***
— Ты чой-то, здесь ещё? — озадаченно проговорил Рубеус, переступая порог своей хижины. — В замок бы шла, ужин скоро. — Ай, не хочу, — протянула Анко, сидевшая за столом, подперев рукой голову и глядя в окно. Весь день у неё из головы не шёл Мадара и его приглашение-приказ поучаствовать в новом «развлечении». Удивительная же, однако, у него фантазия — богатая и буйная, ещё похлеще, чем у самой Анко. Что однозначно хорошо для будущего отчёта, который Анко уже собирала на задворках сознания для Пятой Хокаге, именно её Мадара в последние пару недель решил впутать в некоторые из своих затей. И всё же, то, чего он потребовал на этот раз… С одной стороны, интересно самой. Любопытство всегда являлось одной из мощнейших движущих сил Анко, и в нынешней ситуации держать его в узде едва удавалось. С другой стороны, тревожно из-за последствий, которых не миновать. В то же время, как отказать? Всё-таки Мадара — один из основателей деревни, больше не нукенин, прощённый и вновь принятый Первым Хокаге; следовательно, шиноби Конохи надлежит подчиняться ему хотя бы из уважения. Плюс, если захочет, Мадара легко сломит её волю гендзюцу и всё равно заставит сделать, как желает. Неплохо уже то, что он сразу не прибег к этому методу, а сперва обратился к Анко с почти что просьбой. Есть ли в данном факте некий вес и смысл? Стоит прикинуть шансы… А Рубеус тем временем кряхтел и маялся, неуютно чувствуя себя в молчании. Наконец не выдержал. — Поругалась с кем? — спросил Рубеус, ставя уже давно остывший чайник обратно на огонь. — С Сасори? — Почему это именно с ним? — уточнила Анко. — Да это… — Рубеус смутился и поспешно отвернулся к очагу. — Ну, я слышал просто, что вы с ним… того… — Того, этого, — проворчала Анко. — Чего всех так моя личная жизнь интересует? С кем хочу, с тем и того. — Не, ну да, я ж не спорю, — Рубеус смутился окончательно. — Ты, это, прости меня. — Да ладно, не бери в голову, — Анко махнула рукой. — Это мне надо извиняться, что на тебе срываюсь. Виновата-то Амбридж. — А тебе старая карга уже что сделала? — с участием спросил Рубеус, которому генеральный инспектор в последние месяцы плешь проела своими постоянными проверками. — Ты ж ведёшь хорошо, она не придиралась, когда инспектировала. — В другом дело. Видишь ли, она тоже прослышала, что у меня что-то с Сасори, и теперь всё пытается дознаться: ловит после ужина, зазывает к себе чай попить — поговорить как женщина с женщиной. В общем, трындец полный. — А-а, так вот чего ты не хочешь в замок идти, — понимающе кивнул Рубеус. Чайник закипел, и хозяин дома, взяв стоявшую на столе кружку гостьи, по размерам походившую на небольшое ведёрко, наполнил её почти до краёв обжигающе горячим чаем. — А Акасуна что? — А что Акасуна? — фыркнула Анко. — Ему до лампочки. Жаба его не трогает: опасается, похоже, — поэтому с его стороны никакой помощи, только едкие замечания и подначки. Рубеус сокрушённо покачал косматой головой. — Ты, это, не обижайся, но как по мне, не того ты парня выбрала. Акасуна, он, конечно, и умный, и держать себя умеет, и профессионал в своём деле, но как человек он не очень, вот что тебе скажу. — Да как будто я не знаю, — вздохнула Анко, беря в обе руки гигантскую чашку и делая глоток. — Эх, не везёт мне с мужчинами!.. И это ещё с учителя началось! Представляешь, был весь из себя такой уважаемый учёный, а потом оказалось, что он незаконные опыты ставил, и его из Конохи турнули. Внимательно слушавший Хагрид подбадривающе похлопал её по плечу. Анко с подобающим выражением лица приняла его сочувствие, сделав себе мысленную заметку спросить с Дейдары за укрепление в умах общественности его идиотской легенды. Ещё какое-то время они молча пили чай, а затем Анко отставила от себя кружку. — Ладно, что-то я совсем расклеилась, — сказала она, поднимаясь. Клык, здоровый волкодав, лежавший под столом у её ног, завозился и поднял голову. — Пойду прогуляюсь по лесу, авось депрессия пройдёт. Рубеус встрепенулся. — Только ты там поосторожнее. — Не боись, — усмехнулась Анко, глядя на его покрытое синяками и ссадинами лицо, разукрашенное во все оттенки фиолетового сводным братцем-великаном, — к Грохху больше не пойду. Мне одной встречи по горло хватило. — Не, я не про то, — при упоминании братца Рубеус зарделся и неумело попытался это скрыть. — Кентавры нервные в последнее время: как Флоренца выгнали за помощь Дамблдору, так вообще никого из волшебников видеть не хотят. Даже на меня, того, луки направляют. — Я осторожно, — пообещала Анко и вышла на улицу. Сумерки только начали спускаться на землю, но под пологом леса, куда вступила Анко, было уже темно. Какое-то время она шла по тропинке, но пару минут спустя, прислушавшись и убедившись, что ни Хагрида, ни Клыка позади нет, запрыгнула на толстую ветвь ближайшего дерева и продолжила путь среди уже начавших одеваться зелёной листвой крон. Примерно зная расположение поселения кентавров, Анко двигалась к нему. Она намеревалась незаметно проникнуть в селение и поговорить с кем-нибудь из старейшин один на один, потому что знала: если пойти в открытую, её попросту не пустят. Внизу вилась тропа кентавров, и Анко, желая проверить её, спрыгнула на землю, опустилась на одно колено, коснулась ещё влажной после недавнего дождя земли, концентрируясь на восприятии окружающего мира. Этот лес настораживал. Его тишина была гнетущей, неестественной — хуже даже, чем в коноховском Лесу Смерти, где Анко знала каждую тварь в лицо. Здесь любой человек с паранойей непременно бы решил, что за ним следят. Анко резко обернулась. Да, у неё была паранойя. И да, за ней следили. — А теперь медленно встань, человек. С досадой цыкнув, она плавно разогнулась, держа руки на виду у кентавра, вышедшего из-за куста, целясь в неё из длинного лука. — Засада? — проговорила Анко как можно спокойнее. — С чего бы? — Всего лишь мера предосторожности, — ответил вороной воин с чёрными волосами и бородой, не мигая глядя на куноичи. — И она оправдала себя. За деревьями раздался стук копыт. «Подкрепление, — поняла Анко, когда её окружила полудюжина кентавров. — Значит, в засаде их было двое. И наверняка укрывались какой-то своей магией, раз я их не заметила». — Кто ты такая? — громко осведомился один из прибывших. — Эта женщина — преподаватель из иностранной школы, — спокойно произнёс, выходя вперёд, другой кентавр, рыжеволосый, с каштановым лошадиным телом. При виде его у Анко немного отлегло от сердца. — Здравствуй, Ронан. — Здравствуй, Анко, — кентавр вежливо склонил голову. — Что привело тебя в эту часть леса, да ещё и так поздно? — Я хотела поговорить, — ответила она. — Нам не о чем разговаривать с людьми! — отрезал воин, продолжавший держать гостью под прицелом. — Для этого у вас есть предатель Флоренц. — Успокойся, Бейн, — мягко попросил его Ронан. — О чём ты хотела поговорить? Прикинув все «за» и «против», Анко решила действовать напрямую. — Видишь ли, существует некое пророчество, давным-давно сделанное одним из ваших предков человеку… По рядам кентавров пробежал гневный ропот. Бейн яростно стукнул передними копытами о землю. Ронан нахмурился и сложил на груди руки. — Но это было так давно, что текст его могут знать разве что мудрые старейшины вашего племени, — решительно продолжала Анко. — Это пророчество необычайно важно для меня и моих товарищей, и я бы хотела… — Твои желания ничего не значат здесь, женщина! — рявкнул Бейн. — Как ты смеешь обвинять мудрейших в том, что они делали предсказания человеку?! — Дайте мне встретиться с одним из них, — настаивала Анко, не собираясь отступать. Бейн взбрыкнул и, в один прыжок оказавшись возле Анко, навёл стрелу на её лицо, однако она не дрогнула, продолжила внимательно, с вызовом смотреть ему в глаза. Бейн натянул тетиву, готовясь выстрелить, но тут на лук опустился, хлопая крыльями, ворон. «О нет, только не это! — мысленно взвыла Анко. — Только Итачи мне не хватало!» — Пр-р-ропусти! — вдруг прокаркал ворон. — Пр-р-ропусти! Пр-р-ропусти! Анко удивлённо уставилась на птицу — и заметила, что глаза у неё серебристо-серые, похожие на осколки луны или звёзд. — Ты слышал решение старейшины, — сказал товарищу Ронан, подходя к Анко. — Мы должны отвести эту женщину к нему. — Да будет так, — процедил Бейн и, сняв стрелу с тетивы, убрал лук за спину. — Следуй за нами, человек. На сей раз Анко подчинилась и без возражений пошла за Бейном и Ронаном, углубившимися в чащу. Остальные воины окружили её, пристально следя, а ворон, громко каркнув, взмыл вверх и вскоре исчез из вида. Они шли около четверти часа, когда впереди замелькали огни. Не дойдя до них, провожатые резко свернули в сторону и провели Анко по окраине поселения к находившейся на другой его стороне поляне, освещённой лишь лунным светом, отражавшимся от зеркальной глади небольшого лесного озера. Каркнул ворон, и Анко, повернувшись на звук, увидела стоявшего среди деревьев старого кентавра; его тело и даже торс были черны, а волосы, длинная борода и хвост — седы. Глаза его, как и у сидевшего на его плече ворона, серебрились неземным светом звёзд. — Идите, братья, — обратился старейшина к прочим кентаврам. — Я буду говорить с этой женщиной. Воины почтительно склонились перед ним, а затем ушли. — Ты знаешь правила, мудрец, — с уважением, но непреклонно сказал Бейн. — Я и Ронан останемся. — Хорошо, — кивнул тот и перевёл взгляд на настороженно замершую на берегу озерца Анко. — Приблизься, дитя. Не теряя бдительности, она подошла. Когда Анко остановилась перед ним, старейшина наклонился, внимательно вглядываясь в её лицо. — Звёзды не лгали, — тихо произнёс он. — Это и в самом деле произошло. — Что произошло? — спросила она. — То, что было предсказано прапрадедом моего прапрадеда — величайшим из Лунооких, — ответил кентавр, отстраняясь; птица на его плече захлопала крыльями. — Мой посланник, — он указал на ворона, — видел мужчину, что был недавно в лесу с тобой — наследника того человека. — Вы имеете в виду Мадару? Да, он потомок Рикудо Сеннина… то есть Оцуцуки Хагоромо. — Не просто потомок, — покачал головой старец. — Наследник. Один из четверых. — Из четверых? — Анко подалась вперёд. — Это как-то связано с пророчеством? — Старейшина, — предупреждающе проговорил стоявший чуть поодаль Бейн. Луноокий на миг перевёл взгляд на него. — Наши законы суровы, — сказал он Анко. — За разглашение тайн чужакам кентавр платит жизнью, кем бы он ни был. Но я всё равно скажу тебе, — он понизил голос и быстро зашептал: — Два листа, что сорвались с ветви, но вернулись к ней. Два листа, что пожухли, но ожили вновь… Тихо тренькнула тетива лука — и стрела вонзилась в грудь старого кентавра. Он покачнулся, но не упал, только повернулся, закрывая Анко своим телом от вновь готовящегося стрелять Бейна. — Два