***
Принято считать, что одиночество – нечто ужасное и страшное, и лишь немногие умеют ценить его. Порой, нам просто нужно побыть наедине со своими мыслями и чувствами, чтобы разобраться, кто ты есть на самом деле. Но потом размышления затягиваются, и ты просто понимаешь, что на все твои вопросы просто-напросто нет правильных ответов. Я искала уединения большую часть своей сознательной жизни. Одиночество казалось таким недосягаемым, далеким и манящим. Но мне никогда не удавалось его постичь в полной мере: всегда находились те, кто горел желанием разделить со мной компанию. И вот, наконец, я осталась одна. Совсем одна. Вокруг меня куча врачей, которые носятся со мной, словно я при смерти…Что ж, может так оно и есть, но думать об этом мне не хочется. И не смотря на все это, я настолько одинока, что даже Гадкий утенок из сказки на моем фоне покажется душой компании. Что касается родителей, то они уже давно отказались от меня и мысленно похоронили. Они думают, что если оплачивают мое лечение, то помогают мне, как могут. Они жутко ошибаются. Друзья? Они боятся ко мне даже подходить. Им кажется, что я неуравновешенна. Да, я не образец самоконтроля, но, черт возьми, я же не настолько сошла с ума, иначе бы меня давно перевели на психиатрическое отделение. А что касается Лео…я знаю одно: я не хочу даже видеть его. Одиночество – это неплохо, но его, как и всего остального, должно быть в меру. Итак, шел шестой день моего одиночества.***
-Кара…Лео…Мы позвали, чтобы спросить вас кое о чем. – Произнес доктор Макэндрю деловым тоном и окинул нас внимательным взглядом. -О чем же? - язвительно ответила девушка, откинувшись на спинку стула. Мы оба знали, что рано или поздно нас начнут опрашивать о том, что же произошло в тот переломный момент. Врать Кара умела мастерски, поэтому мы договорились, что она будет придумывать нам алиби, дабы избежать наказания. -Вы были с Эммой Чота, когда она упала в обморок? -Ну да..частично. -С ней все хорошо? – вставил фразу я, тут же получив пинок по стулу от Кары. -Так может расскажите подробно, что тогда произошло? – вмешалась в разговор сестра Джексон. -А что рассказывать? – непонимающе развела руками Соудерс. – Мы стояли с Лео в коридоре и разговаривали. Она была в палате. Мы обернулись. Она лежит. Все. -Все? – сестра Джексон прищурилась, посмотрев в глаза блондинке. -Все! – высокомерно вставила блондинка, вскочив со стула. - Еще вопросы? Девушка облокотилась на стол, сверля медсестру своим наглым взглядом, который выражал, что она ничего не боится и стоит ей щелкнуть пальцами, как все будет так, как она скажет. Кару в этом помещении совершенно никто не боялся, но терять свою уверенность из-за этого она не собиралась. К тому же, ее бесстрашие доказывало нашу невиновность. Разве лгуны будут так нагло настаивать на своей правоте? - В общем, я не знаю, что там произошло…- начал доктор Макэндрю. Он прекрасно знал, что мы врем, но доказать это он не могу, поэтому решил принять ту версию событий, которую мы ему предлагали. – Но так или иначе, после того обморока в организме Эммы нормализовалась мозговая активность. Она снова может говорить, ходить и быть более-менее в норме… Это было действительно неожиданной приятной новостью. Мы с Соудерс переглянулись. Теперь мы хотя бы знали, что на нас не повесят косяк, который мы совершили не умышленно. И все же, мы решили, что пока будем продолжат держать наше алиби в силе. -Более-менее? – переспросил я, не давая возможности Каре заткнуть меня. Доктор тяжело сглотнул, сложил руки перед собой и посмотрел меня: -Она все еще слаба. Ей нужно, как можно больше спокойствия и уединения. Ее легко вывести из себя, довести до критического состояния, она не стабильна в психологическом состоянии… Он так и продолжал подбирать синонимы к тому, что в следующую секунду