Другая игра

Джон неустанно был рядом. Ночью, днем, утром и вечером. По его настоянию Шерлока перенесли в обычную спальню, без всяких наворотов и приспособлений для содержания буйных пациентов. Теперь это была обычная комната, небольшая и уютная: широкая кровать, большое окно, которое в любой момент можно было открыть, чтобы впустить весенний, пахнущий цветущей вишней, воздух, два кресла, книжный шкаф, небольшой столик, на котором теперь жил ноутбук Джона. Вот уже неделя как он не отходил от впавшего в нескончаемое забытье друга. Джон ждал. Он верил, что рано или поздно Шерлок проснется, просто не мог не верить. Джон категорически отказался от щедрого предложения Майкрофта нанять сиделку, он даже думать не хотел, чтобы к Шерлоку прикасались чужие руки. Зачем? Теперь он рядом. Ватсон ставил капельницы, ухаживал, наблюдал, но главное — он постоянно говорил с бесчувственным и замершим телом, чувствуя, что его друг где-то рядом, нужно только немного подождать — и тот, услышав знакомый голос, очнется. Он читал. Читал много и вслух, все подряд, почти до хрипа, лишь иногда смачивая саднившее уже горло чаем. Надо заметить, чай ему приносил Майкрофт. Это было самым невероятным во всей истории. Старший Холмс с того момента как Джон приложил его к стене очень изменился. Ватсон даже подумывал, не стукнул ли он Британское Правительство головой сильнее, чем ожидал. Напрочь исчезла вся враждебность и свойственная Майкрофту заносчивость. Он стал мягче, но главное, во взгляде карих глаз Джон раз за разом ловил мягкую молчаливую благодарность и надежду. Старший Холмс верил, что Джон сотворит чудо и вернет его брата к жизни. Это было неожиданно, и как относиться к этой перемене Джон не знал. Мог ли он вот так простить то, что эта сволочь сделала с Шерлоком? Достаточно ли простого раскаяния, даже если это в принципе не свойственно такому человеку как Майкрофт? Он держался с Холмсом подчеркнуто холодно, но вежливо. Тот все понимал и без нужды не навязывал Джону свое общество, но чай частенько заносил, и доктор готов был поклясться, что готовил Майкрофт его для Джона сам. Время шло. Дни сменялись ночами, которые Джон проводил на широкой кровати Шерлока, позволяя себе иногда его обнимать или, когда уже совсем было невмоготу от отчаяния, уткнувшись носом в прохладную шею гения. Летаргический сон — вещь непредсказуемая, неизученная. Джон перерыл весь интернет в поисках информации или просто руководства к действию, но везде твердили одно и то же: это либо закончится само собой, когда уснувший окрепнет и переживет вызвавший это состояние стресс, либо… Часто, глядя за застывшее лицо, Джон с горькой улыбкой вспоминал сказку о спящей красавице. Шерлок был невероятно красив даже в таком пассивном состоянии, но как, черт возьми, Джону не хватало блеска серых пронзительных глаз и легкой улыбки, которая раньше часто трогала эти замершие губы… — Никакой я не гребаный принц, — тихо произнес доктор, разглядывая губы детектива и думая о той глупой сказке. Он в них давно уже не верил, с тех пор как попал на фронт он вообще мало во что верил, только в свои силы и еще, пожалуй, в гениальность Шерлока. Но раз за разом, когда его взгляд спотыкался о губы детектива, он возвращался к этой навязчивой мысли. Он хотел поцеловать Шерлока. Вдруг сработает? В конце концов, он же не из лягушки его расколдовать хочет, а просто разбудить. Вдруг… И вот когда сил уже не было и проклятая мысль грозила свести с ума, Джон решился, просто ради того, чтобы точно знать, что это не метод, и успокоившись искать другой. — Прости, Шерлок, — тихо прошептал он, склонившись, — уверен, что ты одобрил бы мой поступок, узнав, что это эксперимент, весьма своеобразный, но все же… Он врал. Дело было не только в том, чтобы убедиться в бредовости своей мысли, ему просто хотелось, ужасно хотелось коснуться этих губ. Тем более, это был единственный шанс, ведь если Шерлок очнётся — не так, когда Шерлок очнется — поцеловать его уже не получится. И Джон сделал это. Трепетно, задерживая дыхание и чувствуя как собственное сердце стучит где-то на этих самых губах, которые касались мягких, расслабленных, но холодных губ друга. А друга ли после этого? Это даже поцелуем было назвать трудно, мимолетное касание. Джон вдруг почувствовал себя полным идиотом, да ко всему прочему еще и аморальным типом, который пользовался беспомощностью своего лучшего друга. И когда он уже собирался отстраниться, вдруг почувствовал как нижняя губа Шерлока дрогнула. Джон замер. В висках застучало. Пристыженный тип моментально исчез, уступив место доктору Ватсону, перед которым лежал трудный пациент. Что это, реакция? Джон, забыв о смущении, о глупых сказках, о том, что Шерлок его придушит, если очнется в момент поцелуя, снова его поцеловал, но на этот раз гораздо чувствительнее, напористее. Этот поцелуй не имел никакого отношения в глазах Джона к романтике, это была терапия, альтернативный метод лечения, и он не собирался упускать такого шанса. Он скользил языком по нижней, дрогнувшей губе Шерлока, прикусывал ее, стараясь не думать о том, как ему это нравится. Джон широко распахнутыми глазами изучал лицо Шерлока, надеясь найти там хоть малейший