листа, — продолжал шептать мудрец, — что есть солнце в ночи, и два, что ночь принесли… — он закашлялся. — Полный текст есть у магов в… — старец не успел закончить — наконечник стрелы вышел из его горла, забрызгав Анко горячей алой кровью. — Братья! — зычно кричал Бейн. — Ко мне, братья! Со стороны поселения уже слышался топот десятков копыт. Старый кентавр последним усилием толкнул от себя Анко, призывая бежать — и она побежала, а позади неё Луноокий осел на землю, а ворон закружил над ним, сумасшедше хлопая крыльями. — Убить фамильяра! — из-за деревьев доносился до Анко крик Бейна. — Догнать женщину! И кентавры бросились за ней. Анко ускорилась, ловко перепрыгивая с ветки на ветку, стараясь увеличить отрыв. Вскоре уже засвистели первые стрелы, но все они прошли мимо, а Анко побежала только быстрее, подгоняемая бешено стучащим сердцем. О сражении не могло быть и речи: их много, а ей нельзя применять свои техники, иначе она рискует разжечь из неприязни кентавров к людям полноценную войну. Где-то вдалеке пронзительно каркнул ворон — но тут же смолк, убитый, пронзённый стрелой, как и хозяин. По ноге что-то резко прошлось — наверное ветка, может, даже разодрала, — но Анко продолжила бежать, пока не оказалась на опушке метрах в ста от хижины Рубеуса. Там она наконец позволила себе остановиться и перевести дыхание. Свет в окнах не горел — видимо, лесничий ушёл в замок или, что вероятнее, в Хогсмид, пропустить кружку другую в «Трёх мётлах» или «Кабаньей голове». «Быстрее к нашим, — думала Анко. — Нужно рассказать им…» Она сделала шаг — и чуть не зашипела. Боль пронзила её ногу от стопы до бедра; опустив взгляд, Анко обнаружила, что из голени торчит стрела. — Попали-таки, скоты, — прошипела она. Ухватившись за оперённый конец, попробовала выдернуть стрелу, но тут же поморщилась от нового приступа боли и оставила попытки. — Ну зашибись, — проворчала она, обламывая древко и бросая его на землю. Позади из-под полога леса донёсся тихий, почти неслышный стук копыт. Анко перенесла вес на здоровую ногу, выхватила кунай, спрятанный в рукаве пальто, готовясь защищаться. Но, обернувшись, увидела позади себя не кентавра с луком наперевес, а крупного фестрала. — Тенебрус, — кисло усмехнулась Анко, узнав любимца Рубеуса. — Напугал ты меня, дружище. Крылатый конь заинтересованно склонил набок похожую на драконью голову, а затем подался вперёд, принюхиваясь. — Что, вкусно пахнет? — проворчала Анко, понимая, что фестрала привлёк запах её крови. — Пойди полижи ещё, для полного счастья. Пошевелив ушами, Тенебрус приблизился и в самом деле осторожно, не задевая стрелу, провёл шершавым языком по голени куноичи, слизывая кровь. — Эй, эй, это, вообще-то, был сарказм, — Анко легко отпихнула от себя его голову. Фестрал поднял на неё белые, лишённые зрачков глаза, словно спрашивая, что дальше. — Знаешь, буду тебе крайне признательна, если подбросишь до замка, — серьёзно сказала ему Анко. — Сам видишь, далеко я не уйду, а стоять тут и дожидаться Бейна с компанией не вариант. Задумчиво помотав головой, Тенебрус повернулся к ней боком и припал на передние копыта. Слабо улыбнувшись, Анко вскарабкалась ему на спину. — В западном крыле, на пятом этаже, есть открытая галерея, — прошептала она на ухо коню. Фестрал фыркнул и, сделав для разгона несколько шагов, взлетел. Порыв встречного ветра с силой ударил по раненной ноге, но Анко подавила вскрик, только сильнее вцепилась в загривок Тенебруса, уже выровнявшего полёт, направлявшегося к Хогвартсу, тёмной громадой стен и башен высившемуся невдалеке. Несколько раз Анко почти теряла сознание, и это было тревожней всего: боль от попадания всего лишь одной стрелы в ногу не способна оказать на токубецу джонина такого влияния. Тревожась всё сильней, Анко снова и снова силой воли вырывала себя из падения в опасное забытье. Наконец копыта фестрала застучали по каменному полу галереи. Кое-как разлепив сами собой закрывшиеся веки, Анко соскользнула со спины коня и тут же привалилась боком к колонне. — Спасибо, — проговорила она, протянув дрожащую руку и коснувшись головы Тенебруса. Фестрал потёрся мордой о её ладонь и, отойдя, вновь взлетел и направился к лесу. Проводив его затуманенным взглядом, Анко, при каждом шаге морщась, выбралась в коридор и, держась за стену, стала медленно продвигаться вперёд. Переход в несчастные двести метров показался ей бесконечно долгим, и она почти лишилась чувств, когда наконец постучала в дверь, бывшую её целью. Из комнаты не доносилось ни звука, ни шороха. «Неужели его нет?» — обречённо подумала Анко, но вдруг ручка повернулась и дверь неслышно отворилась внутрь. — Ну и что тебе?.. — недовольно начал Сасори, но, увидев лицо Анко, её запачканную кровью одежду, посерьёзнел. — Что с тобой? Анко смогла только дёрнуть плечом; силы стремительно покидали её, и пришлось впиться пальцами в дверной косяк, чтобы не упасть. К счастью, Сасори сам всё понял и подставил Анко плечо прежде, чем она сползла по стеночке. Приобняв её за талию, он подвёл Анко к большому рабочему столу и, взмахом палочки заставив все вещи перелететь с него на пол, осторожно опустил на столешницу и уложил на бок. — Кентавры? — скорее констатировал, чем спросил он, внимательно осматривая голень джонина. — Чтоб у них всех хвосты поотваливались, — пробормотала Анко. Сасори отстранился и закатал рукава