Кара выдала в более точном и коротком варианте: -Она свихнулась, да? Макэндрю выдохнул, опустил взгляд в пол, а затем перевел его на блондинку, и с горечью в голосе ответил: -Можно и так сказать… Я сидел и смотрел на него с неким недоумением. Я перестал отдавать себе отчет в происходящем. Кажется, в этот момент я сам выжил из ума. Она потеряна? Это навсегда? Вопросы атаковали меня одним за другим ударной волной, но по глазам Джексон и Макэндрю я видел, что они тоже не знают ответов. Наконец, доктор решил хоть немного утешить, вставив: -Но пока все не настолько плохо, чтобы переводить ее на психиатрическое отделение. Мы будем продолжать лечить ее от анорексии. Сейчас она вполне может вести себя, как нормальный подросток, если общаться с ней аккуратнее. Я долго не мог понять суть этого разговора. Они говорят, что хотят помочь, что вылечат Эмму от ее заболевания, а потом секунду назад сообщили, что ей нужно уединение. Единственное, о чем она просила – понимания. Какая из четырех стен, в которых они ее посадили, поймет ее? Но самое странное было впереди. Когда мы направились к выходу, то сестра Джексон схватила меня за руку и тихо произнесла огорченным тоном: «Лео..тут такое дело…она просила тебя и на шаг к ней не подпускать. Ты же знаешь, что она из той группы больных, чьи желания сложно не выполнять. Поэтому будь добр, не усложняй мне задачу.» А что я? Разве я мог перечить? От моего присутствия зависело то, будет ей лучше или нет. Если она забьется в истерике при виде меня, то ее отправят в психиатрическое, а это поставит крест на всем ее будущем. Я уже испортил нашу историю, ее историю я портить не хочу. Что мне оставалось делать? Я должен был выполнять условия сделки. Итак, прошло уже почти недели с того разговора. Я регулярно прокручиваю его в своей голове, сам не понимая для чего. Найти лазейку во всем, что я тогда услышал было невозможно. Все, что они тогда сказали было настолько туманно, что разобраться насколько все плохо или хорошо могли только они...Хотя меня все больше посещают мысли, что они и сами не очень-то понимают, как будут справляться с ее нравом. Они сейчас, как саперы: шаг вправо, шаг влево – взрыв, у которого могут быть необратимые последствия.***
Последние дни то и дело льют ливни. Это слишком ненормально для ЛА, но в последнее значение «нормы» вообще потеряло всякий смысл. Обычно в мелодрамах, в такие моменты говорят, что природа отражает твое внутреннее состояние. Я не люблю мелодрамы, но черт возьми, эти девушки на подоконниках с чашками кофе иногда говорят недурные вещи.***
Два часа ночи. Я не сплю на протяжении последней недели. Мое сознание посещают такие кошмары, о которых я не желаю даже говорить. Сейчас я действительно не против тех, где меня соблазняла Кара. Теперь в моих снах нет ни измен, ни любви, ни страсти, ни мук совести…одна смерть вокруг и больше нечего. Я даже не рисковал закрывать глаза. Все и без того хреново, чтобы усугублять положение глупыми кошмарами. За окном очередной ливень. На улице сыро, грязно и мокро. Все настолько уныло, насколько вообще может быть. Это угнетает еще больше. В такие моменты ты не хочешь сидеть один в палате, когда твой сосед уже давно уснул. Я просто вышел в коридор, желая уединится…но уединится не от людей, а от того, всего плохого, что обрушилось на меня за последнее время. И самое ужасное во всей этой ситуации – я сам разрушил все, что у меня было. Мы сами виноваты в своих несчастьях, только мы и никто другой. Я не хотел обвинять ни Кару, ни врачей, ни, тем более, Эмму, но и совесть меня особо не мучила. Зато меня мучило ярое желание увидеть Эм хотя бы не надолго. Она вряд ли сейчас спит, поэтому рисковать я не буду. -О, Лео, ты почему не в постели в такое время? –произнес Кенжи тоном, полным напущенной и наигранной строгости, выглянув