Сімдесятий дощ тої вулиці Семидесятый дождь той улицы Змив усі мої душевні правила Смыл все мои душевные правила Я украв її, все відбулося Я украл ее, все случилось І даремно капканів наставила И зря капканов наставила Я покажу їй, де цвіте любов Я покажу ей, где цветет любовь Як віками творили нове життя Как веками творили новую жизнь Але правда ця накриває знов Но правда эта накрывает снова Не моя, не моя, вона не моя Не моя, не моя, она не моя. Плюс не віре в мінус Плюс не верит в минус Протилежність не закон Противоположность не закон Де рожеві діви лижуть цукор заборон Где розовые девы лижут сахар запретов Заливає стіни диким медом і вином Заливает стенки диким медом и вином Де рожеві діви лижуть цукор заборон Где розовые девы лижут сахар запретов Антитіла "Рожеві діви"
Перед тем как открыть глаза Мерида помолилась всем богам, чтобы все это – замок, договор, да и сам Фрост – оказалось лишь сном, невероятным, невозможным кошмаром. Но она даже не увидела, она почувствовала этот холод изысканно-дорогого шелка. Едва разлепив тяжелые веки, Мерида разобрала уже – о, боже – привычную комнату: балдахин, массивный шкаф, незажженный камин. Все тело ломило, словно вчера она ходила не по каменному полу, а по ножам; голова раскалывалась, а глотать теперь было страшной мукой – сказывалась вечерняя прогулка. Место рядом пустовало, чему Мерида заметно обрадовалась. Встрече с этими ехидными, неприкрыто-изучающими глазами прямо с утра она бы просто не выдержала. Сейчас все внимание принцессы занимал странный поднос у прикроватного столика. Мерида, болезненно проведя пальцами по виску, привстала с кровати и сильнее закуталась в одеяло. - Серьезно? – воскликнула она, глядя на поднос. Король Воздуха, перед тем как куда-то пропасть, явно позаботился о своей пленнице, оставив здесь… - Завтрак? Серьезно, завтрак? Рядом с так обожаемыми Меридой яблоками лежала записка, на которой острым и четким подчерком было выведено следующее: «Доброе утро, принцесса. Меня не будет до самого вечера, я надеюсь, что ты…» Дальше девушка не стала дочитывать, потому что в голове вертелись два заветных слова: «не будет». Радостно сжав злочастную записку в руке (как она еще не помялась?), Мерида, неловко подхватив длинное одеяло, стремительно вылетела из комнаты. Бесчисленные коридоры дворцового ада даже не раздражали, а радовали. На уровне интуиции Дунброх искала выход. Да, она понимала, что ставит под удар свою семью. Но она к ним не вернется. Она сбежит. Да, точно, сбежит. Подальше от него, от замка, от всего. Засядет где-то в лесу, а он, вместо того, чтобы калечить ее семью, займется поисками самой Мериды. Но Фрост не найдет ее, она уж постарается. Осенний ветер недружелюбно лизнул лодыжки. Дунброх мысленно чертыхнулась – нужно было одеться. «Потом. Все потом. Вернусь. Или добреду до ближайшей деревни. Переживу» - думала Мерида, мысленно отмахиваясь от голоса здравого смысла. Девушка еще сильнее закуталась в одеяло, хотя ее всю трясло от того, что желанная свобода была так близка. Небо было серым, тяжелым, будто так и хотело обрушиться ей на голову. Она подбежала к кованым воротам и на миг застыла в замешательстве. Мерида могла поклясться, что уже протянула руку, чтобы открыть их, как вдруг пальцы чем-то обожгло. Дунброх тихонько ойкнула: - Записка? Текст волшебным образом стал меняться и буквы теперь гласили иное. «Ты помнишь, чем закончилась последняя попытка сбежать?» В памяти ожила темница, сильный удар, а затем еще большая боль. Но это все пролетело в голове меньше, чем за секунду, потому что в следующий момент ее удивило другое: - Ты везде, да? Ты в зеркале, ты в бумаге? «Я более могуществен, чем ты думаешь. Так что, рискнешь выйти?» Последнее предложение было насквозь пропитано ехидством и… В нем звучал открытый вызов. Мерида, набрав в грудь побольше воздуха, аккуратно прикоснулась к железной ручке и толкнула ее. Ворота протяжно скрипнули и… Ничего. Только новое сообщение. «Маленькая бунтарка. Но ты же не думаешь, что я тебя отпущу? Или собственная шкура дороже, чем жизнь семьи?» Мерида от злости скрипнула зубами и сжала руки в кулаки так, что костяшки пальцев побледнели. Она вышла за ограждение, волоча по земле одеяло. «Послушная девочка. Новое платье ты найдешь в шкафу»***
