***
08:32 27 Марта, 1998 Харука всегда любила огромные пространства. Её даже, раз уж признаваться, и интерьер-то не сильно волновал: лишь бы меньше захламления и больше пространства. Может, это было связано с прошлыми жизнями и гордым титулом кровной принцессы Урана – Харука никогда не тратила время на то, чтобы терзать себя догадками на этот счет. Просто любила – и всё. Это было то, что по ней. В том смысле, чтобы нигде и никогда не знать шага назад, а ещё никогда не маяться собственными поступками и пристрастиями. Она любила Мичиру – и была счастлива, и не собиралась поворачивать. Она – Сейлор Уран, и должна сражаться – тут тоже никто не мог даже ждать от неё попятной, страха и мук совести. Чем дальше Харука куда-либо заходила, тем, как правило, увереннее она себя чувствовала. Их дом, купленный после победы над Апостолами Смерти, тоже был огромным. Тут были широкие коридоры, огромная кухня, гостиная, по размерам, как восхищались все дети, приходящие к Мичиру на занятия, недалеко ушедшая от футбольного поля, богатая ванная, где с комфортом размещались все их вещевые прихоти, библиотека размерами поменьше (ну, как примерно и полагалось), и спальни. Их с Мичиру тоже была огромной. С гигантской кроватью, где в ряд можно было уложить человек шесть, с большим шкафом и вечным беспорядком определенного уровня (перебора Харука никогда не допускала, поскольку после какой-то черты бардак начинал цепляться за глаза степенью засоренности пространства, а это было ни к чему) и часто распахнутыми настежь окнами. Харуке это нравилось: когда не надо было ни от кого прятаться, даже от Хотару. Никто не дергал, не требовалось играть роли, и она просто наслаждалась счастьем с Мичиру, так, как давно хотела. Это чтобы не было больше никого, и никто не принуждал их быть другими, ненатуральными – мужчиной или очень чопорной леди. Между прочим (хоть она никому и не говорила), Харуке не особо-то нравилось играть роль мужчины. Да, она любила джинсы и рубашки, но от этих пристрастий в стиле одежды до чего-то реально серьезного было, как пешком до развалин Серебряного Тысячелетия на Луне. Да, она была чем-то вроде гибрида лучшего от мужчины и женщины, но оставалась вторым. Зачем были все эти фанатки, их глаза-сердечки и прочие глупости? Если бы не надобность осторожности с Сейлор Уран – никогда бы не пошла. Мичиру также не чувствовала себя на тридцать с излишним, когда всё внутри элегантно и по полкам. Ей нравилась музыка и короткие облегающие платья, и на её легкости отпечатались сражения, но, если можно было так выразиться, всамделишная Мичиру была в меру лентяйкой и соней до высокого солнца. Многие считали её авторитетом, но им не стоило видеть, как бушевала Мичиру из-за такой мелочи, как неподходящий цвет помады – ведь действительно мелочь, но только не для неё. Когда Харука зашла в спальню, Мичиру сидела на кровати с блаженной улыбкой, завернувшись, как в кокон без верха, в бледно-голубую простынь. И даже не совсем... скорее мятно-голубую, от которой буквально веяло прохладой и свежестью. Это был их общий выбор: Харуке понравился цвет, а Мичиру – почти прозрачный узор из частых ломаных линий, напоминающий морские волны. Увидев её, Мичиру улыбнулась, немного сонно зевая, и просто заерзала по кровати, с нетерпением дожидаясь той близкой секунды, когда Харука поставит рядом с ней красивый поднос с двумя милыми тарелочками, красивым чайником небольшого размера и двумя чашками, которые прилагались к нему в комплекте. Если не изысканный, то просто в меру изящный завтрак – это они любили обе. Зажав между ладонями свою утреннюю порцию кофе, облаченную в теплую красоту, Мичиру сделала небольшой глоток и расплылась в улыбке от вкуса: - Это восхитительно. Харука пожала плечами, растягиваясь поперек кровати. Порой это напоминало традицию, поскольку каждое такое утро она лежала от силы минуту, а после также принималась за поглощение своего кофе. - Мне есть ради кого стараться. И завтрак – мой конек. - Как Хотару? - Спит ещё. - Она стала очень много спать в последние дни, - заметила Мичиру. – И так выросла. Они и не думали мрачнеть, встречаясь обеспокоенными взглядами, совпадая сдвинутыми бровями. Восприняв эту странность с Хотару, как какой-то факт средней значимости (ведь их «приемная дочь» чувствовала себя хорошо и бодро), они пили кофе и улыбались. Мичиру хихикала чему-то своему, и они постоянно переглядывались, не думая ни о чем. Хорошо – это когда существовали только они, и не надо было больше ничего. А пока существовали «они» - было вообще прекрасно. Несколько дней назад, когда... та стычка с людьми (Харука совсем не знала, как ещё это можно назвать, ибо название подразумевало характеристику, а там было одно сумасшествие), они забыли обо всем на свете, спрятались в своем доме и не выходили на контакты. Никто их не искал, а попытки они беспечно обрывали, отключив все передатчики так, точно в этих пикающих часах не было никакой надобности, будто бы на головы свалилась новость о том, что до становления Хрустального Токио ничего не случится вообще, а не люди их возненавидели. Харука ушла из команды. Просто стерла телефоны всех тренеров, отключила свой мобильный, а уж то, что на тренировку не явилась – понятно. К Мичиру никто не пришел заниматься, и в тот день она, обычно занятая, села перебирать всю свою коллекцию косметики, рассуждая о цветах помады, ароматах духов, оттенках теней – и прочего. Хотару спала, а Харука оказалась втянута в дело, и это было... весело. Сидеть на диване и разбираться в бесконечных баночках и коробочках (ах да, тюбики тоже нельзя было забывать!). Допив свой кофе, Мичиру повалила Харуку на кровать, и они едва не раздавили поднос. Улегшись поудобнее и убрав его подальше (это на пол), они обняли друг друга, лежа в тишине и блаженствуя. Мичиру лениво пыталась щекотать пальцами своей ноги пятку Харуки, а сама Харука гладила её плечо. Здорово было полежать так, когда никуда не надо и сейчас не начнет трезвонить телефон, убеждая, что тренировки и занятия важнее. - Знаешь, - задумчиво поделилась своими мыслями Мичиру, - мне нравится, что теперь нет ни твоих тренировок, ни моих занятий. Мы вот так лежим и не думаем ни о чем. Но ты, наверное, сейчас разозлишься на меня. - Я? – Харука удивленно изогнула брови, зная, что Мичиру почувствовала это. – Мне давно хотелось в отпуск, между прочим, так что... я не имею ничего против. Целый день в моем распоряжении: когда такое было в последний раз? Ты помнишь? Мичиру засмеялась, ерзая головой по плечу Харуки: - Нет. - Вот и я – забыла. В дверь начали стучать до такой степени внезапно, что сначала этот звук показался каким-то левым. Может, Хотару спросонья загремела где-нибудь, но к ним всё же ломились какие-то незваные гости. Харука, недовольно поморщившись, вынуждена была встать и спуститься вниз, чтобы открыть дверь, пока тот, кто в неё барабанил, не вынес её. Только за дверью стояли... люди. Они не были похожи на каких-то проходных хулиганов, да и кто мог бы полезть в их дом? Эти были очень крепкого телосложения, а также имели какое-никакое, но вооружение. Если бы она была... истинной блондинкой, то можно было бы подумать, что ребята ошиблись дверью или ловят опасного преступника, который надумал спрятаться в их дворе, и лишь их серьезные лица давали понять, что они не ошиблись пунктом своего назначения. Харука отступила на шаг, моментально повернув голову и оценив ситуацию за спиной. Удерживая рукой запахнутый халат, по лестнице медленно спускалась Мичиру, глядя на пришедших гостей с опаской. Встретившись взглядом на какую-то секунду, они тут же поняли, что это плохо кончится, если немедленно не принять меры по устранению непрошеного снега в конце марта. Откуда брались жезлы, Харука так и не догадалась. Но, сжав свой в руке, она посмотрела на мужчин с усмешкой, поднимая вверх руку. - Сила Урана, преобрази! За ней, уже не беспокоясь о разошедшихся полах, точно также поступила Мичиру. В воздухе вспыхнул жидкий свет перевоплощения, и Сейлор Нептун, спускаясь с лестницы, покачала головой, давая понять людям, что свой лучший момент для действий они уже упустили. В финальные секунды своей жизни гости услышали лишь призыв атак. - Твердь, разверзнись! - Глубокое погружение! Осмотрев трупы, небольшой кучей развалившиеся у входа, Харука и Мичиру снова переглянулись, теперь – мрачно. Они на миг будто потянулись друг к другу руками, затянутыми в белые печатки, а затем пошли будить Хотару. Надо было уходить. Вот и начиналось всё самое страшное.***
