты услышала меня тогда, ничего бы этого с нами не произошло». Дунброх задыхается горьким «кактымогла» каждый раз ежеминутно. «Мерида, разуй глаза: Элинор — политик, а потом уже мать». Да прочь ты из моей головы! Вчера принцессе приснился сон еще хуже, чем предыдущий. Самый ужасный из кошмаров (вероятно, посланный Питчем, а может кем-то иным). И этот взгляд, господи. Как не закроет глаза — тут же пьяные кубовые лучи, нещадно бьющие по вискам. Это почти ненормально. Чем он, боже, закабалил ее? Чем проклял? «Да ладно, Дунброх, я чувствую тебя, я знаю тебя, даже больше, чем ты сама». Элинор смотрит почти понимающе, и Мерида совсем не хочет знать, почему. Она отрицает и перечеркивает последние месяцы своей жизни.***
Если ты не приглашен на бал, у тебя гораздо больше привилегий. Ведь ты незваный, а значит, не обязан подчиняться правилам. Это истина… Не отвлекайтесь на еду, не слушайте музыку, на балу правила умножаются на самих себя и превращаются в орудие, способное вас убить. Следите за своим языком… Не верьте никому… Или верьте, но не забывайте, что все лгут… «Элизиум. Аликс и монеты», А. Андерсон
Мерида и не знала, что столько людей собралось вновь поприветствовать ее и выразить свое почтение. Тяжелая корона, украшенная играющими на свету драгоценными камнями, больно давила на лоб, и острые концы королевского венца ужасно напоминали терновый венок*. Уголки будто приклеенной улыбки саднили, а позвоночник превратился в прямую палку. — Ваше Высочество, мы восхищаемся Вашим мужеством. «Оглянись вокруг — мир погряз в этом!» Бальный зал поражал своим великолепием. Каждая деталь просто кричала о возрождении династии, о королевской крови; роскошь сыпалась на мраморный пол перламутровыми жемчужинами, сверкала лазурной звездой в сапфирном кольце, полыхала лепестками огненной орхидеи в чужих волосах. Кружева платьев шуршали крыльями бабочек (обязательно однодневок), железные шпоры, ударяясь друг о друга, звенели точно так же, как стекла бокалов. Толпа была чем-то цельным, объемным, живым. И каждый считал своим долгом подойти к Его Высочеству со словами приветствия, благодарности. Известные короли, послы, звучные дворянские фамилии — все они знали, кем был Джексон Фрост (на самом деле, нет). Возвышаемая***
Мерида осторожно бродила по залу, будто бы привыкая. Люд перед ней почтительно расступался, но никто не смел заговорить. Королева умудрялась быть везде, говорить со всеми, уделить внимание каждому; Фергуса можно было и не искать: папенька и в былые времена избегал таких мероприятий, а уж теперь выходил только один раз — поприветствовать гостей. Дунброх аккуратно надавила на висок пальцем — каждое слово фрейлины отчего-то повторялось в голове чьим-то суровым голосом. Толпа торжествовала, празднуя победу Дунброх дармовым шампанским, и грехи медленно лились по их коже чем-то отвратительно липким. — Братья мои! Господи, неисповедимы твои пути, и бесконечная ирония тоже. Громогласный и широкий голос архиепископа Роттердамского отвлек добрую половину присутствующих от мерных и неторопливых бесед. Удивительно, но люди действительно поспешили подойти ближе к священнослужителю, чтобы послушать. Мерида же стремительно, стараясь быть незамеченной другими, отошла в другую сторону. «Отлично. Давайте теперь все вместе помолимся за спасение наших душ, чтобы дьявол как следует посмеялся и наказал нас не так сурово». — Ваше Высочество, — за ее спиной раздалось мелодичное сопрано. — Я безумно рада видеть Вас целой и невредимой. Обернувшись, принцесса увидела перед собой женщину; принцессу даже слегка встряхнуло