Джек бесшумно ступал по заснеженной земле. Фрост мог мгновенно телепортироваться в нужное ему место, но он не спешил. Ему нравилось это ледяное спокойствие, царившее здесь, нравилось окунаться в эту атмосферу. Небо было похожее на огромный обсидиан, что отливал темно-синим; мелкая россыпь звезд едва мерцала в этой всепоглощающей тьме. Наземь легко опускались снежинки, застревая меж волос и ресниц Короля Воздуха. Он сотни раз бывал здесь. Там, на склоне горы, виднелись острые шпили замка. Фрост едва заметно усмехнулся: «Маленькая плагиатщица» Сам замок был под стать своей хозяйке: огромный, высеченный изо льда и ярко переливающийся от едва различимого света Северного сияния. Джеку он никогда не нравился. Его обладательница явно сильно заморочилась по поводу дизайна: много шика и пафоса. Джек оторвался от земли и взмыл вверх, чтобы потом бесшумно приземлиться на поручень балкона. Лед приятно охлаждал кожу, ветер едва трепал пепельные волосы. Джек ловко спрыгнул с перил, не потеряв ни крупицы равновесия. - Двери, - раздалось мелодичное сопрано. – Что-нибудь слышал о них? Фрост ухмыльнулся, оскалившись, словно зверь. Зоркие глаза сразу заметили тонкий силуэт, скрытый в тени. Он даже не видел, чувствовал ее близость и усмешку – точь-в-точь, как у него самого – застывшую на бледном лице. - Двери - такая скука, - фыркнул маг. – Никто не говорил, что так принимать гостей – не комильфо? Раздался тихий смешок, и тень покорно шевельнулась, выходя на балкон. Тоненькая фигурка, скрытая под невесомой тканью, изящная походка выдавали с головой – перед ним представительница королевских кровей. Кожа словно высеченная из фарфора, изящные руки изогнуты в причудливом и пафосном жесте – как он ненавидел в ней это. Белые волосы были заплетены в легкую косу, пряди из которой выбивались, небрежно падали на лицо, тем самым прибавляя еще больше шарма и изысканности. Огромные глаза сейчас больше походили на аквамарин и ярко светились – Джек точно знал – от его присутствия. Прекрасная. Ледяная. Совершенная. Джек позволил себе задержать взгляд дольше, чем обычно, залюбоваться. Она ему нравилась. Она несла за собой хладное спокойствие, совершенство, некое равнодушие. - Нравится? – усмехнулась та, подходя ближе. - Не льсти себе, Эльза, - бросает очередную колкость в ответ Фрост. Теперь Снежная Королева, словно и впрямь сошедшая со страниц книги, стояла рядом, открыто смотрела ему в глаза, ни сколько не боясь, ни его гнева, ни желаний. Единственная такая. А, нет. Уже не единственная. Джек касается ее щеки – холодная. Проводит пальцем по малиновым губам – холод. Одним движениям убирает выбившиеся из прически пряди и спрашивает: - Ты заморозила Эренделл? - Ты не отвечал на мои знаки, - хмыкает Эльза, едва заметно прикрывая глаза. Фрост отстраняется, не переставая ухмыляться, подходит ближе к ледяной мебели и проводит по ней пальцами. - Ты здесь не замерзаешь? Эльза заливисто смеется: - Когда это я боялась холода? Ее смех похож на звон льдинок, которые некто старательно собрал в мешочек и легонько потряс. Ненастоящий, неискренний смех. Этот замок он знал, наверное, даже лучше, чем свой собственный, как, впрочем, и его хозяйку. Он знаком с ней уже больше сотни лет. Эльза, Снежная Королева, чья сила способна заморозить не только городишко Эренделл, но и целое государство. И как только до Фроста дошел крик о помощи от замороженного города, он понял «чьих» это рук дело. Джек скрестил руки на груди и устало выдохнул: - Разморозь Эренделл, у меня от истерик местных жителей барабанные перепонки лопаются. - Посмотрите, какими мы нежными стали! – воскликнула Эльза. – Да брось, что с ним станется? Вспомни, как мы сжигали и замораживали города наперегонки ради забавы. - Мне нравится помогать людям. Теперь смех Эльзы становится громче – он отскакивает от гладких, ледяных поверхностей и