***
23:34 30 Марта, 1998 Щека болела. Сидя на самом краю крыши заброшенного небоскреба Тено в давно пустующем районе Мюген (ну да, с тех самых пор, как они Апостолов Смерти разгромили), Макото дергала ногами, без улыбки отмечая, как щекотно от ветра бьется край юбки её школьной формы о ноги. Темно-коричневая, почти черная лодочка едва не упала с ноги, держась за самые пальцы, и Макото подтянула эту ногу к себе, прижимая колено к животу и заодно поправляя обувь: не хотелось бы с ней расстаться – прыгать высоко, а граница крыши в виде широкого такого бордюра позволяла. Сегодня она встречала ночь здесь. Придя ещё в восьмом часу, Макото смотрела, как загораются огни, будто тысячи разноцветных звезд, и ей было даже не интересно, что происходит там, под огнями: типичная ночная жизнь, когда молодежь, вроде неё, спешит на дискотеки в клубы, парочки встречаются и обнимаются, а более солидные люди заседают в ресторанах. Опустив голову, Макото стянула с волос резинку с двумя забавными шариками, внутри которых плавали какие-то блестки в жидком геле: и полезная вещь, и браслет такой миленький, да и просто безделушка для того, чтобы перекинуть её между пальцами в момент скуки – три в одном, как любили заявлять современные рекламные менеджеры для продвижения какого-либо продукта. Каштановые пряди, которыми управлял ветер, рассыпались, закрывая собой шею и плечи, а ещё щеку, на которой уже успел разлиться синяк – некрасивый кровоподтек, и Макото вдруг осознала, что ни за что не заплачет: это не в её стиле, воительница грома и сияния Сейлор Юпитер никогда так не поступит, ибо она сильная, она – потомок древних божеств, и у неё в крови истинная магия. Три часа назад она пошла и подралась с парнями, которые посмели обидеть Ами. Этих она знала: банда из Сибуя – те ещё нахалы и сволочи, для которых вряд ли существовало что-то святое. Они рисовали граффити и втихаря по подвалам курили травку, чтобы потом вернуться в дом родителей в состоянии опьянения или пойти набедокурить. Ясно дело, что не по мелочи, а разбить чью-то машину или ещё что-нибудь такое выкинуть. А ещё они давно мечтали расширить свою территорию, но банда Минато, с которой Макото, ища драйва, не так давно водилась довольно, близко стояла за свой район горой, не боясь вступить в драку. Жаль, что пришлось позаимствовать мини-компьютер у Ами, но Макото хотела отомстить и всё равно знала, что уже завтра вернет подруге пропажу. Нельзя было спускать это хулиганам с рук, ибо они должны были знать, с кем имели дело. Во время драки компьютер, спрятанный за пояс юбки (в чем была, а карманов не нашлось), чуть не выскользнул и не упал на пол, что грозило ему сбоями в работе и, возможно, поломкой. Спасая его, Макото и заработала этот синяк. Было больно, но терпимо. Физически она переживала и не такую боль. А вот в душе всё переворачивалось ещё сильнее, чем с того дня, неделю и семьдесят два часа назад, когда люди ополчились против них. Макото-то всегда считала себя неуязвимой, а сейчас этот синяк ныл и раздражал, вызывая желание выбить себя каким-то ответным сильным ударом. Она отвлеклась – и победа оказалась чуть более затруднительной. Неужели и на реальности, на более серьезных угрозах люди смогут также легко победить их?.. Хорошо, что о её квартире, доме маленькой безызвестной сироты, никто не знал, и потому сейчас ей не нужно было так отчаянно скрываться, покидая родное, насиженное место: в тот день, двадцатого марта, через час после битвы, когда люди замерли в страхе и разбежались по домам, Макото проникла через окно в кабинет школьного архива, где хранились сведения об учениках, и, с помощью молнии воспламенив небольшую часть ковра, сожгла свою папку, а заодно, для надежности, ещё и папки Усаги, Минако, Ами, Рей – они же учились в одной школе. Первый раз в жизни Макото порадовалась, что у неё были небедные родители: это давало опору, поскольку квартира полностью принадлежала ей одной, и никакая хозяйка не могла её сдать, не могла прийти и выпнуть на улицу, не позволив даже вещи собрать, как она ничего и не стоит. Мама и папа зарабатывали не самым честным путем, и Макото всегда старалась оказаться лучше всего того, что было с ними, хоть и, как все дети, любила их. А вот сейчас грехи её родителей спасали её, давали временную, хлипкую, но опору, а в сложившейся у них всех ситуации это было уже что-то. В последние дни Макото полюбилась эта крыша, холодный ветер, более сильный, чем в других местах, будто Тено (название небоскреба) – действительно какой-то символ, нечто к себе притягивающий. Тут никто не мог её тронуть, потому что никто не знал, что Сейлор Юпитер встречает вечера здесь, и ещё в этом месте хорошо думалось, будто ветер выдувал все ненужные печали, оставляя голову чистой и ясной, когда легко понимаются истинные цели и мотивы, желания, а слезы замерзают и внутри поднимается сила, которая говорит о том, что все эти дорожки на щеках – слабость, а воины – сильны и неприкосновенны своей полубожественной кровью. С бандой Минато она подралась вчера – и это отразилось синяком на ребре: сильный удар, Иошайо, истинно «хороший человек», всегда отлично бил, не жалея. Парни подкараулили её в темном проходе между домами, хоть и достаточно широком, начав издеваться, и Макото не могла просто так взять и уйти, забыв о таком оскорблении себя. Она и раньше так никогда бы не поступила, а теперь, когда всё так против них обернулось, – ни за что на свете. Драка была тяжелой чисто морально. Макото как-то практически наивно верила, что для парней она стала «свояком», ну, своим человеком, частью большого сборища, а «своих» не бросают ни при каких обстоятельствах, потому что за них несут ответственность так же, как за себя, и даже больше. В этом сила таких компаний: там все друг для друга – «свои», и потому нет ни единой возможности того, что кто-то сбежит, поддавшись трусости: столь низкие качества неприемлемы в таких командах, отлаженных и уверенных в каждой своей составляющей. Она победила, что и должно было подразумеваться. Не им соперничать с дочерью самого Юпитера, самого грозного из всех богов, но одновременно с тем мудрого. Выманив парней в пустой двор (перед этим пришлось ещё кольцо, которым они её окружили, разбить, а это напомнило Макото драку с Апостолами Смерти и их демонами, тут только без магии надо было), она легко уложила их одного за другим: пока один пытался ударить, Макото наклонялась и била того, кто был рядом, затем резко заезжала сопернику позади с разворота и ноги, а там ещё кулаком тому, который подбежал – в общем, типичная схема драки по принципу «чушь собачья, стратегию выдумаем на месте» - они так всю свою жизнь воительниц дрались, ленивые задницы, если уж признаваться. Сила, сила, так что такие вот стычки были для Макото слишком привычными, чтобы проиграть. Да тут и противники-то были никудышными: какая-то кучка пацанов. И ни один из них по уровню не был даже не близок к Харуке, которая, чего уж тут и говорить, могла своей холодностью и более четкими, продуманными, отработанными ударами уложить её на лопатки. На том всё и закончилось, хотя одной рукой Макото прикрывала синяк прямо поверх ребра, сидя здесь, будто защищалась: реакции работали, привычки. Она много дралась в последнее время, так, будто у неё снесло крышу после произошедшего, или пыталась что-то доказать, своей физической силой отбить у людей прежних горячо любимых друзей: веселую Усаги, которая теперь не притрагивалась к еде, которую она готовила, Ами со скромной улыбкой, заводилу-Минако и отчаянную Рей, которую будто сломали больше остальных, перегнули и не желали отпускать, из-за чего сильная духом Рей слабела с каждым днем. Макото помнила эти страшные и полные пустоты глаза Рей шесть дней назад, когда подруга ещё жила у неё в квартире, боясь вернуться в храм Хикава, к дедушке. Кажется, после того, как Усаги силой Серебряного кристалла подлечила единственного дорогого для Рей человека (ну, скорее всего, после самой Усаги или наравне с ней), той стало полегче хоть на какое-то время – Макото это обрадовало. Жаль, что через несколько дней такая храбрая и сильная Рей снова растеряла весь свой запал. Это было страшно, жутко так, что всё внутри даже не сжималось от шока: забыло, как именно это делается. Страх, как враг гораздо более страшный, чем люди с оружием, выедал изнутри все органы, как это делает рак, зажимался одной раной в какой-то точке, как язва, непрерывно болел, приостанавливая налаженную работу всего, как это бывает у тех, кто страдает заболеваниями сердца достаточно серьезными. Точно все существующие болезни в один миг поразили их и поселились глубоко в организме, а лечиться было нечем – что могло помочь, когда всё не собиралось улучшаться? Ещё Ами не хотела драться. Макото видела, как страдает подруга, ходя с опущенной головой, и почти слышала её мысли, угадывала в жестах и бесшумных движениях губ, что гению их команды не хватает занятий и суматохи с докладами, дней в библиотеке после школы и вечеров на дополнительных занятиях после дополнительных (сколько же их у Ами было-то всего?!). Так было нельзя. Так, разумеется, было запрещено. И сейчас, когда всё было так плохо, никоим образом не позволено было вести себя вот так, сдаваться и ломаться на глазах, как хрупкое стекло, как бесполезные девочки, а не сильные воины, почти герои – такими вот они должны были быть, а не размазнями, которые сидят и мажут сопли по асфальту, страдая неясно из-за чего! Макото и старалась, хоть подруги её и не поддерживали. Не из-за того, что были против, а потому, что ни у кого сейчас не было никаких сил. Им всем не хватало «Короны». Макото и сама скучала по милым столикам и той забавной официантке... как её?.. Ах да, Уназуки, которая мечтала о прекрасной любви (почти как она сама). И немного по Мотоки, такому смешному и с широкой улыбкой, который был верен какой-то Рейке, укатившей куда-то учиться: его право. Макото думала, что игру «Сейлор Ви» - ту самую, от которой выносило все мозги (в том числе и у неё самой, особенно когда вышла новая версия, более сложная, чем предыдущая, гораздо), удалили. Ведь Сейлор Воительницы теперь – враги. Нечего было и говорить на этот счет. Макото всё думала навестить Мотоки, узнать, как изменился их когда-то друг, но всё не решалась... как Рей боялась увидеть дедушку. Там, правда, было очень важно, а здесь – посредственно. И, самое последнее: Макото скучала по Харуке. Она говорила с ней один раз, и те самые слова определили её дальнейшее поведение, заразив каким-то запалом, ярким и уверенным, но Макото понимала, что хотела бы встретиться и поговорить снова, и ещё несколько раз. Конечно же, у Харуки была Мичиру, да и являлась Уран какой-то одиночкой, и у них отношения были... не самыми лучшими, но сейчас Макото твердо знала, что что-то хотела изменить: Харука была важным для неё человеком. Не из-за каких-то там наклонностей, а где-то внутренне, в чем-то таком, когда какого-то человека хотелось возвести на пьедестал и его мнение, его варианты всегда казались лучше, потому что он сам был умнее и во многом превосходил. Макото вздохнула, и темно-коричневая лодочка соскользнула с пальцев ноги, полетев куда-то вниз, но через несколько секунд свободного падения ударившись об чей-то балкон. Звук был достаточно громким, хоть и глухим, и в тот же момент Макото услышала быстрые шаги, почти мгновенно переходящие в бег. Достав свой жезл и встав на самый край бордюра, Макото прошептала слова заклинания, дабы не раскрыть себя, если что-то не так, и короткое свечение обернуло её тело прочной вуалью боевой формы. - Кто здесь?.. Но когда на крышу выбежал человек, так спешивший обнаружить источник шума, рядом с ним и на широкий бордюр лишь упали красивые розовые лепестки, перемешанные с бледными золотыми звездами: заклинание более декоративное, чем боевое, ведь магия создана и для того, чтобы создавать красоту. Макото уже не было.***
14:04 06 Апреля, 1988 Макото бежала, спотыкаясь на длинных ступеньках: лифты в небоскребах квартала Мюген не работали с тех пор, как они тут всё разгромили, перебив и демонов, и их хозяев, но ноги не болели, и Макото упорно выпрямлялась, снова и снова пытаясь «включить» спортивное дыхание, чтобы не чувствовать усталость и тратить меньше энергии. Лестница начинала казаться крутой, в том смысле, что круглой и бесконечно набирающей обороты, а ещё не так-то просто было без воинского перевоплощения добраться до семьдесят второго этажа, а именно на такой высоте и жила Харука. На последнем лестничном пролете Макото едва не упала и с невероятной силой вцепилась пальцами в перила, сгибаясь пополам. Где-то там, у сердца, болело, будто ей были противопоказаны нагрузки, и оставшиеся пять ступенек Макото преодолела очень медленно, еле передвигая ноги. Она бежала весь путь без передышки, и этажи окончательно высосали из неё все силы: она, конечно, была неплоха в физическом плане, но до истинной спортсменки-бегуньи на дальние дистанции ей оставалось ещё очень далеко. «Не то, что Харуке», - с каким-то сожалением подумала Макото, опираясь спиной на дверь и пытаясь заполнить легкие, весь организм кислородом до грани, чтобы дыхание как можно быстрее пришло в норму, позволяя чувствовать себя если не хорошо, то более-менее. В последнее время (да что там, в считанные дни), особенно когда закрутилась и набрала обороты мысль об отъезде из Японии, когда Харука отказалась от всего этого, сказав за Мичиру и за Хотару, которые, по её словам, были такого же мнения, Макото сжилась с мыслью о том, что Харука для неё многое значит. Не как любимый человек, а как кто-то очень важный, когда именно от кого-то определенного хотелось чего-то добиться, и это желание не оставляло как раз точно так, как безответная любовь, как печаль, корень которой невозможно разрешить. Макото хотелось что-то сделать – и она пыталась, правда, очень отчаянно, только Харука оставалась глуха и слепа: она была с другими людьми, и Макото понимала также то, что не значит для неё столько, сколько сама воительница Ветра Сейлор Уран значит для неё. Не как любимый человек, а просто как кое-кто очень важный. Дыхание немного восстановилось, и Макото поднялась на ноги, поворачиваясь к двери. Она ударила кулаком по металлу раз, другой, третий, в конце концов вдруг сорвалась, как сходят с ума, и заколотила по двери со страшной силой, боясь, что вот-вот её энергия свяжется с магией, и тогда на металле останутся вмятины: Харуке такое точно не понравится. Однако сама хозяйка не открывала. - Ну, чего колотишь? Вынесешь дверь – полегчает? – сухо поинтересовался кто-то за спиной, и Макото обернулась. Перед ней стояла Харука. Её светлые волосы были растрепаны, как даже в повседневной жизни она не носила, рубашка застегнута на все пуговицы, кроме двух верхних и одной нижней, потому что не хватило петли (пуговица повыше была застегнута не на свою петлю, как одеваются впопыхах, так что тут уж далеко не все, совсем), но не заправлена в удобные брюки, как Харука делала это обычно. В глаза бросались какие-то немного опухшие, покрасневшие губы, и