от того, насколько она была внеземеной и магической: аквамариновые глаза с блестящими алмазными вкраплениями занимали почти пол-лица и гипнотизировали, как зрачки кобры, на высокий аристократический лоб спадали белые пряди, выбившиеся из незамысловатой, но ужасно изящной косички. Женщина медленно ступала к ней, словно сквозь туман, за ее платьем тянулся длинный шлейф. Она была облачена в пурпур (королевский цвет, что за невежество), ткань ее платья, отделанная невесомой серебряной паутинкой кружева, сиренево сияла альмандином. Женщина растянула малиновые губы в открытой и фамильярной улыбке, словно она и принцесса были знакомы лет сто: — Скажите, а в Вас не течет ирландская кровь? — Вроде нет… — ошарашено проговорила Мерида, рассеяно следя за пальцами незнакомки, что легко прикоснулись к ее рыжим волосам. — Очень жаль, Выше Высочество, — наигранно вздохнула женщина, хотя ее лицо даже не дрогнуло, так и оставаясь непроницаемым льдом. Она словно знала, что нужно делать, ловко подделывая свои эмоции, но едва ли имея способность на самом деле их чувствовать. — Мы… не были представлены друг другу. — Я Вам больше скажу, принцесса, я не была даже приглашена. Но быть незваным гостем — в этом есть особая прелесть, — неназвавшаяся залилась коротким смехом. От ее фамильярности на душе у Дунброх как-то полегчало, словно теперь они могли говорить свободнее, даже, подобно крестьянским детям, подраться в конце. — Эльза. Представление было настолько простым и даже сиротливым, что Мериде на секунду захотелось, чтобы «Эльза» придумала себе пару лишних титулов и звучных фамилий. — Ваше имя мне, разумеется, известно, — в голосе промелькнула тень почти человеческого ехидства, но Дунброх точно знала, что человеком эта женщина не является. — Я восхищаюсь Вашей… удачей. Аквамариновые глаза сверкнули недобро, точно ударили плетью. — Удачей? — Мерида сильно сжала ладонью локтевой изгиб левой руки, чувствуя что-то неладное в этом разговоре. — Чтобы сбежать от Короля Воздуха живой и невредимой, нужно быть очень удачливой, — невинно проговорила Эльза, взглянув на принцессу так, будто зная всю ее подноготную. — Хотя как там? Fortuna fortes adjuvat! *** От нее веяло чем-то таким сладким и горьким одновременно, словно пьяная вишня расцвела на малиновых губах. — Вы так очаровательно прекрасны, но существуют женщины еще более прекрасные…- глухо прошептала Эльза, чуть задыхаясь. — Вы наверняка относите себя к их числу? — резковато бросила в ответ принцесса, перебивая. – …в этом и есть вся проблема. Последняя проблема. Что еще за проблема? В следующее мгновенье ноги подкосились: ее так уютно расположившееся в ложбинке ниже ключиц — о боже — обручальное кольцо внезапно стало жечь льдом ровно по контуру металла. — Как приятно, верно, находиться под чей-нибудь защитой. Холод. Просто ледяной поток с макушки по хребту до самых пят, нещадно бьющий кожу, сбивающий дыхание; Мерида даже отшатнулась от Эльзы, инстинктивно сжимая в ладони кольцо, которое продолжало невыносимо жечь. — Счастлив, кто смело берет под защиту то, что любит, — они проговорили это одновременно. Ощущение, что стены замка обрушились с громогласным звоном, свистящий ветер снес все на своем пути, оставив их вдвоем. Но ничего не произошло — люди продолжали мирно сновать по залу с суетливым шепотом. Архиепископ, про существование которого Мерида совсем запамятовала, отчетливо крикнул во весь голос что-то о том, как Бог дал ей самой силы справиться с испытанием. Дунброх позволила себе только на секунду отвлечься, а на месте Эльзы уже стремительно таяла