13:01 03 Апреля, 1998 Когда их дом обнаружили люди, не осталось никакого варианта, кроме как уйти. Разбудив Хотару, Харука и Мичиру приняли это решение единогласно. У них могло хватить сил на то, чтобы отбить... энное количество нападений крайне уязвимых к магии людей, однако какой смысл был в том, чтобы скрываться во всем известном месте, где бы «гости» навещали их с завидной регулярностью? Себя в качестве приюта предложил давно разрушенный район Мюген, в котором ученые обнаружили большой уровень радиации и вроде как опасных для человеческого организма веществ. Это значило лишь то, что в заброшенные здания никто не должен был сунуться, а им... невелика разница. Все эти «вещества» - лишь остаточное явление мощной темной магии, некогда захлестнувшей это место: флюиды смертоносной силы Сейлор Сатурн и энергия Фараона 90, канувшего в бесконечность. Когда-то они тут выжили при более суровых обстоятельствах, постоянно облучаемые магией врагов, так что с ними могло случиться теперь? Решили они жить, как раньше, в двух небоскребах – Тено и Кайо, в своих старых квартирах, которые можно было восстановить магической вуалью присутствия. Хотару был предложен выбор, однако она, теперь уже больше похожая на девушку лет шестнадцати, заявила, что будет жить в своем прежнем доме в этом районе, где когда-то переживала приступы и грелась на широкой кровати в заботливых объятиях отца, совавшего ей в руки кристалл Тайорон. Они не стали возражать. Кому-то это могло показаться глупым, но Харука немного наклонилась, посмотрела в серьезные глаза Хотару, так похожие на глаза Воина Смерти, а затем кивнула, потому что поняла, что не им кому-то приказывать, особенно ей. Хотару сама способна отвечать за свои решения и, быть может, так было даже лучше, чтобы они могли побыть так, как хотелось только каждой из них. За прошедшее время люди нападали на них ещё несколько раз. Атакуя, Харука смотрела в глаза, полные ненависти, и всё пыталась понять этих самоубийц, но никак не могла. Какой был смысл в том, чтобы пытаться их победить, чтобы раз за разом приходить и знать: больше не вернутся. Раньше Харука никогда особо не увлекалась людской психологией, потому что ей было, чем заняться, но сейчас почему-то как никогда ощущала себя... чужой в этом странном мире, который ненавидел их и желал им смерти. Жители Урана не могли похвастаться такой самоотверженностью. Тонким, как невидимая вуаль, воспоминаниям из прошлой жизни обычно Харука также не уделяла большого количества времени, однако четко знала, что на планете, принцессой которой она была когда-то, ценились храбрые стратеги, которые шли на смерть только в самом крайнем случае, когда иначе ситуацию разрешить было невозможно. С таким восприятием людские поступки ей было не понять совершенно. Неужели жители Земли настолько их возненавидели, что готовы взять победу числом собственных трупов, отдать всё ради блага нескольких эгоистов, которые ставят высокие цели и умело манипулируют остальными? Люди – пожалуй, это были самые странные создания, которых Харука когда-либо встречала. Они шли на поводу у более умных, как собачки крутятся вокруг желанной кости, принимали чужие цели за свои собственные и отрицали всё то, что смело хоть как-то выходить из привычного восприятия Их мира. Харука открыла люк на крыше, спускаясь вниз по лестнице и спрыгивая до площадки. Нужно было пройти этажей десять вниз, а там уже должна была ждать Макото: Харука намеренно опоздала на десять минут, чтобы потом не ждать самой. Последнее было ей не по душе, когда всё складывалось подобным образом. Она хотела лишь поговорить с Сейлор Юпитер и устранить от Внутренних Воительниц опасность. Как можно скорее. Макото ждала её у двери, приложив руку к прохладному металлу, и не колотила ногами, не звонила, не стучала. Видимо, чувствовала, что в квартире никого нет. Это были странные магические флюиды, точно без неё (хозяйки) от квартиры прямо-таки хлестала пустота, и лишь пока она была внутри, при подходе к квартире можно было ощутить некую полноту, магию присутствия. - Привет. - Да, Харука, - услышав её шаги, Макото обернулась, и Харука заметила перемену в её взгляде: обычно Сейлор Юпитер с серьезными глазами было не увидеть. С такими, когда в них нет никакой... не радости, надежды. – Рада встрече. - Взаимно. Харука достала из заднего кармана джинс небольшой ключ, открывая дверь и первой проходя в квартиру. Пустые и холодные стены, блестящие лакированные полы – всё отозвалось на её появление. Прямо от дверных косяков вдоль по стенам, полу и полоткам пошел яркий шлейф из бледно-золотых блесток, оставляя после себя привычный интерьер. Харука пригласила Макото войти и сразу же направилась в гостиную, зная, что Сейлор Юпитер последует за ней. В гостиной они уселись за небольшой стол. Ещё учась в Академии Бесконечность, Харука обычно делала за ним уроки, потому что успеваемость тоже надо было поддерживать, если они не хотели вылететь из логова врагов, как пробки, потеряв к нему и к информации доступ. Иногда к ней приходила Мичиру, и они спорили вместе над какой-то задачей. В те дни, когда Апостолы Смерти не трепыхались, и всё было спокойно (в той мере, в какой это могло быть в то время), Харука могла даже пошутить, что «с этими задачками в лепешку голову можно расшибить». Хотя, если уж признаваться, чаще всего они просто списывали друг у друга то, что решала каждая, чтобы не тратить лишнего времени. Макото выглядела напряженной. Харука вытянула перед собой руки, всё же решив выждать, пока Сейлор Юпитер немного успокоится и будет больше готова к разговору. Макото закинула ногу на ногу, потом посмотрела на свои руки, оценив средней аккуратности маникюр, заправила за ухо прядь волос, поправила хвост и в итоге, выдохнув, сказала, глядя на Харуку: - О чем ты хотела поговорить? – Макото ещё бы добавила, что вся извелась от внезапного предложения, строя самые разные догадки, но об этом решила умолчать: сейчас ей хотелось... выглядеть достойнее в глазах Харуки, а такая излишняя откровенность была... не по Сейлор Уран. - Убираться вам отсюда надо, - равнодушно ответила Харука, как обычно, без переизбытка эмоций в голосе. – Всей пятеркой, вместе с Усаги. - Что? - Я не попугай, Макото, - Харука внимательно на неё посмотрела, так, как обычно делала, когда хотела перебороть кого-то, показать первенство своей воли. – И ты прекрасно поняла меня с первого раза. - Может быть, - стараясь не показывать своего ещё не сошедшего от четкой и короткой формулировки удивления, ответила Макото. – Однако я не поняла мотивов, которые ты за этим скрываешь. Зачем тебе выгонять нас из Токио? - Потому что вы не справитесь. Обижайся или нет, но это так. С людьми нужно... – Харука помолчала, хмыкнув, - бороться, а у вас с этим некоторые сложности. - Я знаю, - согласилась Макото. – Просто понимаешь... тяжело за один день стать убийцей, когда всё это время ты думал лишь о том, как всех тех, с кем сейчас нужно бороться, защитить. Это такая вот противоположность. Люди нападают на нас – и мы кое-как отбиваемся. Брали верх и над кое-чем посерьезнее, зачем убегать сейчас? - Мичиру имеет, - Харука попыталась подобрать наиболее подходящее слово, - связи кое с кем, и поэтому нам известно, что всё только начинается. У людей серьезные планы, Макото, так что нужно уходить, пока не особо поздно – потом захотите, но уйти уже не сможете: окажетесь втянуты в это по полной... программе. Макото посмотрела на Харуку, не спеша отводить взгляд, замечая и небрежно, чуть-чуть не так, как обычно, лежащую челку, и в силу каких-то причин, которые ей раскрывать не собирались, что-то вроде... усталости, которая будто вошла в черты лица, изменив их. Сейлор Уран с легкостью предлагала ей уехать из Токио, из города, в котором, как они уже были уверены, пройдут их лучшие годы, а затем (когда всё изменится) и целая вечность, что никогда не придется искать новый дом. Они привыкли к Токио, прописались в нем и буквально пустили корни, а Харука говорила, что нужно всё бросить, пока ещё не поздно, потому что потом станет хуже. Это было страшно. Будто какой-то удар, которого невозможно было ожидать, болезненный, пусть и не сравнимый с ненавистью людей. Харука предлагала уйти, как трусам, и Макото поняла, что... согласна с ней. Они ведь никого не бросят, но просто начнут новую жизнь, потому что заслужили это, после стольких-то битв, а к тому времени, как Усаги исполнится двадцать один год... разберутся. - Хорошо. Мы можем уехать, но вы должны поехать с нами, - уверенно сказала Макото. – Ваша ситуация ничуть не лучше, чем наше положение, так что если начинать новую жизнь, то всей командой. - Мы останемся в Токио, - отрезала Харука. – Я, Мичиру и Хотару, мы поборемся и посмотрим, что из этого выйдет. Вы должны уехать, а у нас шансов не остается: наша цель – сражаться. Так было всегда. Когда вы пребывали в спокойствии, мы его охраняли, и сейчас я не имею ничего против этого. Макото вперилась злым взглядом в спокойную Харуку, и её хлипкий контроль над собственной эмоциональностью полетел куда-то в тартары (уж конкретное местоположение этого места лучше было у Сецуны уточнять). Вскочив со стула, Макото ударила по столешнице ладонями, но так и не добилась от Уран никакой реакции. Крик, полный гнева, также уже перескочил ту грань, когда контроль был возможен. - Ты живешь прошлым, Харука! Мы уже давно не в Серебряном Тысячелетии, а в двадцать первом веке, и мы – единая команда! Мы не можем вас бросить – это просто чудовищно! Ты сама говоришь, что начинается ад, но собираешься в нем сражаться, в то время как мы отсидимся в тишине и покое. Выжила из ума, да?! Совершенно?! - Ну так учись, - вздохнув, сказала Харука, когда Макото замолчала, - быть чудовищем. Иначе тебе здесь не выжить. Уставившись на неё так, точно ей только что выстрелили в сердце, Макото машинально попыталась найти стул, чтобы не упасть прямо на пол. Это уж было слишком даже для её самообладания, которого никогда не было.***
