Другая игра

Это превратилось в кошмар, нескончаемый кошмар без перерывов и остановок. Почти сразу вслед за Джоном он потерял свободу. Свободу выбора, свободу смерти — Майкрофт отнял и ее. Сначала он насильно забрал Шерлока с кладбища, а потом запер, сковал… Уже тогда когда его скрутили охранники брата и бесчувственного привезли в фамильную усадьбу Холмсов, младший должен был насторожиться, предугадать, чем все закончится, действовать решительнее. Он не успел. Сбежав из усадьбы и придя на проклятую крышу, Шерлок опоздал на пару секунд. Тех, когда он, стоя у края, думал о Джоне, о том, как тому было страшно и больно сделать шаг. Но даже этих нескольких секунд хватило проклятым псам Майкрофта чтобы опять помешать ему. Он был схвачен, когда нога уже соскользнула с парапета. Они скрутили его и вернули брату словно беглого раба, как собственность, на которой стояло клеймо Майкрофта Холмса. Брат был бледен, даже делал вид что обеспокоен. Он что-то говорил, хватая Шерлока за руки, тряся его за плечи, заглядывая в глаза… Шерлок смотрел сквозь него невидящим взглядом и, отключив звук, больше не слышал голоса брата, который вызывал у него тошноту. Он думал о том, что можно еще предпринять, и как обмануть охрану, которая, судя по всему, будет теперь сопровождать его даже в туалет. Черт! Он не мог спать по ночам. Стоило закрыть глаза, и Шерлок снова и снова тонул в одном и том же кошмаре. Теперь он стал гораздо лучше понимать, как мучился Джон со своим армейским прошлым, которое преследовало его каждую ночь. Ему же снился сам Джон, падающий и разбивающийся, смотрящий в небо пустыми кукольными глазами и печальной навечно замершей улыбкой на мертвых губах. А иногда ему снились другие сны. В них Джон был жив, он протягивал Шерлоку руку и звал за собой, говорил, что ждет его, скучает, любит… И после вот этих, других снов Шерлок еще безумнее искал выход, конечный выход из жизни. Шерлок не покидал своей комнаты. Он знал, что за дверью неизменно стоит один из псов. Стоит и ждет. Однажды он пробовал уйти не через дверь, в окно. Попыток побега было много, но все они обрубались на корню. Окно открыть не удалось, разбить тоже. Нападение на охранника тоже ничего не дало, почти сразу к одному добавились еще трое, и детектива быстро вернули в его покои. Он бесился, выкрикивал в адрес брата проклятья, а потом просто затих, лег на кровать и замер. Что ж, пусть так. Значит он свершит задуманное тут. Это займет гораздо больше времени, но в итоге он вполне может умереть от голода, пусть через месяц, но это реально. Уже на кладбище Шерлок понял, что умереть просто так не получится, несмотря на весь гений его разума, физиология брала свое, он не мог просто перестать дышать, как бы ему этого ни хотелось. Тело боролось… Но вот отказ от еды и питья — это ему было вполне по силам. Он голодал много дней, полностью игнорируя окружающую действительность. Просто лег на кровать, закрыл глаза и больше не поднимался. Было нетрудно, он все это время блуждал по своим чертогам, и выныривал только тогда, когда этого требовала физиология. С каждым днем эти требования были все реже и реже, он уже вывел из организма все лишнее, а новых поступлений не было. Чертоги успокаивали, притупляли боль потери… Оказалось, что в них живет Джон. Шерлок встретил его однажды. Слоняясь по длинным коридорам, он заметил дверцу, которой раньше не было. Толкнув ее, раздавленный горем детектив вдруг оказался в знакомой комнате: два кресла, камин с зеркалом и черепом на полочке, кожаный диван, журнальный столик, заваленный газетами и журналами, стол с ноутбуком, даже желтый смайлик на стене улыбался, глядя на него простреленными глазами. Он замер, не веря своим глазам, разглядывая точную копию своего дома и гадая, как она тут появилась, ему было совершенно невдомек, что это уже не чертоги разума, а приют сердца, скромный, малюсенький, но единственно желанный. Это Холмс понял в тот момент когда увидел Джона. Когда из кухни вышел доктор, неся две чашки чая, такого привычного «Эрл Грея», и так буднично поставил их на столик у кресел, Шерлок решительно шагнул вперед и захлопнул за собой дверь, отчетливо понимая, что никуда отсюда он больше не уйдет. Джон был такой же как всегда: улыбался тепло и мягко, делал записи в блоге, слушал рыдающую скрипку, смотрел на детектива восторженно и с обожанием, однако он ничего не знал о своем падении. И это было хорошо. Шерлок почувствовал себя счастливым, боль отступила и, поддавшись самообману, он убрал из головы все мысли о том, что это все ненастоящее. Это