отдается неприятным звоном в голове. - Я стала забывать, насколько ты своеобразен… - …и насколько ты – холодная. Джек с полуоборота оглядывается на нее и замечает, как ее проверенная годами ледяная маска дает легкую трещину, но Эльза сразу же берет себя в руки. - Кто бы говорил… - отвечает она, медленно прохаживаясь по залу. - Король Воздуха. Какой пафос… За ней медленно тянется прозрачный шлейф, тонкие каблучки мерно стучат по полу. - Что ты хотела от меня? – он оборачивается и встречается с аквамариновыми глазами Королевы. Король Воздуха и Снежная Королева. Это всегда так веселило Фроста. Они были так похожи, так могущественны, их и правда нечто связывало. Ему нравилось проводить с ней время, ему нравилось это место. Здесь будто время останавливалось и нет ничего. Ни суеты, ни смертных, ни-че-го. Просто горные вершины, покрытые снегом, и холод замка. - Поговорить. Ты сам не свой с тех пор как вернулся с Ирландии. - Ирландии? - Или Шотландии, я вечно их путаю. Перед глазами проносятся картинки: зелень шотландских гор, светящаяся вода Огнепада и яркое пятно на скале, перевернувшее его жизнь. - Я был в местах получше, чем Шотландия… - туманно и холодно ответил Джек, не особо понимая, к чему клонит Эльза. - У короля Фергуса таинственным образом пропала дочь. Рыженькая такая, - как бы невзначай продолжала она, склонив голову набок. – Ты имеешь какое-нибудь отношение к этому? Тут в голове у Джека что-то щелкнуло и это стало причиной новой усмешки. Собственница до невозможности, ревнивая до скрежета зубов Эльза видела в Мериде соперницу. Это казалось таким странным. Снежная Королева была лишь увлечением, а Дунброх – собственностью, принадлежностью. При упоминании принцессы в душе, нет, правильней сказать в голове Фроста зашевелился червячок сомнений: что-то происходило. Вчера, когда он приказал магии привести Мериду в спальню, огоньки привели ее не туда. Джек не был рожден магом, свое волшебство он получил уже потом, и оно не всегда было ему подвластно. Но всегда правдиво. И всегда знало о его желаниях лучше, чем он сам. Это настораживало, если не сказать пугало, особенно если это было связано с… - Ну да, я захватил ее с собой, надо же было что-то взять, - его взгляд не выражал ничего, зная, как с тем же хладнокровием Эльза может вырезать любому человеку сердце. - Теперь не знаю, что с ней делать. Эльза тоненькими пальчиками провела по кромке рубахи мага, затем коснулась подушечками пальцев его шеи, скулы, щеки и прошептала: - Мне казалось, что ты точно знаешь, как обращаться с девушками. Холод. Только холод – в пальцах, в прикосновениях, во взгляде. - Эльза… - он произносит ее имя и хочет отстраниться, как внезапно его сердце пронзает игла. – Потом поговорим. Снежная Королева награждает его внимательным взглядом, словно понимает куда, а верней к кому он уходит. Растворяясь в воздухе, он все еще видит перекошенное лицо Эльзы, пусть в голове у него вертится только четыре слова: «Кто-то проник в замок»***
Путь из замка Эльзы до парадной он преодолел меньше, чем за долю секунды. Первое, что он увидел: недоуменное и перекошенное лицо Мериды. Джек переводит взгляд на входные двери, видит нежданного гостя и его губы привычно растягиваются в ухмылку. …Мерида замечает Джека и ужасается. Больше всего он сейчас напоминал нож. Каждое его движение, взгляд, ухмылка были острыми и ядовитыми, как клыки змеи. Фрост неспешно двигается навстречу, отчего девушка невольно выступает вперед, загораживая ему путь. Дунброх оборачивается и встречается с взглядом зеленых глаз. Мерида всматривается в такие знакомые черты лица, которые отдаются болью где-то в груди. Огромные майские глаза, чуть резковатые скулы, мягкие – она точно знает – каштановые волосы, в которых запуталась мелкая косичка. Иккинг. Иккинг Хеддок, такой весь из себя родной и домашний, стоял, облачившись в железные латы и вооружившись мечом. А рядом с ним – Беззубик. Сейчас пресловутый дракон неотрывно смотрел на Джека, словно видя в нем угрозу для хозяина, недовольно махая черным хвостом из стороны в