19:06 08 Апреля, 1998 Это было странно. То есть, слова Макото о старших сестрах. Харука привыкла к тому, что нужна ей только Мичиру, никогда не мечтала о том, чтобы её кто-то защищал (она сама кого угодно могла) или чтобы было о ком заботиться. Ей, в принципе, всегда было хорошо и так, а с приходом в жизнь Мичиру стало хорошо только с ней. И вдруг Макото попросила... позаботиться о себе. Надо было признаться, что от неё Харука такого не ожидала. От Усаги – с легкостью (хотя у принцессы был принц, так что тут никаких надежд), от Рей, от Минако – кое-как. Макото же казалась ей... неприступной сиротой. Из-за того, что та уже многое пережила за свою жизнь (побольше остальных), Харука почему-то считала, что Макото никогда ни о чем не попросит – вряд ли ей ни разу не разбивали душу, пока она ещё не научилась жить в этом мире. Но Юпитер попросила. Она держала в своих ладонях её руку, будто пыталась согреть, и говорила быстро, обнажая душу, как змея сбрасывает свою кожу: стремительно, словно уже готовясь к отказу, уже зная, что придется восстанавливаться. Харука не стала отказывать, потому что какой в этом был смысл? Она приобняла её и решила, что, если в её силах дать Макото опору, зачем лишать её этого? Может быть, это ей нужна только Мичиру и она вся из себя такая на поверху независимая. Это не значит, что другие должны быть такими же. Макото хотела от неё силы. Харука знала, что те, кто ею восхищается, видят человека, которому всё нипочем. Отчасти так и оно было, хотя она больше была не сильной, а умеющей покорять людей, подвергать их своей собственной воле. Это был такой гипноз, как к сильным личностям всегда тянутся, надеясь на что-то, и в чем-то удобно, конечно же. Если требовалось разобраться с кем-либо, что-то выяснить – Харука могла это сделать, с легкостью взяв нужного человека в оборот и став его зависимостью. Она только побаивалась сейчас, что Макото сама по себе попала в число таких вот людей, но надеялась (какое почти странное чувство!), что у Юпитер какой-никакой независимости достаточно. Старшая сестра – это оказалось так... удивительно и немного странно. Харука не очень-то любила ответственность, потому что чаще всего это тянуло за собой кучу других проблем, совершенно ненужных в её спокойной и упорядоченной жизни, а с Мичиру было по-другому. Любимая – и Харука твердо знала, что Мичиру защитит себя сама. А старшая сестра – это как бы подразумевало ответственность за защиту, за жизнь кого-то другого. Позавчера весь остаток дня они провели вместе с Макото. Юпитер крутила в руках свою лодочку и чему-то улыбалась, шепотом удивляясь, когда вжимала голову в плечи, как же так она умудрилась остаться без обуви, а ещё как её обувь упала именно на балкон Харуки. Ответ, в самом деле, был простым: все верхние балконы оказались разрушенными, так что падать больше было некуда. Вчера они тоже встретились – и пришлось драться. Не было пуль и перевоплощений, но весь остаток дня Харука ходила сама не своя: парни-мотогонщики преградили им дорогу, выливая на неё оскорбления. Конечно, удар в челюсть решил проблемы их длинных языков, но осадок остался: «Вот как эта баба у нас выигрывала! – орали они. – Сейлор Уран – и не стыдно было? Чучело!» С оскорблениями внешности выпендрежники сильно погорячились: Харука всё прекрасно знала о своих внешних достоинствах и недостатках, так что не могла припомнить прогулки мимо зеркала и критический осмотр того, что было дано природой: мол, то да сё не нравится. Этим её было не уязвить. Однако напоминания о любимом спорте кольнули глубже – вот она, дискриминация из-за магии в крови. Новый признак из многих, существующих в мире. Тут уже даже не женщины... Харука в самом деле любила спорт. Бег и мотокросс – любимые виды. Скорее всего из-за того, что связаны были они напрямую с какими-то стремлениями. А это было по ней. Но никогда в этом Харука не пыталась использовать прирожденные воинские способности и кое-что индивидуальное от бывшей принцессы Урана – иначе бы, как говорила Мичиру, она действительно не торчала бы часами на треке, на стадионах, совершенствуя свои умения. А что? Спрятала бы под гоночный костюм форму Сейлор Уран, разобралась бы там кое-как с перчатками, с диадемой – и все дела. Поэтому такое обвинение больно ударило куда-то под дых, задев даже не чувства... гордость. Макото пыталась её ободрить. Харука смотрела на неё и улыбалась, слушая о том, что всё не так и эти мотогонщики – уроды, каких поискать. Когда они помешали пройти, Макото также не стояла на месте и не пряталась за её спиной, врезав в солнечное сплетение одному из нахалов, а затем дополнив выразительность своей злобы ещё точечным ударом колена между ног. Харука видела ярость в её взгляде, и что-то такое в этом было. Удивительная черта Макото: готовность полезть в разборки даже без уточнения деталей, только из-за собственных скоропалительных выводов. Это могло быть опасно, но в этой решимости Харука видела немного себя саму. Она усмехнулась и подумала: «Старшая сестра». Она и раньше замечала все эти немного грустные взгляды Макото, когда та вроде бы хотела что-то сказать, но не решалась. Макото никогда не поглядывала восхищенно в сторону Мичиру, как та же Усаги или Минако, только на неё, и Харуке не то, чтобы льстило такое внимание, но и не вызывало негативных эмоций. В этой жизни Макото осталась без всех и потому была немного другой... Харука подозревала, что напоминает ей какое-то плечо, которое будет решать все проблемы (или почти все, или даже не так, но похоже на это), и сейчас переживала лишь о том, чтобы Макото не подсела на неё. Зависимость – это плохо, любые взаимоотношения должны быть трезвыми. Разъехаться с Мичиру по разным небоскребам оказалось тяжелым, но... каким-то логичным, что ли, решением. Они часто встречались, но больше не разговаривали о мелочах, и будто бы замыкались друг от друга, строя из небоскребов стену. Харука знала, что Мичиру снова пришлось примерить на себя чужой образ, и подозревала, что дальше всё будет ещё хуже. Они, наверное, поступили так глупо, когда разрешили себе любовь – и эта пафосная, дурацкая, неправильная мысль никак не оставляла голову Харуки. За окном снова наступала ночь. Харука сидела на подоконнике у распахнутого окна в квартире Мичиру, дожидаясь её прихода. Последние дни Мичиру где-то пропадала, а возвращалась уставшая и не желающая ничего на этом свете. Скрытность, загадка – Мичиру снова точно активировала в себе эти качества, и невозможно было ничего от неё узнать. Она не раскрывала ничего, и Харука знала лишь, что связи у Мичиру были и раньше. Мир менялся быстро, с такой скоростью только ветра на Сатурне бушевали. А им надо было приспособиться и что-то сделать. Мичиру уже занималась именно этим, Хотару же всё ещё много спала, но больше не росла так быстро: это тоже было странно, почти страшно, как предвестник чего-то тяжелого, когда она, девочка лет одиннадцати, вдруг за несколько ночей выросла на несколько сантиметров, становясь похожей на девушку и потребовала лифчик для округлившейся груди. Мичиру вернулась. Харука повернула голову, рассматривая её, застывшую в дверях. Мичиру стояла в юбке-карандаше кремового цвета и белой блузе, а в её руке был пиджак цвета юбки – она бы так ни за что на свете не оделась: наряд сковывающий движения, элегантность же, если говорить о ней, – более красивый момент, который не обязательно перевязывать с таким стилем. Зацепив пиджак за ручку двери, Мичиру устало выдохнула и тут же расстегнула юбку. Она сняла её и положила на стул, зачем-то стоявший у входа сегодня, а потом подошла и села на прохладный подоконник, переплетая пальцы своей руки с пальцами Харуки. Мичиру закусила губу, отводя глаза, хоть Харука и успела заметить в них усталость, и после посмотрела открыто, почти смело, точно обнажила душу, позволяя увидеть какой-то огонек на самом дне зрачков. - Знаешь, о чем я мечтаю? – негромко спросила Мичиру. – Чтобы мы были вместе несмотря ни на что. И пусть ловят, пусть охотятся, пусть плюются – да что хотят, делают. Я... прорвусь. И мы прорвемся. Только ты по утрам вари мне кофе и приноси в постель круассаны, звеня чашкой о блюдце, как ты это делаешь всегда. Пожалуйста. Обещаешь? - Конечно. Мичиру прижалась к ней, и Харука сказала, что лучше было бы не сидеть на холодном подоконнике в таком виде. Сегодня получилось так, что не до здравых смыслов, и, поцеловав Мичиру, Харука впервые за долгое время ощутила что-то странное.***