странный, в некотором роде расфокусированный взгляд, будто Харука смотрела в пустоту, не в силах сконцентрироваться на чем-то определенном. Макото знала, что это обозначает: Харука была у Мичиру, у своей любимой девушки, которой принадлежала всецело, и не было в этом ничего такого, но стало как-то немного обидно, и Макото сама не смогла объяснить природу этого чувства. Ей просто внезапно остро захотелось побыть для Харуки хоть на часть такой же важной, как Мичиру, загадочная красавица, Сейлор Нептун – идеальная пара. - Я к тебе, - столь же безжизненно, подавляя какую-то внутреннюю вину, ответила Макото, отходя от двери, и Харука открыла замок ключом, который достала из кармана, заходя в свою квартиру и оставляя дверь открытой, будто давая понять, что ей, Макото, тоже можно войти. На замок нужно было закрываться обязательно: убежище могли обнаружить в любой момент, и эту обязанность Макото взяла на себя, когда Харука, ненадолго остановившись у большого зеркала и чуть поправив прическу, коротко бросила, исчезая за поворотом достаточно широкого коридора: - Подожди... где хочешь. Я сейчас вернусь. Среди трех комнат, примерно одинаковых по размеру: спальни, гостиной и кухни – Макото выбрала кажущуюся наиболее огромной из-за совсем уж малого убранства (не то, что у неё: и диван, и телевизор, и громадный книжный шкаф, и куча цветов, и ещё журналы всякие валяются, и прочая чепуха) – гостиную. В этот раз комната казалась более мрачной и темной, чем в первый, точно за окном лили дожди и небо укрывали тучи, а ещё Макото казалось, что у этой комнаты есть особенная способность: отражать их, воинское состояние, и то, что их ждет. Когда всё хорошо, она светлая, когда грядет опасность и беды – мрачная, и высокий потолок, до которого ей, не низенькой девочке, не допрыгнуть даже постаравшись, будто давит на плечи своей тяжестью и какой-то не такой белизной. Харука вернулась минут через пять, посвежевшая. Она сменила брюки на закатанные джинсы и заправила в них рубашку, теперь выглядя примерно так, как Макото её обычно и помнила. Волосы были лишь чуть приглажены, но зато лицо просто блестело от влаги, и Макото подумала, что очень холодной: она и сама так делала, когда нужно было срочно привести себя, как бы это сказать... в божеский вид, стереть следы того, что было, и вернуть голове трезвость, ясность мыслей. - Что ты тут делаешь? – поинтересовалась Харука, усаживаясь на совершенно пустой подоконник, без единого цветка. Когда однажды Макото была у них с Мичиру в гостях, какое-то (а сейчас кажущееся совсем далеким) время назад, с девочками, то подоконники были уставлены хрустальными вазами, полными букетов: поклонники гениальной скрипачки ни на что не скупились, и в те моменты Макото ничего не чувствовала, ни зависти, ни желания стать для Харуки важной. Глянув на Харуку и получив утвердительный кивок на немой вопрос, Макото также уселась на подоконник, опираясь спиной на другую сторону окна и сгибая одну ногу в колене, а другой позволяя повиснуть в воздухе: ей вот нравилось примерно так сидеть. - Мы... – Макото опустила голову, не зная, как бы проще, легче и быстрее сформулировать то, что произошло, и желательно бы с меньшим количеством эмоций: Харука обычно не одобряла. – Не улетели... но не струсили, не подумай, - тут же оправдалась Макото. – Нас не выпустили из аэропорта. Богатых покровителей у нас нет, как у вас с Мичиру, поэтому на частном самолете нас никто не отвезет. И в итоге деваться нам некуда. Люди напали на дом Усаги, но она и девочки отвели угрозу от Икуко, Кенджи и Шинго. - Не было никогда у нас никаких богатых покровителей, - не в собственном стиле усмехнулась Харука. – Просто родители имели деньги, ну... много. У меня и у Мичиру бизнесмены. Только у меня отец-одиночка, у неё – мать. Летели в одном самолете на какое-то там мероприятие, а самолет сбили, как это бывает, и никто не выжил. Нам остались счета, деньги на которых, признаться, даже и тратить было некуда. Мы подумать-то не успели, как свалилась вся эта муть с демонами, Апостолами, мировой катастрофой и прошлыми жизнями. Так сказать, покутить и поспускать деньги на всякую дурь не было банального времени. Так что нет у нас никаких покровителей. Макото никогда ранее, сколько знала Харуку, не слышала о её прошлом. Сейлор Уран, воительница Ветра, всегда оставалась для неё какой-то недосягаемой прекрасной фигурой, от вида которой захватывало дух, которая единственная могла взять над ней верх, не прикладывая никаких усилий. Это было вроде восхищения сильнейшим, и Макото определенные моменты своей жизни существовала с мыслью о том, что хочет стать лучше, чтобы Харука увидела и одобрила. Ей хотелось поравняться на эту восхитительную девушку. - А ваши вертолеты? – чтобы не молчать, спросила Макото. Это ведь, в самом деле, оказалась отличная идея. Если их не выпускают, то почему им не могут помочь Харука и Мичиру? Допустим, они не хотят улетать, но могут отдать один вертолет и научить управлять или же отвезти и вернуться в Токио. На миг Макото показалось, что вот он, шанс, хотя она и понимала, что всё не могло вдруг обернуться так просто: иначе Харука бы предложила раньше. Она жесткая, но не жестокая по отношению к «своим», и это много значило. Хотя бы то, что отнекиваться при возможности помочь, особенно в такой ситуации, она бы не стала. - Нет у нас больше вертолетов, - снова усмехнулась Харука, и опять не так, как делала это обычно: с каким-то почти горьким привкусом безнадежности и черни. – Гараж Мичиру захватили и взорвали там всё. Мой – тоже. Только машину и мотоцикл удалось сохранить. Новые нам никто не продаст и помочь некому, а даже если бы вертолеты остались: не вариант. Ты думаешь, никто бы не сообразил, что это мы? Нас бы просто сбили, а потом... а потом бы уже думали. Макото облизнула губы, понимая, что Харука права, как и обычно. Они застряли в Токио, очень безвылазно, и люди не имеют на них никаких планов, связанных с поклонением и возведением их личностей в святые культы, к которым будут ставить красивые свечи. На их фотоснимки никто не станет молиться, как на звезд или величайших кумиров, и потому в итоге им ничего не оставалось. Наверное, даже совсем. - И что... дальше? – робко, совершенно несмело спросила Макото, подняв на Харуку глаза и посмотрев в её серые, внимательные, в чем-то грустные. - Будем драться, - уверенно ответила Харука, повернув голову в сторону окна: заброшенный и полуразрушенный район Мюген был не самым лучшим зрелищем, хотя их собственные жизни сейчас напоминали такие же разнесенные здания, только не магией, а людскими поступками. Не в её стиле была сентиментальность, конечно, но дело оборачивалось очень паршиво, что тут даже она могла потерять контроль. – Да, кстати, - Харука резко оживилась, наклоняясь и поднимая с пола рядом с подоконником белый пакет. – Это твое, - и протянула ей темно-коричневую лодочку. Макото придвинулась ближе, чтобы забрать потерянную обувь, и подумала, что в любой другой момент её щеки залила бы краска смущения, не имеющая логичного объяснения, но заставляющая сердце биться быстрее. Сейчас же она лишь забрала свою лодочку, пару раз машинально кивнув головой, и подвинулась ещё ближе, так, чтобы дотянуться до ладоней Харуки. - Харука, я... – набрав в легкие побольше воздуха, начала говорить Макото, не поднимая глаз. – Я хотела тебя попросить о чем-то, - Харука не перебивала, и Макото чувствовала на себе, где-то на самой макушке, пристальный взгляд, но головы не подняла. – Харука, ты... пока всё вот так, так... плохо, когда мы... и всё под угрозой. Харука, пожалуйста, побудь со мной. В это время Харука достаточно жестко выдернула свою руку из сомкнутых ладоней Макото, вынуждая её посмотреть себе в глаза, чтобы покачать головой и спокойно отрезать, точно отрубить приговор, пригвоздить к стене ответом и фактом: - У меня есть Мичиру. Однако Макото торопливо помотала головой, опуская её, и снова дотянулась до руки Харуки, пряча её, немного холодную, между своими теплыми ладонями, словно хотела согреть. - Нет, нет... – и Харука заметила, как Макото одними уголками губ улыбнулась. – Ты не поняла меня, совсем, совсем не поняла, - посмотрев Харуке в глаза, Макото продолжила говорить именно так. – Я не имела в виду побыть со мной в... таком, - она запнулась, - плане. Нет, совсем нет. Я знаю, что у тебя есть Мичиру, что она для тебя важнее всего на свете, но, Харука... я никогда не говорила, но всегда хотела иметь такую же старшую сестру, как ты. А у меня её никогда не было. Мои родители были не самыми честными людьми, и мое появление на свет – чудо, и я всё время была одна, хотя хотела, чтобы у меня был какой-то надежный человек, который всегда подставит плечо, когда плохо, с которым можно что-то разделить, что-то, что даже самому близкому другу не скажешь. Вот именно как старшая сестра. Это моя мечта, - тараторила Макото, всё продолжая смотреть Харуке в глаза, - понимаешь? А сейчас всё... может погибнуть. И мне уже не о чем будет мечтать. Я хочу попросить тебя лишь побыть со мной... так. Как старшая сестра, как тот самый надежный человек, который никогда не бросит и подставит плечо, когда будет плохо. Харука ничего не ответила и не кивнула, но не стала вырывать руку, и Макото сжала её в своих ладонях ещё крепче, чувствуя, что кожа больше не холодная, а почти такая же теплая, как её собственные руки. - А ты когда-нибудь думала о том, кто поддержит вот этого надежного человека, который всё бросит ради тебя и будет сильным, чтобы ты не сломалась? – вдруг поинтересовалась Харука, ожидая молчание и задумчивость, но Макото уверенно ответила уже в следующую же секунду, часто кивая головой: - А я, я и поддержу. Вот только сама немного поднимусь – и поддержу, потому что только так и бывает у сестер, старших, младших или близняшек. И никак иначе. Харука повернулась, спустив ноги с подоконника, чтобы Макото могла придвинуться ещё ближе, и приобняла её за плечи. Макото ничего не сказала, только снова немного улыбнулась и крепче сжала ладонь Харуки свободной рукой. Она чувствовала лишь, что хочет быть для Харуки важной, нужной, и впервые в жизни Макото казалось, что она готова за кого-то бороться.***
12:22 09 Апреля, 1998 В игровом центре «Корона» было почти пусто, как и следовало ожидать в такой час: уроки ещё не закончились, а основной массой посетителей были именно подростки-школьники (ну, вроде них, хотя себя подростком Макото бы уже никогда не назвала: слишком много всего пережито с её четырнадцати, да и до этого). В первом часу в этом центре торчали только нечастые двоечники и злосчастные прогульщики, но Макото не могла выбрать другое время для посещения: большое количество людей было бы ей очень даже не на руку. Автоматические двери тихо зашуршали, и Макото, сильнее натянув капюшон своей темной байки, быстро шагнула внутрь игрового центра, тут же свернув, чтобы сесть за самый дальний автомат. Макото ничуть не удивилась, когда обнаружила, что игра «Сейлор Ви» пережила свой пик популярности (вот и это произошло). Вместо нее теперь была какая-то похожая бродилка (явно сделанная «по мотивам, но не то») про парня-чибика, дерущегося с такими же чибиками-вампирами – ей-богу, очень забавно. Управление осталось таким же: комбинации ударов, их стиль, и даже бедная магия – очень похоже на то, что делала в своей игре чибик-Минако. Щелкая клавишами и быстро меняя угол наклона рычага, Макото чувствовала некоторое облегчение, потому что игра полностью захватила её, погружая в иной мир, и остались только комбо, удары, когда чибики-вампиры падали штука за штукой, не в силах даже приблизиться к бойкому пареньку (разумеется, только благодаря её быстрым пальцам, знающим комбо и кнопки наизусть, а ещё прекрасному соображению в стратегиях дальнего и ближнего боев). Конечно же, она пришла сюда не просто поиграть: это было бы слишком глупо и неосмотрительно. На самом деле, Макото просто хотела увидеть Мотоки – ради этого и появилась. Встреча с Мотоки казалась чем-то значимым, и Макото пошла на риск, чтобы посмотреть в глаза старого друга и узнать, бросил ли он их, или же ещё что-то осталось. Они все хорошо знали Мотоки: и Усаги, и Ами, и остальные – и потому сейчас хотелось знать: все ли люди ополчились против них, было ли всё напрасным. После того разговора с Харукой три дня назад Макото ещё что-то странное почувствовала. Они сидели на подоконнике в полной тишине, и Макото боялась положить свою голову Харуке на плечо, хотя едва не засыпала от образовавшегося спокойствия. Макото удивленно, почти шокировано думала: неужели она влюбилась, сошла с ума? Собирается бороться за Харуку с Мичиру? Или что это за тепло было где-то около сердца? Макото не могла понять сама себя, и это бередило её, заставляло волноваться. Она превращается в какое-то бескомпромиссное чудовище? Макото не знала, что это такое. На её плечо легла чья-то рука, и Макото сначала сделала вид, что не заметила, заканчивая проходить двадцать пятый (или двадцать шестой, она их уже не считала) уровень. Бойкий чибик-мальчуган супер-крутым комбо ударов прикончил большого демона, которого наслал главный злобный блондин-вампирчик, и радостно улыбнулся, корча рожицу, после чего Макото сняла пальцы с клавиш, разминая их после длительной игры и массируя каждый по отдельности, практически торжественно выдыхая, как победитель, одержавший верх над чем-то поистине знаменательным. Лишь переведя после игры дух, Макото повернулась, задирая голову. Вежливо склонившись с заученной фразой (это было видно даже по губам), над ней стоял Мотоки. - О, ты отлично играешь, прямо как настоящий геймер, - всё-таки выдал Мотоки, и Макото понимала: сейчас он до такой степени сконцентрирован на своем, что даже не узнает её. – Эту игру раньше до такого уровня никто не проходил. - Прямо как «Сейлор Ви»? – не сводя с Мотоки глаз, спросила Макото. Только тогда до него дошло, кто перед ним, и Мотоки сначала отошел на шаг, будто отшатнулся, а затем подошел совсем близко, закрывая её собой, вынуждая отвернуться и уставиться в экран игрового автомата. - Макото, ты!.. – шепнул Мотоки ей на ухо. – Не ожидал тебя здесь увидеть. - Ну так бей, - изобразив равнодушие, сказала Макото. – Знаешь как: с силой между лопаток, чтобы причинить боль и отвлечь, а потом захват через шею – и готово, можешь сдавать меня, куда хочешь. - Макото, что ты, - косо глянув на Мотоки, Макото увидела укоризну в его глазах. – Подожди, - отстранившись и поправив капюшон байки на её голове, Мотоки примирительно вытянул ладонь вперед. – Подожди пять минут, Макото, - попросил он. – Я сейчас выгоню всех и закроюсь на внеплановый перерыв. Поговорим с тобой в подсобке, расскажешь мне, как вы. Внимательно посмотрев на Мотоки и убедившись, что он, вроде, ничего плохого не замыслил, Макото послушно уткнулась в экран игрового автомата, чтобы выждать попрошенное время. Мотоки бегал минут пять (как и обещал). Сидя в самом дальнем конце игрового центра, Макото слышала, как он подходил к каждому из немногочисленных посетителей (их было около восьми, кажется) и