сторону. - Джексон Оверланд Фрост, самопровозглашенный Король Воздуха… - злобно рычит Иккинг, сильнее сжимая рукоять меча. Так странно. У него даже было имя, настоящее имя. Как у человека. Мериде казалось, что он всегда был таким. Вечным, иссиня-холодным и язвительным. - Самопровозглашенный… - фыркает Джек, развалистой походкой подходя ближе. – Это прозвище вы дали мне сами. - Тон, как обычно, скучающий, непринужденный, словно во время светской беседы. – Я знаю, зачем ты пришел, Иккинг Хеддок III Кровожадный Карасик, вождь… Мне правда обязательно продолжать этот пафос? То, что Фрост шутит, язвит и издевается, распаляет Иккинга еще больше. Тишина, залегшая между ними, медленно превращалась в звенящую, нещадно била по вискам, заставляя голову Мериды еще сильнее раскалываться. Глотать все еще было невыносимо больно, но ее болезнь отошла на второй план. Дунброх смотрит на Иккинга и в груди вновь отдается щенячьей болью. Но… Ведь это же Иккинг, Иккинг Хеддок. Он катал ее на драконе, он, черт возьми, заботился о ней, как бы ей этого не хотелось. Он нес ее на руках до замка, когда она сломала ногу (правда, Мерида была против, но Хеддока это не остановило). Вождь викингов был самым смелым и честным из всех претендентов. Он всегда был рядом, он… герой. В затуманенной болезнью голове стала медленно прокрадываться надежда. Иккинг – герой, а Фрост – монстр и все так просто: добро победит зло, ее спасут, да спасут, привезут обратно, и она будет смотреть со своего балкона на вереск и мир без всей этой гнили и черноты. - Мы так и будем молчать или ты уже признал свое поражение? – резкий голос Фроста режет тишину точно нож. От его голоса затрепыхали свечи, отчего тени пустились в пляс по всей парадной. - Если ты знаешь, зачем я пришел, то к чему пустые беседы? – так же резко отвечал Хеддок, поднимая выше острия ножа.– Мне нужна Мерида. - Нет. – Весело хмыкает Джек, пожимая плечами. – Мы заключили сделку. Беззубик внезапно оскаливается, недовольно махнув хвостом, и пускает шаровую молнию в сторону Джека. Дунброх от неожиданности отходит в сторону, глядя, как озоновый шарик летит прямо на мага. С едким смешком легким движением кисти Джек замораживает его и тот падает на пол, разлетаясь на множество мелких осколков прямо под ноги Фросту. Король Воздуха лениво поворачивает голову в сторону Мериды и девушка чувствует, как у нее внутри все холодеет. Жесты, походка, слова кажутся такими ленивыми, непринужденными, но взгляд выражает такую холодную ярость, что… Боже, какая же она глупая. Это Джек Фрост, Король Воздуха. Ему плевать на все порядки, да и на жизнь, в общем-то, тоже. Он вчера практически своими руками убил человека, а сколько убил до этого? Фрост – абсолютно ненормальное, жестокое чудовище. В этот момент «чудовище» материализует в своей руке меч из сверкающего адамаса и становится в позу нападающего. Иккинг и правда заботился о ней, защищал. Он любит ее, и его смерти Мерида не допустит. Девушка резко бросается в сторону, вставая между ними и невольно загораживая собой Иккинга. Сверкающий адамас почти касался ее шеи. - Мерида, уйди, - сзади строгий голос Хеддока. - Впервые с ним согласен, - со злостью выплевывает Фрост, одним движением буквально сметая Мериду с пути, отчего она падает. – Вон, принцесса. Иккинг делает выступ вперед, пытаясь ранить Джека. Тот лишь усмехается, легко отскакивая в сторону. Снова неудачный удар со стороны жениха и разозленный рык оттуда же. - Ярость и ревность не лучшие советчики, - ехидно бросает Джек под звук ударов металла об металл. – Мешает. И сам себе усмехнулся. Этот человечишка совершенно не умеет управлять своими эмоциями. Он пошел у них на поводу, а они привели его к верной гибели. Иккинг в пределах этого здания был не защищен условиями сделки, ведь теперь он был не просто женихом Мериды, а вором, посягнувшим на его собственность. Он украл ее первый поцелуй. От этого у Джека начинался зуд под кожей, а грудную клетку, казалось, сейчас разорвет от злости. Маг яростно начал выступать вперед, осыпая Иккинга ударами. Клинки жалобно