рубашки. — Постарайся не дёргаться, — потребовал он. Поднеся к ране ладонь, Сасори активировал медицинскую технику, а свободной рукой стал медленно вытаскивать наконечник стрелы. Анко напряглась, крепко стиснула кулаки и зажмурила глаза, до крови закусив губу, но терпела, стараясь не шевелиться: знала, что в противном случае рискует разбередить рану. — Уже почти всё, — тихо произнёс Сасори и в самом деле вскоре извлёк стрелу. Сосредоточившись на лечении, он быстро остановил кровь, а ещё через несколько минут от дыры в ноге не осталось даже шрама. Когда он прекратил технику, Анко вздрогнула и, с облегчением выдохнув, расслабилась. — Спасибо, — прошептала она. — Пока рано благодарить, — отозвался Сасори, принюхивавшийся к наконечнику. — На стреле был яд. — Так и думала, — проговорила Анко, медленно переворачиваясь на спину. — Только не вздумай вставать, — серьёзно сказал Сасори и отошёл к другому столу, более длинному, протянувшемуся вдоль стены, где был установлен небольшой котёл и лежали различные ингредиенты, флаконы, свитки и книги. Анко хотела было по привычке огрызнуться, сказать что-нибудь вроде «Сама знаю» или вроде того — но прежде, чем успела сделать это, провалилась во тьму.***
Она не знала, через сколько времени вновь пришла в себя — резко, словно бы от толчка. Из плюсов — то, что боль почти отступила, из минусов — дикая слабость. Приоткрыв глаза, Анко первым делом увидела растрёпанные красновато-рыжие волосы. Немного поморгав, разглядела и лицо Сасори, с нетерпеливым видом поигрывавшего полным шприцем. — Ты уже приготовил противоядие? — спросила она. — Как знать, — протянул кукловод, отодвигая от неё руку. — Что ещё за «как знать»? — Анко нахмурилась и приподнялась на локтях. — Тогда что в шприце? — Зависит от ответов, которые я получу. Порывисто сев, Анко раздражённо зашипела: — Чёрт возьми, какие ответы?! — В твоих же собственных интересах — честные, — флегматично проинформировал Сасори. — Я рассчитал время действия яда. До остановки твоего сердца у нас есть ещё около получаса — вполне достаточно для того, чтобы поговорить. Тихо зарычав, Анко гневно уставилась на него, но у кукольника, похоже, иммунитет к таким взглядам. С ним на эмоции давить бессмысленно. Глубоко вздохнув, старяясь успокоиться, Анко не в пример более ровно сказала: — Давай, спрашивай уже, что тебе надо. — Что ты здесь делаешь? — В смысле? — не поняла Анко. — В прямом, — прохладно произнёс Сасори. — Вообще-то, пытаюсь добиться того, чтобы ты дал мне это чёртово противоядие. — Я имел в виду, почему ты пришла ко мне, а не к Первому и не к Сакуре. Анко задумалась, прежде чем дать ответ, ведь от того, как всё обставит, скорее всего, зависит её жизнь. На самом деле мотив у матёрой шпионки Анко был вполне прозаичный — во-первых, убедиться, так ли гениальный мастер ядов из Акацуки хорош, как все о нём говорят, а во-вторых, использовать нетипичную ситуацию, чтобы подобраться чуть ближе к нему, понаблюдать за действиями в неизведанных прежде условиях. Но не признаваться же в таком нукенину, верно? — Сакура сейчас в башне Когтеврана, — проговорила Анко ворчливо, — преспокойно спит в окружении подружек. Было бы странно, если бы к ним в спальню около полуночи завалилась истекающая кровью профессорша с просьбой вытащить из ноги стрелу. А до Тайной комнаты идти далеко, с моей скоростью могла и до утра не доковылять. Сюда же, на галерею, меня перенёс фестрал, так что пройти оставалось всего ничего. — Допустим, — кивнул Сасори и задал следующий вопрос: — Что ты не поделила с кентаврами? — Будь ты хоть немного терпеливей, узнал бы об этом завтра же на собрании, — буркнула Анко, про себя отмечая его приоритеты. — Но ладно, специально для твоей не любящей ждать милости: я ходила к кентаврам разузнать о пророчестве, говорила с их старейшиной. Он попытался передать мне то предсказание, и за это товарищи его убили и пытались убить меня. Сасори прищурился. — Значит, без подвоха? — подозрительно спросил он. — Без подвоха, — как можно честнее солгала Анко. Между шиноби повисло напряжённое молчание. Некоторое время Сасори пристально смотрел на неё, но затем кивнул. — Хорошо. Подставляй шею. Скривившись, Анко подчинилась и отвела в сторону падавшие на плечи пряди волос. — И всё-таки ты негуманная сволочь. — А ты — ненормальная, раз в одиночку пошла в поселение кентавров, — отозвался Сасори и ловким, отработанным движением вонзил длинную иглу ей в шею. — Мог бы и понежнее, — прошипела Анко, морщась от неприятных ощущений. И вздрогнула, когда кукольник, отбросив в сторону опустевший шприц, поцеловал её. Секунда ушла у Анко на осознание происходящего. Затем она, громко протестующе замычав, с силой оттолкнула его от себя и тут же влепила пощёчину. Удивление мелькнуло в карих глазах Сасори, когда он коснулся рукой отчётливо покрасневшей, горящей от удара щеки. А затем он улыбнулся — мягко и, впервые на памяти Анко, совершенно искренне. Впрочем, эта улыбка продлилась всего миг, превратившись в хищный оскал, стоило Анко попробовать соскочить со стола — Сасори резко толкнул её спиной на столешницу и, склонившись, поцеловал снова. Пытаясь вывернуться, Анко замотала головой, покрывая его плечи и грудь, докуда могла дотянуться, короткими ударами, но Сасори только сильнее прижал её к столу и, поймав за подбородок, удержал голову Анко в одном положении, жадно впиваясь в её