отклик на свои действия. И нашел-таки. Ресницы детектива дрогнули, глаза ожили. Джон видел, как под опущенными веками задвигался глаз. Но самым большим и очевидным прогрессом стало то, что Шерлок приоткрыл рот, и… не может этого быть… Джон едва сдержался, чтобы не отпрянуть, он ответил. Ошибки быть не могло, уж в чем-чем, а вот в поцелуях Ватсон разбирался хорошо. Это определенно был ответ. Да, слабый, едва заметный, но все же. Не останавливаясь, Джон мягко, подушечкой большого пальца, провел по острой исхудавшей скуле. Кожа была мягкой и немного потеплела. А потом Шерлок распахнул глаза. В этот раз возвращение было внезапным, незапланированным. Его подхватило и закружило тепло, ласковое, не агрессивное. Оно шло не из сердца, от губ. Оно пахло знакомо и невозможно — Джоном. Сначала он почувствовал ласковое прикосновение к щеке. Теплая, слегка шершавая ладонь нежно гладила его скулу. Под опущенные веки проникал свет, а его губы осторожно и умело кто-то целовал. Даже не открывая глаз, Шерлок знал, кто этот кто-то. Все вокруг излучало тепло и ласку летного дня, на это способен был только один человек, которого больше нет. Шерлок распахнул глаза, и тут же зажмурился обратно. Его ослепил яркий свет, делая глазам больно. Человек, целовавший его, отстранился и замер, взволновано вздохнув. Холмс еще раз аккуратно приоткрыл глаза, привыкая к свету, и увидел знакомый силуэт. Джон! Было очевидно только одно: ему наконец-то удалось. Он умер и неизвестно за какие заслуги оказался в раю, точно. Яркий свет, мягкое тепло и Джон… Ну конечно, где ж еще мог быть Джон, если не в раю. — Шерлок! Слава Богу! — тихо прошелестел голос доктора. Холмс, уже привыкнув к свету, не спеша скользил по любимому лицу взглядом, особо отмечая подозрительный блеск в синих глазах. — Прости, Джон, — прошептал он хриплым и отвратительно чужим голосом, — я хотел быстрее, но меня не отпускал Майкрофт… Я хотел к тебе… У меня получилось. — Тихо, тихо, — Джон прижал ладонь к его губам, — тебе нельзя пока много разговаривать. Нужно проверить, все ли в норме. Попробуй шевельнуть рукой. Шерлок удивился, но просьбу выполнил. Рука не подчинялась. Что происходит? Разве в раю так бывает? Джон кивнул головой. — Не пугайся, это скоро пройдет, ты просто очень долго был без движения, мышцы отвыкли, — он взял руку Шерлока и несколько раз ее согнул, вызывая не очень приятные ощущения. Шерлок насторожился. Он еще раз, выбравшись из счастливой эйфории, в которую попал, ощутив рядом Джона, внимательно посмотрел тому в лицо. Оно было взволнованным, уставшим, о чем говорили темные круги под глазами и немного растрёпанные волосы. На Джоне была футболка и новые джинсы. Ангелы носят джинсы? Хм… и не устают, и на их лицах не должно быть написано стольких эмоций одновременно, а главное — ангелы не плачут. А Джон, сидевший рядом с ним и растиравший его ослабшие руки, едва сдерживал слезы. Рай? Вряд ли. Шерлок скользнул глазами по комнате, в которой лежал, она показалась ему смутно знакомой. — Так я не умер? — прошептал детектив, снова сосредоточившись на Джоне. — Ты был очень близок к этому. — Но ты… — Шерлок снова зажмурился, полученные данные не состыковывались и грозили потерей разума, — ты… — Я тоже жив, — Джон виновато отвел взгляд, — я расскажу тебе все позже, когда тебе станет лучше. — Жив? — понять где заканчивалось небытие и начиналась реальность становилось все сложнее, но теплые и такие живые руки Джона, растирающие и сгибающие руки Шерлока, были так реальны. И полные сожаления и внутренней боли, смешанной с сумасшедшей радостью глаза — тоже. Конечно, Джон был жив! И он не имел нечего общего с тем спокойным и уютным доктором, который обитал у него в чертогах сердца. — Да, Шерлок, — Джон улыбнулся, — я проверял. — Но… — Все после, — твердо сказал Джон, — я все объясню. Но прежде мне нужно тебя осмотреть и удостовериться, что все хорошо. Лежи спокойно. — Ты жив… — задумчиво повторил Шерлок, а потом словно невзначай добавил, — и ты меня целовал… Джон слегка покраснел, но видя, что обвинений в вероломности этого поступка не последует, кивнул и заявил: — Да, поцеловал. А как еще я мог разбудить спящую красавицу? Шерлок недоуменно на него глянул, ловя каждый вздох, каждое изменение на лице, ощущая переполняющее его до краев счастье и еще не до конца осознанное это невероятное «Жив!». — Что, прости? — Это сказка такая, — улыбаясь, сказал Джон, — про заколдованную спящую принцессу, которую принц разбудил поцелуем. Оказалось, что я все-таки гребаный принц. — Ты хочешь сказать что я… — Шерлок, несмотря на слабость, шок и безумие всего вокруг, на то, что его мозг не соображал, и он пока не мог понять, что происходит и как Джон умудрился выжить, расхохотался, хрипло и болезненно — горло саднило — зато от всей души. — Именно это я и хочу сказать, — рассмеялся Джон, глядя на Шерлока, а потом, наклонившись, еще раз тихо прошептал: — Я же сказал, тебе вредно много говорить, так что помолчи немного. И он, совершенно уверенный в своей безнаказанности, поцеловал Шерлока еще раз, но теперь по-настоящему, нежно и невероятно чувственно, прикрыв глаза и наслаждаясь каждым мгновением, но главное, зная, что все взаимно.