вежливо просил их уйти, поскольку по непредвиденным причинам он должен закрыть игровой центр на обед. Посетители возмущались, но расходились, поэтому примерно через минут семь Мотоки смог к ней вернуться и сказал, что теперь свободно и они могут спокойно поговорить. Согласно кивнув, Макото встала и пошла за Мотоки в предложенную подсобку. Усадив её за небольшой пластмассовый столик, Мотоки принялся суетиться, включая электрический чайник и извлекая чуть ли не из воздуха чудо-печенья, которые (откуда такие познания?!) Макото любила больше всего, гораздо больше, чем те, которые готовила сама (хотя все подруги хвалили её выпечку неимоверно, возводя её вкус на неясно какие вершины). Поерзав на пластмассовом стуле, Макото закинула ногу на ногу, пытаясь глядеть на Мотоки немного высокомерно, чтобы показать, что не стоит даже пытаться думать о какой-то глупости – сломить её не удастся: руки коротки в любом случае. - Давай, рассказывай, - когда чайник закипел, обратился к ней Мотоки. – Как вы там сейчас? - Тебе честно? – невесело, даже иронично усмехнулась Макото, подумав, что, возможно, сейчас она похожа на Харуку. – Хреново. Простите мне мой английский или... как там обычно? - Французский, - поправил Мотоки. – Чаще всего говорят «французский». - Забыла, - дернув плечом и этим недовольным жестом выказав свою полную уверенность и нежелание оправдываться, Макото несколько раз моргнула, чтобы глаза окончательно привыкли к более скудному освещению. – Плохо нам сейчас, Мотоки, - уже спокойнее и более безразлично продолжила она. – Я не понимаю, почему люди вдруг ополчились против нас, забыли, сколько мы боролись ради них одних. Они... хотят нас убить, и я совершенно не понимаю, почему. - Я тоже, - коротко ответил ей Мотоки, - ведь вы же не виноваты, что так сложилась судьба: против неё все бессильны. Эти его слова совсем не понравились Макото, но она не стала ничего говорить. Сейчас понятие бессилия она воспринимала особенно остро, и потому хотела считать, что они и есть эта самая Судьба, что они сами вправе что-то менять, и что с угрозой, исходящей от людей, есть способ справиться. Такой, который не сломает их потом, сделав прошлое и будущее лишенным смысла. Если он существовал... - Может и так, - вместо всех своих мыслей равнодушно растягивая слова, сказала Макото, потянувшись к печенью на тарелке, но остановилась: все же сейчас нельзя было полностью (и даже не так, просто чуть глубже самого поверхностного и холодного) доверять никому, кроме «своих». – А как там Рейка?.. - Рейка? – протянув имя любимой девушки, медленно и неразборчиво произнеся его, Мотоки помрачнел очень внезапно, но в следующий миг его лицо снова стало спокойным. – Неважно. - Ладно, раз не хочешь, - и Макото развела руками. Они поговорили ещё не больше десяти минут, во время которых Мотоки осторожно пытался расспросить о месте, где они прятались, когда в подсобку ворвались полицейские. Нацелив на неё автоматы, они быстро пошли в наступление, и Макото не удалось с ними справиться слету: полицейские сорвали с её головы капюшон, заломив ей руки за спину, и заставили пораженно опуститься на колени. Мотоки стоял с абсолютно безразличным видом: не злорадствующим и не удивленным. Когда один из полицейских, видимо, начальник, похлопал Мотоки по плечу и высказал благодарность, Макото засмеялась, истерично, будто у неё в один миг перестал работать мозг, превратив в безумную. - Интересно узнать, как ты мог?! – злобно спросила Макото в спину того, кого ещё пятнадцать минут назад считала каким-никаким, но другом. – Ну, скажи! А? – она задрала голову и дернулась, но не попыталась вырваться. - Ты не знаешь, конечно же, - не поворачиваясь, сдерживая гнев, ответил Мотоки, - но Рейка мертва! В тот день, когда город разрушила та женщина в золотом, Рейку в её квартире вдруг разорвало на части! Точно внутри у неё взорвалась какая-то бомба – и только органы на стенках остались! То же самое, говорили, случилось ещё с шестью людьми в разных частях Токио, одновременно: священник какой-то, геймер, гений и другие. Это же всё ваша темная энергия, ваши демоны, ваши штучки!.. К тому времени, как Мотоки закончил свою гневную тираду, Макото совсем обезумела. Закрыв глаза и нахмурившись, она дернулась всем телом, пропуская через него электрический ток (как умела, когда злилась). Полицейские выдержали всего одну волну и, поднявшись на ноги, несколькими точными ударами Макото раскидала их всех, доставая из кармана жезл и призывая сияющую силу Юпитера. Её всю окружило ярко-зеленое свечение силы, к которому полицейские (нет, в первую очередь, люди!) боялись приблизиться, и Макото сурово посмотрела в спину Мотоки, но в этот раз так, что тот не выдержал и обернулся, глядя на неё, полную злости и чистой, первобытной магии. - Мы не занимаемся темной энергией! – выкрикнула Макото, глядя Мотоки в глаза. – Мы не создаем демонов, и это не имеет к нам никакого отношения! Мы сами с ними сражались, как могли, и готовы вступить в это снова, когда угодно! Ради вас, люди! А вы не цените. Мы не виноваты, что наше сражение с темнотой дожило до современного времени! Мы... Макото замолчала, покачав головой, и сжала руки в кулаки, усиливая течение магической энергии вокруг своего тела. Когда к ней снова попытались приблизиться полицейские, Макото закрыла глаза, в стремительной вспышке телепортации покидая подсобку. Узкое помещение не вынесло энергетического выброса, и полицейских вместе с Мотоки откинуло в разные стороны. В тот день она всех их покалечила, усиливая противостояние.***
10:11 10 Апреля, 1998 Он схватил её руку посреди толпы в торговом центре, когда Макото стояла и смотрела на новинки платьев в витрине дорогого магазина, как любила делать это раньше, когда всё было ещё нормально. Люди вокруг гудели, жили каждый по-своему, и никто не думал обращать внимание на девушку в байке и в капюшоне: ну, готка, может быть. Никакие страшные указы на их счет ещё не были утверждены, а мир пока не превратился в сплошную кучу, где каждый слабый ребенок живет ненавистью к ним. Это давало слабую надежду. Прийти уговорил Мамору. Макото и сама не поняла, с чего бы вдруг Такседо Маск стал просить её рисковать ради встречи с кем-то очень важным, но не стала отказываться, потому что Мамору просил очень редко и, скорее всего, дело было действительно стоящим. К тому же, стоило отметить, что проницательностью он обладал какой-никакой на уровне, и это давало возможность ему поверить. Макото чувствовала себя сконфуженной после того, что вчера случилось с Мотоки. Она намеренно не узнавала, чем там всё кончилось и что говорят люди, потому что не хотела, и верила, признавала, что Мотоки их предал, оказался одним из желающих покончить с ними – верный друг, но как-то не могла смириться с тем, что так ошиблась. Это ей-то повезло: всего лишь полицейские, которые не могли стать для неё источником какой-то серьезной опасности, а если бы нет?.. Как бы тогда всё могло закончиться? Макото не могла просто так спускать себе с рук такой проступок, приучаясь со спокойной душой принимать тот факт, что люди им больше не друзья и удара в спину можно ждать от кого угодно. Кроме, конечно, «своих» - воинов, которые, какими бы они в чем-то ни были разными, никогда не бросят – у них одна лодка на всех, и нет никакого шанса ругаться: иначе утонут раньше времени и от собственных рук. Вчера она снова помешала Харуке побыть с Мичиру: та не скрывала это, вновь появившись, как и в прошлый раз, и даже с видом похожим. Макото ощущала себя паршиво и мерзко из-за того, что вмешивается, но выдержки у неё хватило лишь на то, чтобы уткнуться Харуке в плечо и ничего не говорить, давая проницательной Сейлор Уран, умеющей читать людей (пусть даже и со своей колокольни) и кроить их под себя, манить к себе, понять всё самой. Харука не грубила и не бурчала, только провела её в гостиную, где усадила на пол и не размыкала объятий, как это обычно делают самые-самые старшие сестры в тот час, когда младшим, более слабым, плохо. Макото знала, что, возможно, поступает неправильно, но не видела, кроме Харуки, никого вокруг, кто мог бы оказаться даже сильнее, чем она сама. Может быть, та далекая победа Харуки над ней сыграла свое, однако Макото мыслила только так, и ничего в себе не могла изменить, чтобы не мешать. Это ведь, наверное, очень страшно: когда хочется побыть с любимым человеком, а тут какая-то сирота со своими переживаниями мешается и лезет. Внешние Воины ведь именно за это всегда немного... прохладно к ним относились. За назойливость. Платья на витрине манили красотой, гладкими тканями и многочисленными блестками: последний писк моды. Длинные, в пол, вечерние наряды, в которых было так забавно себя представлять – истинная леди с изящными манерами и уверенной походкой, со сдержанно-теплой улыбкой и взглядом даже лучше, чем у настоящей гейши, чтобы мужчины падали не штуками, а целыми кучами в горки. И вдруг её кто-то схватил за руку, чтобы куда-то оттащить. Асанума остановился лишь тогда, когда вытащил её из торгового центра и усадил в машину, достаточно дорогую. Он заблокировал двери и окна, на вопросительный взгляд Макото ответив, что это его друга, у которого очень богатые родители, позволяющие сыночку делать всё, что заблагорассудится. Договориться же было не сложно. В машине были тонированные стекла, и Макото даже не знала: чувствовать себя в безопасности или готовиться к очередной стычке, сжимая в кармане теплый от пальцев жезл. - Это о тебе говорил Мамору, как о «ком-то очень важном»? – достаточно сухо и без эмоций спросила Макото, не ослабляя внутри собственного напряжения, чтобы не проморгать важный момент, когда надо будет начинать действовать. Ей было неприятно не верить Асануме, но что ещё оставалось после того, как хитро разделал её под орех Мотоки? – Ты что-то хотел, Асанума? - Да, - торопливо кивнул он. – Я поговорить хотел, с тобой, - Асанума коротко, очень быстро на неё посмотрел и тут же затараторил, желая убедить в своих словах: - Макото, я знаю, что произошло в игровом центре «Корона». Но прошу тебя, Макото, поверь мне: я никогда, никогда даже не подумаю тебя предавать. Макото, я... я уже был с тобой, и я остался. Подумай сама: ведь я же знал всё гораздо раньше остальных и никогда даже не помышлял о том, чтобы кому-то рассказать вашу тайну, потому что она принадлежит не мне! Макото, пожалуйста, верь мне. Макото повернула голову, равнодушно глядя на старого друга. Было так странно употреблять сейчас это слово: друг, да ещё и старый, что как-то подразумевало ещё и характеристику «проверенный». Конечно, Асанума говорил правду: он давно знал и о ней, и о Мамору, об их вторых сущностях (истинных), и никогда не думал кому-то рассказывать – иначе кризис начался бы раньше. Зачем ему примыкать к людям именно сейчас? Потому что раньше он просто искусно притворялся и ждал какого-то часа, когда он будет не один, когда сможет победить? А вообще логику искать было бесполезно: тут либо вера, либо её отсутствие, потому что невозможно было объяснить какие-либо мотивы, как и всё людское поведение: Макото совсем перестала их понимать. Может быть из-за того, что она сама на самом деле с далекого Юпитера, последняя бывшая принцесса? Кто знает. Взгляд Асанумы был наполнен просьбой, даже какой-то мольбой поверить, и Макото поняла, что по-идиотски хочет рискнуть. В конце концов, он вряд ли сможет что-то ей сделать сейчас, потому что люди не желают их убивать, и это козырь. Всё остальное – плоды ближайшего будущего, и с этим она как-нибудь разберется. Если уж накосячит со своей наивностью, то исправит всё самостоятельно. Сможет, раз уж ей хочется верить. - Хорошо, Асанума, - произнеся его имя по слогам, будто задумчиво пропев, Макото кивнула, давая свое разрешение на продолжение разговора, и на лице друга (друга) отразилось такое облегчение, что Макото подумала: такое просто невозможно сыграть, и даже лучшие актеры этого мира на подобное не способны. - Макото, я... – Асанума помолчал, роясь в кармане пиджака своей школьной формы. – Я хочу дать тебе кое-что. Вот, - он взяв в свои руки её ладонь, вкладывая туда холодные ключи. – Это ключи от коттеджа моих родителей в пригороде Токио. Мы ездим туда только летом, очень редко, и поэтому они вряд ли что-то заметят. Там тихо и людей почти нет: все дома принадлежат таким же, как мы, которые приезжают едва ли раз в год, выжидая чего-то. В коттедже вам всем хватит места, хоть он и небольшой, и вы сможете пожить хотя бы в какой-то степени спокойно. Это лучше, чем прятаться в каких-то заброшенных местах, ведь... вам вряд ли есть куда идти. - Ты, конечно, прав, - согласилась Макото. – Мы знаем, что нам нельзя оставаться дома, и Усаги, Ами уже ушли, потому что у них есть родители и их нельзя подвергать опасности. Мы не знаем, куда нам деться и создается ощущение, что всем в этом мире мешаем – да, всё так и есть. Но тебе-то зачем так рисковать ради тех, кто для тебя, по сути, ничего не значит? – и, повернув голову, Макото просто впилась взглядом своих зеленых глаз в Асануму. Тот нисколько не смутился, только задумался и отвел глаза: не выдержал напора. Макото увидела, как его щеки в секунду разукрасила краска решимости, такой, когда всё тело горит и страх забивается где-то внутри, но уже не имеет власти. Тогда, когда каждый даже больше, чем человек, потому что берет верх над тем негативным, что чувствует. - Просто... вы сами жертвы, - прошептал Асанума. – Вам приходится скрываться, и за все свои поступки вы получаете такие вот плевки... это неправильно, я считаю. И мне не под силу ничего изменить: у меня папа не политик, а мама – не любовница главного лица в Японии, да и самому мне никогда не стать кем-то очень великим в том плане, который учитывают все люди, и есть шанс лишь выучиться, устроиться на хорошую работу и стать... именно Человеком, как бы это... в большом понятии этого слова, научиться понимать и принимать разных людей, и каждого – как равного, а не как монстра или низшего. Это скомкано и сбито, и, возможно, фальшиво, но я так чувствую... и поэтому хочу вам помочь. Асанума закрыл глаза, и его веки задрожали, будто бы он готов был заплакать или (что было наиболее вероятным) сдерживал, пытаться обуздать эмоции, забирающие у него слишком много спокойствия и самоконтроля. Макото вздохнула, положив руку ему на плечо, и покачала головой. - Я верю тебе, Асанума, - тихо сказала она. – Но не надо. Тебе-то зачем в это соваться? Ты думаешь, что за помощь ненавистным Сейлор Воительницам тебя погладят по голове? Ты же можешь всю свою жизнь разрушить и потом... тоже нас возненавидишь. К чему это? - Никогда, - твердо ответил Асанума. – Нас бы убили все эти демоны, если бы не вы, не ваша сила, заклинания и спины, которыми вы защищали всю Землю, все человечество в последних сражениях, - возбужденно, вдохновленно твердил он. – И я должен помочь, даже если имеется какой-то риск. Вы же ради нас рисковали, кто-то должен отплатить вам той же монетой и протянуть руку помощи, когда у вас не хватает сил. Только так это работает, и так должно