звенели, встречаясь друг с другом. Хеддок был искусен в боях на ножах, но куда ему в сравнение с Королем Воздуха. Они оба буквально кожей чувствовали ненависть друг другу. Это делало воздух еще более раскаленным, движения еще более хлесткими, разум – затуманенным, а злость – неистовой. Оба понимали, что в живых останется только один, и получит в награду нечто более важное, чем пустое «выжить». А силы были неравны, ох, как не равны, но ни одна вещь в мире не заставила бы Иккинга отступиться, да и Фрост пока не спешил применять магию. Он словно так и кричал: «Посмотри, посмотри на меня! Мне ничего не стоит разделаться с ним!». Джек нападал и отбивал нападения играючи, легко и весело, за что и поплатился порезом на щеке. Ослепленный своей злостью, он не видел ничего и никого вокруг (ему, кажется, заметно удалось ранить Хеддока в ногу). Как вдруг из рук Иккинга выпал меч. Беззубик было ринулся на помощь хозяину, но тут же был парализован заклинанием Джека. Фрост сделал особо сильный выпад мечом вперед, отчего Иккинг невольно пошатнулся и рухнул оземь. Смотрелось это ужасающе красиво: парень с гордым взором, в сверкающих латах отважно смотрел в глаза истинному злу, дьяволу, что держал в руках меч, отливающий бронзой. О, он был готов всадить клинок по самые ребра, словно стараясь выжечь всю любовь к Мериде. - Какого черта… - внезапно выдохнул маг. Не черт. Мерида. Девушка мягко скользила тонкими пальцами по его спине, словно успокаивая, почти нежно. Сквозь тонкую ткань рубахи он чувствовал прохладу ее пальцев, они поднимались все выше, к шее, пока, наконец, не замерли на оголенной коже. Он услышал, как затрепыхало ее платье, когда она поднялась на носочки, опаляя горячим дыханием шею. Ее губы почти касались его уха, нос легонько ерошил белые волосы, когда она тихо, так непривычно тихо, практически невесомо стала шептать: - Отпусти его… Чего тебе чья-то жизнь… Ее пальцы спустились вниз по хребту, а вместе с ними – жаркая удушливая волна, которая заглянула под каждый позвонок, взрываясь тысячами фейерверков. Это не могло не сводить с ума. Это не могло не отдаваться в каждом участке раскаленного сознания. Это не могло не заставлять кровь бежать быстрей. Это не могло не выбивать из реальности на секунду, за целую долгую, мучительную секунду. Джек переводит взгляд на Иккинга, лежащего у его ног, и расплывается в ухмылке. О, этот взгляд, полный ненависти, был лучшим трофеем. Ненависть, столь чистая и яркая, была просто вересковым медом на устах. В этот самый момент Хеддок был готов убить, порвать его на куски, хотя бы за то, что Мерида сейчас стояла сзади и… - Пожалуйста… - тихо, с мольбой, на выдохе, снова ероша волосы. От этого тона, такого покорного и смиренного, вставали мелкие волоски на спине. Когда она просила, все остальное казалось таким призрачным, несуществующим, неважным. - Можешь благодарить ее за спасение своей никчемной тушки, - рвано, сдержано, скрывая истинную причину. Адамас растворяется у него в руках, словно был сделан изо льда; Джек отворачивается, чтобы не видеть, как Мерида пытается ему помочь, что-то делает с драконом, что-то шепчет, но ему никогда не услышать. Не услышать, не почувствовать, не поймать на себе тот-самый-взгляд. Он молча скрещивает руки на груди, пытаясь надежней сохранить в памяти ее прикосновения, потеряться в запахе лесных ягод, раствориться во всем этом, в том, чем он точно владеет, что принадлежит ему безоговорочно. Из раздумий его выводит резкий хлопок входной двери. …Мерида с тихим вздохом прижалась к закрытым дверям, пытаясь осознать только что произошедшее. Дунброх своими руками – в самом что ни на есть прямом смысле – разрушила надежду на спасение и спасла одну жизнь. Но как она могла совершить такое. Неужели это она стояла там, просила, касалась, жарко и сбивчиво дыша? - Оказывается, ты можешь быть тихой и покладистой… - произносит Фрост, стоя к ней спиной. Отчаяние. Оно легко сквозило в этой фразе, и он не пытался это скрыть. Словно это было таким очевидным, неподлежащим никакому обсуждению, что-то