на меня из-за стойки регистрации. Он был из тех, с кем у меня были достаточно хорошие отношения и он спускал мне с рук почти все, в пределах разумного. Он не загонит меня спать, я знаю точно. Входить в мое положение он умел всегда. Мне действительно повезло, что именно он сегодня дежурит в ночную смену. Сестра Джексон бы еще и наказать умудрилась, а Бриттани бы решила, что у меня какие-то психологические проблемы и попыталась бы их решить. -Не спится. – С улыбкой выдаю я, переведя взгляд на мужчину. Он окидывает меня внимательным взглядом, останавливая его на моей ноге: -Ты даже протез не снял, парень. Ты вообще ложился? Он нахмурил брови, но спустя секунду Кенжи издал смешок и его глаза загорелись энтузиазмом. -Подружку свою ищешь, верно? – подмигнув выдал он. Я не понимал о чем он, но мед брат явно не был в курсе о запретах Эммы пересекаться с ней. Он даже не стал дожидаться моего ответа, вставив: -Она была тут минут пятнадцать назад, сказала, что ей немного одиноко и попросилась переночевать у вашей этой подружки…мисс «Я само совершенство, а вы мои подданные». И вот тут меня охватило недоумение и искреннее удивление. -Кара? – широко раскинув глаза выдаю я, замерев на месте. -Да! Она самая! Похоже у мисс Чота наконец появился друг женского пола. Тем более, знаешь, мне сказали, что ее лучше не вводит в состояние морального дискомфорта. Хотя немного странно, что такая умная юная леди завела дружбу со столь легкомысленной девицей…хотя, кто их та знает. Вероятность того, что Эмма сейчас была с Карой, равнялась нулю. Эмма избегала ее, даже будучи в здравом рассудке. Эти двое ненавидели друг друга лютой ненавистью с момента, когда впервые встретились. О какой совместной ночевке могла идти речь? Я поблагодарил Кенжи за то, что помог мне. Он подмигнул и пожелал удачи. Да, удача мне сейчас была очень нужна. Я пошел в сторону комнаты Кары, мысленно понимая, что дальше ее находится только лифт. И только он не входит в поле зрения вахты. Указатель над лифтом подсказывал, что сейчас кабина находится на крыше. Я нервно начал нажимать на кнопку вызова, перебирая в голове варианты самых ужасных исходов. В любом случае, в конце каждого из них бездыханное тело Эммы выносили врачи на носилках, покрыв его простыней. А лифт все не отвечал на мои отчаянные позывы. Идти туда по лестнице было для меня не самым простым занятием, но другого выхода не было. До пассажирского мне не пробраться, не привлекая лишнего внимания. Я вышел на лестничную клетку и стал поднимать вверх, с трудом переступая с одной ступеньки на другую. Преодолев два этажа, я оказался у входа на крышу. Дверь была открыта нараспашку, и лишь единственный звук – беспрестанно колотящий ливень, который придавал ситуации еще большую драму. Дождь заполнял все вокруг, не давая хоть что-то рассмотреть, но ее очертания я видел вполне доступно. Эмма стояла прямо посередине крыши босыми ногами, промокшая до нитки. Она стояла боком ко мне и в упор не замечала моего присутствия. На нее продолжало лить, словно из ведра, а она просто застыла, как вкопанная и смотрела вдаль. Я стал подходить к ней, и чем ближе я находился, тем больше понимал, что нас серьезно обманули, когда сказали, что она идет на попрвку. По ее безумным и покрасневшим глазам можно было понять, что она вообще решила обходиться без сна. А что стало с ее телом…Эмма всегда отличалась излишней стройностью, но сейчас…сейчас она выглядит, словно скелет, который обтянули прозрачной кожей. На девушке надето все то же легкое платье по колено. Оно позволяло увидеть то, как стали выпирать ее кости. Ключицы, плечи, позвоночник…Клянусь, ее можно водить на уроки анатомии, как наглядное пособие. Не удивлюсь, если у нее и ребра просвечивают. Я наконец подошел максимально близко к девушке, оставляя между нами расстояние около