Два мира. Том 1

      Когда Итачи открыл глаза, было ещё темно. Отведённые ему комнаты — «покои», как выражалась Минерва МакГонагалл — располагались в восточной части замка, и он одним из первых ежедневно наблюдал восход солнца. Однако сейчас ни единого луча света не проникало в его спальню, и Итачи с неудовольствием заключил, что до рассвета ещё далеко. Из этого следовал другой, куда более неприятный вывод: снотворное, приготовленное для него Сасори, переставало помогать.       Смирившись с мыслью, что заснуть больше не удастся, Итачи отодвинул полог и, взяв с прикроватного столика волшебную палочку, взмахнул ею. Тут же наполовину сожжённые свечи, оставшиеся с вечера, вспыхнули, и над оплывшим белым воском затрепетали яркие язычки пламени. Итачи довольно кивнул сам себе; невербальная магия — искусство творить чары, не произнося заклинания вслух — давалась ему пока ещё через раз, но с простейшими бытовыми заклинаниями проблем уже не возникало. Итачи как раз прикидывал в уме, на чём бы ещё попрактиковаться, как вдруг услышал шорох, доносившийся из рабочего кабинета. «Неужели опять эльфы?» — слегка нахмурившись, подумал он, поднимаясь с кровати и быстро и бесшумно одеваясь.       Как оказалось, домовых эльфов в Хогвартсе много: они занимались готовкой и уборкой в замке. Большую часть дня домовики проводили на кухне, но по ночам ходили по бесчисленным комнатам, классам и коридорам школы, наводя в них порядок, меняя свечи, убирая сор — маленькие тихие тени, незаметные для обитателей Хогвартса. Казалось бы, такое решение устраивает всех… но только не Итачи и товарищей. Эльфы, как существа, великолепно знающие замок и, помимо того, единственные, кто может трансгрессировать в его пределах, могли быть замечательными шпионами — и были ими, как уже поняли Итачи и Сасори. Всё-таки глупо было бы со стороны Альбуса упускать столь удобную возможность незаметно следить за всем, что происходит в его школе, а глупым директора ни один из шиноби не считал.       Впрочем, мириться со слежкой Акацуки тоже не собирались. Причём если Итачи поначалу хотя бы пытался (и довольно успешно) делать вид, что ничего не замечает, то Сасори в очередной раз продемонстрировал всю хрупкость своего терпения. Уже на вторую ночь пребывания в замке он поймал в своей комнате одного из домовиков, пошёл с ним к Альбусу и прямо заявил директору, что вовсе не испытывает восторга от того, что кто-то бродит по его апартаментам. После того случая Альбус (порядком удивлённый, надо сказать), пообещал Итачи и Сасори, что больше домовиков в их комнатах без их ведома не будет, и до сих пор держал своё слово. А теперь…       Итачи бесшумно приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. В ответ на него тут же уставились колючие чёрные глаза.       — Доброе утро, Мадара-сан.       — Какое утро, ночь на дворе, — медленно произнёс Мадара; он расположился в кресле и при свете установленных в серебряном канделябре свечей читал. — Думал, ты ещё спишь.       — Зачем вы здесь? — осведомился Итачи, опускаясь в кресло напротив него.       — Хочу отдохнуть немного в тишине и покое, — сказал Мадара. — Эта безмозглая кошка местного смотрителя повадилась за мной ходить — не удивлюсь, если Живоглот её надоумил. Вот уж кто действительно не глуп. Он чувствует, что я не кот, и пытается вывести меня на чистую воду.       В этот момент Итачи искренне порадовался, что с ними нет Дейдары — он бы точно не удержался от комментария на эту тему. Взмахнув палочкой, Итачи развёл в камине огонь (опять мысленно поставив себе плюсик за удачный акт невербального волшебства) и, по привычке стянув волосы в хвост на затылке, опустил руки на подлокотники.       — Вижу, наложенные мною языковые чары работают, — заметил он, кивая на томик в руках Мадары.       — Да, — кивнул тот. — Так что больше у вас не будет возможности за спиной обсуждать меня, пользуясь тем, что я не понимаю английского.       — Всю эту неделю вас почти не было видно, — произнёс Итачи, игнорируя шпильку. — Чем вы были заняты?       — Изучал Хогвартс, — отозвался Мадара, откладывая книгу в сторону; похоже было, что у него хорошее настроение для беседы. — Не могу не признать, весьма впечатляющее сооружение. Мне, пожалуй, даже немного жаль, что находится оно не в нашем мире.       «Видимо, ему здесь действительно нравится», — про себя заключил Итачи, а вслух сказал:       — Вы правы, Хогвартс и в самом деле бесподобен. Однако некоторые его обитатели меня тревожат.       Мадара бросил на него чуть насмешливый взгляд.       — Хорошая попытка, — протянул он, откидываясь на спинку кресла, — но я уже говорил: я вам не союзник, и помощи с моей стороны можете не ждать.       — Я и не просил вас о помощи, — спокойно ответил Итачи. — Мне казалось, мы просто разговариваем, как шиноби одного клана.       — Как двое из четвёрки последних представителей уничтоженного клана, ты хотел сказать, — поправил его Мадара. — Сейчас от клана Учиха почти ничего не осталось, лишь жалкая тень его прежнего величия. Я — воскрешённый мертвец, привязанный к телу магического кота. Ты — почти что труп, через год уж наверняка им станешь. Обито довольно силён, но если он продолжит быть бесполезным и не добудет Риннеган до моего возвращения в мир шиноби, я его уничтожу. Остаётся ещё твой брат… Саске, кажется?       — Верно, — отозвался Итачи весьма равнодушно.       — Шестнадцатилетний мальчишка, не владеющий Мангекью, — в голосе Мадары сквозило пренебрежение. — Запасная пара глаз, не больше.       Итачи безразлично пожал плечами. Несколько мгновений Мадара наблюдал за ним, а затем наклонился вперёд и с весьма двусмысленной улыбкой, больше походившей на коварный оскал, спросил:       — Скажи, Итачи, ты когда-нибудь дорожил своим братом?       — Я с тринадцати лет знал, зачем в семьях Учих младшие сыновья, — ровно произнёс он. — Разумеется, я дорожу своей единственной возможностью обрести Вечный Мангекью Шаринган.       — Я не об этом, — Мадара прищурился. — Переформулирую вопрос: ты когда-нибудь любил брата?       «Почему он вдруг заинтересовался тонкостями?» — с неудовольствием подумал Итачи, но ответил:       — В детстве мы с Саске были очень дружны. Он во всём старался равняться на меня, а я заботился о нём.       — Да уж, не отвечать прямо на вопросы — твой особый талант.       Итачи снова пожал плечами и спросил:       — А вы, Мадара-сан, любили своего брата? — по правде, он вовсе не рассчитывал на ответ, скорее уж расценивал собственный вопрос как способ быстро и безвозвратно завершить разговор, но предок его удивил:       — Ты не представляешь, как.       — Даже когда отнимали у него глаза?       — Похоже, ты всё-таки подхватил от Дейдары эту его манеру задавать неуместные вопросы, — произнёс Мадара, но не то чтобы очень гневно. — Вообще, у меня было четверо братьев, — сказал он после короткой паузы, — но трое из них погибли ещё детьми в битвах с кланом Сенджу. С тех пор я очень старался защитить Изуну, но он всё равно умер… Хочешь верь, хочешь нет, — с неожиданной горечью усмехнулся он, — я действительно любил брата, хотя в моё время почти все сомневались, что такое чудовище, как я, в принципе способно на хорошие чувства. Тогда люди с поразительным единодушием решили, что я силой отобрал у Изуны его Шаринган.       — А как было на самом деле?       — Изуна сам отдал мне глаза, — ответил Мадара таким тоном, что Итачи понял: это не ложь. — Он знал, что всё равно умрёт от раны, которую ему нанёс Тобирама, поэтому доверил будущее клана Учиха мне.       — Вот как, — негромко произнёс Итачи. «Значит, и у младших было соперничество между собой, — подумал он. — Удивительно, как судьбы Учихи Изуны и Сенджу Тобирамы похожи на судьбы их старших братьев. После такого волей-неволей начинаешь верить в рок».       — Как же давно всё это было, — хмыкнул Мадара, закатывая глаза. — И зачем только я тебе всё это рассказываю?..       — Возможно, потому, что я почти уже труп, — с лёгкой иронией отозвался Итачи.       — Что ж, пожалуй, — согласился Мадара. — Знаешь, а с тобой довольно приятно иметь дело, Итачи. И раз уж ты всё равно скоро умрёшь, расскажу-ка я тебе ещё кое-что о наших глазах, — он отвёл с лица лохматую чёлку. — Скажи, как обретается Мангекью Шаринган?       — Он пробуждается после убийства лучшего друга, — уверенно, как школьник — урок, ответил Итачи.       Мадара кивнул.       — Большинство шиноби клана считало, что именно само убийство пробуждает Мангекью, — продолжил он. — На самом же деле причина кроется глубже. Она — в эмоциях, возникающих при потере близкого человека. Возможности Шарингана во многом зависят от способа их обретения. Самый сильный Мангекью — тот, что получен от скорби и чистой печали. Но мы с Изуной были первыми во всём клане, кто пробудил его, и не знали тогда всех тонкостей. Уже потом мы стали изучать и сравнивать Мангекью разных Учих и узнали правду. Именно в связи с этим меня так интересуешь ты и твой Шаринган. Ты ведь не убивал друга, чтобы получить эту силу, верно?       — Верно, — подтвердил Итачи.       — Как ты пробудил его?       — Мой лучший друг, человек, бывший мне почти братом, ради блага деревни покончил с жизнью у меня на глазах, запретив мне вмешиваться.       Итачи не знал, зачем говорил об этом сейчас, после стольких лет. Он давно смирился с тем, что гибель Шисуи повесили на него; одним мёртвым Учихой больше, одним меньше — при его послужном списке никакой разницы. И уж тем более он не ожидал от себя, что расскажет об этом такому человеку, как Мадара.       — Значит, я был прав, — удовлетворённо кивнул он. — Благодаря тому, что ты получил Мангекью таким образом, тебе удалось овладеть даже Сусано.       — А как же ваш Сусано? — вскинул бровь Итачи, стараясь не обращать внимания на всколыхнувшиеся в глубине сознания воспоминания о Шисуи.       — Если тебе когда-нибудь доведётся увидеть его максимальную форму, ты поймёшь, — туманно отозвался Мадара.       После этого они довольно долго молчали. За окнами тем временем рассвело. Лучи солнца, успевшего подняться над горами, заглянули в комнату, изгоняя из неё тьму и мрак.       — Тебе пора, — заметил Мадара, взглянув на часы, показывавшие без четверти восемь.       — И в самом деле, — отозвался Итачи, поднимаясь из кресла. — Вы останетесь?       — На какое-то время. Подожду, пока дети разойдутся по занятиям.       — Хорошо, — кивнул Итачи, хотя прекрасно понимал, что предок его разрешения вовсе и не спрашивал. — Заходите ещё, если возникнет желание. Сегодняшний разговор был весьма приятен.       — Да, неплохо поговорили, — согласился Мадара. — Я даже вспомнил, почему раньше так любил свой клан.