губы. Шиноби боролись в молчании, только стол жалобно скрипел под ними, требуя прекратить безобразие, но ни куноичи, ни нукенин не собирались сдаваться. В конце концов Анко каким-то чудом удалось оттолкнуть его, однако Сасори по-прежнему крепко держал её, и на пол они упали вместе. Быстро перекатившись через него, Анко проворно отскочила в сторону, ожидая развития атаки и одновременно выискивая пути отступления. Но Сасори более не спешил, как и не выказывал желания продолжить противоборство. Медленно сев, он задумчиво посмотрел на Анко. — Неплохо, — произнёс он. — Считай, что своё противоядие ты отработала. — Ублюдок, — прошипела Анко, с ненавистью глядя на кукольника. И, круто развернувшись, метнулась к выходу. — Если ещё что-нибудь понадобится, обращайся, — насмешливо бросил ей вслед Сасори.***
Всё ещё пылая праведным гневом, Анко влетела в свои апартаменты — и застыла на пороге, обнаружив растянувшегося на татами возле камина, подложив под голову кресельную подушку, Мадару. — Где ты так долго ходила? — с претензией на недовольство осведомился он, поворачивая к ней голову. — Ой-ой, на тебя что, в лесу дикое зверьё напало? — Надо выпить, — проигнорировав подначку, заявила Анко, плюхнувшись на один из татами и беря с низкого столика заранее подготовленную токкури с саке. Приняв сидячее положение, Мадара отобрал у неё небольшой фарфоровый кувшинчик и сам наполнил две рюмки-отёко. Шиноби выпили, после чего он спросил: — Что произошло? — Хреновы кентавры меня чуть не убили. А чтобы рассказывать вторую половину, я ещё слишком трезвая. — Звучит как тост, — усмехнулся Мадара. — Звучит как правда, — откликнулась Анко и потянулась за добавкой, но Учиха вновь её остановил. — Приведи себя в порядок. — На кой? — буркнула Анко, желавшая в тот момент единственно выпить. — Ваше чувство прекрасного оскорбляет вид крови? — Ты забываешься, — в голосе Мадары послышались недобрые нотки. — Делай, как сказано, и не спорь. Недовольно зыркнув на него, за что тут же получила в ответ жёсткий взгляд, Анко всё-таки, от греха подальше, подчинилась, нехотя поднялась и скрылась в ванной комнате. «Что я так завелась, в самом деле? — смывая с лица и рук кровь старого кентавра, спросила она себя, устыдившись. — Разве впервой таким образом подбираться к цели?.. Или проблема в том, что как раз против Сасори именно этого хода я не планировала?» А вот это уже серьёзная пощёчина: с каких это пор Анко перестала распознавать желание мужчин по отношению к себе? Конечно, Сасори хорош по части притворства, но всё же… «Над этим стоит поразмыслить как следует и решить, как воспользоваться, — заметила Анко себе, натягивая джинсовые шорты и высокие полосатые чулки, сочетание которых с полупрозрачной рубашкой неизменно вызывало одобрительное хмыканье у Мадары. — Но это завтра. Сейчас нужно сосредоточиться на другом». Собрав в высокий хвост волосы, Анко глубоко вздохнула, морально готовясь, и вернулась к Учихе. — Простите, что заставила вас ждать, Мадара-сан. — Так-то лучше, — окинув её долгим взглядом, Мадара приглашающе похлопал по соседнему татами. После того, как Анко вновь устроилась рядом с Учихой, минут пять шиноби просто пили, закусывая сушеными кальмарами, сашими и маринованной морковкой, которые раздобыли по просьбе куноичи добрые кухонные домовики. К тому времени, как первая токкури подошла к концу, Анко уже полностью подготовила себя к любому развитию вечера. — Надеюсь, ты ещё не забыла о своём обещании, — глядя на неё поверх отёко, негромко произнёс Мадара. — Нет, разумеется, — сказала Анко. — Когда вы хотите?.. — Сейчас. В дверь постучали. Бросив быстрый взгляд на Учиху (он усмехнулся, словно в предвкушении, и утвердительно кивнул), Анко поднялась на ноги и пошла открывать. — Прошу прощения за беспокойство, — бесстрастно проговорил Второй Хокаге, не переступая порог. — Мне нужен Мадара. Я почувствовал его чакру в этой комнате и… — его красные глаза, без интереса скользившие по помещению, наткнулись на накрытую «поляну». — Чем вы тут заняты? — Пьём, — мигом войдя в роль, преспокойно констатировала Анко. — Какой там у нас сейчас тост, Мадара-сан? — За тех, кто умер молодыми, — отозвался он. — Иди сюда, Сенджу, этот тост за нас. — Нет, спасибо, — прохладно сказал Второй, скрещивая на груди руки. — Мадара, мне нужно с тобой поговорить. — Не хочешь со мной пить — свободен. — Учиха, это слишком серьёзно, чтобы… — А я что, по-твоему, шучу? — Мадара упрямо вздёрнул подбородок. Второй крепко стиснул зубы. На какой-то момент Анко показалось, что он сейчас схватит старого врага за лохматые патлы и силой потащит в Тайную комнату разбираться с причиной переполоха. Но тут Второй, к немалому её удивлению, подошёл к столу и опустился на татами. Довольно ухмыльнувшись, но моментально согнав с лица это выражение, Анко заперла дверь, прихватила из буфета ещё рюмку и, присев рядом с мужчинами, наполнила их отёко и взяла ещё полную свою. — За наших мёртвых друзей, — провозгласил Мадара с непередаваемо проникновенной интонацией. — За тех, кто пал в бою, — негромко произнёс Тобирама. Шиноби выпили, после чего Второй тут же отставил отёко. — А теперь серьёзно: Мадара, куда ты дел?.. — В чём вы с Хаширамой похожи, так это в умении приставать со всякой ерундой в самый неподходящий момент, — перебил его Учиха, подцепляя палочками полоску вяленой рыбы. — Только что