быть. - Хорошо, - Макото сжала в ладони холодные ключи, согревая их металл температурой своей кожи. – Но ты многое ставишь на кон, Асанума. - Я знаю – и не отступлю, - твердо ответил ей даже не Асанума, а именно... друг (друг). И где-то в сердце снова потеплело, как когда её обнимала Харука. Макото почувствовала, что ей хочется улыбаться – таким вот приятным было ощущение. - В конце концов, ты сам должен всё осознавать, - Макото помотала головой, разрушая теплоту и очарование: сейчас она боялась слишком сильно во что-то верить, потому что ещё предстояло бороться и слишком рано было ломаться, точно её душа – хрупкое стекло, а не выносливая сталь истинного воина, который на многое способен и даже сам не знает всех своих возможностей. – Я поговорю с девочками, думаю, они согласятся. Если ты нас подставишь, то нам просто придется переступить через свои принципы и пойти на убийство, но это останется на твоей совести, а не нашей, потому что мы были вынуждены спасаться. Только... – Макото помедлила. – Один вопрос: ты же мог просто отдать ключи Мамору, и уже он бы нас убеждал. Почему ты захотел встретиться со мной и дать их именно мне? - Просто... – Асанума замялся, как-то странно, со смесью уважения и чего-то очень похожего на влюбленность посмотрев на Макото. – С тобой меня связывает даже большее, чем с Мамору. Это ты расплывчато, но рассказывала мне о вашем долге, это тебе я пообещал беречь тайну. Тебе я и должен был предложить помощь, как самому близкому другу, защитнику планеты, который оказал мне честь тем, что доверился единожды. А сейчас я попросил тебя сделать это во второй раз, с большим риском, но и надеждой, что ты всё та же Макото и умеешь... быть человечной. Асанума сказал это – и у Макото что-то подпрыгнуло внутри, доскочив до самого горла и уперевшись в него сухим комком, когда нестерпимо хочется выпить воды или хоть чего-то, прополоскать рот так, будто организм не знал влаги уже несколько дней и всё внутри пересохло. Макото несколько раз сбивчиво кивнула, попросив открыть двери, и Асанума послушал, потому что через десять минут друг всё равно должен был прийти за своим транспортом (пусть и формально, но всё же). Ей почему-то очень хотелось ему поверить, хоть Макото и боялась навлечь на Асануму ненужную опасность. Всё-таки она именно очень по-человечески, как, наверное, это могла делать только сама Усаги, хотела верить (и верила!) в то, что хотя бы одному Асануме довериться можно, что он не предаст и не пойдет на страшный поступок оборота против тех, кому уже дал хрупкую нить надежды.***
00:56 17 Апреля, 1998 Макото четко помнила, как пальцы её рук, левой и правой (каких же ещё?), чуть пережали, будто цепляясь, как за соломинку, Ами и Рей. Хрупкая слабая подруга – с левой стороны, а уверенная Рей, полная каких-то надежд, – с правой. Прямо перед собой Макото видела решительную Усаги – Сейлор Мун, которую за руку держал всегда надежный Мамору – Такседо Маск, и они, в полной темноте, мысленно призвали силы своих планет-покровительниц, ощущая нарастающее сияние. Луну и Артемиса поставили в центр круга, чтобы забрать с собой, поскольку кошки были лишены возможности перемещаться на очень далекие расстояния самостоятельно, а Луна на чистом небе подпитывала их энергию, как и где-то маленькие звездочки собственных планет. Сил становилось всё больше, а магия теперь кружилась вокруг их тел могущественной вуалью, наделяя какой-то небывалой властью. Ноги постепенно стали отрываться от каменной поверхности огромного внутреннего двора на Юпитере, медленно преодолевая планетное притяжение, и за их спинами сомкнулся сияющий золотом и ещё множеством блесток, как игрушек, энергетический круг. Через следующие секунды они уже были где-то на границе атмосферы Юпитера, а потом увидели крошечную жемчужину Луны, где-то далеко, как и голубую Землю, которая больше не укроет их и не позволит назвать себя «домом», оставляя позади себя и гиганта Юпитера, и Уран, и Сатурн, и уже даже пролетев Нептун, приближаясь к периферии Солнечной системы, которая была особенно интересна Макото: хотелось первый и последний раз увидеть место, где когда-то Харука в полном одиночестве несла службу. Их уши оглушило каким-то нестерпимым звоном слишком внезапно и очень больно, так, что они сильнее вцепились в пальцы друг друга, замечая постоянное мигание их энергетического купола, который помогал с невероятной скоростью перемещаться в пространстве (а до Кинмоку было очень долго лететь). Мамору скорчился от боли, желая инстинктивно прижать ладонь к ноющей груди, но не отпускал Усаги, и Макото защурилась, слыша ещё, как громко кричат Минако и Ами, не выдерживая странного напора темноты и тусклых звезд. Может быть, они не справились с каким-то метеоритом? Телепортация произошла резко. Падая с огромной высоты, Макото хотела почувствовать это движение облаков Юпитера, но ощущала, как ветер сует волосы в глаза, и ещё что где-то шумит огромный лес. Едва не переломав себе все кости, чудом вытолкнув наружу какие-то жалкие остатки собственной энергии, они приземлились на руки, на спины, Усаги единственная – на ноги, а Мамору просто со страшной силой впечатало в поверхность его собственной планеты, так, что он не сумел сдержать короткого крика боли. Потребовалось около часа, чтобы отдышаться, и они попробовали снова, с Земли. Но энергии, магии в этот раз было слишком мало, точно её кто-то блокировал, и, стоило их ногам оторваться от поверхности, всё снова закончилось падением. Усаги отстегнула брошь, смотря на Серебряный кристалл и не замечая в его блеске, в переливе его граней никаких изменений, а Мамору сидел, понурив голову, точно знал, что происходит, и посматривал на Луну и Артемиса, которые, кажется, тоже знали. Только ни у кого не хватало смелости первой спросить: что всё это значит, ибо каждая чувствовала, что ответ переломит их, проверит на изгиб так, что хрустнет даже самая крепкая личность на свете, коими они далеко не являлись, потому что слишком много всего того, что они считали простым, крушилось в последнее время, а сейчас у них хотели отобрать то единственное, что всегда оставляли, даже в самой страшной битве – надежду. Луна опустила голову и попросила Усаги вернуть брошь на свое законное место, подтвердив, что с Серебряным кристаллом всё действительно в порядке, и вовсе не он виной тому, что сейчас происходит. Точнее... не только он виной, но однозначно не в нем заложен корень проблемы. Артемис, подойдя ближе к Мамору, попросил его рассказать самостоятельно, и Такседо Маск, как никогда ощущая себя принцем Земли, вздохнул: - Это всё мой Золотой кристалл, - они открыли рты, вроде бы желая что-то сказать, но так и не смогли ничего: дурное предчувствие перебивало желание болтать без умолку, задавая ненужные, глупые, пустые вопросы, которые всё равно ничего не изменят. Оттяжка момента истины же им сейчас ничем не могла помочь. – Здесь, на Земле, мы все были перерождены, как её защитники. И все вы, - он не поднял руку и не обвел образовавшийся круг, но каждая поняла, что это подразумевалось, - в первую очередь также в этом... статусе, а не при титулах принцесс, поскольку более жизнь нигде не зародилась. В те времена, когда существовали Золотое и Серебряное Тысячелетия, и ваши планеты ещё процветали, вы все знали о том, что не можете покинуть свою планету, пока она жива. - То есть? – уточнила Минако, требовательно посмотрев на Мамору, как это делают истинные лидеры, которым важно как можно быстрее докопаться до сути того, что происходит. - Пока сердце планеты бьется, вы не имеете права... как бы это, сменить место жительства навечно, - попытался уточнить Мамору. – Сердце – это кристалл. Серебряный кристалл – сердце Луны, Золотой кристалл – сердце Земли, и они обязаны всегда сохранять на планете защитников, рожденных с этой целью. Если кристалл угасает и жизнь с планеты уходит, то её принцесса – воин – остается свободной и может жить где угодно, хоть на другом краю Вселенной, но, пока сердце живо, планета будет всякий раз возвращать назад, потому что темнота может уничтожить её, если не будет защитников, ибо любому кристаллу нужен носитель, который сможет использовать его силу. Получалось плохо, но это было лучше, чем просто молчать и доводить всех до истерики. Слова не хотели складываться в предложения, и всё никак не придумывались те самые сочетания букв и конструкций, которые позволили бы донести правду, ситуацию, которая их окружала, до остальных, до бывших принцесс (и Усаги), которые ничего обо всем этом не помнили. На какой-то миг Мамору возненавидел себя, как принца Земли, потому что именно он должен был разрушить всеобщие надежды. - Ты говоришь, что... – растягивала слова Макото, боясь произнести самое страшное, будто бы, пока никто не сказал этих слов, они сами призрачны, и есть шанс на то, чтобы всё изменить. – Мы не сможем улететь? Мамору не смог ничего сказать и только кивнул, тут же прижимая к себе Усаги, которая едва ли не забилась в слезах, в приступе отчаяния и безумства, желая что-то сделать, но не имея на то никаких сил или возможностей. Крылья мешали, и от собственного громоздкого образа, как у разряженной куклы, ей становилось гадко, претило всё то, что было ранее, но от этого ничего не менялось. Совершенно. - Нет, - наконец, выжал из себя такое противное слово Мамору, не переставая обнимать Усаги. – Это власть Золотого кристалла и, Луна, Ами, Усаги, Рей – да все, простите меня, я ничего не могу с ней сделать, не могу приказать, чтобы кристалл вас отпустил, не могу ничего: я и сам этому подвержен. Это бесконтрольная власть сердца планеты, которой нужно соединительное звено с реальным миром, живое магическое существо. - Как же в свое время мы смогли покинуть наши родные планеты? – прикусив губу, несмело поинтересовалась Ами, хмуря брови и всё пытаясь понять, но не доставая свой мини-компьютер: в таких законах вся техника мира была бессильной, и не имело смысла, сколько процессов может совершать система за одну секунду: тридцать два или сто тридцать два. - Вы дали клятвы – и это сила, которая способна кое-что менять. При том только условии, что источник, сердце, которому клятва дается, сильнее кристалла, сила которого бурлит внутри вас – иначе всё можно расторгнуть. Как вы понимаете, Серебряный кристалл обладает универсальным светом, способным соединять энергии... самых разных диапазонов, скажем так, - снова уточнил Мамору. – И его сила огромна. Ни один ваш кристалл не мог сравниться с ним, потому клятвы были нерушимы, и вы становились защитниками другого мира. Ещё стоило бы сказать про то, что это обрекало их собственные миры на верную смерть, поговорить о неправильной политике, об интервенции, осудить прошлое и королеву Селену – маму Усаги, только какой это имело смысл? Какую роль играло далекое прошлое, когда они были в настоящем и ничего не могли исправить, когда ставили на кон будущее и не представляли, как же им достигнуть желанных хрустальных башен тридцатого столетия. - А сейчас мы переродились на Земле, - равнодушно пересказывала его слова Рей, - и поэтому не можем покинуть эту планету, поскольку связаны с её сердцем – Золотым кристаллом. И дурацкой стекляшке наплевать, что нас тут хотят убить, сломить, уничтожить – и потом мы точно не сможем никого защитить. Плевать, да?! Истерично, импульсивно, Рей сорвалась на крик очень внезапно, и тут же упала на колени Макото, содрогаясь от рыданий, сжимая пальцами в белых перчатках траву и выдирая её с корнем, чтобы отбросить далеко в сторону. Она плакала, она хотела уничтожить всех и вся, она слишком отчаянно и остро чувствовала мир и собственное бессилие – всё это сводило с ума, но ничего нельзя было сделать. - Прости, Рей, - прошептал Мамору, убаюкивая Усаги. – Простите все. Когда они нарыдались, наплакались, наколотились по земле, прося планету и сияние чертового Золотого кристалла о несбыточном, когда у них не осталось сил даже на то, чтобы поддерживать собственное перевоплощение, будто сама Земля высосала из них всё, что могла, когда луна и звезды скрылись, уступая место солнцу и новому дню, они вернулись в дом, где разрешил пожить Асанума, и в календаре семнадцатое апреля Рей отметила, как день Потерянной Надежды. Первым человеком, к которому Макото сейчас хотелось пойти, была Харука.***
21:55 25 Апреля, 1998 Сегодня Макото многим рисковала. Она не стала возвращаться в дом Асанумы, позвонила девочкам по передатчику и сказала, что переночует в своей квартире, которая ещё была за ней. Это было не слишком безопасно, но Макото не могла иначе. День Потерянной Надежды разрушил их ниточку, заперев на Земле. Чтобы уйти, нужна была огромная сила, и в итоге вырваться за границы Солнечной системы, разорвав связь, могла только Усаги – наследница мертвого Лунного королевства, обладательница Серебряного кристалла, если с её универсальной силой они соединят всю свою энергию, до капли. Разумеется, Усаги наотрез отказалась, а против её воли они ничего не могли. Такая вот выходила «защита». Когда вся их вера была разрушена, Макото прибежала к Харуке – и в этот раз её ждали, ей открыли, и Харука не была у Мичиру. Макото бросилась ей на шею, отчаянно, сдавленно рыдая, задыхаясь, и Харука ничего не спрашивала, потому что хорошо всё понимала. В конце концов, когда Макото уже успокоилась, она задала ей всего один вопрос: «Теперь ты понимаешь, почему мы ведем себя так?» Макото кивнула, крепче обняв Харуку, и ей показалось, что только Харука способна её поддержать: все остальные цеплялись за её пальцы, считая, что она-то выносливая, привыкшая, закалившаяся многими испытаниями, а Макото самой нужна была помощь. Ещё Макото думала, что Харука восхитительно сильная: всё знает наперед, никогда не сдается и способна поделиться своей решимостью с другими – у неё много. Сегодня Харука связалась с ней и попросила прийти в один из небольших парков. Там, в лабиринте аллей и зелени, Харука ждала её, сидя на скамейке в черной байке с принтом тигра на спине, наблюдая за птицами. Макото села рядом, и они ждали чего-то минут десять, наслаждаясь тишиной и спокойствием, тем, чего больше никогда могли не получить, треснув в сражениях и людской ненависти. Потом Харука протянула ей руку – и Макото пошла за ней, зная, что на Харуку можно положиться. Харука, как истинная старшая сестра в непростые времена, сделала этот день незабываемым. Гуляя по паркам и улицам в своем готичном, скрытном виде, они смеялись, чувствуя себя живее всех живых. Макото купила себе и Харуке по банке пива, и ещё пачку сухариков, и в тихом квартале, свободном от людей, сидя на бордюре, они трапезничали, болтая о всякой всячине, как истинные близкие сестры. Кровь ведь, в самом деле, не играет никакой связи с чувствами, не гарантируя любовь или ненависть. Как там более близко к формулировке истины? Степень родства никак не сопоставляется с уровнем ненависти. И любви – тоже. Харука, точно более романтичная, позже взяла им по рожку мороженого. Макото ела медленно, и сладость таяла под ярким солнцем, пачкая рожок и пальцы заодно. Это было очень забавно, и