09:34 11 Апреля, 1998 Усаги знала, что многое в своей жизни делает неправильно. Это чувство не в самый первый раз посетило её: она боялась за подруг и Мамо-тяна, когда сражалась с Металией, не знала, стоит ли снова призывать в атаке всю силу Серебряного кристалла, когда Алмаз огорошил её своей правдой о видении этого мира, переживала, когда пришлось сражаться с зеркалами Нехелении, ибо всё самое страшное отражалось в них, почти погибала в собственном бессилии и жаркой магии в том последнем... с Галаксией. Порой Усаги не знала, с какой целью вообще живет, такая неправильная. Герои ведь должны быть... совершенно другими. Может быть, именно эта мысль, это переживание вело её во всех решениях, принять которые было нелегко. Усаги пыталась поступать так, как сделал бы это настоящий герой, который спасает всех, кого защитить в его силах. Она знала, что герои, они очень сильные, они всегда являются какими-то идеалами. Ей до этого было очень далеко, и поэтому Усаги старалась добрать за счет истинных геройских поступков – спасения. Ведь настоящий герой никогда не убьет невинного или даже того, кто уже оступился, но хочет вернуться. С того самого первого перевоплощения Усаги получила новую цель в жизни: быть достойным героем. Хрустальный Токио, брак с Мамору, Чибиуса – это важно, как для будущей женщины, для любящего человека, но пока она была героем и обязана была вынести всё до конца. Не получалось. И сейчас, неосторожно пятясь, боясь, что вот-вот упадет на каблуках своих белых сапог, Усаги понимала, что оступилась в очередной раз. Не следовало всего этого затевать, ей, истинной героине, которая умеет со всем справляться грациозно. Что теперь оставалось?.. Мужчины сверкали в лучах раннего солнца своими ножами, и Усаги выставляла перед собой руки, будто это могло её защитить. Она осознавала, что вряд ли её атака «Поцелуй Серебряного Кристалла» сможет изменить что-то сейчас, а истинное сияние её сердца, яркий цветок – это не мера, не выход. Она не может взять и убить людей... герои так не поступают. А Усаги всё ещё отчаянно держалась за свое какое-то зыбкое и ненадежное право быть героем, чтобы пройти всё до конца. Она-то надеялась, верила, что никаким силам в этой огромной Вселенной не дано сломить её, так, только сделать больно, что она от любого удара в этой жизни оправится. Однажды, ещё во время вражды, Харука сказала ей, что она, Сейлор Мун, дура. По правде или от того, что память ещё была туманна – Усаги так и не узнала, но, возможно, Уран и была права тогда: только дураки самоуверенны настолько, что свято на что-то надеются. - Сейлор Мун, - насмешливо, с издевкой заявил ей один, - ой, простите, Ваше Высочество. Почему же Вы ничего не можете сделать? Я не думал, что великая героиня и спасительница Земли от всемирных катастроф такая беспомощная. Они засмеялись. - Твердь, разверзнись! Усаги смотрела на то, как со спин мужчин настигла огромная оранжевая сфера, как вонзилась в них, сжимая давлением, и куда-то на самую возможную глубину сердца врезались их посмертные выражения лиц: страх, ужас, боль и краткая агония, когда земная магия выжигала внутренние органы скоропалительно, не медля, но принося столько мучений, что их можно было бы растянуть на несколько дней пыток. Их одежда дымилась и выгорала, а потом (через час, день... нет, всего через секунды) все десять трупов с шумом упали на асфальт перед ней, складываясь в покорной куче. Харука сплюнула в сторону, выравниваясь. Она переступила через дымящиеся трупы, брезгливо поморщившись, а затем протянула ей руку в кристально-белой перчатке, как оно и должно было быть. Усаги посмотрела на её длинные тонкие пальцы, подумав о том, что это рука убийцы, пусть даже Харука и спасла её, и помотала головой отчаянно, отказываясь и зажмуривая глаза, чтобы не разрыдаться. Внезапно стало так... пусто. Открыть глаза Усаги уже не сумела: она упала прямо на Харуку, незаметно для себя развоплотившись и уйдя в блаженную темноту, где не было шока, страха и переживаний. Сознание вернулось через... Усаги не сказала бы, сколько именно времени. Она чувствовала тепло, такое приятное и безопасное, которое не причинит вреда. Шевельнувшись, Усаги вдохнула поглубже и подняла голову: оказалось, что её голова лежала на руках у Харуки, которая молча сидела и смотрела куда-то на небо, на панораму города. Осмотрев себя, Усаги несколько раз моргнула, чтобы вернуть трезвость сознания окончательно, и спросила у Харуки, сколько она пролежала вот так. Харука дернула плечом и прищурила глаз, мысленно прикидывая промежуток, чтобы ответить на заданный вопрос. Усаги отметила, что Харука всё ещё находилась в форме Сейлор Уран. Что стало тому причиной, ясно не было, а единственной пришедшей мыслью оказалась даже не опасность, а предположение о том, что форма воительницы стирается и восстанавливается сама, в отличие от обычной одежды, с которой много мороки. Усаги знала, что, наверное, должна укорить себя за столь легкомысленное отношение, но не стала: у неё и без того было много поводов, которые позволяли возненавидеть саму себя, свои неправильные поступки, свой характер. - Минут десять. - Ясно. Усаги поерзала по бетону крыши, пытаясь устроится получше. Тонкая юбка не позволяла мягко сидеть, а опереться на Харуку Усаги почему-то боялась, хоть это и было несуразно: что ей по собственной воле сделает Уран, когда они уже давно друзья? Однако так доверяла Усаги всё ещё одному Мамо-тяну, и потому она прислонилась спиной к чему-то типа трубы, находящемуся на крыше, где они сидели, и уставилась в небо, не спеша ничего говорить. - Ты почему была одна? – сухо поинтересовалась Харука. Уран всегда говорила так: жестко и в некоторой степени равнодушно, в то время как Мамо-тян обязательно бы задал вопрос заботливо и участливо, так, что сразу можно было почувствовать: ему не страшно и душу открыть. - Я... – Усаги помедлила, бросая на спокойную Харуку косой взгляд. – Я просто хотела повидать маму, папу... Шинго. Я скучаю по семье. Мы только вчера переехали в дом Асанумы, он такой огромный и пустой. Мне стало страшно: я никогда раньше так не поступала. Знаешь, это такое чувство, когда тебе хочется только прижаться к маме и понять: никто тебя в этом мире больше не тронет, ничего больше не будет плохого. Это тогда, когда... – Усаги замолчала, вздохнула, боясь признаться. – Когда даже Мамо-тян такого не дает: его объятия тоже надежные, но мамины – ещё больше. Харука кивнула, делая вид, что понимает, хотя Усаги сомневалась, что сильной Уран такие чувства знакомы. Это было неправильно и опрометчиво также: из-за её холодности и спокойствия причислять Харуку к числу людей, которые не нуждаются в поддержке и человеке рядом, надежном и таком, который может защитить, когда всё совсем плохо. Но все эти первичные восприятия были сильнее – и Усаги не могла прекратить думать именно так. - Я знаю: не нужно было идти без девочек, - оправдалась она, пытаясь пробиться в душу, в эмоции Харуки: сейчас для Усаги это казалось важным. – Но мне... я побоялась, что вместе мы привлечем больше внимания. Я впервые пошла совсем одна, и это было страшно, хотя... я просто хотела уберечь их, если что. - Это мы тебя должны беречь, Усаги, а не ты нас, - Усаги просто очень ждала, что Харука усмехнется или хмыкнет, но Уран лишь спокойно сказала про защиту, подчеркнув, сколько она, как принцесса, значит по сравнению с ними, защитницами, и замолчала, не подкрепив свои слова каким-то фирменным для себя смешком. - Но я сильнее вас. - Правда? Возможно, последняя фраза была лишней. Харука как-то не просчитала, быть может, подумала, что их принцесса изменилась хоть немного, что теперь ей можно сказать вот так вот, открыто и не совсем уж почетно, выложив карты на манер существующей ситуации, как они есть, не пряча в рукав козыри противника и не подкладывая фальшивые масти их личных сил. Усаги заплакала. Она опустила голову, прижимая ладони к лицу, и её плечи дернулись: плакать тихо она, наверное, умела лишь тогда, когда было совсем больно. Харука вздохнула, негромко, чтобы не быть услышанной, потому что это могло быть расценено Усаги не так, и протянула руку, чтобы положить её принцессе на плечо, вдруг увидев, как дрожат пальцы. Харука знала, что ей тяжело успокаивать людей, все эти меры и степени того, как правильно, и в итоге она просто взяла Усаги за руку, оттягивая её от лица, привлекая внимание, давая понять, что в одиночку можно не плакать. Усаги, благодарная таким разрешением, уткнулась ей в грудь, пытаясь как-то избежать соприкосновений с краем жестоковатого золотистого банта. - Ты их убила, Харука... – на выдохе поделилась своими переживаниями Усаги, и Харука кивнула, гладя её по голове. - Да, солнышко, именно так. Убила, чтобы спасти тебя. - Зачем? - Это