лежащее на самом виду. - Разве ты не этого всегда добивался? – грустно усмехается Мерида, склонив голову вниз – не глядя на него. - Ты так вокруг него суетилась… - Джек, похоже, не слышал (или не слушал) ее. – Он стоит того? - Я оказалась здесь. Определенно, стоит. - Как глупо. От этих слов у Мериды тихо закипала кровь: «Да как он смеет! Чего он хочет от нее и от ее семьи?» - А тебе никогда этого не понять, - с жаром говорила она, вскинув голову, отчего ее рыжие кудри растрепались еще сильней. – Ты низкий, подлый, недостойный, нет, ты даже не человек! Мерида уже не уловила момент, когда перешла на крик, когда стала так бурно жестикулировать руками, смело смотреть ему в глаза… Стоп. Смотреть в глаза? Дунброх на миг опешила от того, как близко он оказался, но говорить продолжила. Говорить громко, четко, временами задыхаясь, захлебываясь; говорить о том, как сильно ненавидит, как презирает и как он ей омерзителен. Словно сейчас она выплескивала все то, что копилось, снедало и мучало ее последние дни. - …ты жестокий и мерзкий палач… Джек внезапно прервал ее ехидным комментарием: - Думаешь, твой Хеддок пришел ко мне в шахматы поиграть? Девушка невольно переводит на него взгляд. И лучше бы ей этого не делать. Лучше бы ей продолжать говорить, кричать, нести абсолютную чушь, злиться, ходить по второму кругу, но не-встречаться-с-этим-взглядом. Глаза из кристально-синих превратились в иссиня-черные, глубокие, но непроницаемые, злые. Какая-то жгучая боль на грани сознания от этих глаз. Так не бывает, правда? - Он любит меня. – С уверенностью парирует она. – Любовь - чувство, на которое ты и твоя жалкая, прогнившая насквозь, душонка не способны! Она сознательно хотела причинить ему боль, совсем как в его взгляде. Хотела, чтобы он опешил, чтобы его оттолкнуло от нее, чтобы его глаза потемнели до черноты от гнева. А вместо этого: смех. Громкий, ехидный, отдающийся где-то в груди. - Ну конечно. Мерзкий, грязный прогнивший – кто еще, - теперь говорил он, но в отличии от нее – шепотом, приближаясь все ближе и доставая до самых глубин сознания. – А он – святой, потому что… - Любит, - она смаковала это слово. Единственное преимущество перед ним. Последнее слово – красная тряпка для быка. - Любви не существует, дура, - шипит, кричит так громко и одновременно тихо, раздается в голове, на коже. – Есть власть и жажда тела. Остальное – пустота, громкие людские словечки. - То, что ты этого не… - Я все видел, я все знаю, даже больше, чем ты можешь себе представить. Деньги, кровь и тела – единственное, что вас волнует. И твой Иккинг такой же. Порочный, грязный, едва ли хуже меня… Он говорил и его слова разбивались о нее тысячами мелких осколков. Он говорил, пытался задеть, но она знала, что все не так. В Фросте бушевало собственничество, как в ней – кровь. И осознание: она нашла точку. Убийственную, жгуче-болезненную точку. Тем более, он говорил про Иккинга... все эти вещи, а он не смеет. Прекрасную тираду Джека прервал громкий хлопок: это ударилась ее ладонь о его щеку. Сильная, жаркая пощечина теперь алела у его скулы. Время словно остановилось, и она могла даже проследить, как меняется его лицо, и вот – этот час настал. У Дунброх только одно оружие: она сама. - Ты можешь купить корабль, но только настоящим его хозяином будет капитан, - едко, почти как он, только в три раза сильней: с обидой, с надрывом, с истерикой, почти выплевывает, как змея яд, Мерида. Эта фраза повисла в воздухе, а потом резко рухнула на пол, разлетаясь на тысячи мелких осколков. Убийственно-острых, ядовитых осколков. А он смотрит, беспрерывно смотрит, буквально прожигая ее насквозь. И она не отрывает взгляда. Нет, не смелая. Безрассудная. Абсолютно непонимающая с каким огнем играет. Джек приближается еще ближе, натыкаясь на осколки-яд и озлобляясь от этого еще больше. В ярости он ударяет ладонями по стене по обоим бокам от нее, отчего она дергается и словно пелена спадает с глаз. Дунброх широко распахивает глаза и чувствует, как от присутствия Короля Воздуха у нее мороз по коже. И она снова