Хэппи энд для Темного

В следующий раз пробуждение было чуть легче. Он со вздохом, больше похожим на стон, чуть приоткрыл заплывшие какой-то дрянью веки и обнаружил, что на этот раз было светлое время суток. Несмотря на плотно зашторенные окна, комната показалась настолько яркой, что глаза пришлось вновь зажмурить. - Пап? - послышался до боли знакомый неуверенный голос, а на его лоб легла широкая грубая ладонь. Он помнил тонкие изящные пальчики Бея-подростка, но взрослый мужчина, которого он впервые увидел лишь на королевском балу, был совсем другим, незнакомцем. И Румпельштильцхен не имел ни малейшего представления, как с ним обращаться, что говорить, как убедить... Да и получится ли? Ослиное упрямство – определенно единственная черта, доставшаяся Бею в наследство от отца. - Тебе лучше? – как-то робко осведомился шепотом Бей. - Да, - сипло выдохнул маг. Он попытался приподняться, но руки дрожали и не слушались, и ему пришлось со стоном снова упасть на подушки. – Сынок... - Молчи, - строго приказал сын, но в его голосе не было яда и отвращения. Скорее забота. Забота? О нем? – Хочешь, я позову Белль? Румпельштильцхен беззвучно помотал головой, после чего нашарил ладонь сына и крепко сжал дрожащими пальцами. - Если не сложно... побудь со мной... пожалуйста. За эти сотни лет он совершенно отвык от подобного тона своей ненавистной человеческой личины. Вечные унижения, мольбы, просящие взгляды снизу вверх, растоптанная гордость. Было бы что растаптывать. Сейчас же, познав сладость могущества и силы, он уже не представлял, как может быть иначе. Как снова быть сломленным и беззащитным, и ничтожным. Неспособным защитить единственное дорогое ему существо. И хотя сейчас его сын сам стал чужим защитником, сам обрел силу и какую-никакую власть, это не имеет значения. Пока жив он сам, его первым и единственным инстинктом будет забота о сыне. Ах, если бы найти подходящие слова, попытаться объяснить это Бею... - Пап... - робко начал Бей. – Можно тебя кое о чем спросить? - Конечно. Я отвечу на любой твой вопрос. - Только честно. - Я тебя никогда не обманывал, сын. - Да. Только скрыл истинную причину ухода моей матери, не сказал, что убил ее потом, отнял у меня волшебный боб и отказался отправиться в мир без магии... - Бей... - Нет, не говори ничего. Я понимаю твои мотивы. Ты не думай, что я все тот же наивный восторженный мальчишка, который упрямо толкает своего отца к свету, не обращая внимания на то, что тот не хочет. Я вырос и повидал немало, видел разные виды зла в этом и других мирах, много чего понял и переосмыслил. Я хочу задать тебе один-единственный вопрос. Я знаю, что ты убил много людей, и до сих пор не остановился. Мне нужно знать, сожалеешь ли ты хотя бы об одной отнятой жизни, пап? Если бы было можно все вернуть, ты бы остановился, хотя бы раз? Темный вжался затылком в пуховую подушку, крепко зажмурился и сглотнул. Как легко было бы ответить, не подумав, уверить, что, конечно же, он сожалеет, что надо было бы всех встретившихся у него на пути злодеев связать и передать в руки правосудия (только кто возьмется вершить это самое правосудие?), и в том же духе еще много чего наговорить. Но его сын требовал правды, а такую правду не так-то легко не то, что сказать, а даже найти. Надо долго и болезненно копаться в старых отвратных воспоминаниях, на забывание которых потрачены безуспешные сотни лет и тонны золотой пряжи. - Да, Бей. Если бы сейчас можно было бы все переиграть, я бы оставил жизнь. Не всем, нет, о других смертях я никогда не буду сожалеть. Но ты прав. От моей руки и магии пали и невинные. Я знаю, о ком ты думаешь. Наша последняя служанка, немая. Я был одержим тогда, опьянен вседозволенностью