ты совсем не дорожишь своей жизнью, - не пытаясь заставить Усаги смотреть себе в глаза, сказала Харука, когда Усаги снова рвано выдохнула, ерзая лицом по груди, чтобы бант не мешал, - но мы-то твоей – да. Куда же мы без тебя, Усаги? Это же всё было ради тебя: и перерождения, и будущее. И всё то, что делаем и делали мы – для того, чтобы ты обрела свое счастье, когда всё подойдет к концу. - Я не хочу так, Харука... - Придется. Такая констатация факта, которая не оставляла никаких лазеек, внезапно успокоила Усаги. Она отстранилась, вытерла слезы кулаками, даже как-то свирепо, будто злилась на себя за что-то, и посмотрела на небо. У Усаги были красные глаза, в которых Харука в очередной раз увидела то, что, наверное, и делало их принцессу – веру во что-то. Впрочем, таков был их удел, принцесс: они должны были верить и не ломаться. Остальное оставалось им, как защитницам. - Я всю жизнь пыталась стать героем, понимаешь, Харука? – Усаги посмотрела на неё выжидающе, и Харука согласно кивнула. – Я... знала, что далека от всех этих качеств по-настоящему крутых борцов из манги и комиксов. Я считала, что должна хотя бы спасти тех, за кого отвечаю, тех, кто не может за себя постоять. Такими были люди, оступившиеся враги, я как-то... даже срослась с тем, во что верила, к чему старалась прийти. Я не могу... убивать сейчас. Это... неверно. - Но выхода не остается. Ты ведь для них уже... мало что значишь, - не желая ещё раз довести Усаги до слез, выразилась более мягко Харука, хотя и стоило сказать, что значит для них Усаги сейчас... да ничего не значит. – Эти бандиты могли бы прирезать тебя – и всё. Что бы ты делала? - Я не знаю. Просто не могу так. - Придется, - снова повторила Харука. Она посмотрела в глаза своей принцессы, голубые и яркие. Этот взгляд, в котором постоянно есть какая-то вера, надежда на лучшее... пусть Усаги продолжает так жить, ей можно, а они обязаны победить людей, этого нового страшного врага, победить, не глядя ни на что, потому что в этот раз угроза серьезна не на шутку. Уж насколько больше, чем в предыдущие – не ей судить, но Харука твердо свыкалась с мыслью о том, что в этот раз без отлагательств и рассуждений. Они просто должны защитить Усаги. И хорошо бы было, если бы не только её. У неё ведь ещё есть «младшая сестра» и Мичиру.***
16:33 13 Апреля, 1998 Макото пришла, не предупредив, когда Харука в полной тишине сидела над кружкой с чаем. Мичиру обещала вернуться поздно, и сегодня приходилось маяться, как получалось. Пустота настраивала на не самый лучший лад, и, точно от нечего делать, Харука впервые за долгое время задумалась о том, что же творилось. В том числе, и с ней, и с тем, что было раньше. Как выяснилось, она была привязана к спорту больше, чем казалось. Возможно, постоянные тренировки и стремления что-то заполняли, и вроде бы у них это было на двоих: Мичиру играла на своих концертах, она гоняла на своих треках. Значит, каждому свое. Мичиру же и сейчас нашла себе источник времяпрепровождения, а ей... оставалось только сидеть и чего-то ждать, ибо идти ни на какие компромиссы Харука не собиралась: не её стиль, такой момент, через который она никогда не переступит. Как там сказал кто-то мудрый, «компромисс с врагом обесценивает жертвы, положенные на алтарь». Большего Харуке и не требовалось. Она никогда не собиралась идти на договоренности с тем, кого считала врагом, и ситуация затяжной войны с людьми, набирающей обороты, не была чудным исключением из её принципов. А вообще, какой там к черту компромисс? У людей цель одна: поймать их и обернуть магию себе на пользу. Они преследуют противоположную: послать людей далеко, очень далеко, защитить себя и в конце концов, что бы там кому ни нравилось, возвести Хрустальный Токио, где будут мудро править Нео Королева Серенити и Король Эндимион. Что, собственно, людям вообще не нравилось? Им не хотелось жить тысячу лет? Им не хотелось побывать на других планетах и увидеть инопланетян (и вовсе они не страшные, и не зеленые)? Не хотелось, чтобы под сильной магической рукой прекратились все войны и убийства? Что им вообще не нравилось? Впрочем... это ведь были люди. Они не могли жить в спокойствии, всячески доказывая это своей историей, и им было не понять, как здорово, когда нет войны, когда никто не угрожает: что их пушки по сравнению с Галаксией, уничтожившей целые галактики?.. Пустое место. И, да, люди не любили терять контроль. В этом единственном Харука их понимала. Не самое приятное чувство, когда ситуация ускользает сквозь пальцы, когда власть оказывается у других, оставляющих это право за собой на грядущую вечность – и ничего уж они не поделают. Совсем. Им останется только подчиниться и принять дары, но люди и подчинение?! О нет, это несовместимые вещи. Этим род людской и был славен: он никогда не подчинялся просто так. Макото пришла без предупреждения. На самом деле, она так приходила всегда. Харука уж не знала, что именно «младшая сестра» пыталась этим продемонстрировать: силу, волю, ещё какое-нибудь качество, но не особо возражала, потому что в своей квартире редко была чем-либо занята, а когда была у Мичиру... приходилось уходить, но Макото всё равно обычно верно подмечала моменты, когда лучше прийти. Харука знала, как выглядит после времени, проведенного с Мичиру: неопрятно в некоторой степени и с взъерошенными волосами. Как ещё можно выглядеть после постели? Макото воспринимала это... ревностно, но без злобы. Кажется, она и сама всё прекрасно понимала: уж какой-какой, а назвать глупой Юпитер у Харуки язык не поворачивался. Мичиру – это человек, которого она никогда ни ради кого не бросит, и это надо принимать. Макото смотрела с грустью и опускала голову: это был один из синдромов зависимости, в какую Харука умела внедрять людей. Нежелание того, чтобы к этому присоединилась Макото никуда не девалось, однако... прогнать её Харука тоже не могла: тяжело было разрушать чьи-то большие надежды. Если Макото собиралась сама со всем разобраться, то Харука не отрицала: она начинала как-то привязываться к Юпитер. Макото была из бойких людей и поддержать таких, помочь им всё выдержать Харука никогда не была против. Наконец же... она сейчас восполняет всё (старается), чего ей когда-либо хотелось, так зачем запрещать это другим, если Макото больше года всё смотрела в её сторону и не решалась сказать чего-то лишнего, думая о том, как узнает поближе, как они станут друзьями. Большего Харука не могла дать, а Макото, кажется, не просила. Ей только нужно было разобраться во всем – и можно было думать о чем-то в дальнейшем. Она открыла. Макото не спешила что-то делать, но в квартиру прошла быстро и решительно, не так, как обычно. Она закрыла глаза и вдохнула воздух, будто почувствовав в нем тепло, а затем развернулась и с улыбкой спросила: - Чай? Угостишь? Харука кивнула, приглашая в кухню. Конечно же, актриса из Макото была не очень, зато лицемерка – шикарная. То есть, она либо улыбалась искренне, либо совсем уж фальшиво, так, что поверить в этот изгиб губ мог только полный дурак, который слепо кивает головой на всё, что ему говорят или показывают, намереваясь в чем-то убедить. Эту фальшь можно было даже почувствовать, а Макото не умела отгораживаться от чувств других людей, скрывая свои собственные истинные мотивы: правду или притворство. Покручивая в руках чашку чая, к которой уже постепенно начинала привыкать (за те несколько дней, что она навещала Харуку, если они собирались пить чай, то ей доставалась именно эта кружка с забавной надписью: «Желаю всего-всего!» Харука сказала, что ей как-то подарила Хотару: увидела и не смогла не купить. Мичиру же с другой надписью: «Бодрого утра», - из которой та теперь всегда пила кофе, если его готовила не Харука. И ещё одну для Сецуны: «Хорошего настроения!»), Макото не смотрела в глаза: актерство закончилось. Когда же собраться с силами удалось, она сделала большой глоток и заявила Харуке: - Мы решили улететь на Кинмоку. Харука молчала, не спеша её прерывать собственными комментариями. - До этого мы решили три земных дня провести в своих замках на наших планетах. - Хорошо. - Всё? - Что-то ещё? - Харука, - Макото выдохнула, - ты же не думаешь, что я пришла просто сухо известить тебя о том, что мы решили уехать, а затем допить свой чай, встать, развернуться и уйти? Под испытующим взглядом, требующим ответа, Харука усмехнулась. - Нет, я на это даже не рассчитывала. - Спасибо. Ты знаешь. Я хочу предложить вам полететь с нами. Тогда перенесем финальный отлет с Юпитера на Нептун – он гораздо дальше, урежем кое-какое расстояние. Макото посмотрела на неё с надеждой, сцепляя пальцы вместе под столом, принимаясь их массажировать, чтобы как-то снять волнение от ответа, от очень желанного ответа: она не хотела, чтобы Харука оставалась и рисковала, только чтобы улетела с ними. В конце концов, на её сердце Макото не претендовала и ей была важна только безопасность «старшей сестры». Она