совершенно не чувствует под ногами землю. Она снова падает, словно ничего и не менялось… «Ты можешь купить корабль, но только настоящим его хозяином будет капитан» - проскакивает в голове у обоих, словно в первый раз услышали, в полной мере осознали. У Джека в голове что-то щелкает и от этого – казалось бы, невозможно – он начинается злиться еще сильнее. Безудержная, всепоглощающая, звериная ярость. «Моя» В бешенстве он припадает к ее губам, пытаясь что-то объяснить, доказать. Джек чувствует, как по телу пробегает нехорошая дрожь, все кости начинают гореть, как будто в эту самую минуту, здесь и сейчас в нем пробуждался самый настоящий ад, где полыхает неистовый огонь, а черти пускаются в пляску. Иначе чем еще объяснить нечто клокочущее внутри, что так и норовит разорвать грудь? Он уже почти не обращает на это внимание, он горит, пытаясь прижать к себе девушку еще ближе. А это и поцелуем назвать сложно. Фрост яростно терзает ее губы, прокусывая их до боли, до крови, высасывая и пробуя ее на вкус. Он целовал ее, чтобы наказать и это было наказанием: отчаянным, диким, безумным. Он пытался достать эти едкие слова, выбить их навсегда, очистить ее губы от этого. У этих слов был горький, горький до рвоты, вкус и он преследовал Джека везде: на губах, на кончике языка, в сознании. Его руки беспорядочно блуждали по ее телу, кое-где разрывая легкую ткань. Мерида что-то мычала ему в губы, пытаясь сопротивляться и колотя своими маленькими ладошками его спину. Фрост кладет свою руку ей на затылок, накручивая ее волосы на пальцы. Король Воздуха резко тянет ее голову вниз, отчего она невольно запрокидывает ее назад. Он начинает покрывать поцелуями ее шею, покусывая в некоторых местах бледную кожу, словно оставляя отметины, ярлыки. Мерида же всеми силами пытается его оторвать от себя, неистово крича, будто это поможет, будто ее услышат: - Отпусти! Опусти меня, чертов ублюдок! Джек отрывается от своего занятия и поднимает на нее взгляд. Она смотрит на него с ненавистью, что еще сильней распаляет его: - Тебе придется меня целовать, дорогая, - злобно шипит он ей прямо в ухо, злорадно наблюдая, как ее шея покрылась мурашками. Джек не дает ей и слова вставить, снова впиваясь в губы. Мерида не перестает вырываться и колотить его по плечу, поэтому он резко тянет ее за волосы, желая причинить еще большую боль. С глаз неосознанно покатились слезы, она едва слышно застонала. Боже, какой же она была дурой. В голове метались тысячи мыслей, но главным было: «Почему бы мне хоть раз в жизни не смолчать?» Быть может, потом она признает: это был триумф. Где-то вдалеке, но был. Она смогла довести его до точки, до крайности, подозревая, что это конец и хуже быть не может, и так фатально ошибаясь. Впервые ей было так… Так страшно рядом с ним. Мерида кожей ощущала этот неистовый жар, исходящий от него. Она чувствовала, что он горит и ей хотелось бежать, бежать от этого огня, завернуться клубком и плакать-плакать, словно холодные слезы остудят тот пожар, в который он превратился. Страх, боль, адреналин, слезы, ощущение его безжалостных губ, непрерывное падение – все это смешалось в единый коктейль, в котором она не заметит, не вспомнит, не захочет вспоминать в общем пожаре маленький, не ярче синих путеводителей, огонечек у себя внутри… Боль была терпимой, но Мерида – такой уставшей, такой отчаявшейся. Она почти не понимает как, но все же приоткрывает рот ему навстречу. И как будто весь рухнул. Просто упал под ноги, обратился в пыль, перестал быть чем-то… просто перестал быть. Была только она, ее мягкий и – о, боги, - податливый рот и огонь. Неистовый и всепоглощающий. Превращающий кости в мелкое крошево, ломающий ребра изнутри. И желание. Потребность. На жизненно-необходимом уровне. Прижимать ее к себе сильней, стать ее кожей, ее сутью, пока внутренности завязываются в тугой узел, почти болезненный. Пусть она знает, пусть прочувствует этот огонь, пожирающий его изнутри. Она должна знать, как это болеть ею, сходить с ума от одних прикосновений и впадать в ярость от одной мысли, что ее