наша девочка чуть жизнью не пожертвовала, добывая информацию для команды… — Эй, никакая я не девочка! — запротестовала Анко, вновь наполняя рюмки. — Судя по внешним признакам, явно не мальчик, — с усмешкой протянул Мадара. — Но можем проверить, естественно… — Что произошло, Анко? — с умеренной вежливостью перебил его Тобирама. — Разведка у кентавров приняла острый оборот, — откликнулась Анко. — Еле ноги унесла, сто лет так не бегала. — За то, чтобы ноги тебя и впредь не подводили, — подхватил Мадара. У бывшего Хокаге дёрнулась бровь, но он всё-таки выпил с ними. Облизнувшись, точно сытый кот, Мадара перевёл взгляд с Анко на Тобираму. — Слушай, а мы с тобой ведь только в тот раз, когда мирный договор между кланами подписывали, вместе и пили, да? — Полагаю, что так, — сквозь зубы процедил тот. — И это с учётом того, что в Конохе Хаширама затягивал меня к ним на ужин с регулярностью хотя бы два раза в месяц, — сообщил Мадара Анко. — Представляешь, насколько я ему не нравлюсь? — Да ладно вам, это же не показатель… — А вот с Изуной он бы сто процентов выпил, — Мадара поднял рюмку. — За Изуну, моего обаятельного младшего брата. — За Изуну! — поддержала его Анко, мимолётно покосившись на Второго. Хмурый и раздражённый, Тобирама всё-таки поднял свою отёко. — За Изуну, — сказал он, — моего лучшего противника. — Ах, Анко, ты не представляешь себе, на что это было похоже, — проговорил Мадара, запрокидывая голову, — когда мы сражались вчетвером: мы с Изуной против Хаширамы и Тобирамы. Земля дрожала, уничтожались горы — а мы даже не замечали этого. — Я рад, что нынешнее поколение шиноби Конохи не видело таких битв, — сказал Второй. — Всё-таки это было действительно ужасно. — И не говори, — вздохнул Мадара. — Как же я ненавидел наше время и как хотел очнуться однажды в другом, более мирном, более светлом… — И погрузить его в гендзюцу. Мерзкий, низкий, отвратительный план. — А-а, вижу, подготовился, — Мадара прищурился. — Всё ждал, когда Хаширамы не будет поблизости, чтобы высказать мне это в лицо? — Мой брат прекрасно знает, какого я о тебе мнения. — Но всё равно запретил тебе со мной ругаться. — Это к делу не относится, — процедил Тобирама. — А вот и относится, — Мадара подался вперёд. — Ты ненавидишь меня вовсе не из-за паскудного характера и даже не из-за того, что я, как тебе кажется, позволил Изуне умереть и забрал его глаза. Ты ненавидишь меня потому, что всегда боялся, что для Хаширамы я стану дороже тебя. — Как ты смеешь говорить подобное?! — разъярился Тобирама. — А что, я неправ? У тебя, кроме брата, никогда никого не было, а вот у Хаши — и Мито, и я. Завидовал? Боялся остаться совсем один? Стремительно перепрыгнув через разделявший их стол, Второй секунду спустя уже прижимал старого врага спиной к полу, сомкнув пальцы на его горле. В руке у Учихи блеснул кунай — и Мадара всадил его противнику в бок по самую рукоять. — Я воскрешён Эдо Тенсей, забыл? — прорычал Тобирама, склоняясь ниже. — Меня не убить. В отличие от тебя. Мадара зло фыркнул — и тут же прекратил всякое сопротивление. Раскинув руки в стороны, он повернул голову на бок, косясь на неприятеля из-под чёлки. Тобирама выпрямился, удивлённый его поведением, но пока не убирал рук. — Тобирама-сама, Мадара-сан… — окликнула их Анко, уже успевшая за время спора в одиночку прикончить полтоккури. — Давайте жить дружно. Переведя на неё взгляд, Мадара тихо засмеялся. Тобирама растерялся ещё больше, не понимая, что происходит, и даже не сопротивлялся, когда Учиха сел, спихнув его с себя. — Ты права, что-то мы разошлись, — сказал Мадара, потянувшись к своей рюмке. — А я и в самом деле почти забыл, что ты воскрешён, Тобирама. Уж больно реалистично выглядишь, чёрт. Тобирама хмуро зыркнул на него. За то время, что они пробыли здесь, Второй Хокаге от нечего делать решил поработать над своей старой доброй Эдо Тенсей и в итоге сумел добиться того, что воскрешённые выглядели уже не как зомби с сероватой кожей, покрытой трещинами, и с тёмными склерами глаз, но как нормальные люди. Помимо этого, ему удалось вернуть их телам чувствительность — не такую, конечно, как при жизни, но всё же. Достав из бока кунай и положив его на стол, Тобирама поднялся, вознамерившись уйти, однако голос старого врага его остановил. — Я вот чего не могу никак понять, — протянул Мадара, пристально глядя на него, — ты фактически обвиняешь меня в смерти Изуны, хотя это ты нанёс ему рану. Почему? Второй опустил на него взгляд, в котором так невероятно сочетались ненависть, ностальгия и даже отголосок какого-то чувства, похожего на печаль. — Потому что, — всё-таки ответил он, сухо и глухо, — негоже такому воину, каким был Изуна, умирать в постели, будучи ослеплённым родным братом. — Он сам отдал мне свои глаза, — ощетинился Мадара. — И не смей даже допускать мысль, Сенджу, что твоё сожаление может хотя бы сравниться с тем, что чувствую я. — Чувствуешь? — процедил Тобирама. — Разве такая бессердечная тварь, как ты, способна чувствовать хоть что-нибудь? — Представь себе, — огрызнулся Мадара, тоже поднявшись на ноги, с вызовом глядя на старого врага. — Я любил свой клан, это даже ты не сможешь отрицать. Я любил брата так сильно, что ты представить не можешь, и не отомстил тебе за его убийство я лишь потому, что так меня попросил Хаширама — единственный после смерти Изуны человек, которым я по-настоящему