Макото, глядя на очень счастливую Харуку, которую такой почти никогда не видела, чувствовала что-то такое теплое и очень приятное: это когда кому-то нужен. Харука показала ей это сполна, дала упиться этим ощущением, как блаженным напитком, и, возможно, обманула, лишь окружила идеальной иллюзией (ведь была на это способна), но Макото в любом случае была ей благодарна за это волшебное, практически неизведанное ранее понимание. Это могло прозвучать обидно по отношению к остальным девочкам, ведь они тоже подарили ей много какой-то любви, стали «своей» компанией. Однако дружба и что-то большее – разные вещи. Усаги дороже всех были родители и брат, а больше их – Мамору, Ами – мама, которую она редко видела, Рей – дедушка и призраки матери, умершей в её детстве, Минако – свои родители, пусть и не самые лучшие (она ведь всё равно боролась бы за них, если бы что-то случилось). Макото было некем вот так дорожить, и дружбе она посвящала себя до последней грани, разумеется, не получая столь полной отдачи взамен. А глубоко в душе хотелось того, что ей смогла дать Харука: этого ощущения нужности, когда больше нечем дорожить. Конечно, всецело Харука отдавала это своей Мичиру, но Макото хватало и маленькой части – она привыкла довольствоваться тем, что получалось. Уходящий день расставлял всё на свои места, и, медленно поднимаясь по лестнице, Макото чувствовала теплое, угасающее, будто тускловатое мерцание светлячка, удовлетворение. Вот всё и становилось ясным. Не было на самом деле никакой влюбленности в Харуку, никакой готовности отвоевывать её у Мичиру (да Макото и понимала, что последнее никакими силами невозможно – не тот случай. Это, наверное, то же самое, как отбирать друг у друга Усаги и Мамору), а просто она... хотела взять от жизни то, чего не получала ранее, ощутив, что всё может закончиться слишком рано. Макото ведь всегда восхищалась Харукой. Это было не то, что с семпаями, каждый из которых был похож на предыдущего, да и со всей остальной романтикой, нет, совсем другое. Харука была сильной, была жесткой и из числа людей, которые никогда не сдавались. Она умела принимать решения, не колеблясь, и никогда не ошибалась, и была готова действовать, не обращая внимания на эмоциональный фон. Помимо всех этих качеств, Харука обладала ещё и чем-то заразительным, каким-то обаянием, умела рассмешить и успокоить, дать поддержку и... даже сломать (что говорило: не стоило становиться её врагом). Харука могла абсолютно всё в этой жизни, и Макото хотела быть хоть немного на неё похожей. Это было не чувство, как к кумиру... а что-то гораздо большее и неуловимо тонкое, как вуаль. Всю эту гамму, эти грани можно было постигать бесконечно. Макото ещё всегда хотелось узнать Харуку лучше. Она и правда мечтала, чтобы у неё была такая же старшая сестра – мудрая, но импульсивная, и живая, и добрая, и жесткая – чтобы вот так, чтобы точно, как Харука, но сама Харука, настоящая, часто оставалась для Макото невыразимой загадкой, призраком, который невозможно догнать: он всегда быстрее. Приходя к ним в гости (в те редкие случаи, когда выпадал такой шанс), Макото в первую очередь смотрела на Харуку и хотела... узнать её лучше. Именно как человека, потому что Харука казалась ей из тех людей, которых можно было узнавать всю жизнь, долгие годы. И сейчас, когда мир обернулся вот так, против них, Макото захотела добиться этого, потому что побыть хоть недолго ближе к Харуке стало очень важным, вроде заветной мечты, без исполнения которой всё то, что было раньше, кажется пустым и глупым. Поэтому она пошла и набралась храбрости, и рассказала, и попросила. А Харука взяла и согласилась. Так просто. Так немного нужно было для этого самого счастья. Побыть с самым восхитительным человеком за всю свою жизнь и лица в ней – это заряжало Макото силой, и осознание того, что она может в любой момент прийти к Харуке за моральной поддержкой, также приподнимало над творящимся кошмаром. Ещё Макото знала: что бы она ни сделала, только Харука сможет её понять. Она почему-то была твердо в этом уверена, как верят в матерей и в «своих», которые никогда не предадут. Может быть, Харука была для неё сейчас самой близкой «своей», гораздо ближе и теснее всех остальных. Придя домой, Макото скинула обувь, швырнула свою темно-синюю байку на пол, легла на кровать, свернувшись калачиком, и разрыдалась. Она плакала из-за того, что сегодня вспомнила, какой прекрасной была её жизнь, и ещё из осознания того, что ничего больше не будет таким, как прежде. Их мир навсегда потерян.***
15:03 30 Апреля, 1998 Она убила человека. Это было слишком просто, слишком... нереально для того, чтобы ограничиться такой легкой и непринужденной фразой, значившей, наверное, ничуть не больше, чем один человек пожаловался другому: «Сейчас пойдет дождь, а я без зонта», - но нельзя было сформулировать это и более пафосно, высокопарно, добавив трагичных эмоций и боли. Она просто взяла и убила человека. И больше ничего не требовалось говорить, потому что нечего было. Констатация факта, сухая и точная, без лишних деталей и аргументов, как аксиома, как какая-то теорема, которую принимают без доказательств – вот, что это было. Макото бежала по длинной лестнице, не понимая, как Харука с легкостью преодолевает все эти пролеты, разве что запотеть успевая немного. У неё самой дыхание уже перехватило, и было невозможно вдохнуть воздух, а ещё ныли ноги, будто она пробежала стометровку, но Макото понимала, что нельзя останавливаться: если она замрет сейчас, то не доберется до того самого семьдесят второго этажа, то сделает это неясно когда, после того, как организм придет в норму. А добраться до Харуки нужно было немедленно, сейчас. Уперевшись ладонями в дверь той самой тысяча сто двадцать седьмой квартиры (единственной обитаемой среди прочих других), Макото вдохнула так глубоко, как только была способна, втянув в себя максимальное количество воздуха, чтобы быстрее восполнить потери организма, а затем надавила ладонью на ручку двери, чтобы та внезапно открылась, точно Харука ждала её прихода. Сама Харука уже стояла на пороге, опираясь на косяк двери, как привыкла. Макото подняла на неё глаза, пытаясь затянуть в себя всю эту красоту, это спокойствие, это восхитительное самообладание и выпалила, как говорят что-то невероятное или то, что долго сказать не решаются: - Я убила человека! Харука несколько раз моргнула, нахмурив брови, и неверяще посмотрела на счастливое, переполненное радостью лицо Макото, на её сияющие зеленые глаза. Такое выражение лица бывало у людей тогда, когда они влюблялись, когда происходило что-то невероятно приятное, во что им было тяжело поверить, и вдруг Макото заявилась к ней именно с такими эмоциями, с широкой улыбкой заявив, что убила человека. Когда стоять у двери и дальше стало глупым, Харука отошла, чтобы пропустить Макото в квартиру, и та вошла практически бодро (ну, как можно было бы воспринять понятие «бодро» после пробежки по лестнице до семьдесят второго этажа без особо закаленного бегом организма), стараясь держать спину ровно, даже не собираясь выдыхать и заливаться слезами, наоборот, продолжая сверкать счастьем в каждом своем движении. Поймав вопросительный взгляд, Харука обогнала Макото и жестом руки пригласила её на кухню, чтобы приготовить чай и послушать (если Макото захочет рассказать) всю суть случившегося. А Макото не врала, ни на единую секунду. Сегодня она действительно взяла и просто так убила человека. Не от безысходности, не от того, что у неё не было другого выхода, а просто взяла и убила, вот так, только из-за того, что он преградил ей путь к свободе, к победе, к какому-то стремлению, и Макото ощутила, как внутри неё что-то поднялось: надежда на то, что они ещё одержат верх и смогут что-то изменить. Это случилось, когда люди в очередной раз зажали их в тиски, загнав в тихий угол и заставив занять оборонительную позицию, вновь занявшись дразнилками. В этот раз они были полностью сконцентрированы на Усаги и им было совсем не до того, чтобы четко контролировать свою магию, следя за каждым движением, чтобы нечаянно не потерять контроль из-за чьего-то неосмотрительного слова или действия. Решение было принято быстро: разбежаться. Как лидер и самая быстрая среди их четверки, Минако пошла вперед, ударив толпу мужчин цепью и пролетев одним прыжком над их головами, просыпав издевательские золотые сердечки на короткие волосы, как на подбор, «ежиком». Ами, как более них нуждающаяся в защите и прикрытии, пошла назад, запрыгнув на крышу того дома, который был за её спиной и к которому их жали. Там, цепочкой крыш и прыжков, она должна была укрыться от преследователей: у них пока руки и ноги коротки так прыгать, а на то, чтобы обежать огромный дом, уйдет слишком много времени. Рей, как воин, можно было сказать, средних параметров, пошла влево, потому что ей были не страшны преследователи: она могла с ними справиться. А она, Макото, направо, через несколько небоскребов и далее, до временного укрытия где-нибудь. Может быть, так просто совпали условия, или такой вариант кучками работников специальных служб, все задачи которых сейчас сводились к тому, чтобы поймать их, вперемешку с добровольцами-помощниками был предвиден, но как раз именно через пару небоскребов, внизу, Макото ожидала засада. На самом деле, сущий пустяк, трое накачанных (они все были такими, всегда) мужчин. Они издевались, наступая на неё, и Макото стояла, выжидая подходящего момента. Когда двое подошли достаточно близко, одного она перекинула через себя, а другому заехала своей ногой между его ног, одновременно с этим ударив рукой по виску, чтобы отправить в нокаут. Оставался последний, видимо, самый наглый, который с нахальной улыбочкой хмыкал, будто его ей победить было не под силу. Тогда Макото и переменила свое решение. Высоко подняв голову, с какой-то истинной гордостью и презрением посмотрев на... врага, Макото сделала шаг вперед, поднимая руку для заклинания и занимая необходимую позицию. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сформировать в руках сверкающую энергию, и улицы, резко наполнившиеся тишиной (хотя, если готовилась засада, определенные кварталы практически изолировали от людей, оставляя лишь фон), заполнил через край её громкий и четкий крик: «Дух грома!» Макото отпустила со своей ладони узкую бело-голубоватую (или то был оттенок зеленого, она по сей день не разобралась) сферу молний, которая в один миг долетела до живота мужчины, врезавшись в него со всей своей магической силой, и небеса на миг помутились, чтобы ударить сверху, создавая яркую вспышку, сопровождаемую взрывом. Тело мужчины, перегоревшее и изуродованное, упало на асфальт, и Макото стало как-то противно, исключительно от этого неприглядного вида. Когда она убивала демонов (сама, а не Усаги помогала своей очищающей силой), их обожженные тела (если они не исчезали) также доставляли мало удовольствия в своем зрелище: ничего красивого, и потому Макото поспешила уйти, оставляя мужчину на его собратьев. Пусть делают, что хотят. Её переполняли странные эмоции. Вот так вот просто взяла и убила человека. Макото не могла поверить, что сделала это, что смогла так легко расправиться с человеком, да нет... с врагом. Она с легкостью убила своего врага, того, кто препятствовал её целям и постоянно нападал, покушаясь на её жизнь. Враг – это не человек, не кто-то, у которого есть много чего, помимо жалкого слабого тела. Враг – это тот, кто пытается сделать что-то плохое, и его убить оказалось совсем не страшно. Макото ранее никогда бы не подумала, что это так... просто. Почему они так боятся убивать, что такого видят во всех этих людях?.. Ведь это же глупость несусветная! Убивать – это совсем не страшно. Каждый исполняет свою миссию, защищает свои собственные интересы, потому что это война, и здесь смерть – самое обыкновенное дело. Даже если на кону стоят не их жизни... даже если всё обстоит не совсем так, теперь-то она прекрасно понимала Харуку и Хотару – тех, кто убивал без жалости, хотя первую она никогда и не осуждала. Взяла и убила врага. И Макото, медленно опустошая кружку горячего чая в гостиной Харуки (куда они перебрались), рассказывая «старшей сестре» подробности, понимала лишь одно: ей совершенно не страшно, и теперь она готова идти дальше. Харука окончательно успокоилась, расставаясь с последними остатками удивления, и мир, казалось бы, приобретал прежние краски, а день можно было бы назвать Днем Возрождающихся Надежд.***
17:32 08 Мая, 1998 Она убила человека! Макото смотрела на свои руки, на трясущиеся пальцы, сидя у стены между двумя домами, в полутьме, где выделялась только белизна её ладоней. Она смотрела на поломанные ногти, на которых сейчас не было ярко-зеленого лака, на тонкие длинные пальцы, на полоски сине-зеленых вен, уходящие к запястьям и совсем под границу рукава байки. Она – монстр, отвратительное чудовище, как же только она оказалась способна на такой поступок?.. Достав из кармана жезл, Макото отчаянно прокричала слова перевоплощения, не боясь, что будет услышана какими-нибудь хулиганами, которые поспешат прибежать на шоу, и почувствовала, как ноги ненадолго оторвались от поверхности асфальта, а затем сама одним прыжком, мощным толчком взлетела на крышу, срываясь с места стремительно и резко, точно хотела обогнать воздух. Конечно же, дурацкое сравнение, потому что это была лишь плохая попытка убежать от того, что накрыло её с головой. Макото понимала, что сегодня не добежит эти чертовы сто сорок четыре лестничных пролета, что упадет и разобьет себе голову, зарыдает отчаянно, теряя последние остатки контроля гораздо раньше, и потом прыгнула на крышу заброшенного небоскреба Тено. Открыв люк, Макото спрыгнула вниз, затем перемахнув через перила и полетев сквозь пролеты, чтобы добраться до квартиры Харуки быстрее. Пришлось ждать. Харука вместе с Мичиру и Хотару перебралась в дом далеко в пригороде Токио, где они жили тихо и мирно, так, что никто не знал пока. Макото связалась с ней через передатчик, хоть Харука приняла сигнал и не сразу, и попросила прийти, потому что не хотела вмешиваться в их личное пространство, потому что желала видеть сейчас только Харуку – и никого другого было не надо. Никто сейчас не мог её понять. Макото знала, что не может рассказать девочкам (они и об убийстве человека не знали, и о трупах ещё нескольких, с которыми она покончила своими молниями за прошедшие дни), потому что первый поступок те осудят, особенно Усаги, уже хрупкая, переломанная, но продолжающая держаться и не желающая сдаваться, переходить границы. Да и не создана она была для убийств (на то исконно были взяты они, хоть потом всё и перемешалось, спуталось), а если и случалось такое, то убить Усаги своим Серебряным кристаллом могла сразу и не меньше сотни – сила не подменяется никакими другими понятиями. Девочки, если бы услышали, не поняли бы, не приняли. Они так отчаянно борются за то, чтобы сохранить свои руки чистыми, чтобы выиграть эту войну без жестокости, ещё держась, ещё не желая переходить эту последнюю грань (ибо, что