уже действительно привыкла к этому осознанию, будто так было всегда. Странно... «всегда» - зыбкое понятие. Макото помотала головой, на секунды отведя взгляд, чтобы согнать мысли о философии: не до них сейчас было. Вот всё наладится – и тогда она будет рассуждать о смысле жизни хоть всю оставшуюся жизнь напролет. - Харука, летим с нами. Я не думаю, что последнее слово за Мичиру или за Хотару. Только за тобой. Если ты согласишься, то Мичиру не станет возражать, а Хотару ничего не сделает против вас обеих. Да и не самоубийца она: оставаться на Земле, когда и вы решили полететь с нами. Пожалуйста, - Макото снова посмотрела на Харуку, не скрывая просьбы в глазах, какой-то практически мольбы, - Харука. - Даже не уговаривай, Макото, - Харука усмехнулась опять. Несерьезно, как мог бы отреагировать человек, если бы речь зашла о прогнозе погоды, о покупке какой-то чепухи в магазине – да о чем угодно, но не о вопросе жизни, свободы и будущего, за которое им ещё можно и нужно было бы побороться: не пятьдесят лет отжили. – Что бы ты ни сказала, мой ответ будет: нет. Макото опустила голову, принимаясь вглядываться в чай в своей кружке: - Почему? Ведь ты же лучше меня знаешь, как серьезно обстоят дела. - Вы летите на Кинмоку. Передавайте привет принцессе Какю, - равнодушно сказала Харука, и Макото, как ни старалась услышать в её голосе хоть какие-то переживания, не смогла. – Мы останемся здесь, чтобы сражаться с людьми, потому что каждый должен быть там, где должен. Вы имеете право уйти, а нам нужно остаться и подготовить всё к вашему возвращению, когда Хрустальный Токио засияет во всем своем великолепии, игнорируя все людские желания. - А будет, кому игнорировать? – внезапно поинтересовалась Макото, и Харука усмехнулась, в третий раз за сегодня: в какой-то степени это должно было свидетельствовать о том, что чувствует она себя прекрасно и гармонично, но Макото не очень-то верила: это Харука, она умеет. - Мы позаботимся. Обо всем. Уже когда вечером Макото уходила, она обернулась и посмотрела на Харуку, суживая глаза. В её взгляде было недоверие и какой-то страх: боязнь за то, что всё снова не выйдет так прекрасно, как они думали. Харука положила руку ей на плечо, чтобы помочь откинуть ненужные мысли, убивающие надежду, и Макото спросила, прямо, не скрывая, делая глубокий вдох, как готовясь принять самую жестокую правду: - У нас ничего не получится? Харука ободряюще улыбнулась и ответила: - Всё будет хорошо, - совершенно не в своем стиле жесткой реалистки, которая никогда не тешила себя напрасными надеждами, в любом случае, старалась этого не делать. Провожая Макото, Харука надеялась, что силы у Серебряного кристалла много, что они во главе с принцессой действительно сумеют прорваться сквозь все эти барьеры и покинут Солнечную систему от греха подальше. А там... и не таких били. Лишь бы у людей не было дополнительного оружия: чужой магии. Тогда всё станет хуже.***
17:06 15 Апреля, 1998 Подставы Харука не ожидала. То есть, она всё понимала и держала всё на мушке всякий раз, как выходила на улицу, но как-то тихий, мирный и простой удар по затылку чем-то тяжелым оказался из разряда тех случаев, которые Харука почему-то не ожидала. В смысле, люди действовали другим стилем, вот и... вышло так. А не стоило. О такой штуке, как случайная оплошность, стоило думать всегда, но... взяло и не вышло. Погано-то как. С такой неосмотрительностью она ещё защищать кого-то удумала. Эх!.. Харука, конечно, знала, что в любом случае с чем бы там ни было справится, но... всё равно вышло глупо. Харука поморщилась и выдохнула. Состояние было таким, будто она слегла в кровать с гриппом какой-нибудь серьезной группы: чего же ей ещё хотелось после того, как её затылок познакомился с какой-то дубинкой. Или не дубинкой. По крайней мере, она пришла в себя – это уже кое-что, да значило. Харука сомневалась, что те люди, которые охотятся за ними от лица правительства, стали бы рисковать и позволили ей такую роскошь: не тот случай. Однако веревки были крепкими. Дернувшись ещё несколько раз и убедившись в этом на все возможные проценты, Харука на несколько секунд опустила голову, чтобы утрамбовать содержимое мыслей и ноющую боль. Её шорохи и ерзания, похоже, привлекли внимание того, кто был, скорее всего, виновником её такого состояния. Услышав тяжелые шаги, явно мужские, Харука на миг напряглась, привычно вслушиваясь в полутьму, чтобы понять, чего ждать. Однако кто-то всего лишь сказал: - Я включу свет, - и щелкнул выключателем. Харука ожидала многого. Маньяка или просто какого-то чокнутого хулигана, которому повезло, но не того, что, чуть щурясь от света лампы, в нескольких шагах от неё будет стоять сам Ямада – мотогонщик, которого она не раз обходила, страстно желающий только превозмочь всех соперников и победить. - Если ты не тронешь меня, то я развяжу тебя, - предупредил он, и Харука усмехнулась: - Ты мало что знаешь. Мне твои веревки – пустое препятствие. В них нет ничего от магии, так что я могу с легкостью перевоплотиться и порешить все, эм... несостыковки. Я понимаю, Ямада, что твое уязвленное самолюбие, как и у твоих дружков, не дает тебе покоя, но чего ты вмешиваешься? Радовался бы: я же больше мешать не буду, а других конкурентов у тебя не наблюдается, серьезных. Однако Ямада никак не отреагировал на все её язвы, оставаясь спокойным. - Именно поэтому я спас тебя от смерти. - Ага, непременно, - не скрывая своего недоверия, ответила ему Харука. Она перевоплотилась. Точно подчиняясь призыву, жезл возник прямо в руках, и оставалось лишь взять из него силу. Желто-оранжевая магическая вспышка развернула тело, заставляя выпрямиться, и веревки сгорели в энергии. Когда сила опустила её обратно на землю, мягко, Харука с вызовом посмотрела на Ямаду, не собираясь проникаться жалостью и тратить время ещё. - Вот и всё, - равнодушно, даже и не думая торжествовать, сказала Ямаде Харука. – Дал бы ты мне лишний повод: уже бы не жил. Какого черта тебе всё это понадобилось? - Я не хотел, чтобы ты погибла. - Ага, - язвительно хмыкнула Харука, усаживаясь на потрепанный диван в гараже (место она узнала) и закидывая ногу на ногу. – Я сейчас верю людям даже больше, чем обычно, поэтому безоговорочно верю и в то, что все хотят нам помочь. Так хотят, что аж ненавистью захлебываются. - Те ребята – может, они уже плевались на тебя, - стал объяснять Ямада, - решили, что сейчас-то точно уберут не просто соперницу-женщину, но и Сейлор Уран, а затем прослывут героями, сдав тебя правительству. Они проследили за тобой, выяснили, где прячешься, и заложили недалеко от небоскреба взрывчатку – чтобы, значит, красиво, надеясь, что всё выйдет так, как они задумали. Я был посвящен в их план и ударил тебя по голове, привез сюда: объяснять-то было как? - Весело, - кивнула Харука, даже не пытаясь изобразить доверие. – Очень весело. Верю. Конечно же. Только скажи мне, зачем же тебе меня спасать? Героем, что ли, стать не захотел? - Я предпочитаю побеждать соперников честно, а не убирать их исподтишка, пока никто не видит, чтобы потом ходить и гордиться, - воодушевленно ответил Ямада, и Харука подумала, что он не врет: уж что-что, а честь всегда была у него на первом месте. – Я долго пытался победить тебя и не смотрю на то, что ты женщина, и уважаю за то, что ты ездишь быстрее меня. Сейлор Уран или кто ещё – ты просто сильнее меня, и если я хочу тебя победить, то должен просто стать лучше. - Как мне везет на честных и целеустремленных противников, - хмыкнула Харука, впрочем, становясь серьезной. – Ладно, допустим, я верю тебе. Что-то ещё? - Я хотел сказать, что уважаю тебя, Сейлор Уран. И меня не волнует, что думают остальные. - Спасибо, - Харука повела плечом. – Однако... ты думаешь, меня волнует людское отношение к нам? Ну, лишняя проблема – ничего больше, порешим как-нибудь, пусть даже и с горем пополам. - Я знаю, - Ямада вздохнул, - ведь тебе и Сейлор Нептун никогда не были интересны люди. Харука посмотрела на него заинтересованно, и он продолжил: - Я помню, как смотрела на меня тогда твоя напарница – Мичиру Кайо. Она возвращала мне этот кристалл чистого сердца, но в её глазах не было ни сострадания, ни участия. Сейлор Нептун думала лишь о том, что я оказался не звеном долгожданной цели и готова была победить нападавших демонов – больше не было ничего. Когда же Сейлор Мун и Сейлор Меркурий вернули кристалл моей девушке, она говорила, их глаза были совсем другими: заботливыми и переживающими за судьбы. - Ну, - Харука усмехнулась вновь, - уж прости, что неправильно на тебя смотрели. - Я не это имел в виду, - попытался исправиться Ямада. – Я о том, что у вас просто была другая цель. Поэтому я знаю, что мои слова немногое для тебя меняют. Просто хотел, чтобы ты знала... Харука Тено. - Учту. И ты прав, раз уж разговор зашел в такую колею. Мы никогда не думали о людях и не собираемся этого делать. За этим обратись, пожалуйста, к Сейлор Мун – впрочем, не трогай её. Или к Сейлор Марс, Сейлор Меркурий, Сейлор Венере – тебе на выбор. Они поделятся, если ещё не утратили это чувство, тем, как страшились за людей. У нас же, в сущности, была только одна цель – защитить принцессу от врагов. - Я представляю, - Ямада всё ещё стоял в нескольких шагах, не двигаясь и не пытаясь подойти ближе. – У меня тоже есть цель: ездить быстрее всех, хотя теперь я сомневаюсь, что она столь же ценна, как и ранее: мой самый главный соперник ушел из спорта и больше мне с ним не соревноваться. - Другие бы обрадовались, - заметила Харука, позволив себе немного расслабиться, хотя и не собиралась проникаться каким-то доверием до конца. - Я не другие, - спокойно возразил Ямада. – Сейчас всё ради Хрустального Токио? - Именно, - кивнула Харука. – Ради прекрасного города и счастья в нем нашей принцессы. - А вы? - Мы? – она усмехнулась. – Обойдемся как-нибудь тем, что выйдет. Тут так. Хотя я не могу понять одной вещи. Ладно, мне и Нептун на вас, людей, всё время было плевать, поскольку мы преследовали единственную цель и не собирались слишком сильно истязать себя фактом о том, что придется кое-кем пожертвовать. Но остальные-то относились к вам вполне неплохо: и сопереживали, и старались спасти. А ещё, если бы Сейлор Мун возвела Хрустальный Токио, вы бы жили по тысячу лет. Что вам не нравится-то? - Мне неясно, - Ямада, наконец, подошел к дивану, кивком головы попросив присесть. Харука разрешила. – Скажи, а как там было бы, в этом Хрустальном Токио? - Было бы? – переспросила Харука, и опять со своей усмешкой. – Думаешь, мы не справимся. Ну, это ещё посмотрим. Ямада повел себя странно. Харука рассказывала ему о башнях и жизни – так, общие особенности, и понимала правдивость собственных слов. Это то, как они сражались, их личное отличие от Внутренних воинов, от принцессы, которая рвалась доказывать справедливость и жить по-доброму: они всегда чихать хотели на людей. Те были лишь возможными (до определенного времени) хранителями Талисманов, потом – объектами превращения в демонов, поэтому никакой сердечной привязанности лично у Харуки к ним не было. Она пообещала Макото, что очистит всё и подготовит почву для Хрустального Токио. Так что теперь выбора не было: ради того, чтобы будущее принцессы воплотилось снова надо было сражаться, в этот раз – отчаяннее, чем в предыдущие. И сейчас было уже ничуть не страшно принести жертву. Много жертв. Сколько бы их не понадобилось, даже если... все имеющиеся миллиарды.***
07:43 19 Апреля, 1998 Хотару развеселилась не на шутку. Она бегала по просторной гостиной в своих джинсах-дудочках и белой майке, махая руками и впитывая в себя красивый интерьер. И будто не было ненависти людей, неудач, отчаяния и прочих негативных моментов – Хотару вела себя, точно ребенок: также легкомысленно и беззаботно, и ещё счастливо. Харука улыбалась, наблюдая за её весельем. Она держала в обеих руках небольшие чемоданы со своими вещами и нарядами Мичиру, но пока не спешила подниматься наверх: уж слишком редкими за последнее время стали мгновения такой вот радости, потому с ними хотелось побыть подольше. Особенно когда у неё самой всё было... не лучшим образом, когда если не со всех, то с некоторых сторон надавливали нехорошие чувства. Мичиру спустилась со второго этажа и попыталась отобрать чемодан со своими вещами. Харука не сдавалась, крепче сжимая пальцы и давая понять, что просто так ручную кладь весом в несколько килограмм не отдаст. Мичиру улыбнулась, хитро хмыкнув, подняла глаза к потолку (ну с совершенно безрассудным видом!), а потом резко дернула чемодан с рукой на себя. Харука опешила, машинально отшатнувшись, чтобы удержать равновесие, но пальцев не разжала, на что Мичиру вздохнула и несерьезно нахмурилась, будто ей не дали чего-то желанного. Весь путь на второй этаж до их... спален она пыталась вернуть себе желанную кладь, но так и не воплотила свое желание в жизнь, с понурым видом наблюдая за тем, как Харука донесла её чемодан до самой кровати и положила на неё, стоя на пороге. Зато Харуке в итоге пришлось догонять Мичиру и отбирать у неё свою собственную кладь, поскольку та безумно хотела вернуть долг. Это было теперь так... редко и будто странно. Многое поменялось, и хотелось обматерить каждого человека за его стадную с остальными бесчеловечность и дурость – какого же им неймется? Они ведь с Мичиру побыли счастливы без отлагательств так мало – и тут уже не заполняли собой факты о том, что больше им не мешали тренировки и репетиции. Черт... Варила кофе Харука всегда хорошо. Пока Хотару и Мичиру обживались в своих комнатах, она взяла на себя привычное приготовление завтрака – надо же было как-то всех накормить. Хотару уметь варить утреннюю бодрость пока было рановато (и неважно, как быстро она выросла за считанные дни), а у Мичиру не очень получалось, так что осталась только она. Сецуны-то пока не было... и слава Богу, пусть себе и дальше стоит у Врат Времени и Пространства, куда была призвана долгом, и не возвращается. Она и Макото недавно научила. Та пришла к ней сонная (ещё до планет и планов о Кинмоку), какая-то грустная, и Харука утащила её на кухню, принимаясь колдовать над плитой. Макото, в силу своей любви к готовке и всем её ответвлениям (кроме, как она признавалась, мытья посуды: это было самым ненавистным), оказалась увлечена процессом – почему бы и не посвятить в тонкости? Макото... Два дня назад она ворвалась к ней со слезами и кулаками, разбудив посреди ночи (Харука думала пойти ночевать к Мичиру, но что-то удержало). Макото плакала, бушевала и в гневе билась током так, что к ней было практически не прикоснуться. Уже после того, как первая волна истерики сошла, она сидела в её объятиях и шептала, будто обвиняла: «Ты меня обманула». Харука чувствовала себе из-за этого не самым лучшим образом. Такие слова от любого другого человека (ну, за исключением Мичиру, Хотару, Сецуны, в каком-то смысле Минако, Усаги... ладно, много набралось имен за гранью привычки) не вызвали в ней особого чувства вины или чего ещё, но Макото... была «младшей», и это кое о чем да говорило. Харука думала, что должна была сказать ей раньше и не тешить надеждами, хотя долго ли они (да и не только. Тут это и на них, крутых Внешних воинов распространяется) смогли бы выдержать без надежды, какой бы был во всем смысл? Это был тот немногочисленный раз, когда Харука думала о себе: «Хотела, как лучше, а получилось... погано». Много чего было не так. Новый дом радовал большим простором после жизни в небоскребах. Оставаться там было уже не очень благоразумно, раз они хотели убивать людей и разбираться с их претензиями примерно тогда, когда это было хоть сколько-то угодно им, а Мичиру уже давно постепенно и плавно решала проблему с тем, чтобы кто-то продал им маленькую недвижимость в определенной глуши, так, чтобы людей было мало, никто шибко не думал кого-то в домике искать, чтобы документы были оформлены красиво – а уж они разберутся, как здесь жить. Было много белого и светлого, а ещё деревянные панели – в принципе, как и в их старом доме. Харука даже и не чувствовала особо, что они переселились в какое-то другое место, ибо даже вид за окном был похож: сплошная зелень. Должно было быть уютно тут жить, разве что подоплёка немного другая: в тот дом они приехали отдыхать и жить счастливо, а в этот – нормализовать свою не самую лучшую ситуацию, чтобы как-то взять над ней контроль. Кофе дымилось, впрочем, даже не думая сгорать или предупреждать о том, что может свариться с другим вкусом: Харука любила быть мастером своего дела, так что, если бралась, шансов на то, что испортит (и не важны никакие обстоятельства, в том числе и препятствующие), было очень мало. Ничего уже не было, как прежде. Харука скучала по тому, что было у неё раньше. Она скучала по прежней Мичиру, по радостным и легким отношениям. Сейчас они уже давно не смеялись в обществе друг друга, рассказывая шутки или забавные истории. Мичиру часто приходила вечером, уставшая и опечаленная, и ей хотелось только убедиться в том, что ещё есть какой-то шанс, что всё хорошо. Харука прижимала её к себе, целовала, как и всегда, однако того самого ощущения, что всё «как раньше» дать не могла. И дело было не только в ней, не только в Мичиру – во всем. Раньше они с Мичиру наслаждались друг другом. Им было хорошо – и больше ничего не требовалось. Сейчас они были вместе каждую ночь, они спали, обнимая друг друга и прижимаясь слишком тесно (но усталость уже не давала капризов по поводу неудобств или чего ещё, уступая), будто никогда не хотели разлучаться. Их отношения приобрели печальную обреченность, когда они вроде бы любили по-прежнему, но не могли чувствовать себя рядом так, как это было раньше, в настоящем счастье. Они просто отчаянно пытались найти друг в друге какое-то утешение, доказательства того, что всё не зря – и это подкашивало лучше любых ударов под дых, ведь поиск надежды, как