был его дом, и возвращаться в настоящий мир раз от раза было все сложнее. Вынырнув однажды в реальность, он обнаружил вонзенную в руку иглу капельницы, а свое тело — привязанным к кровати. Руки его, прочно притянутые за запястья кожаными ремнями к кровати, не давали возможности выдернуть иглу, а широкий ремень, перехватывающий грудь, не позволял подняться и вынуть капельницу зубами. Майкрофт сделал очередной ход. На бешенство и войну с принудительным питанием сил у Шерлока больше не было, поэтому он просто решил не возвращаться сюда. Остаться навсегда в чертогах, дома, рядом с Джоном. И пусть весь мир горит огнем. Картина, представшая глазам Джона, сбивала с ног своей чудовищностью. Пока Майкрофт вез его сюда, он, не касаясь деталей, посвятил Джона в то, как обстоят дела, но то, что увидел доктор, было просто немыслимо. — Чертов сукин сын! — процедил он сквозь крепко сжимаемые зубы, едва удерживая себя от того чтобы не броситься на Майкрофта с кулаками, — он же твой брат! — Я не хотел, чтобы он причинил себе вред, — как-то неуверенно, без обычной спеси и высокомерия проговорил Майкрофт, чуть потупя взор. И именно это, именно эти человеческие нотки в голосе были последней каплей. Джон не мог этого понять, ну хоть убейте, как можно во благо сотворить с человеком такое? Можно было сколько угодно кричать: «Я Вас предупреждал! Я же Вам говорил!», но это ничего не меняло. Шерлок, неугомонный, несносный, злой и язвительный, высокомерный и самый умный на свете, лежал серой невыразительной массой на кровати, прихваченный ремнями. — Чудовищно! Как можно было уничтожить этого несгибаемого и совершенно не признающего эмоций человека, как? — прошептал Джон скорее для себя, нежели обращаясь к Майкрофту, но тот, услышав, с вызовом ответил: — Это не я, Джон, это Вы его уничтожили. Ваша смерть его подкосила. — Твою мать, Майкрофт! — Джон резко обернулся и, схватив Холмса за грудки, зло прошипел ему прямо в лицо, — не было никакой смерти! Ты это знаешь не хуже меня! О чем ты вообще говоришь? Как?! Я спрашиваю, как ты мог допустить это?! Достаточно было просто сказать ему правду! Джон яростно сгреб пиджак Майкрофта, а потом резко оттолкнул его от себя, так, что тот отлетел в сторону и с силой ударился о стену. Краем сознания Джон удовлетворенно отметил исказившееся от боли лицо, а потом решительно шагнул к постели, на которой почти не жил его друг. Он отчаянно, царапая кожу на руках, сдирал ремни, удерживающие Холмса, без устали звал его по имени. Но признаков того, что Шерлок его слышит, не было. Джон коснулся запястья, прощупал замедленный пульс, оттянул веко, глаз на свет не реагировал, температура тела понижена. Состояние Шерлока было очень похоже на летаргический сон. Джон, осознав это, содрогнулся, он знал, что это состояние не всегда бывает обратимо. Шерлок может не очнуться никогда, особенно если он сам этого не захочет, а судя по рассказу Майкрофта, его брат страстно желал умереть. Майкрофт, подавляя болезненный стон, поднялся с пола и нерешительно сделал шаг в сторону брата. Тело болело, но он точно знал, что легко отделался, такой ярости на лице доктора он даже представить себе не мог, конечно, стоящая за дверью охрана не позволила бы Джону избить его до полусмерти, да тот и сам не стал бы этого делать, но… Он внимательно смотрел как Джон, трясясь от ярости, стягивал ремни, при этом не переставая звать Шерлока срывающимся от волнения голосом. Ватсон не прятал эмоции, он сходил с ума от беспокойства и злости, но даже не думал скрывать это. Только сейчас Майкрофту стало понятно, что Джон не просто друг его брату, нет, здесь все намного глубже. Джон любил Шерлока, по-настоящему, горячо и так сильно, что готов был, не колеблясь, отдать за него свою жизнь, без фокусов и притворства, и это было больно. Отчего? Почему бы не порадоваться за брата? Майкрофт не знал. Ему было больно, больнее, чем от удара в стену. Сейчас он видел подтверждение тому, что они с Шерлоком были не равны. Его никто никогда не любил. Но, с другой стороны, осознание того факта, что Джон влюблен, всколыхнуло слепую веру в то, что Вастону удастся достучаться до брата, выдернуть его на поверхность из этого небытия, в которое он, Майкрофт Холмс, сам же и вогнал его, поддавшись гордыне и ревности. Сцепив пальцы до белых костяшек, он почти молился, чтобы Шерлок услышал голос Джона и вернулся. Но чуда не случилось, даже прижимаемый своей кудрявой головой к груди Джона, Шерлок по-прежнему был просто пустой оболочкой, которая нисколько не реагировала на зов и мольбы доктора.