уж и говорить, против них люди были беспомощны: один её «Кокосовый циклон Юпитера» мог бы оплавить и обжечь за раз не меньше двадцати человек), а она!.. Убивает. Такой монстр, такая сука. Макото сжала руки в кулаки, и её воинская форма растворилась в чем-то невидимом, будто её не и было. Сама она сползла по двери, усаживаясь на небольшой коврик рядом с ней, и заплакала, спрятав голову на собственной груди, прижимая к животу колени и чувствуя, как тяжело дышать в образовавшемся темном пространстве от всхлипов, слез и волос, мешающих более полному проникновению кислорода. Если бы девочки услышали, узнали, что она чувствует сейчас, то сказали бы, наверное, что... так правильно. Что кара за убийство всегда должна настигнуть, что ничего не остается безнаказанным – их любимые морали, а она уже не такая, как прежде. Усаги бы сказала, что всё так и должно было быть, что она, Макото, молодец, ибо поняла всё раньше, чем смогла полностью опуститься. Ами бы... промолчала, скорее всего, а Рей, может, осудила бы возбужденно, горячо, как и привыкла всё делать в этой жизни. За Минако же Макото отвечать не могла. И только Харука должна была (да! Не из-за того, что обязана, а потому, что могла это сделать) понять и принять всё таким, как оно есть. В том числе и её, и все эти бесконечные, невозможные перевороты, когда Макото сама не могла понять, какая она и какой стратегии будет придерживаться, что в этой войне, конфликте будет считать правильным, а что будет достойно самых страшных шагов и границ. Наверное, только Харука знала о ней абсолютно всё. Может быть, когда-то она и сама это пережила. Если не это, то что-то подобное. Что такое убийство на самом деле?.. Как ей сейчас с этим бороться, что делать дальше? Харука появилась внезапно. Макото услышала торопливые шаги и подняла голову, замечая, как на серый пол опускаются несколько свежих розовых лепестков – остатки перевоплощения Сейлор Уран, её магической силы, точнее, то красивое, что в этом было. Какая-то волшебная фишка с перевоплощениями, Харука как-то обещала рассказать ей больше об этом, но не срослось и до сих пор не выдалось ни одного удачного случая. То не хотелось, то было не время, вот как сейчас, допустим. Макото поднялась на ноги, и Харука посмотрела на неё с какой-то жалостью, что Макото совсем не задело. Она чувствовала себя сломленной, больной, потерявшейся в этой войне и захлебнувшейся ненавистью, нападениями, не представляющей, как и на что менять свои убеждения. То, что было раньше и считалось чем-то вроде святого закона, грозило смертью (попадание в руки людей значило примерно это), а то, что она пыталась делать сейчас, приносило какую-то боль, остервенение, когда хотелось выдрать из груди собственное сердце и растоптать его ногами, чтобы не мешало, не чувствовало. - Что случилось? – спросила Харука ровно, без лишних эмоций, привлекая своим голосом внимание Макото к тому, что конкретно она говорила: в таких случаях нельзя было поступать иначе, или никому было бы уже не помочь. По крайней мере, Харука чаще всего придерживалась такой позиции. Сначала нужно как-то успокоить того, кто в этом нуждается, если всё выглядит действительно серьезным, а уж потом дать волю собственным эмоциям. - Харука, я... – закрывая глаза, вытирая грязной рукой слезы, размазывая по мокрым щекам пыль, пыталась выговорить Макото, боясь положить серую после пола ладонь ей на плечо, несмело стоя рядом и даже не глядя в глаза. – Я убила человека, Харука!.. Харука расслабила плечи, будто поникла. Сделав шаг и преодолев расстояние, которое их разделяло, она осторожно обняла Макото, прижимая её к себе, обняла так, как обычно обнимала кого-то (очень редко, если уж замечать: как-то люди не выдавались, а она и не спешила предлагать услуги по успокоению каждому рыдающему), когда хотела показать, что она не навсегда, но в эти самые минуты защитит от любой напасти, закроет своей спиной и сделает всё, как надо, даст необходимую опору – и неважно, что там будет дальше. - Я так и знала, - тихо, чтобы Макото не услышала (а даже если услышала, не уловила сути), сама себе сказала Харука, несколько раз мягко раскачивая её в своих объятиях из стороны в сторону. Она отвела Макото в ванную комнату, где вымыла ей лицо (при этом намочились волосы: водой Харука управлять не умела, а под одеревенелую Макото, не желающую лишний раз шевелиться, струя из-под крана подстраиваться не желала) и руки, после насухо вытерев их полотенцем. Макото молчала, больше не говоря ни слова, и Харука сделала горячий чай, поставив его на пол в гостиной, рядом с тем местом на ковре, куда они уселись, сама снова обняла Макото, осторожно прижимая к себе, и начала медленно раскачиваться, точно хотела её убаюкать. Макото, сидя в её объятиях с закрытыми глазами, вспоминала о женском голосе, полном обвинений, укора и ещё какой-то щемящей тоски. Она шла по городу, в капюшоне, как привыкла за последнее время, засунув руки в карманы, когда вдруг заметила двух женщин – и обе были в черном. Так обычно одевались на траур, и, проходя мимо них, Макото услышала тихие слова одной: «Сыночек мой, бедненький, родной... понимаешь, его убила Сейлор Воительница. Сыночка моего, любимого, столько растила для себя, столько вложила в него. Сказали, что удар был молниями, не огнем. Получается, Сейлор Юпитер», - и вытерла у глаза слезу, хотя, возможно, её там и не было. Другая женщина лишь несколько раз покачала головой. Замерев и подняв голову, Макото посмотрела на покрытое сетками морщин лицо старой женщины, в её темные глаза, прищурив свои, и резко сорвалась с места, пока не была поднята тревога – сейчас в любом уголке и квартале находились желающие их изловить, так что требовалось быть начеку, раз уж сидеть взаперти дни напролет не было сил и хотелось ещё что-то увидеть перед тем, как всё могло закончиться. Хотя бы по родному городу погулять, обойти все районы и улочки (за шестнадцать-то лет всё-всё не обойдешь, учитывая, что первые лет шесть жизни они вообще ничего не помнили о том, где были, как и положено детям). И никакой не враг, получалось, а сын какой-то женщины, которая вкладывала в него свои силы, свою жизнь, которая старалась, чтобы у её сына всё было. А она взяла и одним «Духом грома», одним заклинанием простым, по сути, как пробка, уничтожила чьи-то мечты и надежды, воплощенные в человеческом теле, что-то, на что другие люди (даже эта женщина, мать) рассчитывали. Это как было бы уничтожить Чибиусу – Усаги тоже бы не справилась с собой от горя, не приняла бы смерть любимой дочери. Как же так?.. Как же она осмелилась?.. Макото, спустя час или полтора, ещё раз посмотрела на свои ладони, отставив в сторону кружку остывшего чая, и всё пыталась понять, как так у неё вышло. Ей вдруг показалось, что её белая кожа стала красной от крови, что изнутри разорвались вены, заливая всё этой кровью, горячей и противной, и склизкой, и уже неважно, сколько раз неразделимой с жизнью. Получалось, что она монстр. Невероятный, поганый монстр-убийца, и Харука ничего не говорила, лишь молча наблюдая за её самокопаниями, за попытками понять. В конце концов она вздохнула, закрыв своими руками ладони Макото, которые та с пораженным, отрешенным видом рассматривала, привлекая внимание вновь, и сказала не так уж много, а лишь то, что считала нужным, потому что не думала, что Макото сейчас сможет до конца её понять, если вообще услышит. - Ты, на самом деле, всё сделала правильно, - успокаивающе заверила её Харука. – Не в своем раскаянии, а в том, что убила. Тут вот так выходит – и ничего с этим не поделаешь. Если ты не будешь убивать их, они закроют в своих капсулах нас. Ты ведь уже видела, что делают с Усаги, когда вытаскивала её. И то же ждет нас, если мы окажемся у них в руках, - Макото медленно, будто заторможено, кивнула. – Ты это поймешь, просто пока ещё не готова. Уткнувшись в её плечо, Макото снова зарыдала.***
09:34 18 Июня, 1998 Три дня назад поймали Мичиру, и она перестала существовать, оставив после себя лишь неполноценную, жалкую версию Сейлор Нептун под полным контролем у людей. Вместо Рей в календаре пятнадцатое число Минако отметила, как День Нового Будущего, почти примирившись с тем, что исправить что-то будет очень сложно, и для этого им придется перейти все свои границы. Как там?.. Чтобы взять верх над монстрами, нужно самим им уподобиться – иначе не выйдет. Вчера Минако убила человека. То есть, ей пришлось переступить эту границу и раньше, но вчера она убила так, как некоторое время назад сама Макото – просто. Когда был шанс уйти, обернуться, запрыгнуть на крышу, но она не стала искать отходных путей, а призвала свой «Мерцающий меч» и разожгла, разрубила врага пополам атакой, которая предназначалась для самых страшных монстров. Не человека – врага. И это был закон, который они начинали усваивать, медленно, размеренно, будто им было некуда спешить, но они сделали первый шаг и возродили внутри надежду на то, что смогут всех спасти. На мини-компьютере Ами, который остался, материализовался сам собой из воздуха, Минако уже несколько дней просчитывала возможный план, согласно которому они смогут спасти Усаги. Ами и Рей сейчас могли подождать, а Мичиру... было уже не спасти. Сейлор Венера – истинный лидер, уже решила: Усаги ведь вряд ли проснется сразу, а силой Серебряного кристалла, как выяснилось, можно управлять из её подсознания. Она готовила особое заклинание, заклинание души, чтобы отделить её от собственного тела и достучаться до Серебряного кристалла своей энергией, пока Усаги не в силах будет сопротивляться ей в реальном мире – а уж там она как-нибудь сладит. В это время Макото должна была контролировать Усаги и, когда Серебряный кристалл начнет источать энергию, влить в неё свою силу Юпитера, а затем чтобы то же сделали Харука, Сецуна и Хотару. Макото Минако также доверила брошь со своей силой, которую вместе с энергией остальных надо было соединить с общим энергетическим потоком. Это должно было позволить создать вокруг Усаги надежный энергетический купол, который сможет вырваться за пределы Солнечной системы (по задумке Минако, её душа должна была следовать за Усаги и сиянием до последнего, чтобы проследить, что всё идет верно, и заложить последнюю команду) и добраться путем движения со скоростью света до Кинмоку, а уж там Сейя, Ятен, Тайки и принцесса Какю должны будут позаботиться о Сейлор Мун (принцессе Серенити, если им угодно) и ни за что не отпустить её обратно на Землю, что бы та ни говорила и какие бы истерики ни закатывала: стерпится, сживется. А они уж тут как-нибудь... как получится. Будут бороться, спасаться. Если выйдет – победят, а потом подумают, стоит ли возвращать в оставшийся мир Усаги. После того, как сломили Мичиру, Харука куда-то пропала, и Макото волновалась за неё: сейчас, когда она крепко стояла на ногах, именно ей было положено спасти Харуку, правда оставался вопрос: как именно это сделать? Макото пыталась понять, не спала вот уже две ночи и смотрела в окно, сидя на подоконнике, будто там могла кого-то увидеть, быть может, саму Харуку, но ничего не менялось. Харука была не такой, как она сама, и помощи она никогда не искала, поэтому Макото не знала, что ей делать, лишь чувствовала, что что-то должна, обязана и хочет. Ударив по дереву кулаком в белой перчатке, Макото повторила это ещё раз и ещё раз, чувствуя, как к пальцам приливает магическая энергия, спеша вырваться сиянием и грозовыми молниями. Отойдя на несколько шагов, она разбежалась, формируя в руках сферу и выкрикивая знакомое: «Искры высокого напряжения!» - и дерево разнесло на кусочки бледно-зеленым взрывом света, из-за чего Минако, сидя на подоконнике у раскрытого окна, нахмурилась, совершенно не думая шутить. - Ты сломала последнее дерево в радиусе пяти метров от нас, - покачав головой, с укором сказала ей в спину Венера. – С ума сошла? Хочешь, чтобы нас обнаружили? - Их было пять, - равнодушно ответила Макото, но всё-таки развоплотилась и запрыгнула в дом через окно, закрывая его и занавешивая шторы. Почти, как сделала бы это Харука, наверное. - Плевать. Макото посмотрела на свою руку: пораженная, сломанная, об одно из деревьев она разбила костяшки пальцев перед тем, как разнести его заклинанием в щепки, и было больно, и это трезвило, напоминая о том, что ещё не всё, что сейчас самое время бороться, хоть Макото и тяжело было на этом сконцентрироваться. Когда Минако убила человека, она отреагировала почти нормально. Без улыбки и торжества, но вернулась и спокойно рассказала об этом – будто так и должно быть. Потом она вдруг немного поплакала, совсем чуть-чуть, не более пяти минут, и пришла в себя, вернувшись к разработке плана спасения, который требовал жертв и смертей. Именно ради этого она и пошла на такое вот убийство: чтобы понять, способна ли она, подо что подстраивать стратегию. Макото же в это время, как и в другие дни, моталась по дому, пытаясь разобраться в себе. Сейчас Макото чувствовала себя на границе двух миров. Она всё ещё видела те глаза старой женщины, глаза матери, и понимала, что поступила неправильно, скорее всего. С другой стороны – люди хотели их убить, и дело приобретало слишком не шутейный оборот, чтобы прятаться и не применять для боя свои истинные силы. Против них были созданы целые армии, специальные подразделения, вооруженные до зубов – и они должны были позволять им себя атаковать? Нет уж, это слишком несправедливо! Да и кое-что другое происходило, страшное, к чему следовало прислушаться. Рушилось будущее – и Макото понимала это столь же ясно, как и остальные. Да, в кошмарах ей снились глаза матери, но она представляла себе малышку Чибиусу и глаза Усаги – это тоже было правдой, и оно имело право на жизнь, на то, чтобы существовать! Они также имели право жить – и должны были. Ведь у них в планах, действительно, не было ничего плохого... да, они понимали всё по-своему, но магия сильнее, и веление магических судеб первичнее всего прочего. И было не время философствовать, нужно было спасать будущее, однако как?.. У Макото не было сил ни на планы, ни на теории, и впервые, так остро, как никогда ранее, она не могла со всем этим примириться, со всем этим воинским и человеческим, с этой путаницей, из которой было так сложно выбраться, точно из паутины, а она же липкая, и так просто с тела её не сорвать – иначе пауки бы подохли от голода, что уж и говорить. Если они хотят победить, им нужно стать монстрами. Но пока Макото не хотела всего этого чувствовать, не хотела об этом думать, и важнее всего для неё сейчас было спасти Харуку, убедиться, что «старшая сестра» будет жить и не сдастся, ибо если сдастся такой сильный человек, как Харука, ей и подавно ничего не останется. Посмотрев на Минако, Макото вздохнула, облизнув губы, подошла к ней и осторожно положила ладонь на крышку мини-компьютера, чуть надавливая, чтобы та сдвинулась, будто хотела закрыться. Минако снова нахмурилась, поднимая на неё глаза, и Макото, наверное, впервые отметила, что у «своей» подруги лицо взрослой женщины, которая пережила слишком многое и изменила себя, а каких-то пару месяцев назад были глаза и черты девочки-конфетки, мечтающей о любви и прекрасной жизни. - Можно? – тихо поинтересовалась Макото, кивая на мини-компьютер. - Зачем? – сухо спросила Минако в ответ. - Я... – Макото помедлила. – Мне нужно. Я хочу спасти... Харуку. - Бери. Позволив забрать мини-компьютер со своей ладони, Минако улеглась на кровать, отворачиваясь к стенке и бездумно изучая уже тысячу раз знакомый узор на обоях. Макото сжала губы в тонкую линию и ей вдруг захотелось заплакать, но она снова вспомнила, что сильная, и достала из кармана жезл, произнеся слова для сияющего перевоплощения. В прошлом были и друзья, и предатели, и страдания. В будущем на неё оставалась лишь битва, и Макото, как воительнице (и даже не существует никаких романтичных обыкновенных девчонок, и не было никогда!), положено было её выиграть любой ценой, хотя она не знала, справится ли с этим.***