***

      Как и положено в первый день новой учебной недели, Большой зал был полон галдящих школьников. За столом Гриффиндора Итачи приметил светловолосые макушки Дейдары и Наруто; парни сидели напротив друг друга и оживлённо о чём-то спорили, а Хината, пристроившаяся рядом с Наруто, делала попытки их унять. Чуть дальше расположились Гарри, Рон и Гермиона — «золотая троица», как, Итачи слышал, их называли в шутку некоторые преподаватели и маги Ордена; девушка держала в руках свежий номер «Ежедневного пророка», и на лице её было написано беспокойство.       — Запаздываешь, Итачи, — приветствовал товарища Сасори, когда тот занял свободное место рядом с ним за преподавательским столом. — Бессонная ночь?       — Да. Снотворное действует на меня всё хуже, — вполголоса сообщил Итачи, следя, чтобы профессора не услышали.       К его удивлению, Сасори, обычно раздражённо цыкавший на сообщения, что его снадобья работают не идеально, улыбнулся и шутливо протянул:       — Ты скучный человек, Итачи. Я-то думал, что повод в кои-то веки более… любопытный.       Итачи вскинул брови.       — Отчего ты с утра пораньше такой весёлый?       — Всю ночь экспериментировал, — сообщил Сасори, наливая себе чай. — Ещё немного, и яд против дементоров будет полностью завершён. Ну а попутно я придумал, чему научить сегодня второкурсников.       — По тебе и не скажешь, что ты не спал всю ночь, — заметил Итачи; разговор ни о чём в кои-то веки доставлял ему удовольствие.       Сасори загадочно улыбнулся.       — По мне и не скажешь, что мне тридцать четыре, — отозвался он. И в самом деле, предположить, что кукловод старше Итачи больше чем на десяток лет, было совершенно невозможно. Однозначно дурная новость для нестабильной психики хогвартских девиц. — Кстати, — он наклонился чуть ближе, совсем как Мадара недавно, — есть планы на вечер?       — Сасори, ты начинаешь меня беспокоить, — Итачи сохранил серьёзное выражение лица, с неудовольствием отмечая, что добрая треть девушек в зале смотрит на них.       — И вот почему сразу беспокоить? — вскинул бровь Сасори. — Я лишь хотел предложить тебе небольшую прогулку.       — Я подумаю, — лаконично ответил Итачи.       — Хорошо, думай, — кивнул Сасори и, переведя взгляд на поднявшегося из-за гриффиндорского стола напарника, погрузился в какие-то свои мысли.       Итачи приступил к завтраку, не стараясь вновь завести беседу: он работал с Сасори уже давно и хорошо знал, что после приступов общительности у него обычно случались периоды глубокого погружения в себя.       — Доброе утро, коллеги, — кивнула им, подойдя, Минерва. — Вы уже читали? — понизив голос, спросила она.       — О чём вы?       Профессор подала Итачи скрученный в тугую трубку свежий номер «Ежедневного пророка».       — Первая страница.       — Я заинтригован, — протянул Сасори, провожая взглядом направившуюся к выходу из зала Минерву.       Отодвинув в сторону тарелку, Итачи раскрыл газету, как и посоветовала Минерва, на первой странице и разложил её на столе. С листа на нукенинов смотрела, неправдоподобно дружелюбно улыбаясь, профессор Амбридж, а над фотографией помещался крупный заголовок: «МИНИСТЕРСТВО ПРОВОДИТ РЕФОРМУ ОБРАЗОВАНИЯ. ДОЛОРЕС АМБРИДЖ НАЗНАЧЕНА НА НОВУЮ ДОЛЖНОСТЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО ИНСПЕКТОРА».       Итачи и Сасори обменялись взглядами и принялись за чтение.       «Вчера вечером Министерство магии приняло неожиданную меру, издав декрет, предоставляющий ему беспрецедентный контроль над Школой чародейства и волшебства «Хогвартс».       „Последнее время министр с растущим беспокойством следил за деятельностью Хогвартса, — сообщил нам младший помощник министра Перси Уизли. — Нынешнее решение принято в связи с озабоченностью родителей, считающих, что школа движется в нежелательном направлении“.       