дорожил, — он зло фыркнул. — И вообще, почему я перед тобой оправдываюсь? Вся твоя жизнь прошла за спиной у брата в вечных попытках притеснить Учих. Ты жалок, Тобирама, лицемерен и отвратителен, и ещё имеешь наглость критиковать меня. — Ты сам не лучше, — бросил Второй, но скорее печально, чем зло. — Говоришь, что дорожил братом, кланом, Хаширамой, однако этого по твоим делам не видно: в конечном итоге ты предал всё и всех, кто, по твоим словам, имел для тебя значение. Смежив веки, Мадара тихо вздохнул. — Я не лучше, — произнёс он чуть слышно, — но больше не хочу быть таким. Свой нынешний клан и свою дружбу я не предам. — Пустые слова, — покачал головой Тобирама. — Обещание. Довольно долго они стояли так: Мадара — опустив взгляд, думая о чём-то своём, а Тобирама — глядя на него, внимательно, пристально, всё ещё недоверчиво. А потом он сказал: — Ты не единственный, кто дорожит Хаширамой. Ради брата я попытаюсь поверить тебе. Мадара вскинул голову, с удивлением, растерянностью посмотрел на него и кивнул. — За взаимопонимание, — предложила Анко, про которую старшие шиноби, выясняя свои дела, однозначно успели забыть. Наклонившись, взяв со стола две полные отёко, Мадара протянул одну Тобираме, и тот почти без колебания принял её. — За взаимопонимание. — Кстати об этом, — сказал Мадара, когда рюмки опустели и мужчины вновь сели на татами. Оба шиноби теперь делали вид, что перепалки с выяснением отношений не было вовсе. Пусть, если им так спокойнее. — Ты сказала, что кроме кентавров с тобой ещё что-то случилось, но рассказ об этом не для трезвой головы. — Ах, ну да, — отозвалась Анко, вновь стыдясь собственного урагана эмоций ранее вечером. Вот кой чёрт её дёрнул болтать при Мадаре? Хотя… Быть может, попробовать прощупать его намерения? — Со мной, ну, того… Сасори случился. — В каком смысле? — помрачнел Тобирама. — А вы как думаете? — проворчала Анко, наливая ещё. Мадара остановил её руку. — Если он пытался поставить на тебя печать контроля, так и скажи, — в его глазах засиял Шаринган, и Мадара, не дожидаясь ответа Анко, бесцеремонно вторгся в её разум. Ощущение — как оказаться в сердце летнего шторма: жаркого, душного, грозного. Анко ойкнула и быстро-быстро попрятала мысли, которые не хотела открывать Учихе, зарыла глубже всего свои наблюдения касательно него — на поверхность же выбросила недавнюю сцену в кабинете Сасори. — О-о, — Мадара, казалось, опешил от увиденного. Ощущение шторма пропало, и Анко, не удержавшись, прижала ладонь ко лбу, тяжело дыша. — Что? — потребовал Второй. — Всё же попытка контроля? Не ответив ему, Мадара поднялся, чуть-чуть пошатнувшись. — Куда вы, Мадара-сан? — с тревогой полюбопытствовала Анко. — Пойду избавлюсь от кукольника. — Да ну, что вы!.. — Анко поспешно, хотя и сама уже не очень ровно, вскочила и вцепилась в его руку. — Какого чёрта? — резко осведомился Второй. — Неприемлемо, когда враги заявляют права на куноичи Конохи, — пророкотал Мадара, грозно хмурясь. — Ах вот оно что… — с пониманием и даже толикой интереса проговорил Тобирама, переводя взгляд с Мадары на Анко и обратно. Анко же полностью сосредоточила внимание на Учихе. Вот ещё он будет у неё цель отбирать! Начиная с этого вечера проблема Сасори, и раньше витавшая в рядах верных Конохе шиноби, стала для Анко чем-то насквозь личным. Не позволит Мадаре это отнять! — Мадара-сан, оставьте это мне, — попросила она, ловя его пылающий взгляд. — Я разберусь. Учиха посмотрел на неё свысока. — Так же, как разобралась с кентаврами? — У каждого шиноби бывают проколы. Ещё несколько долгих мгновений Мадара смотрел на неё, принимая решение. В конце концов величаво кивнул и увлёк Анко обратно на татами. — Не принимай к сердцу. Я знаю, что ты хорошая куноичи, Анко, — Мадара приобнял её за плечи и притянул поближе. Подцепив со стола токкури, Анко приложилась прямо к фарфоровому горлышку. Какой же, однако, выдался вечерок… — Ты слишком много пьёшь, — заметил Второй Хокаге, сидевший, опёршись локтём на колено, а на кулак опустив подбородок. — Женщине нельзя столько пить. Тебе ещё детей для деревни рожать. — Какие дети?.. — пробормотала Анко, уютно и без стеснения устраиваясь на плече Учихи. Пустая ёмкость из-под алкоголя звякнула о пол. — С моей спецификой работы, Тобирама-сама, дожить бы до тридцати… Хотя, — она вздохнула, уставившись в потолок, — какой в этом смысл? Я знаю, знаю: служение Конохе. Но помимо него? У меня никого нет и вряд ли уже будет. Пока мои сверстницы детей рожали, я пропадала по полгода на миссиях, по возвращении впахивала дни и ночи в отделе допросов, а после — обратно в поле. Пока девчонки вокруг носились со своим здоровьем, я запивала данго саке и заедала саке данго. У меня нет ценных генов, а организм чем только не был отравлен — нафиг деревне такой вклад в генотип?.. — Эко тебя накрыло, — присвистнул Мадара. — Ну ничего, сейчас поправим дело. Уложив её на татами, он добрался до буфета и извлёк оттуда полную бутылку изумрудно-зелёного. Повернув голову в его сторону, Анко тихонько застонала и прикрыла лицо ладонью. — Что это? — прищурившись, подозрительно спросил Тобирама. — Билет в волшебную страну, — весело отозвался Мадара, усаживаясь на прежнее место и расставляя на столике три стеклянных стакана с толстыми стенками. — Ой не… — слабо потрясла головой Анко. — Я обещала Сасори, что больше не буду это… — Плюнь, — уверенно