05:44 19 Июня, 1998 Макото казалось, что вокруг неё пустыня. Она видела пни, ранее бывшие деревьями, и примерно понимала, где находится. Конечно, если бы не мини-компьютер – единственная память об Ами, она бы совсем заблудилась, но сейчас четко видела – примерно через полкилометра какая-то постройка и скопление людей: множество желтых мигающих точек. Мини-компьютер противно пищал, и в какой-то момент его захотелось разбить, чего Макото делать не стала: власть над эмоциями – сильная штука, и сейчас очень ей годится. Это было далеко даже от Токио. В конце концов, компьютер не выдавал карты с надписями, и единственной целью Макото осталась просто Харука – плевать на все эти географические положения, и кому они вообще нужны? Земля и Япония – вот и всё, что ясно. Этого же и достаточно. Всё равно им никуда отсюда не деться, так какая разница: это за Токио или префектура Тиба, или ещё что-нибудь?.. Макото тоже не знала и не интересовалась. Идя, она вспоминала Мичиру – её голос, манеру поведения, красоту, но больше то, как за неё цеплялась Харука, как Мичиру была для неё важна. Макото пыталась понять, что сейчас чувствует Харука, спрятавшись от всех в одиночестве, каково это: когда самых драгоценный на свете человек вдруг исчезает навсегда? Вот он был – и вот его нет. И никогда больше не будет. В случае с Мичиру, это было именно так. Макото думала, пробовала ещё почувствовать: какие бы эмоции переполняли её, если бы вдруг столь внезапно исчезла Харука? Как когда поймали и заточили серьезно, по-настоящему Усаги, Рей? Сильнее?.. Не зная этого, Макото просто не могла взять и найти Харуку. Не зная чего-то, невозможно понять, вникнуть в то, что чувствует человек, и потому нельзя ему помочь, поэтому даже объятия не принесут никакой пользы, ибо через прикосновения, через каждое движение с человеком происходила связь, и в ней важно было дать ему то, в чем он нуждается. Для этого нужно было знать, что он чувствует. Макото пока не знала. Она прикасалась ладонями к своей груди, там, где сердце, и ощущала боль, вспоминала её, пыталась сделать сильнее, но всё равно не думала, что у неё получается именно то же, что чувствует Харука, находящаяся к ней всё ближе. Макото прикусила губу, опустив голову и задавливая внутри себя отчаяние: не сейчас. Вокруг неё был вырубленный лес. Кажется, это одна из площадей, выделенная специально под опустошение. Такое постоянно происходило, чтобы обеспечить человечество необходимыми запасами, и Макото, втягивая в себя воздух, ещё осознавала, что он пахнет не только перегнившей травой и лесом, пусть даже и мертвым, но чем-то ещё, с каждым шагом – всё сильнее. Начинало пахнуть истинной гнилью, только не травы... трупов. Это понимание ошарашило её, и на миг Макото замерла, боясь идти дальше, но всё же решилась. Среди всех этих желтых точек была одна в синей оболочке, которая мигала ярче и чаще – вот она, Харука, до которой ей обязательно нужно дойти. - А ты когда-нибудь думала о том, кто поддержит вот этого надежного человека, который всё бросит ради тебя и будет сильным, чтобы ты не сломалась? - А я, я и поддержу. Вот только сама немного поднимусь – и поддержу, потому что только так и бывает у сестер, старших, младших или близняшек. И никак иначе. Макото ещё знала, будто так было всегда, что Харука для неё теперь ближе всех остальных, будто бы они и всегда были родными, близкими. «Старшая сестра» - и только так это называется. Даже если и без этого... «свои» всегда поддерживают друг друга, что бы ни происходило. Это их особенность, один из их законов, а последние нерушимы. Она могла бы прийти раньше, и в эти самые минуты, когда до цели оставалось уже меньше полкилометра, знать, что с Харукой, иметь возможность поддержать её, но, тем не менее, этого не произошло. Макото прекрасно понимала, что это не самое лучшее чувство сейчас, но она струсила. Просто до вчерашнего вечера ходила по городу, развоплотившись, сидела на крыше небоскреба Тено и думала, пыталась понять Харуку, старалась оценить действия и возможный исход. Слишком много думала и не делала вообще ничего – в конце концов Макото разозлилась, спрыгнула, загрузила в мини-компьютер данные и пошла (побежала), ловя сигнал, но столько времени было потеряно зря! Оставалось считанное, совсем небольшое расстояние, и Макото снова одолевали мысли, попытка что-то рассчитать, выяснить, докопаться. Она шла и думала: а если сейчас, прямо сейчас, Харуку держат в осаде в какой-то маленькой постройке, и её «старшая сестра» окружена, не может выбраться, сломлена, не в силах противостоять обстоятельствам. Ей надлежало стать спасением. И Макото задавала себе последний вопрос: готова ли она ради Харуки убить? Вот так, чтобы жестоко, не представляя лица матерей и воспринимая всех людей исключительно, как врагов. Макото даже не размышляла долго, потому что понимала: да. Она многое осознавала в эти минуты, делая шаг за шагом, и почти смирялась со всем тем, что происходило. Ради Харуки, которая всё потеряла, даже надежду, ради Усаги и других девочек, которых нужно попытаться спасти, и ради себя – тоже. Макото ещё не знала, победит ли она, но она была готова искромсать себя до последнего, разбить себе сердце и переложить его осколки иначе, чтобы стать жесткой и жестокой, беспощадной и бескомпромиссной, чтобы навсегда разучиться прощать – ради единой цели: победы. Если ещё не поздно. Компьютер на её ладони запищал нудно и долго, и Макото остановилась, закрывая его, сворачивая в иное пространство, может быть, возвращая Венере. Она пришла. И не было ни засады, ни окружения, только много, очень много трупов, пожалуй, даже больше, чем видела Макото за все сражения, за все драки и стычки. Человек, может быть, пятьдесят и все – крепкие мужчины, как и обычно. Их тела были разорваны, изуродованы, и Макото отвернулась, закрывая рот ладонью. Воздух пропитался смрадом и гнилью, а в маленькой обшарпанной постройке была... Харука, и она обязана была дойти. Сделав несколько шагов, переступая через трупы и части тел, Макото осторожно открыла маленькую погнутую дверь, замечая у стены в темноте, в узком пространстве четырех стен Харуку. Её было плохо видно, и единственный свет, поступающий через открытую дверь, заслонялся собственным силуэтом. Харука отреагировала запоздало, но всё же подняла голову, вскочив на ноги очень по-боевому, хотя Макото заметила, что у неё закружилась голова. Сжав зубы (она это почувствовала в какой-то полной тишине), Харука подняла руку вверх, выкрикивая одно за другим: - Твердь, разверзнись! Твердь, разверзнись! Твердь, разверзнись!.. – и в Макото полетели оранжевые сферы в форме планет. Они приближались, и ей удалось отскочить в последний миг, но вышло, а Харука, не замечая ничего, продолжала швырять в неё заклинания. Подскочив на воздух, Макото избегла ещё одной атаки, сконцентрировав всю свою энергию, чтобы зависнуть на высоте ещё на несколько секунд. Медленно опустившись, она выставила перед собой руки в белых перчатках, напрягая их, и выкрикнула очень быстро, надеясь успеть, потому что все другие шансы могли быть ровно такими же, как и этот: - Кокосовый циклон Юпитера! С её ладоней слетела огромная сфера, врезавшись в оранжевые заклинания Харуки и взорвав их. Нового «твердь, разверзнись!» не раздалось, и Макото, убрав руку от лица, чтобы защититься от пыли, снова попыталась войти внутрь. В этот раз Харука ей не препятствовала, почти бессильно сползая по стене. Макото опустила голову, расслабляя плечи, ненавистно оглядела темноту вокруг, развернулась и выкрикнула: «Дух грома!» - метнув светлые грозовые сферы в обе стороны каменной постройки, чтобы пробить в них дыры, пропускающие свет. Нельзя, нельзя было оставаться в темноте, иначе она и в душу могла совсем проникнуть. Вот оно как выходило. Харуку пытались схватить вслед за Мичиру, и она, переломанная, перегнутая переживаниями, атаковала, убивала без жалости и боролась, пока она, Макото, отсиживалась в мертвецкой тишине рядом с Минако, продумывающей планы, и думала, думала, думала!.. А если бы Харука была не такой сильной, если бы не боролась и не пыталась отомстить хоть так?.. Не было бы больше у неё никакой Харуки. Однако, несмотря на вину, Макото где-то внутри понимала, что иначе сложиться не могло, потому что, будь Харука другой, она сама не искала бы в ней «старшую сестру» и не думала бы, не переживала, не чувствовала всего этого. Харука сидела у стены, безразличная ко всему, пустая. Макото видела её опухшие, красные глаза, которые она щурила от возникшего с трех сторон света, розово-белые щеки и нос, непривычно выделяющийся своим ярким цветом на всё-таки не слишком темной коже. Харука сорвала со лба диадему, которую Макото не нашла, оглядев помещение, а её пшеничные волосы, светлые, обычно чуть растрепанные, были похожи на вырванные клоки. На руках, рядом с плечами, залегли глубокие красные ожоги: Харука зашвырнула в угол свои перчатки, впиваясь теплыми пальцами с синим маникюром в руки, обнимая саму себя, и энергия, ничем не ограниченная, вырывалась за границы кожи, горячая, несформированная. Такие же ожоги были у неё и на ногах, и, как подозревала Макото, ещё на каких-то участках тела. Что же с ней сделала смерть Мичиру... господи. За что им всё это?! За что это Харуке?! Где же она раньше была?! Макото заплакала. Она стояла, даже не сжимая кулаки, не делая вообще ничего, и понимала, что плачет: слезы текли по её щекам, слишком быстро накапливались у границы глаз, туманя зрение, рисовали свои линии и было их так много, что они стекали с подбородка крупными каплями, не успевая растворить всех себя на коже, вокруг носа, губ. Никогда раньше в своей жизни Макото так не плакала, даже когда умирала, даже когда видела мучения Усаги, даже когда мир был на грани крышки – и нельзя было назвать это иначе. Никогда. Опустившись рядом с Харукой на колени, Макото сжала губы в линию, не зная, что сказать. Пытаясь хоть что-то сделать, она только произнесла её имя: - Харука. И тогда Харука резко дернулась, прижала её к себе с такой силой, что Макото внезапно выдохнула, а Уран ещё неосознанно впилась пальцами в её руки, обжигая кожу энергией. Харука вся дрожала, тяжело, рвано дыша, и Макото видела, как она плачет: отчаянно, зло, не пытаясь сдержать слез и собственного безумства. Харука тоже никогда раньше так не плакала, кажется, вообще никогда не плакала. Было больно, но Макото ничего не делала, лишь как-то хаотично проводя ладонями по спине Харуки, точно пыталась её успокоить, потому что больше не знала, что ещё можно сделать. Харука рыдала, пряча голову на её плече, и Макото понимала теперь, каково это: чувство полной нужности, когда больше некем дорожить. У Харуки сейчас совсем никого не осталось.***
23:56 01 Июля, 1998 Макото было страшно. Она не ощущала себя чудовищем или убийцей, или ещё кем-нибудь, но в животе, в груди, ослабляя ноги и превращая руки в бесполезное желе, сворачивался страх, отдаваясь безумной пульсацией в висках, какой-то болью. Внизу, с различием не больше, чем в три пролета, за ней бежала толпа людей. Они наступали на пятки, вооруженные автоматами и другим оружием, обещали открыть огонь, и Макото передвигала ногами из последних сил. Людей было не меньше сотни, нет... гораздо больше! Это была засада: её караулили и готовились схватить, чтобы всё закончилось. Иначе никогда обыкновенная вечерняя прогулка так не оборачивается. Такое бывало лишь тогда, когда уже поздно. Она пыталась убежать. Мгновенно перевоплотившись, Макото не позволяла загнать себя в угол, разрывая круг мощными физическими ударами, затем, убегая, несколько раз призывала «Дух грома», испепеляя мужчин в первых рядах – никто не боялся такого отчаянного шага, и в ушах Макото отдавался смех, причиняющий страдания. Забыв обо всем, она рванулась к Харуке, потому что только в ней видела сейчас свое спасение, потому что Минако не умела убивать так, как Харука, потому что Уран, даже если с ней что-то случится, сможет выжить и не дастся в поганые людские руки, возьмет верх над своими эмоциями и справится. Преодолев очередной пролет, Макото развернулась к людям, поднимая руки для заклинания и шаркая по полу трясущимися ногами, чтобы встать в боевую стойку. - Искры высокого напряжения! Зеленые молнии, сорвавшиеся со всей поверхности её ладоней и пальцев, подорвали почти весь пролет, осыпав его остатки темной пылью, и от ударной волны Макото самой пришлось отступить на несколько шагов в сторону, заслоняя лицо рукой и сдерживая кашель. Макото знала: это вряд ли остановит людей, это ещё не всё – слишком просто для окончания такого вот кошмара. Увидев заветные цифры «тысяча сто двадцать семь», Макото выдохнула, ощущая, как всё дрожит внутри то ли от подпрыгнувшего, увеличившегося страха, то ли от какого-то облегчения, наивной веры и то, что сейчас Харука позволит ей спрятаться за своей спиной и спасет. Только рядом с Харукой Макото ощущала себя в безопасности, потому что могла скрыться, а не стоять до конца. Отойдя на несколько шагов, пока мужские голоса давили на уши со всех сторон, Макото снова подняла руку. Ожоги уже почти прошли, но кожа почему-то снова заныла, будто её опять схватили, с болью сжимая руки. - Дух грома! Сфера слетела с ладони медленно, приближаясь к двери и прогибая металл взрывом яркого света. Макото ударила ещё, затем сконцентрировала множество ярких молний – и финальный взрыв открыл ей дорогу. Сжав губы, Макото порывисто выдохнула, рванувшись вперед, будто увидела свет в конце тоннеля, и ей снова захотелось заплакать. Что-то жгло внутри, и Макото желала только одного: увидеть Харуку прямо сейчас. Харука была в гостиной, у стены, опустив голову и сидя практически безжизненно в своих закатанных джинсах (какие Макото прекрасно помнила, как самую яркую ассоциацию с Харукой), белой свободной майке на бретелях, и ожоги на её руках ещё были яркими, отдавая запоздалой свежестью. Так и ломались сильные... В тот день, когда она нашла Харуку в той маленькой постройке, окруженную гниющими трупами, Харука впилась в её руки, прижимая к себе, а потом замкнулась. Макото знала, что она сидит в своей квартире в заброшенном небоскребе Тено, совершенно одна, почти