***
Это было странное чувство. Такое мощное и всепоглощающе. Будь оно человеком или просто осязаемым существом, все короли и императоры этого мира пали бы перед ним на колени. Да что там короли да императоры, он сам рухнул бы, не задумываясь. Но ничего из этого не произошло. А что было? Была дрожь в пальцах, и руки ходили ходуном; был огонь, плавящий кости и заплетающий болезненные косички вен под кожей; была жажда и податливые губы. И был абсолютно сумасшедший Джек Фрост. Сорвавшейся с цепи, изголодавшейся зверь. Неспособный контролировать себя и свои – Великий Мерлин! – свои эмоции. Говоря откровенно, Джек любил эмоции других людей. Можно сказать, восхищался ими. Но еще больше он восхищался собой – умело подделывающим и скрывающим их. Сейчас же его снова бросило в дрожь.***
Ноги Мериду не слушались, все плелись куда-то, будто не ее. Кровь засыхала на бедрах, вызывая липкое и неприятное ощущение. Унижение. Это слово как нельзя лучше подходило. Смешно, правда? Нагая, униженная и обесчещенная принцесса Дунброх, ха-ха! Отчего никто не смеется? Замечательный же оксюморон*! Мерида лениво и даже как-то отстраненно поплелась в ванную с естественным желанием смыть с себя эту грязь. Или, на крайний случай, просто утопиться к черту. Мысль о смерти даже не резанула сознание; так чертовски все равно. Заявись бы к ней сейчас Фрост с намерением убить – и глаз не подняла бы. Вода была теплой и мягкой, так и завлекала в свои объятья. Мерида опустилась по плечи, неловко обняв свои колени. Даже если сейчас она провалится в сон, ее все равно спасут…***
Шестеренки в его голове продолжили вращаться. Снова: а что было? Была (и есть) девчонка. Огненно-рыжая, сумасбродная и абсолютно сумасшедшая; был жар на пальцах и под кожей огонь; было безумие, и жажда, и впервые ощущение, что если он сейчас не почувствует губами пульсирующую жилку на шее – умрет, не иначе. И полна бесконтрольность. Тотальная и всепоглощающая. Без возможности трезво мыслить, сдерживать свои эмоции и силы, чтобы остановится. Как будто землетрясение внутри. Все с верх на голову переворачивается. И все ломается, и небо падает, и крошатся любые мыслимые и немыслимые устои. Сумбур. Безумие. Абсолютное сумасшествие. Чистое и насквозь пропахшее горными сталактитами. Что делать теперь?***
Вода в полутемной ванной отчего-то отсвечивала зеленым, как глубины океана. По коже пробежались мелкие и неприятные мурашки холода. Голова – вакуум. Пустота. Ни-че-го. Если бы вода не похолодела, то Мерида и с места не сдвинулась бы. Как выяснилось, кожа все еще различает жар и холод, а ей казалось, что есть только грязь, отчего-то красного цвета. Дунброх, не тронув полотенца, вышла из ванной; тонкие струйки воды скользили по бледной коже, стопы оставляли мокрые следы на полу. Был холод. Он отталкивался от стен замка, от пола, чувствовался в воздухе. Так чертовски плевать на то, что ходишь по коридорам замка совсем без одежды. Она практически уверена, что он там. Голову на отсечение дает. Лежит, сидит, стоит, существует. Продолжает поглощать воздух, кровь течет по его венам, а жизнь вообще вокруг него бьет ключом. Боже, да он и есть – сама жизнь. Ее воплощение. Казалось, что мимо Короля Воздуха проходили целые века и столетия, но ни капли не повлияли на него, скорее сам Джек Фрост оставил отпечаток в каждом моменте истории. Как же сильно она его ненавидит. Сильнее, кажется, некуда. Даже когда ярость как-то отступила, смылась этой бледно-зеленой водой вместе с кровью – все равно ненавидит. Смиренно и спокойно. Ночью светят звезды. Змея сбрасывает кожу дважды в год. Леопард не может изменить свои пятна. Мерида ненавидит Джека Фроста.***
Белое. Черное. Синее. Чистое. Совершенное. Джек задается вопросом, что будет, если кинуть в снег горящие угли. Равносильно безумию, попавшему в объятья ледяного спокойствия. Ходить босиком по заснеженной земле – глупо и странно, но это помогает. Не пользоваться дверьми во второй раз – невежливо, но ему хочется так. - Джек Фрост? Именно что Фрост. А кажется: нет, огонь, не иначе. - Соскучилась? – он ухмыляется острыми льдинами и уголками рта режет себя ножом. Эльза оборачивается, изогнув малиновые губы в подобии его оскала, но глаза – чертовы аквамариновые предатели – выдают ее с головой. Джек внезапно осознает, как далеко она зашла. Это край. Черта, за которую шагать не следует. Теперь у нее для него слишком много «слишком». Слишком беспокойные глаза. Слишком нервные жесты. Слишком много преданности во взгляде. У «слишком» слишком много названий. Джеку нравится рieta**. - Ты вернулся? Так быстро… На ней красное платье. Цвета не огня, но крови. Алый, переходящий в багряный. Рукава из тончайшего шелка должны напоминать крылья, но Джеку кажется это смешным – у Эльзы в прямом смысле руки в крови. - Я устранил… Некоторые проблемы. – Голос на удивление ровный. Без эмоций и насмешливо. А руки – наоборот, дрожат в такт клокочущему сердцу. - Идем, - она усмехается и берет его шершавую ладонь. – У меня для тебя сюрприз. Эльза уверенно и плавно ведет его куда-то вглубь ледяного замка, а Джек вдыхает и впитывает это спокойствие и холод, исходящий от