горсть серебристого снега. Девушка опомнилась, как ото сна. Что это было? Кем была она, эта Эльза, так легко считывающая надписи с чужих колец, знающая Короля Воздуха гораздо дольше, чем сама Мерида? Фрост. Принцесса никогда не задумывалась о том, как ей удалось сбежать. Маг дал ей обещание, они заключили сделку, предельно однозначную. Или… — Мерида! — ее внезапно потащили за локоть куда-то в сторону. — Где ты ходишь? Дунброх незамедлительно узнала в этом голосе свою мать, и это почему-то ужасно резануло слух. — Ваше Высочество, я в восхищении. Рядом с ними стоял ординарного вида юноша, длинный и несколько худощавый. Его черные волосы были уложены назад лоснящимся и блестящим маслом, идеально накрахмаленный воротник оставил красную полоску на бледной шее, зоркие карие глаза быстро пробежались по ее фигуре. Незнакомец поднес ладонь Мериды к своим губам, запечатлев короткий и почтительный поцелуй, а единственной осознанной мыслью девушки было: «О боже, как с таким носом люди вообще живут?». — Лорд Адам Макинтош. Имя было знакомо настолько, что даже рябь раздражения под кожей началась. Сын самого влиятельного из политических деятелей Шотландии, распроклятого герцога Макинтоша, который удавится, а корону получит (чтобы потом подороже продать Англии). Мерида, почувствовав легкий толчок в спину, осторожно присела в неглубоком реверансе: — Рада видеть Вас на балу, Ваша Милость. — Для меня это большая честь, как и для народа всей Шотландии, — учтиво (даже слишком) проговорил лорд Макинтош, неприятно оглядывая принцессу. Под напряженным взглядом Элинор Мерида выдавила из себя: — Это мой долг. «Какой странный бал, — подумалось принцессе. — Полное ощущение, что мне все лгут и верить никому нельзя. Как будто от меня что-то усердно прячут, скрывают. Я ничего не понимаю». Вокруг все вертелось и вращалось, шумело, отвлекало от мыслей — и без того сложных и скользких. Мерида ничего не понимает. А что нужно понять? Двери зала с шумом отворились; хуже незваного гостя может быть только опоздавший, но когда один человек совмещает в себе оба понятия, то это почти скандал. …человек? Толпа замерла разом, затихнув, словно кто-то щелчком пальцев остановил время. Мерида в отчаянье сжала ладонь так, что ноготки больно впились в кожу, прогоняя от себя мысль о том, кто бы это мог быть. А затем и волну разочарования. По залу осторожно и уверенно шествовала девушка — за ней по полу тянулась тяжелая коса с вплетенными цветами (волосы словно светились изнутри золотом). На ней было розовое и старое платье, в руках она держала огромную картину, изнанкой к людям. Чем ближе девушка подходила (а шла она точно к принцессе), тем яснее Мерида различала малахитовое сияние огромных глаз, в которых отражалось полмира. Принцесса огляделась: некоторые из присутствующих явно узнали внезапную гостью, короткие и потрясенные шепотки волной пронеслись по залу. «О боже, это она». «Не может быть». «Она ни разу не покидала своей башни». — Приятного всем вечера. Простите, что я без приглашения. Мерида могла поклясться, что маленький рот девушки не двигался и голос звучал не из ее уст, а просто отражался от каждой поверхности в зале — звонкий, пленяющий, неземной. — О нет, что Вы. Это большая честь для нас, — тут же проговорила королева, не теряя своего самообладания. Дунброх перевела глаза на пол и увидела, что стоящая перед ней девушка боса. Сама же гостья мерно окинула всех внимательным взглядом и словно завела механизм часов: люди тут же продолжили свое движение, разговоры, танцы и смех. — Мерида Шотландская, — осторожно произнесла