и безграничностью нового могущества. Как озлобленный мальчишка, обиженный сверстниками и старшими на улице, который приходит домой и пинает ни в чем неповинного беззащитного щенка. Я вымещал на них свои прежние обиды и унижения. Мстил за тебя, за то, что они переносили свой страх меня на тебя, за то, что, несмотря на то, что они жили в мире благодаря мне, моему вмешательству в ход войны, никто так ни разу не выказал ни капли благодарности, не признал совершенной по отношению к нам несправедливости. Я был самым могущественным существом в мире, меня все боялись, но все равно за глаза называли трусом. А тебя сыном труса. И я боялся. Боялся, что узнав о моей слабости, они собьются в стаю хищников и растерзают нас, мстя за свой страх. Тогда я ничего не знал о тонкостях магии, о возможностях зелий, талисманов, силах природы. Моя магия была как тяжелая неуклюжая кувалда, которой я мог лишь одно – лупить, куда попало. Это сейчас я выточил из нее изящную рапиру, овладел приемами фехтования. А эта несчастная служанка узнала мою тайну. И я поступил так, как посчитал единственно верным. Я не пытаюсь оправдать себя. Сила Темного сильно изменила меня, но я был в состоянии контролировать себя. Просто не всегда хотел. Но я сожалею. Сожалею о том бедняге, которого на твоих глазах превратил в улитку и раздавил, еще о многих тех, о ком ты даже не знаешь. Да. - А...мать? Ты жалеешь, что ее убил? Он с ужасом и замирающим сердцем ждал этого вопроса. Румпельштильцхен застыл, не в силах заставить себя сделать страшное признание, от которого он точно потеряет последний шанс на воссоединение с сыном. - Нет. Не жалею. Пусть я совершил это, ослепленный обидой и яростью. Но если бы я был спокоен и хладнокровен, я бы все равно это сделал. Мать, которая бросила своего невинного ребенка ради приключений и любовника. Мать, которая зная все это, позволила любовнику поступить с отцом – единственным, кто остался у этого ребенка – по своему усмотрению, и даже убить. Она заслужила это наказание. И об этом я не жалею, - пылко закончил он, с трудом приподнявшись на подушке и встретившись взглядом с карими глазами Бея. Эта речь лишила его последних сил, и Румпельштильцхен снова упал на подушку, чувствуя скорое приближение нового приступа. Бей молчал так долго, что Румпельштильцхен, уже погрузившийся какое-то подобие полусна-полуобморока, решил, что просто не услышал, как тот ушел. А зачем ему просиживать в обществе безжалостного и жестокого убийцы? - Я понимаю, пап, - раздался вдруг совсем рядом негромкий неуверенный голос. – То, что я не согласен, и хотел бы, чтобы все было не так, это одно. Но я все равно понимаю тебя. Если бы я сам был отцом, кто знает, как поступил бы я. Я знаю, что ты меня любишь и никогда не перестанешь любить. И пусть эта любовь больше похожа на безумие, но я все равно счастлив и горд, что ты мой отец. Я всегда знал, что если потребуется, ты придешь на помощь, ничего не прося взамен, никогда ни в чем не откажешь. И эта мысль мне очень помогала. А сейчас я понимаю, что ты не такое уж страшное зло, как мне тогда казалось. Тебе, конечно, никогда не стать доброй феей, но ты доказал, что способен совершать добрые и бескорыстные поступки. Это... это самое главное. Ты прости меня за то, что я наговорил тогда. - Ох, Бей, мне не за что тебя прощать, - прошептал маг, чувствуя, как по щеке катится теплая мокрая слезинка. – Это я должен... - Мы оба должны. Я знаю, что после этого разговора между нами все не наладится как по волшебству, но теперь мы сможем попытаться, да? Уже проваливаясь окончательно в бездонную тьму, Румпельштильцхен нашел в себе каплю энергии, чтобы пожать сыну руку и произнести: - Да, конечно, попытаемся.