бледной ладошки. Она оборачивается, ее глаза так и сверкают. Но Эльза скучная даже когда в ее глазах пляшут черти. Ледяной пол разит холодом, разливаясь от ступней до лица. Кожа бледнеет до невозможности, а волосы становятся белее снега. Кровь в синих венах перестает бурлить, демоны под кожей успокаиваются, только тихо поскуливают от тоски. Но это ничего. Стерпится. Свыкнется. Столько лет так живет. Лунные блики отталкиваются от ледяных стен, все такое синее и безмятежное. Но что-то рушит эту веками отработанную атмосферу. - Да ладно? – ухмыляется Джек. Эренделл отвечает такой же ухмылкой, а затем отходит от него. Там, у стены, есть кое-что поинтересней. Острыми льдинами прикованный стоит его недавний соперник. Эльза подходит ближе и смотрит на Иккинга «слишком» хищно. Проводит рукой по щетинистой щеке, убирая липкие волосы, зарывается в них пальчиками. - Представляешь, летал тут… Глупый. Не знал, чей это замок. Джек отчего-то сглатывает горький ком в горле. - А где дракон? – необдуманно. Эльза оборачивается и цепляется за этот вопрос. Действительно: откуда он знает про дракона. Король Воздуха даже не хочет оправдываться или лгать – Эльза понимает все без лишних слов. Джек слегка оттягивает ворот рубахи, чтобы были видны царапины, в ярости оставленные одной шотландской принцессой, и растягивает слишком налитые кровью и контрастно красные на бледном лице губы. - Я оставлю его себе… - говорит Эренделл. – Назову его, скажем… Кай. Эльза, пританцовывая, бродит по замку, будто радуясь приятной находке. Джек подходит и ближе, чувствуя это безвольную ярость зеленых глаз – Иккинг тоже понимает все без слов. - Прости, парень. Это судьба. Такой судьбы Джек не желает даже ему. Жалость. Есть у него один знакомый, кто дребезжит слюной, лишь только увидев намек на проявление этого чувства. Боится, избегает и повторяет вечно: «Жалость – это ошибка». Джек не согласен. Жалость – это превосходство сильного над слабым. - Эльза-а-а, - сладко поет Король Воздуха. - Дже-еки-и, - так же приторно вторит ему Снежная Королева. Эльза растягивает губы и манит к себе пальчиком. А затем сама подходит к нему ближе, рябя своим кроваво-красным. С некоторых пор Джек терпеть не может красный. Эренделл обвивает его шею, точно змея, припадает губами к острым впадинам ключиц. Фрост усмехается, но как-то больно, будто бы это не его сейчас ублажает одна из красивейших женщин этого мира. Холод. Она оставляла за собой мертвецкий холод прямо на тех красных не ее ожогах. Она касалась его плеч, не чувствуя чужих следов. Она целовала его губы, задевая зубами свежие ранки. Джек не улавливает тот момент, когда они оказываются в другой комнате, когда Эльза легонько толкнула его к ледяному дивану. И снова холод. Пронзающий и пробирающий до костей. Говорят, кожа не различает сильный жар от сильного холода. Кипяток и мороз кажутся абсолютно одинаковыми. Джек же чувствует разницу размером с пропасть. Ну что же, это ли не то, чего ты хотел, Фрост? Спокойствие. Лед. Ленивая расслабленность. Какой-то огонек внутри тот час же погас.***
Мерида чувствовала острую боль в голове, горле, ужасно ныли ноги. Девушка поежилась от холода, бросив взгляд на не зажженный камин. Впрочем, тот вряд ли бы помог – холод был у нее внутри. Холод и ненависть. По замку нет-нет, да ходили слухи о девушках, отдавших свою невинность до свадьбы; в большинстве случаев, ее нерадивый жених сбегал, и девчушка оставалась одна: униженная и ославленная на весь город. Мерида же рада, что Джек ушел – комната пустовала. Девушка сделала еще один кроткий шаг, как вдруг вспомнила о зеркалах, увидев свое отражение на стекле. Смотрела и снова себя не узнавала. Лицо еще больше осунулось, побледнело так, что она могла составлять конкуренцию в этом Фросту. Синие глаза стали еще больше, в них блестели еще не засохшие слезы. Губы распухли от поцелуев-укусов, запекшаяся кровь Волосы окончательно спутались, Мериде пришло в голову глупое: он сломает расческу. На шее и ключицах остались глупые красные метки, его метки. Дунброх потерла рукой, чуть царапнула ногтем в тщетной попытке стереть это. Каждый день, проведенный в этом замке, превращает ее в больную проказой или чумой. Еще чуть-чуть, и Мерида распадется прахом. Впрочем, она и есть прах. Пыль под его ногами. И он наблюдает за ней, она может поклясться. Девушка в каком-то странном припадке ударила кулаком по зеркалу, которое даже не треснуло. Мерида завела руку за спину, надеясь ухватить лук и стрелы, но их там не оказалось. Беззащитная. Она ударила еще раз, но стекло не поддавалось – пора ей привыкнуть, что все ломающееся, крошащееся, да и просто существующее – по его приказу. И она тоже. Мерида с громким смехом откинулась от зеркала, не выдержав и упав наземь. Она скрючилась в комок, глупо глотая горькие слезы и пытаясь подавить полустоны-полувсхлипы. А что еще остается падшим женщинам? *- оксюморон – художественное средство, в котором сочетается не сочетаемое, противоречия а-ля «горькая мука». А что? Я на олимпиаду по русскому и литре ходила, да. **- Pietas – одно из слов, обозначающее любовь в латыни, но конкретно любовь- преклонение, почитание.