принцесса, как-то сразу проникнувшись к ней доверием (возможно, из-за отсутствия обуви). — Я знаю, — мягко улыбнулась незнакомка. — Ты можешь звать меня Флер. — Флер? Цветок? — Fleur du soleil****. Он назвал меня так. Мерида вдруг почувствовала резкий фантомный толчок в грудь и даже обессилено подалась плечами вперед. — Господи, ну за что? — глухо прошептала принцесса, вознеся глаза к потолку, обращаясь к кому-то незримому. — Как долго ты собираешься мучить меня? В этом был подвох? Ты отравляешь мне жизнь своим постоянным присутствием, но обещал отпустить. Когда ты меня отпустишь? — Когда ты сама того захочешь. Дунброх бросила на девушку резкий и наполненный злобой взгляд. — Если он прислал Вас, то убирайтесь прочь, — жестко процедила Мерида. — Ах нет. Я была у него до этого, но сейчас он не знает, что я здесь, — в ее голосе не чувствовалась и толика злобы, лишь только неведомая печаль. — Оставила ему подарок. Для тебя тоже есть… Как она смотрела, как голосом очаровывала, что хотелось повиноваться и слушаться. Флер медленно повернула к принцессе картину (Мерида даже не обратила внимания на то, что предмет висел в воздухе, эка невидаль). — Святой боже, — Дунброх прикрыла дрожащий рот рукой, которая была холоднее льда. Холст казался не просто огромным — всепоглощающим, объемным, окунающим бальный зал в ту атмосферу. Ох, она помнит. Синее небо, грозящее упасть, хранящее в себе остатки бури, зияющее почти чернотой; внизу стеклянная вода озера, которая отражает грозовые тучи и два силуэта; зеленая сочная вязь травы кажется почти ощутимо липкой. Ночь соткана из горькой полыняной боли, которая пронзает каждый нерв ее тела. Мерида отчаянно желает захлопнуть веки, чтобы не видеть, не чувствовать, не вспоминать тот жар, что проникал под кожу с каждым его словом, поцелуи рук, ощущение полета и свободы, которой конца и края… «Настоящие короли и королевы скованы по рукам и ногам». И она делает это. На секунду закрывает глаза. Раз-два. — Нет. Нет-нет-нет. — Он не уронил тебя. Одна неясная, но узнаваемая тень крепко держит другую, сцепив руки на талии. Даже ее огненные волосы не сияют так ярко, как… — Господи… — Мерида остро чувствует, как глаза болью жгут слезы, а затем медленно проводит дрожащими пальцами по холсту, очерчивая часть рисунка, которой точно не было, она помнит, да и быть никогда не могло. — Мне так хотелось больше золотого… У одной из теней (та, что держит) из спины вздымаются два огромных крыла, подведенных блестящей, такой, что аж в глазах рябит, латунного цвета краской. Они дрожат, словно живые, подгоняемые легким дуновением ветра. Не помня себя от чувств, принцесса порывисто отталкивает от себя картину. Неясные, нечеткие тени с исчерна-синими глазами и серебряными нитями волос пляшут вокруг, и каждая из них бьет ее воспоминанием, правдой, как кнутом. Мерида бестолково шепчет слова извинения, пробираясь сквозь гущу толпы, которая, удивительно, словно перестает обращать на нее внимания. Как же до одури глупо она сейчас выглядит, и примерно до такой же одури и плевать. Проклятый голос, насмешливый хриплый баритон, звучит в голове, бьется о черепную коробку, раздается в каждом уголке зала, но никто из присутствующих этого не чувствует. Мерида едва находит в себе силы не хлопать дверью, чтобы не привлекать внимания. Коридоры дворцового ада словно сжимаются и вертятся перед глазами, пока девушка не цепляется пальцами за холодный камень стен. Огненные факелы ярко пылают над головой, норовят лизнуть ее кожу пламенными языками. — Господи… — неразличимо и неслышно шепчет принцесса. — Он