отрезал Мадара, разливая абсент. — Какая разница, что ты пообещала этому выродку? — Мадара, — Второй погрозил пальцем. — Хватит ругаться. С нами же женщина. — Не занудствуй, — отмахнулся Учиха. — К тому же ты не слышал, что за перлы эта красавица мне в прошлый раз выдавала. И где только набралась? — Как где? В отделе допросов, собственно… Мадара ухмыльнулся и без труда заставил Анко принять сидячее положение. — Сейчас будет фокус, — объявил он и сосредоточенно уставился на стаканы. В его глазах возник Мангекью Шаринган — и абсент загорелся чёрным. — Красиво, — задумчиво произнёс Тобирама. Утвердительно качнув головой, Мадара в уме досчитал до какого-то одному ему ведомого числа, после чего погасил пламя и быстро сунул собутыльникам по стакану. — Залпом! — велел он, и Анко уже без возражений подчинилась.***
Утро было недобрым: началось оно с дикого похмелья. Немного постонав для пробы и убедившись, что способна производить определённые звуки и слышать их, Анко осторожно приоткрыла глаз. Свет тут же немилосердно ударил её, и Анко вновь зажмурилась и издала протяжное завывание матёрого привидения. «Сасори, сволочь, был прав… — обречённо подумала она. — Но я ему это не скажу». В идеале, Анко не отказалась бы пролежать так до вечера, но из тёмного уголка сознания, куда накануне были запиханы миссия от Альбуса Дамблдора и преподавательская ответственность, выплыло напоминание о том, что после обеда её ждут занятия. Собравшись с силами, Анко сделала над собой героическое усилие и вновь открыла глаза. С задержкой сообразила, что лежит в кабинете своих апартаментов вплотную к чему-то тёплому. При ближайшем рассмотрении это «тёплое» оказалось Мадарой, развалившимся на шикарном лежбище из кресельных подушек и татами. Неподалёку на ковре пребывал в коматозном состоянии Тобирама. В стороне, за ненадобностью отодвинутый, приютился невысокий столик с пустыми тарелками, рюмками и лежащей возле куная бутылкой из-под абсента, в которой по оказавшейся параллельно горизонту стенке растеклись последние несколько изумрудных капель. Слабо пошевелившись, проверяя, что работает, Анко получила в ответ уже знакомую по прошлым попойкам с чудо-коктейлем разрывающую боль в голове. — Твою же ж… — пробормотала она, но подсознание моментально ответило голосом Куренай: «Сама виновата». Мысль эта настроения не прибавила, но Анко всё равно медленно выбралась из-под руки Мадары и села, а через пару минут смогла даже встать. Мир пошатнулся, но устоял. По стеночке Анко добралась до двери в свою спальню и, решив, что будить мужчин пока рано, доковыляла до ванной. Старый кран загудел, когда она открыла его на полную. Умывшись холодной водой, Анко залезла под душ. Опираясь рукой на стену, ощущая, как скатываются вниз по спине тёплые капли, она стояла в красивой антикварной ванне с ножками в виде грифонов, размышляя о своей жизни, когда вдруг хлопнула дверь. — Доброе утро. — Эй, Мадара-сан! — возмутилась Анко. — Я, вообще-то, тут голая! — Уймись, что я там не видел, — отмахнулся от неё Учиха и безразлично прошествовал к умывальнику. — Ну охренеть просто, — раздражённо бросила Анко, садясь в ванне и обнимая колени. — Тебе было бы приятнее, если бы я на тебя глазел? — Нет. — Тогда не понимаю, в чём проблема, — Мадара завинтил кран и вытер полотенцем лицо. — Ты бы не сидела там долго, а то ещё поплохеет. — Ага, — рассеянно кивнула Анко, но тут же подозрительно прищурилась. — Мадара-сан, а чего это вы таким бодрячком, а? — Знаешь, — он повернулся к ней, закинув полотенце на плечо, — есть один старый дедовский способ: в ночь пьянки не спишь до рассвета, а затем выходишь на крышу и с первыми лучами солнца кричишь во всю глотку «Учихи лучше всех». Серьёзно, работает. — Ха-ха-ха, — процедила Анко, борясь с желанием схватиться за голову — шум воды неожиданно сделался чересчур громким, пришлось даже выключить душ. Мадара усмехнулся. — Я не вру, способ действительно старый, хоть и не дедовский. Называется он «Напои Хашираму той же дрянью, которой отравился сам, и он на следующий же день изготовит лекарство». — Так нечестно! — Зато у меня нет похмелья, а у тебя есть, — констатировал он и вышел. Поворчав немного, Анко вылезла из ванны, тщательно вытерлась, подсушила полотенцем волосы, надела халат и направилась в кабинет. Там Мадара уже с удобством разместился в кресле перед камином, в котором развёл огонь, и с нескрываемым удовольствием наблюдал за отходившим от алкогольной комы Вторым Хокаге. — Тобирама-сама, — подойдя ближе, тихонечко позвала его Анко. — Вы живы? — А что ему станется? — хмыкнул Мадара, потягиваясь. — У него и при жизни-то голова была чугунная, а уж после смерти… — И я тебя ненавижу, Учиха, — глухо пробормотал в ответ Тобирама. — Видишь? — сказал Мадара Анко. — Он в норме. По возможности ровно, очень стараясь не шататься, дошагав до его кресла, Анко упёрла руки в бока. — Мадара-сан, дайте свою чудо-настойку. — Какую? — Которую вам Первый дал. — Хаширама?.. — Второй приподнял над полом голову. — Не видите, человеку плохо! — Отрадная картина. — Мадара-сан! — Анко прищурилась. — Иначе я расскажу Первому, что вы… — Угрожаешь? — Предупреждаю. Мадара фыркнул, но всё же извлёк из кармана небольшой стеклянный флакон и отдал его Анко: видимо, всё-таки не хотел огласки, ведь его желанием, озвученным накануне, был душевный вечер со старым врагом.