метра, взял ее за руку и потянул на себя. Она резко оторвалась от наблюдения за дождливым мегаполисом и перевела свой жуткий взгляд на меня. Так обычно смотрят убийцы на своих потенциальных жертв. Пронзительный и хриплый крик заполнил всю округу, оглушив меня. Она просто кричала, хотя кроме меня, очевидно, никто не мог бы услышать. И если она надеялась, что я ослаблю хватку, то она ошибалась. А затем крик сменился истерическим плачем. Она начала безжалостно рыдать, и я почувствовал, как она ослабила сопротивление. Я прижал ее к себе. Она уткнулась мне в грудь, продолжая неистово плакать. Мне с каждой минутой становилось все более жутко и страшно, но показывать это я не имел никакого права. Хоть кто-то из нас должен оставаться сильным и в рассудке. Будь у меня две ноги, то подхватить ее на руки и отнести в палату не составило бы особого труда, но для инвалида задача несколько усложнялась. Я понимаю, что возвращаться в наш корпус нет никаких причин. Нас поймают, а Эмму сразу запишут в психи. Думаю, что ее родители недолго будут думать прежде, чем подпишут документы о переводе на отделение, где на их дочь наденут белую рубашечку. Остается один выход – идти через крышу в холл. Там можно провести остаток ночи на диванах и, думаю, что пледы там тоже вполне найдутся. Остается только решить вопрос о том, как сделать так, чтобы она согласилась находиться со мной в одном помещении следующие часа четыре. Но с этим мы разберемся позже. Нужно уводить ее отсюда, и как можно скорее. Я тяну Эмму за руку, и она сдается. Она подчиняется и идет за мной. Постепенно, но все же она затихает. И с моих плеч, словно падает камень. Одной проблемой становится меньше. Когда мы оказываемся в холле, то я, наконец, вижу ее при полном освещении. Это приводит меня еще в больший ужас. Передо мной стоит босая девушка, которую все трясет от сырости и холода. Ее лицо осунулось, что четко видна линия скул, которую до этого скрывали милые щечки. Теперь она выглядит, как ходячий труп. Даже цвет ее кожи настолько мертвенно бледный, что уже отдает каким-то зеленым оттенком. Исхудавшую и ослабевшую девушку я усаживаю на диван и накрываю сверху пледом. Она съеживается, словно котенок, пытаясь согреться. Я беру второй плед и накрываюсь им сам. Надеюсь, что к утру мы хотя бы немного, да просохнем. Будет сложно, почему мы пошли ночью погулять под ливнем. Спустя еще минут пятнадцать я стал слышать, как приходит в норму ее дыхание. Я сажусь на противоположный край дивана, делая вид, что не смотрю в ее сторону. Она, в свою очередь, наивно изучает меня взглядом, будто мы виделись в первый раз в жизни. Затем она переводит свои карие глаза на кофейный столик, на котором замечает две ручки и блокнотик. Она резко хватает их и возвращается под теплый плед. Она, наконец, перестает выглядеть, как дикий и жестокий зверь. Теперь она походит на ручного котенка, который обрел долгожданный дом. Девушка вырывает листок из блокнота и что-то выводит там ручкой своим каллиграфическим почерком, а затем сворачивает его вчетверо. Я все еще пытаюсь делать вид, что думаю о чем-то отдаленном и совершенно не интересуюсь ее персоной. В следующий момент Эмма неуверенно, дрожащей рукой сует записку на середину спинки дивана. Я все- таки перевожу взгляд. Она смущенно опускает взгляд…и, по-моему, я вижу улыбку на ее лице. Я протягиваю руку, чтобы взять послание. Развернув листок, я вижу всего одну строчку, которая тут же вызывает улыбку на моем лице: « Хватит пялиться в стену! Я же соскучилась…»***
Одиночество…А настолько ли оно хорошо, каким его приняли считать великие философы? Они кричали направо и налево, что лишь действительно возвышенный человек добивается уединения, в качестве награды. А как по мне, так одиночество куда лучше, когда у тебя есть тот, с кем его можно разделить.