никогда не оставит меня… Никогда… — Вы ведь сами понимаете, кто больше в этом заинтересован, — чей-то голос отчетливо режет тишину, хотя и звучит приглушенно, отдаленно. Мерида оглядывается: вокруг никого. — Ваша Милость… — И это точно не я. Два голоса; один из них знаком до чертиков — мамин. «Ваша Милость… Неужто мама ведет тайные разговоры в коридоре вместе с сыном герцога Макинтоша?». Мерида осторожно прислушивается, чувствуя, как мороз пробегается по коже. — Ваша Милость, вы забываете, что таковы условия договора с Вашим отцом. Вы женитесь на Мериде и становитесь наследным принцем Шотландии. — И в последствии королем. Принцесса прижимает ладонь ко рту, чтобы не закричать. Нет, мама не могла поступить с ней так во второй раз. Она не посмеет… — Но так же Вы забываете, что брак с Меридой Шотландской это большая честь, оказанная Вам. — Помилуйте, королева, все знают, что Ваша дочь — испорченный товар, который не так-то просто теперь всучить хоть кому-либо. Сердце пропускает один за одним удар. На секунду Мериде кажется, что это сон, потому что такой ужасной реальности, где ее мать спокойно терпит фамильярности и оскорбления в адрес своей дочери, где выдает ее замуж за скользких и отвратительных уродов, просто не может быть. Принцесса бежит оттуда так отчаянно, что почти плевать, заметят ее или нет. А куда ей теперь податься? Мерида приваливается к стене, медленно сползая вниз. Она ведь падшая. Испорченный товар. Как больно душат слезы, как ужасно хочется закричать в голос. Только права такого у Мериды нет. Только молчать, горделиво подняв голову: особы королевских кровей не имеют слабостей и не могут выбирать себе свою судьбу (она один раз попробовала, и что?). — Что с тобой, дитя мое? Какая злая насмешка судьбы! Ее, самую худшую из грешников, королеву этого бала лжецов и лицемеров, собирается утешать святой архиепископ. Мерида осторожно поднимает голову: у священнослужителя глаза такие ясные и чистые, чище только навеки сомкнутые глаза Иисуса. — Все в порядке, Ваше Высокопреосвященство, — руки архиепископа Роттердамского по-отечески держат ее лицо, стирают слезы с щек. Он видимо ждет, что принцесса начнет каяться во всех грехах. Мерида давным-давно все уже поняла; кольцо на груди жжется болью. — Скажите, Ваше Высокопреосвященство, в каком аду горят те, кого венчают во второй раз?Чого являєшся мені У сні?
Он спал, и ему снилась весна. Настоящая весна. Под пальцами — ощущение мягкой и сочной травы, ее зеленовато-изумрудный цвет режет глаза Короля Воздуха. И облака, проплывая мимо, касаются серебряных волос, сбиваются в воздушную корону. Он лежит прямо на сырой и влажной земле и в дали едва различает, как шумит ручей. Он уверен: вода там кристально-чистая и ужасно вкусная. Солнце сияет прямо над ним, но не ослепляет, а ласково целует в щеки. Запах полевых цветов смешивается с запахом травы и листьев. И каждое живое существо кричит: «Весна! Весна пришла!». Она пьянит и даже немного сводит с ума. Джек срывает какой-то тонкий стебелек цветка — им оказывается колокольчик. И он — удивительно — звенит почти как настоящий. Дин-дон, дин-дон. — Она вернулась, — отчаянно вертится у него на языке, но Фрост решительно не понимает, почему. Она вернулась, она вернулась. Кто? Он знает имя? Конечно да. Просто задохнется, если сейчас скажет его вслух. — Мерида… — кому к черту нужен этот воздух. Джеку должно быть ужасно больно, но никто не страдает в такие ясные дни. — Я здесь. Колокольчик в его руке звенит: дин-дон, дин-дон. Король Воздуха не станет подымать голову или отрывать взор сапфирового