За последнее время это не первый случай, когда министр Корнелиус Фадж использует новые законы для совершенствования образовательного процесса в Школе волшебства. Не далее как 30 августа был принят Декрет об образовании № 22, согласно которому в случае, если нынешний директор не в состоянии подыскать кандидата на преподавательскую должность, Министерство само подберёт подходящего человека.       „Именно так и получила назначение в Хогвартс профессор Амбридж, — заявил вчера вечером Уизли. — Дамблдор никого не нашёл, и в результате министр назначил Амбридж. Выбор чрезвычайно удачный. Коренным образом изменилось обучение защите от Тёмных искусств, а кроме того, министр обеспечен теперь текущей информацией о том, что на самом деле происходит в Хогвартсе“.       Этой последней функции Министерство придало официальный характер своим Декретом об образовании № 23, учреждающим должность генерального инспектора Хогвартса.       „Это очередной решительный шаг министра в его стремлении остановить то, что многие считают упадком Хогвартса, — заявил Уизли. — Инспектор уполномочен инспектировать работу коллег-преподавателей, с тем, чтобы поддерживался высокий уровень учебного процесса. Этот пост был предложен профессору Амбридж в дополнение к её преподавательским обязанностям, и мы рады, что она согласилась“.       Родители учеников Хогвартса восприняли этот шаг с энтузиазмом.       „Узнав, что деятельность Дамблдора поставлена под объективный контроль, я испытал большое облегчение, — заявил вчера вечером в своём уилтширском особняке мистер Люциус Малфой. — В последние годы многие из нас, кому небезразличны судьбы наших детей, были обеспокоены отдельными эксцентрическими решениями Дамблдора, и мы рады услышать, что Министерство намерено отслеживать ситуацию в школе“.       К числу этих эксцентрических решений, безусловно, относятся спорные кадровые назначения, о которых уже писала газета; так, были зачислены в штат оборотень Римус Люпин, полувеликан Рубеус Хагрид и страдающий паранойей бывший мракоборец «Грозный Глаз» Грюм.       Широко распространены слухи, что Альбус Дамблдор, в прошлом Верховный чародей Визенгамота и президент Международной конфедерации магов, уже не в состоянии выполнять обязанности руководителя престижной школы «Хогвартс».       „Считаю, что назначение генерального инспектора — первый шаг к тому, чтобы Хогвартс получил директора, которому мы можем полностью доверять“, — заявил вчера вечером осведомлённый сотрудник Министерства.       В знак протеста против учреждения должности инспектора старейшины Визенгамота Гризельда Марчбэнкс и Тиберий Огден подали в отставку.       „Хогвартс — школа, а не филиал учреждения Корнелиуса Фаджа, — сказала мадам Марчбэнкс. — Это очередная возмутительная попытка дискредитировать Альбуса Дамблдора“.       (Подробно о предполагаемых связях мадам Марчбэнкс с подрывными организациями гоблинов — на стр. 17)»       — Недурно, — заметил Сасори, откидываясь на спинку стула. — Похоже, теперь всерьёз начинается то, чего Орден опасался.       — Война за Хогвартс, — негромко произнёс Итачи.       — Кхе-кхе.       — Доброе утро, профессор, — вежливо приветствовал он подошедшую Амбридж.       — Ах, ну сколько мне вам говорить, просто Долорес, — с обычной жеманной улыбочкой сказала она, опускаясь на свободное место рядом с шиноби.       Итачи кивнул, покоряясь неизбежности.       — Поздравляю вас с назначением, Долорес, — сказал он, спиной чувствуя, как опустел стул товарища, а миг спустя увидел шагающего по проходу между столами Когтеврана и Гриффиндора кукольника.       — Благодарю, Итачи, — Долорес скользнула взглядом по лежавшей перед ним газете, а затем тоже посмотрела на удалявшегося Сасори. — Ваш коллега сегодня неразговорчив.       — Он работал всю ночь, — отозвался Итачи, досадуя на товарища за то, что он так беспардонно его бросил.       — Профессор Акасуна работает по ночам? — Долорес расширила улыбку. — И чем же он занимается, позвольте спросить?       От необходимости отвечать Итачи избавила подошедшая к преподавательскому столу Сакура.       — Итачи-сан, у вас есть минутка? — спросила она, довольно правдоподобно изображая смущение и нерешительность. — Мне очень нужно с вами поговорить.       — Вы извините меня, Долорес? — осведомился он, повернувшись к собеседнице.       — Да-да, конечно, — было видно, что Долорес расстроена, но раздражающая улыбка так и не сползла с её лица.       Итачи кивнул и, прихватив с собой оставленную Минервой газету, проследовал вместе с девушкой к выходу из зала.       — Что случилось, Сакура?       Сакура отвела от него взгляд.       — Ничего, — ответила она, возвращаясь к своим обычным интонациям.       — Это я попросил вытащить тебя из лап старухи, — сказал Сасори, присоединяясь к ним. Итачи коротко кивнул, и кукловод обратился к девушке: — Держи, — он перекинул ей небольшой флакон без подписи. — Угадаешь, что я добавил, получишь бонус.       — Который заключается в том, что на этой неделе вы меня не отравите? — ворчливо поинтересовалась Сакура.       — Я надеялся, ты придумаешь желание поинтереснее, — картинно вздохнул Сасори.       — А мы что, на желания? — встревоженно переспросила Сакура.       — А почему нет? Так игра пойдёт веселее…       Оставив марионеточника и куноичи разбираться между собой, Итачи отправился в аудиторию, где у него было занятие с первым курсом, по пути обдумывая это полное странностей утро.       Весь оставшийся день Итачи был если не на иголках — чего о таком спокойном человеке, как он, нельзя сказать, — то по крайней мере напряжён. Он подозревал, что Долорес, проявлявшая к нему ещё с лета нездоровый интерес, воспользуется первой же возможностью, чтобы прийти с инспекцией на его урок. Впрочем, то ли ему повезло, то ли Долорес нашла себе жертву поинтереснее — больше Итачи её так и не увидел. Правда, когда после обеда на занятие пришёл седьмой курс Гриффиндора, он вдоволь наслушался о том, как Амбридж инспектировала их урок у Филиуса. До начала занятия Дейдара успел пересказать Итачи все подробности инспекции, порой снабжая рассказ не слишком лестными эпитетами в адрес Амбридж, не обращая внимания на то, что половина класса удивлённо смотрит на них.       Уже после урока в кабинет заглянула Минерва.       — Итачи, мне необходимо переговорить с вами, — серьёзно начала она.       Он отложил в сторону книги, которые собирал, показывая готовность слушать.       — Амбридж хочет завтра инспектировать трансфигурацию у пятикурсников, — сказала Минерва, протягивая шиноби записку, написанную на уже знакомом ему розовом пергаменте.       — Вам не стоит беспокоиться, Минерва, — произнёс Итачи, пробежав по написанному взглядом. — Не думаю, что она станет ко мне придираться.       МакГонагалл покачала головой.       — Я хотела предупредить вас, что сама завтра проведу это занятие. Всё-таки инспекции направлены на преподавателей Хогвартса, вам нет смысла их проходить.       — Если вы так считаете, — отозвался Итачи, уже усвоивший, что спорить с деканом Гриффиндора практически бесполезно. — Сообщите мне, если измените своё решение.       — Разумеется,— кивнула Минерва, и он отдал ей «Ежедневный пророк»; взглянув на улыбающееся ей со страницы лицо Долорес, женщина скривилась. — Генеральный инспектор, ну надо же…

***

      В то время, когда вся школа собралась на ужин, Итачи встретился с Сасори в огромном холле.       — Приятно видеть вас, профессор, — с насмешливой учтивостью приветствовал его кукольник. — А ещё приятнее, что вы изволили снизойти до принятия моего приглашения.       — И точно сегодня с тобой что-то не так, — заметил Итачи, плотнее запахивая мантию и вместе с товарищем выходя из замка.       — Напарник с утра настроение поднял, — отозвался Сасори, с необычным для него наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух. — Мы с ним кое о чём поспорили на целых двести очков.       — И почему это тебя так радует?       — У Дейдары уже сейчас меньше двухсот, — Сасори, похоже, эта мысль доставляла немалое удовольствие.       