не ест и не спит, и не могла прийти: Харука просила оставить её, и Макото боялась сделать хуже, но сейчас ей было не к кому больше бежать. Харука подняла голову, медленно, что было совсем несвойственно её быстрой реакции и четким действиям. По её сощуренным глазам, с которых не сходила опухоль и краснота, Макото поняла, что Харука нечетко её видит, и стремительно подбежала к ней, опускаясь на колени и закусывая губу, глядя в глаза Харуки, тормоша её за плечи. - Харука, пожалуйста!.. Харука, они... они здесь, они за мной. Харука, пожалуйста!.. Взгляд Харуки прояснился почти мгновенно. Макото заметила, как она сжала зубы: черты лица стали жестче и сосредоточеннее. Поднявшись на ноги, Харука заслонила собой Макото, из ниоткуда ловя в свою ладонь жезл для перевоплощений и выкрикивая так знакомое: - Сила планеты Уран, преобрази! Схватив Макото за руку, Харука подбежала к окну, открывая его, действуя уверенно и четко. Поставив одну ногу на подоконник, Харука посмотрела на перепуганную Макото, не выпуская её руки. - Давай, прыгай! - Ты с ума сошла?! Здесь семьдесят второй этаж. - Хочешь, чтобы нас схватили? - Но под нами асфальт, мы разобьемся! Харука внезапно равнодушно посмотрела на Макото, отворачиваясь и тихо, осторожно выдыхая. - Ты права. Тебе ещё есть, что терять. Мне... – она помолчала, и Макото замерла, забыв вдохнуть, когда Харука закончила: - Тоже. Они слишком долго медлили, и в гостиную всей огромной толпой ворвались люди, нацеливая на них автоматы. Харука знала, что они не выстрелят, пока не будут уверены в том, что не убьют их, и потому подняла руку, призывая привычную атаку, которой она уже не одного убила: - Твердь, разверзнись! Оранжевая сфера сорвалась с её руки быстро, четко следуя к своей цели, и люди не отошли, не успели, обожженными трупами падая на пол. Их было пять или шесть – сколько стояли в первом ряду, и Харука, продолжая заслонять собой Макото, глядящую на всё это со странным ужасом, атаковала раз за разом, а люди все прибывали. Материализовав свой меч, она метнула в мужчин несколько светящихся клинков, разрубая в этот раз целых три ряда – и только тогда на их лицах отобразился испуг, тогда Макото выскочила вперед и призвала свой «Ураган Юпитера», мощным ветром и острыми лепестками отбрасывая оставшихся людей к стенам. Удерживая заклинание, она пропустила вперед Харуку, и побежала за ней, когда, обессиленные, мужчины сползли вниз, теряя свое тяжелое оружие. Им удалось выбежать на лестничную клетку, когда через люк на крыше вниз спрыгнул ещё один отряд, резво спускаясь по пролетам, и Харука схватила Макото за руку (как когда-то она сама тащила за собой Ами, теперь уже... такое яркое воспоминание), чтобы вместе с ней спуститься вниз. Достигнув разрушенной лестницы, они прыгнули, по приказу, четкому и холодному, Харуки, а в самом низу их ждали ещё люди, и Харука атаковала опять, чтобы пробиться к выходу на улицу, где, возможно, всё могло закончиться иначе. Макото раньше всегда старалась подавлять страх: считала, что это низкое чувство просто недостойно истинного могущественного воина. Да, она говорила Рей, что кое-чего бояться следует, но в вопросах борьбы была уверена: никто никогда не должен знать о слабостях, ибо слабый воин – бесполезный воин, а такие умирают, не в силах помочь ни себе, ни соратникам – и это отвратительно. Но сейчас её переполнял страх, над которым она не могла взять верх. Чувствуя вину за то, что упустила Ами, что пошла вперед, в чем-то убежденная, Макото часто видела во сне подругу, которая, дрожа всем телом, рассказывала, что перед тем, вот за эти самые минуты до того, как её поймали, тело слабело и ноги дрожали, и было так страшно, что даже магия переставала подчиняться, выходя из-под контроля, словно то воинское, ярче, чем шестое чувство, слишком остро предсказывало какой-то ужасный исход – и слабость не позволяла что-то поделать. На улице атака не закончилась. Вокруг было пустынно, не горели огни и вывески, и становилось ясно – это заранее запланированная засада, возможно, даже что-то типа короткой блокады, когда врагов вокруг столько, что их всех не перебить. Макото пыталась понять, следуя за Харукой, скольких людей они уже убили, но всё разнилось от сотни до... больше, и это тоже было страшно. Она не успела научиться убивать жестко – какое упущение. Макото понимала, что вот сейчас нужно окончательно всё решить и справиться, и перечеркнуть последнее, что связывало её с прошлым, потому что Харука не должна была защищать её в одиночку, сломленная потерей самого дорогого во Вселенной человека. Она и сама должна себя защищать, и остальных, ведь их осталось... совсем немного. Посреди небольшой, но широкой площади их взяли в окружение. Со всех сторон, изо всех проходов полезли мужчины, как змеи, как шипучие гады, от которых никуда не деться, держа на прицеле свои бесполезные автоматы (ведь не убьют же, не выстрелят! Не потому, что боятся, а потому, что был дан приказ взять живьем – иначе их самих убьют. Такая вот игра). Макото прижалась спиной к спине Харуки, сжав руки в кулаки и вдыхая-выдыхая слишком часто, точно у неё уже наступала предсмертная агония, когда кто-либо умирал в муках, но она ещё держалась на ногах последним чудом. Невозможно было углядеть, сколько их, во сколько рядов они выстроились, эти мужчины, эти бесконечные враги, и Харука, сплюнув, снова принялась атаковать, постоянно поворачиваясь, чтобы уничтожить как можно больше человек. Макото слепо двигалась вместе с ней, ничего не делая, и понимала, что так невозможно, что нужно что-то менять. Мужчины улыбались, те, в которых пока не попало заклинание, и Харука, повернув голову, коротко глянув на неё, сказала: - Ну же! Или сейчас, или даже я не смогу тебе помочь. Её голос странным образом подействовал на Макото, но она чуть отошла, на крошечный шаг, меняя позу, и сконцентрировала в руках огромное количество энергии, за одну секунду следуя спонтанному решению и стягивая перчатки, чтобы полностью освободить свою энергию. - Кокосовый циклон Юпитера!.. Макото видела, как с её ладоней энергия просто искрится, принимая форму множества молний, хуже, чем в самую сильную грозу, и белой полупрозрачной волной расходится во все стороны, точно по форме окружения, за эти секунды полностью материализуясь в мире и ударяя мужчин электричеством. Они кричали, падая один за другим, и Макото опрометчиво обернулась, заметив, как к ней бежит один из них, с непонятно-решительным выражением лица, точно... - Дух грома! ... смертник. Её сфера достигла мужчины в мгновение ока, и в этот же миг что-то взорвалось огромной, яркой оранжевой и красной вспышкой. Харука, увидев разрастающийся во все стороны взрыв от нескольких бомб, успела отскочить от эпицентра, попав в ударную волну лишь частично, и запрыгнула на крышу, игнорируя новые ожоги на руках, ногах, в этот раз не от её собственной энергии, подпаленные волосы. Она слышала крик Макото и вспоминала, что «Дух грома» - атака, которая связывается с антенной из диадемы, а уже сам призыв энергии с темного неба формирует что-то вроде защитного купола на короткое время: само электричество реагирует с кровью Сейлор Юпитер... так это должно было работать. Но её громкий крик, стремительная атака: - Твердь, разверзнись! – ничего не изменила. Оседая на крыше, чувствуя ещё и противную кровь по рукам, по щеке, Харука смотрела, как упали от её заклинания несколько мужчин, как остальные куда-то тащат Макото, бессознательную, также раненую, и будто слышала её крик, её обвинения, что не смогла защитить, что ничего не изменила. Новая оранжевая сфера врезалась в спины мужчин, положив ещё нескольких, и Харука заметила слабое белое свечение вокруг них – поганый, нехороший знак. Она хотела рвануться за ними, и плевать, чем всё могло окончиться, если бы холодная сталь Палаша у самого горла и безразличные глаза позволяли это сделать. - Не смей. Если Сейлор Юпитер и спасать, то точно не тебе. Харука безумно засмеялась, пытаясь встать на ноги, с каким-то сумасшествием глядя на уже совсем не маленькую Хотару-чан, на грозную Сейлор Сатурн. - Ты хочешь, чтобы я потеряла последнего человека, которым дорожу?! И Сатурн лишь равнодушно кивнула: - Пусть.***
11:46 04 Июля, 1998 - Итак, что с Сейлор Юпитер? – сухо поинтересовался мужчина с генеральскими погонами, стоя у окна и наблюдая за тишиной, за бездвижными серыми зданиями, в которых он каждый раз находил что-то новое. - Три дня назад мы поймали её по задуманному Вами плану, - кланяясь с льстивой улыбкой, ответил ему другой, в более простой форме. – Сейлор Уран ушла. - Её время ещё придет. - Сейлор Юпитер была ранена от взрыва смертника, но всё было рассчитано точно. Сейчас её накачивают простыми снотворными каждый день, пока, вкупе с лекарствами, идет общая регенерация организма. Она очень сильна. Мы много наблюдали за ней: её физическая сила может с легкостью превзойти силу нескольких накачанных и подготовленных бойцов, а магия очень мощная. - А Серебряный кристалл? - Мой генерал, с этим возникла небольшая проблема, - названный «генералом» резко развернулся, сдвинув брови, перебивая докладывающего. - Я много раз говорил не обращаться ко мне так! - Слушаюсь, - льстивая улыбка сползла с лица второго мужчины, и он низко поклонился. – Последние несколько дней, с того момента, как мы поймали Сейлор Юпитер, Серебряный кристалл ведет себя очень странно. Его свет стал каким-то жидким, и Сейлор Мун больше не подчиняется иллюзиям. Сияние постепенно заполняет всю её капсулу, и мы ничего не можем с этим поделать. Боюсь, это может плохо кончиться. - Найди, вычисли все места, где Сейлор Воительницы могли задерживаться надолго. Ты говорил, что поймал какого-то паренька, который дал им дом в пригороде Токио? – поинтересовался генерал и, получив согласный кивок, продолжил: - Направь туда людей. Сейлор Мун многого не сможет, а, чем больше Серебряный кристалл творит чудес, тем больше мы о нем знаем и тем сильнее сможем подчинить его своей воле. Ясно? - Да, да, слушаюсь.***
15:24 04 Июля, 1998 В большой камере, где стены были обиты толстым слоем железа, стояла тишина. Она была такой огромной, всеобъемлющей, что в ней можно было услышать, как дребезжит яркий свет. Серебряный кристалл пульсировал как-то по-особенному, и сияние его лучей было направлено не в стороны, а вниз, как жидкая вода, чуть густоватая, которая медленно стекала из единого источника, наподобие водопада. Свет укрыл ноги Сейлор Мун, вернув ей матроску без пышного банта, изображающего крылья, который в капсулу не помещался, и поднимался выше, пузырясь и булькая, как какая-то субстанция, которой не найти объяснения: нечто истинно магическое, в той своей форме, которую не всегда способно понять само магическое создание, не говоря уже о людях. Впервые за долгое время лицо Сейлор Мун было спокойным. Она не морщилась и не хотела кричать, и слезы не текли из-под её век, ловя на себя блики света. Её голова была пустой, как и подсознание, и, утопая в мягком свете, Сейлор Мун оставалась совершенно спокойной. За одну минуту свет запузырился сильнее, точно вскипел, поднимаясь до горла и закрывая собой всю Сейлор Мун, всю прочную капсулу, в которой её насильно держали. Яркое сияние давило на твердый материал изнутри, заставляя его исходить трещинами, и в тот момент, когда раздался взрыв, все железные стены оказались забрызганы ярким светом, живым и материальным... Его остатки облепили Сейлор Мун, как незастывшая глина, и новая вспышка, разбросав ещё немного света по стенам, куда-то её унесла.***
15:36 04 Июля, 1998 Усаги не сразу поняла, где она оказалась. Просто её голову вдруг перестали мучить видения о Мамо-тяне и о Берилл, принеся лишь блаженную пустоту, а потом тело подверглось каким-то метаморфозам, и душу грубо дернуло, очень сильно, так, что она резко открыла глаза – и тут же упала на землю. Точнее, более-менее мягко приземлилась. Повертев головой всего несколько секунд, она сразу узнала это место: дом Асанумы. Улыбнувшись, Усаги постаралась подняться на ноги и не шататься, даже не до конца понимая, почему так тяжело ходить. Сколько её не было?.. Ой, как обрадуется Рей. Хотя, нет... наверняка опять что-нибудь такое вот скажет. Потому что теперь всё будет хорошо. Увидев кратеры и остатки деревьев, Усаги нахмурилась. Она чувствовала энергию светлую, ту, которая сделала всё это, а ещё в воздухе продолжало витать что-то очень слабое: последние остаточные следы произошедшего. Макото... вот ведь ни на секунду нельзя оставить: тут же начинает всё ломать. Осторожно надавив на ручку двери, Усаги поняла, что та не заперта, проходя в дом. Она-то ждала, что девочки тут же кинутся её обнимать, но вокруг было тихо. Может быть, они спят?.. Только в спальне тоже никого не оказалось. Усаги ещё раз оглянулась по сторонам, по привычке коснувшись пальцами теплой от силы броши. Кровать нетронута... а ещё. Она закрыла глаза, делая глубокий вдох, но ничего не почувствовала, лишь... слабые остатки одеколона, которым было попросту некому из девочек воспользоваться. Так значит... Рей и Ами всё ещё... и Макото?.. А что с Минако?.. Где, где они?! Кто-то закрыл дверь, и от громкого хлопка Усаги обернулась, пятясь к окну от трех высоких мужчин – как и обычно. Они знали о том, что происходит? И, получается, всё было зря? Усаги чувствовала силу внутри себя. Она знала: если сейчас её отпустит – всё изменится. Нужно было только переступить эту грань, отважиться на убийство, чтобы всех спасти. Сердце болело, и Усаги всё-таки понимала, что ничего не получится: кристалл не может исцелить, и убить против её воли – тоже. И сейчас она беззащитна. Ей уже ничего ни для кого не изменить. Ещё Усаги вспомнила о Чибиусе – и ей вдруг стало так больно, так жаль, что маленькая крошка не родится уже никогда. - Что вам нужно? – спросила Усаги, упираясь в подоконник и останавливаясь, потому что дальше идти было некуда. Она не умела драться, как Макото, она боялась выставить руки, потому что её могли схватить. Она, по сути, была совсем неумелой, и для чего тогда Серебряный кристалл совершил это чудо? - За тобой не угонишься, принцесса, - изобразив нахальный поклон, заявил один из мужчин, сократив расстояние ещё на шаг. - Принцесса, да?! – Усаги не осознала, как заплакала. Просто вдруг её голос сорвался на крик, и она дернулась всем телом, сжимая руки в кулаки. – Почему вы не можете оставить нас в покое?! Что мы вам такого сделали?! – мужчины не слушали. Воспользовавшись истерикой чувствительной обладательницы самой потрясающей силы среди всех этих воительниц, они схватили Усаги за руки, дернув на себя. Усаги упала на пол, пытаясь упираться ногами, но физическая сила врагов... людей была сильнее, и потому она ничего не могла сделать, лишь дергаясь в истерике, в приступе безумства и крича хрипло, осипшим голосом, очень похожим на сошедшего с ума зверя в ловушке. – Вы убили Ами! Вы убили Рей-тян!! Вы убили Мако-чан!!.. Да что же вам от нас надо?!.. Вы убили, убили, убили ещё и Мако-чан!! Оставьте нас в покое! Нет!.. Мако-чан!! Нет, нет, нет!! Мако-чан!! Мако-чан...!