придется с кем-то делить. Тонкие пальцы мяли, рвали на куски платье, отвоевывая еще больше кожи: жаркой, бледной, так невыносимо-нужной сейчас. Джек до боли надавливает подушечками пальцев шею, чувствуя, как ее сердце колотиться, как ненормальное. Это добавляет еще больше жара. То, что она живая, трепещущая, перед ним – в его руках, на его губах, он вправе делать с ней то, что захочет. «…настоящим его хозяином будет капитан» Еще один глухой, пугающий рык и укус на шее. Моя. Моямоямоя. Огненная волна накрывает его с головой, разливается по артериям и заплетает болезненные косички из вен, заставляет задыхаться и притягивать ее еще сильней. На секунду отстраняется и встречается с ее глазами. Как удар в солнечное сплетение. Резкий, неожиданный…обезоруживающий? Просто голубые, широко распахнутые глаза – бездонное море. Отчаяние, страх, ненависть, адреналин, остатки слез – он впитывает в себя этот взгляд, запечатывает его в своем мозгу. Ее губы легко шевелятся, она пытается что-то сказать, и Джек даже знает что, но очередная просьба застревает у нее в горле. Она уже просила, за Иккинга, и ее лимит исчерпан. Фрост знает, как правильно поступить. Он может хотя бы попытаться быть лучше, чем она себе представляла; хоть раз попробовать не быть тем самым «чудовищем», грязным и мерзким палачом. Джек знает, как правильно поступить. Знает и легким движением руки переносит их в спальню. …Когда темно-синий вихрь закружил их, Мерида ясно и четко осознала: она проиграла. Проиграла и оказалась в руках победителя, превратившись в трофей, кем, впрочем, и была изначально. Он целовал ее властно и жадно, потому что он выиграл. Потому что Иккинг ушел. Потому что она – едва-едва – отвечала на поцелуй. Потому что у всего мира больше не было Мериды Дунброх. И она никогда не узнает, что в этот момент он был одержим ею. Она могла просить его о чем угодно, он достал бы даже Луну с неба. Он сжег бы Солнце, весь мир до тла, если бы ей так хотелось. Он и на колени рухнул бы перед ней, точно богиней. Без сомнений. У Мериды сердце рухнуло вниз, когда она почувствовала, как проворные пальцы стали развязывать ленты шнуровки, запутывались в них, рвали. Темно-синее платье упало к ее ногам, заставляя девушку сжаться сильнее. Мерида стояла перед ним в одном корсете, заключенная в объятья сильных рук, не смея сделать и шаг в сторону. Внутри теплилась надежда – вдруг остановится? Девушка внезапно почувствовала что летит, а затем нечто мягкое у себя за спиной – кровать. А падение продолжается и никакая кровать этому не помеха. …Огонь бушевал внутри, меж жил, на кончиках пальцев. Он заставлял распадаться на атомы и молекулы, зацепаясь осколками сознания за ощущение мягкие губ на своих губах, за жаркие прикосновения, за звук трескающейся ткани корсета. Еще один поцелуй-укус на ключице, отчего она легонько дернулась. На пол летели рубаха, а за ней и все остальное. Рыжая девушка, лежащая под ним, становится единственной важной вещью во Вселенной, на ней словно смыкаются все полюса, а потребность чувствовать ее кожу, вслушиваться в ее учащенное дыхание, вдыхать ее запах затмевает любой здравый смысл. Ближе. Ещеближеещеближеещеближе. …Тело пронзает острая боль, разрывающая изнутри. Мерида продолжает падать и отчаянно хватает его за плечи, больно впиваясь в них пальчиками то ли от страха, то ли от боли. Слезы неосознанно катятся по щекам, коготки впиваются в алебастровую кожу. Тихий шепот, приятно щекочущий ухо: - Ш-ш-ш…Хорошая моя… …Он точно умер. Или продолжал умирать. Ярко, безумно, дико умирать, сгорая в этом адовом пламени с улыбкой безумца. Он хотел и не хотел ей боли. Он искусывал ей губы до крови и нежно гладил шею. Он ласково что-то шептал и до боли сжимал ее талию. Он умирал и оживал, жил ею целые секунды, чтобы потом снова умереть. Все кончилось внезапно. С глухим рыком. С пальцами, комкающими шелк. С капелькой пота, стекающей по виску. С закушенной губой. Она рухнула наземь, рассеиваясь прахом, а он догорел, обратившись в пепел. Вот, что осталось в тот день от этих двоих. Пепел и прах.