Больше спрашивать ничего Итачи не стал. Дуэт подрывника и кукловода был, на его взгляд, самым непонятным и непредсказуемым в Акацуки, и Итачи уже давно перестал пытаться уловить логику в их взаимоотношениях.       Какое-то время они молчали. Сасори неспешно шёл вперёд, и Итачи следовал за ним, получая удовольствие от тишины и умиротворённости природы, столь сильно контрастировавшей с полной шума и суеты школой. Вскоре Акацуки вышли к Чёрному озеру; спустившись по берегу к самой кромке воды, они остановились.       — Скажи, Итачи, — подал голос Сасори, устремив взгляд вдаль, — что ты чувствуешь, зная, что на этом самом месте, возможно, много веков назад стоял Рикудо Сеннин, такой же молодой тогда, как ты сейчас, полный надежд и мечтаний?       Итачи внимательно посмотрел на спутника, пытаясь понять, не смеётся ли он, но Сасори был спокоен и задумчив.       — Лишь желание вернуться домой, — чуть помедлив, ответил он.       — Домой… — с каким-то странным чувством вздохнул Сасори и опустился на траву. — Разве у нас есть дом? Селения, в которых мы родились, теперь объявили за наши головы приличную награду. А убежища Акацуки я даже с натяжкой не могу назвать домом.       — Говоря «дом», я имею в виду наш мир, — сказал Итачи, садясь рядом с ним. Ещё ни разу ему не доводилось видеть Скорпиона Красных Песков таким мягким, таким человечным, как сейчас. — Но почему ты заговорил об этом?       — Сам не знаю, — пожал плечами Сасори; подняв с земли плоский камень, он запустил его по воде, отчего по глади озера пошли круги. — На выходных я заканчивал перевод отрывка из книги. Хагоромо описывал в нём свой дом, брата, друзей — людей, ради которых он стремился вернуться. И я понял, что мне, по сути дела, без разницы, сможем мы вернуться или нет. Полагаю, мне одному?       — Не могу говорить за остальных, — осторожно ответил Итачи, — но лично я предпочёл бы закончить жизнь в нашем мире.       — Ах, ну да, — протянул Сасори, откидываясь назад и растягиваясь на траве, заложив руки за голову. — Твои таинственные планы, ради которых ты себя гробишь. Загадочное дело, которое ты сам, похоже, себе к выполнению назначил, ради которого готов обратить в пыль горы и сжечь в чёрном огне моря…       — Сасори, остановись. Говорю тебе в первый и последний раз: я не собираюсь делиться своими планами ни с кем, в том числе и с тобой.       Итачи услышал, как за его спиной Сасори тихо хмыкнул.       — Скажи, оно хоть стоит того?       — Стоит, — уверенно ответил Итачи.       — Тогда держи, — кукловод протянул руку и постучал по плечу Итачи хрустальным фиалом. — Это должно загасить очаг возбуждения в твоём мозгу, который столь упорно еженощно отдаёт приказы не спать, — пояснил он, когда Учиха принял флакон.       — Спасибо, Сасори.       — Сочтёмся.       Итачи ничего не сказал; запрокинув голову, он поднял взгляд на серые тучи, медленно плывшие по небу, принесённые холодным северным ветром. Весело щебетавшие ещё совсем недавно на опушке Запретного леса птицы смолкли, и над территорией Хогвартса повисла напряжённая тишина: природа замерла в ожидании приближавшейся грозы. Мир прямо на глазах темнел, тучи наливались тяжёлым свинцом, и вскоре на лоб Итачи упала первая капля дождя.       — Стоит вернуться в замок, — заметил Итачи, оборачиваясь к товарищу. Тот лежал, закрыв глаза, и казался безмятежно спящим.       — Ты иди, если хочешь, — отозвался Сасори, всё так же не открывая глаз. Несколько капель уже стекало по его щекам, но кукловоду они явно не причиняли беспокойства. — Я побуду здесь ещё немного.       — Промокнешь же.       — Что я слышу? Это ли не забота в твоём голосе, а, Итачи?       — Говорить подобное нормально для товарищей, — сказал он, про себя досадуя, что вообще завёл эту тему. Это ведь не Кисаме, на первый взгляд жестокий и чёрствый, на деле же куда более человечный, чем хочет казаться. Это Сасори, у которого под маской довольно приятного собеседника скрывается самый циничный эгоист из всех, кого Итачи доводилось встречать в жизни. Всё-таки Скорпион есть Скорпион, не стоит об этом забывать.       — Может, ты и прав. Но мне, как ни странно, всегда нравилось промокать до нитки. Я люблю дождь, как люблю всё редкое и необычное.       — Разве дождь — это редкость?       — В тех краях, где я родился — да, — произнёс Сасори, приподнимая веки и глядя на нависшие тучи. — Суна ведь расположена в самом сердце пустыни, и дождя там может не быть месяцами… Нет, уроженцу Конохи не понять, — почти сокрушённо сказал он, заметив, что Итачи смотрит по-прежнему озадаченно. — Что может человек, проведший детство в объятиях мягкой тени лесов, знать о той тоске, которая накатывает, когда многие недели видишь за окном один только песок, ходишь лишь по песку, дышишь песком? Что ты знаешь о разочаровании, возникающем, когда вместо столь вожделенного ливня на селение обрушивается очередная песчаная буря?.. Цвет твоего детства — зелёный, полный жизни и гармонии, моего — жёлтый, цвет зависти пустыни к красоте лесов, которой она лишена.       — Пустыня тоже хороша по-своему, — возразил Итачи, — и изменчивые барханы песка могут вызывать восхищение…       — Но не когда видишь лишь их ежедневно много лет подряд.       — Но и ливни имеют склонность со временем утомлять. В Конохе, к примеру, в них никогда не было недостатка. Я не слишком люблю дождь: когда он идёт, огню тяжелее гореть.       — При чём тут это? — полюбопытствовал Сасори.       — Да так, — Итачи отвернулся и посмотрел на покрытое мелкой рябью озеро. Он вовсе не был настроен объяснять кукловоду афоризмы Третьего Хокаге и что такое Воля Огня.       Вдали вспыхнула, пронзив на миг небосвод, молния, и вскоре нукенинов достигли пока ещё тихие раскаты грома.       — Ладно, — сказал Сасори, садясь и ероша уже порядком намокшие волосы. — И в самом деле, пора возвращаться: так и простудиться недолго.       Итачи ограничился кивком, и Акацуки заторопились в замок. Школьников в коридорах к этому времени уже почти не осталось, только редкие старшекурсники бродили по этажам, провожая удивлёнными взглядами двух профессоров, насквозь мокрых, молча идущих бок о бок. На очередном пересечении коридоров Сасори простился, и Итачи продолжил путь в одиночестве. «И всё же, какой странный день сегодня, — думал он. — Чтобы так неожиданно, к тому же синхронно, и Мадару, и Сасори, и даже меня в какой-то мере разобрала откровенность…»       — Добрый вечер, Итачи, — приветствовал его неожиданно выплывший из стены призрак.       — Добрый вечер, сэр Николас, — учтиво кивнул Итачи, останавливаясь. Он уже в принципе привык к привидениям, многочисленным в Хогвартсе, особенно к сэру Николасу, факультетскому призраку Гриффиндора, которого студенты звали Почти Безголовый Ник.       — Вы выглядите встревоженным, мой друг, — заметил призрак, зависая над полом рядом с ним. — Могу ли я помочь вам, делом или советом?       — Благодарю вас, однако, пожалуй, нет, — покачал головой Итачи. — Я не встревожен, всего лишь озадачен сегодняшним поведением некоторых людей.       — И что же в нём было необычного? — полюбопытствовал сэр Николас.       — Скажем так: те, кому по природе своей свойственно молчать, сегодня решили поделиться своими мыслями.       — А-а… — с пониманием протянул сэр Николас и успокаивающе похлопал Итачи по плечу (ощущение от его прикосновения было такое, словно на плечо разом вылили ведро ледяной воды). — Это всё магия Хогвартса, друг мой; все живущие в замке попадают под его древние чары. Я и сам порой то ощущаю себя вновь живым и полным сил, с головой, крепко сидящей на шее, то начинаю завидовать Кровавому Барону, что у меня нет таких замечательных цепей, как у него, которыми можно было бы греметь под собственные стенания по ночам… Не придавайте этому большого значения, Итачи: пройдёт ночь, и завтра скрытные вновь замолчат и вернутся к своему немому бдению, а сердца весёлых снова наполнит радость.       Кивнув ему напоследок, сэр Николас полетел дальше, а Итачи продолжил путь, думая о том, что шиноби, как видно, не суждено до конца понять все причуды и странности магии.