неба. Он видит вдали что-то рыжее. Дин-дон, дин-дон. Травы пахнут маком и ландышами. Она вернулась. — Я здесь, Джек! Дин-дон, дин-дон. Нет. Небо падает, трескается, как шов на ткани, из-под него уже виднеется черная мгла, колокольчик в его руке стремительно вянет, а Джека накрывает лавиной из снега и льда. Холод пересчитывает каждую кость (находит пару лишних), но возвращает в реальность. Просто швыряет со всей силы. Джек ощущает еще несколько мгновений прохладную ладонь с тонкими пальцами. В голове проясняется, а вот прикосновение он все еще чувствует. Он лежит на полу. За окном нет ни снегов, ни изумрудной травы. В замке холодно непривычно-привычно. В этот раз что-то по-другому, как-то иначе все. Воздух еще колышется от чьего-то присутствия. Но иллюзии (особенно ее иллюзии) незримы и эфемерны, даже если от этого факта хочется вены вскрыть. Король Воздуха ощутимо трогается умом; в комнате густой и застоявшийся запах мака. Джек вонзает зубы в свою ладонь и кусает до синяков, будто пытаясь оторвать себе пальцы. Его колени ровехонько впечатываются в его подбородок болью. Господи. Мерлин. Один. Аллах. Будда. Да хоть кто-нибудь! Он болен настолько, что его пора пристрелить, но пока Джек продолжает заламывать пальцы и кусать губы до крови. Просто. Так. Чертовски. Нужно. Ее. Сию минуту. Сейчас же. Немедленно. Ребра ломаются с отвратительным звуком, внутренности вываливаются, как из выпотрошенной гнилой рыбы. Вот он! Полюбуйтесь. Сейчас начнет скулить, как самый верный из цепных псов. Король Воздуха во всей своей красе. Легкие вянут и сворачиваются, ему так охота их выплюнуть. Ох, как же он загибается без нее. — Да прочь ты из моей головы! — в его голосе ломается и рвется что-то важнее, чем жизнь. Джек впивается взглядом в потолок, но смотрит вскользь, стараясь не думать вообще ни о чем. А не получается. В каждом метре — она, в каждом вздохе — она, в каждом сердцебиении — онаонаона. Фрост прикрывает глаза ладонями, понимая, что ему, возможно, придется провести так еще лет сто. Интересно, он вздохнет спокойно, когда ее кости обратятся в пыль? И вздохнет ли он после этого вообще? «То есть, ты предпочел бы видеть меня мертвой, чем в объятьях другого?». Джеку Дунброх что мертвая, что не его (чушь) — она все равно далеко. От расстояния меж ними болью сводит скулы. Фрост тяжело вздыхает, пытаясь унять ненавистную дрожь. Он может уничтожить пол-Шотландии одним щелчком пальца. Он может украсть Дунброх повторно, может стереть ей память, а затем внушить, что она любит его уже лет пять. Но не станет, дьявол его дери. Он приподнимается на локтях, оглядываясь по сторонам и устало потирая веки. Все тот же кабинет, не зажженный камин. При повороте головы Джек замечает что-то странное на шкафу. На дверце непостижимым образом держится холст. Король Воздуха встает, еле держась на ногах, и опирается рукой о древесину. В бумагу воткнуто лезвие ножа, но это не его стилет. А рисунок — да. На холсте грифелем карандаша изображена нагая девушка. Объемные кудрявые волосы, спадающие по прямой линии позвоночника, выпирающие ребра, трогательные ямочки на пояснице. Нож — ровно по затылку. Джек устало впечатывается лбом в дерево. У девушки на рисунке вместо лопаток — два белых с серой проседью крыла.О ні! Являйся, зіронько, мені! Хоч в сні!
* — терн — колючее растение, из которого, по библейской легенде, сделали венок и надели на голову Иисуса Христа ** — на лбу преступников\грешников давным-давно выжигали буквы, обозначающие само преступление *** — «Удача благоволит смелым» **** — от французского — Солнечный цветок.