правило, заканчивался полным провалом и разочарованием. Когда у всего действительно был шанс, надежда была сама по себе, не требуя бегать за собой на край вселенной или какой-нибудь галактики, а все поиски были тогда, когда они пытались обмануть самих себя. Такое уже было когда-то. Во времена Апостолов Смерти и Хотару-Сейлор-Сатурн – маленькой девочки, которая хотела жить и могла спасти себя только пробуждением воина, уничтожавшего миры. Они тогда тоже тешили себя, грустили и прижимались близко в редкие (гораздо более нечастные, не то, что сейчас) моменты единения и близости, думая, что вот сделают то, ещё это – и всё хорошо, и пытались на это надеяться. В самом-то деле надежды не было: куда перед кучей демонов и темной мощной личины в маленькой Хотару? Они и проиграли, по-своему. То, что Сейлор Сатурн не уничтожила мир – другой вопрос, который решили не они, а по сути без надежды ничего и не пришло, потому что этот привкус того, что ничего не спасет, прошел с ними через всю борьбу – и привел к логическому концу. Сейчас – то же самое. Харука мечтала, хотела бы всё вернуть, или хотя бы чтобы они с Мичиру могли быть снова счастливы, без обреченности: у них ведь раньше всегда получалось, несмотря на битвы, на какие-то проблемы. То, что чисто личное, что не выходит за рамки и не приобретает большого масштаба. Но, кажется, было не дано. Когда Мичиру становилась сдержанной и взрослой леди, всё шло наперекосяк, ведь их отношения не были повязаны на масках. Харука налила кофе в две чашки, положила на тарелку любимые круассаны Мичиру и бросила в третью чашку (для Хотару) пакетик зеленого чая (это Сецуна приучила любить такой). Она улыбнулась и резво поднялась на второй этаж, и её тут же обогнала веселая Хотару, крича о том, что она проголодалась, как какой-нибудь зверь. Зайдя в комнату Мичиру (дверь была открыта), Харука улыбнулась ей, и Мичиру ответила тем же. Она подошла ближе, кинув на кровать какое-то свое платье и совершенно не беспокоясь о его состоянии, и обняла её, закрывая глаза, а уже через несколько секунд нежности и единения поцеловала в щеку и побежала куда-то вниз с абсолютно счастливым видом. Харука пошла за ней, потому что сегодня был необычный день: они могли быть – и были – счастливы.***
14:25 27 Апреля, 1998 - Предсмертный крик! Магия Плутон действовала иначе, чем их силы: бледно-фиолетовая сфера врезалась в людские спины, направляясь точно в цель, и не выжигала, не причиняла агонию, а просто в единый миг своим влиянием останавливала все процессы внутри тела того, кому была предназначена, фактически, замораживая врага. Движение крови, сердцебиение, сокращения мышц – одной атакой всё это прекращалось, и те, в кого сфера попала, после медленно растворившись, будто овеяв их своей властью в последний (так и есть) раз, падали без движения, а потом, когда всё заканчивалось, уже не вставали. Не было агонии, они не успевали ничего почувствовать – просто умирали от первого соприкосновения. Это было бы страшно, если бы они уже к такому не привыкли. Люди – всего лишь очередные мишени для таких сил, и ничего большего. Сегодня был тот редкий случай, когда им повезло попасть в одну ловушку совместной частью команд: по две от каждой – Рей и Усаги, Харука с Мичиру. Первые две убийств не переносили, а ещё одна людская мразь перехватила Сейлор Мун, выставив её перед собой и не отпуская, точно провоцируя: мол, попробуйте, атакуйте, убейте свою принцессу. Люди ведь уже изучили кое-какую часть их возможностей и знали, что возвращающейся атаки, которая бы описала круг, ни у одной из них нет. Дискообразную форму могла принимать сфера «Духа грома» Макото, но и она летала только по прямой траектории, не работая с ломаной. И тут появилась Сейлор Плутон. Она стояла на крыше со своим Гранатовым Посохом, привычным грустно-равнодушным взглядом следя за тем, как люди распахнули глаза и рты от настигнувшей их магии. Пока атака ещё действовала, Харука выдернула Усаги из их рук – и люди попадали, как куклы, правда, в этот раз не обугленные и не дымящиеся: в том же виде, в каком и были до своей смерти, просто уже мертвые – ничего не поделаешь. Рей пообещала, что доставит Усаги, снова шокированную увиденным и сдерживающую слезы, в их дом, будто бы разрешая уйти, но Харука не стала противиться, осторожно сжав руку Мичиру. Они запрыгнули на небоскреб, рядом с Плутон, и, сдерживая гнев, Харука кивнула Сецуне, предлагая идти за ними. Она двигалась быстрее, чем обычно, и как-то по-особенному стремительно, будто спеша, хотя на самом деле в шаге просто пыталась выплеснуть свои эмоции. Когда они добрались до дома, Мичиру первым делом указала Сецуне на её спальню: то ли по привычке, то ли подсознательно они ждали этого, то ли вообще просто забыли о том, что комната была гостевой и... кто бы к ним пришел без пистолета или ножа, чтобы просто выпить чаю. Харука же, развоплотившись, села на диван в гостиной, и как-то почувствовала, глядя в одну точку в окне, что Сецуна тоже здесь, а не побежала обживаться. Мичиру осторожно села рядом, а Сецуна, обойдя диван, развоплотилась, и Харука, услышав этот типичный звук (вроде как «сверк», как будто такое что-то, морозное), подняла голову, повернулась, заново запоминая Сецуну такую, какой она стояла: спокойную, в этом своем фиолетово-белом костюме делового стиля, такую сдержанную и мудрую. Вроде бы. Нет... дуру дурой! Иначе бы она не пришла сюда, вообще бы не сунулась! - Валила бы ты отсюда, Сецуна, - недружелюбно процедила Харука, сжимая челюсти и закрывая глаза в попытке успокоиться: она редко выходила из себя, хоть и не была бревном, не чувствующим этот мир, и сейчас срыв был близок. – Убирайся к чертовой матери, слышишь?! Вали к своим Вратам, чтобы я тебя никогда тут не видела! Сецуна промолчала, спокойно и с достоинством встречая такой прием. Она аккуратно уселась на боковушку, движением сдержанной леди разглаживая короткую юбку, которая из-за своей длины и фасона просто не могла исходить на складки, и тихо спросила: - Зачем ты так, Харука? - Тебе ответить?! – прежним тоном продолжила Харука. – Как бы почетче сформулировать? Даже не знаю. Может быть, дело в том, что тут люди хотят нас поймать и мы для них – сладкий долгожданный приз, из которого можно сделать и козла отпущения, и ещё кого-нибудь. И что магия Усаги, моя, Мичиру, Минако – кого хочешь из воительниц вспомни, для них – вкусно? А ты со своей властью над временем – вообще сладкое на десерт? Ещё причины нужны, или хватит?! - Ты не должна беспокоиться за меня, Харука, - возразила Сецуна. – Если я пришла, то у меня были на то свои причины. - Мне плевать на твои причины! Помогла – спасибо, мы благодарны, а теперь ступай к Вратам своим и не суйся в наше время. Вообще просто стой там – и никуда не лезь. Много веков стояла – ещё постой. Просто уходи, - отнюдь не как лидер, но требовательно приказала Харука, не желая смотреть в её сторону. - Я не уйду, - непререкаемо и твердо ответила Сецуна. – Можешь хоть ногами выпихивать – я не сдвинусь с места. Надо будет, перестану мозолить тебе глаза, но не уйду. Понятно? Я, как страж Времени, обязана не только следить за его течением, но и защитить будущее, о котором, кроме меня, никто позаботиться не в силах. Поэтому я здесь. - А будущее?.. – наконец, несмело спросила Мичиру. - Нестабильно больше, чем ранее, - четко ответила Сецуна. - Мы сами обо всем позаботимся, - отрезала Харука, ударив ладонями по своим коленям, чтобы окончательно разделить двух сговаривающихся: Мичиру и Сецуну. Нельзя сейчас было давать какому бы то ни было долгу или желанию Сецуны добро: это грозило опасностью. – Как видишь, пока справляемся и нам ничто не угрожает. Уходи, Сецуна, прошу по-хорошему. - Нет. - Уйди, - Харука закрыла глаза. – Уйди, или я найду способ переместиться к Вратам, а там – в Хрустальный Токио, и заставлю Короля запереть тебя в какой-нибудь башне, в месте, откуда ты не сможешь выбраться. Предупреждаю – я тебе этого не спущу. Для твоего же блага. - Король слабеет. - Что? Они спросили это одновременно с Мичиру, повернув головы. В глазах Сецуны промелькнула большая грусть, чем обычно, но она по-прежнему сохраняла свое привычное спокойствие. - Король слабеет. - А Королева? - Пока в порядке, но она переживает за возлюбленного. С ней тоже стали случаться необъяснимые приступы. Маленькая Леди... - Что с ней? – требовательно спросила Харука, в этот раз обогнав Мичиру, которая хотела задать тот же вопрос. Сецуна опустила голову и вздохнула: - Сейчас она держится, но это может продлиться недолго. - Господи... – Мичиру покачала головой, сминая на коленях ткань своего платья в кулаки, оставляя нешуточные складки, после которых точно придется гладить второй раз. - Поэтому я пришла. Вы все избрали будущее Хрустального Токио и хотите до него дойти, поэтому... я здесь, чтобы помочь ему стабилизироваться. Только через прошлое можно наладить будущее. Даже Серебряный кристалл этого времени в некотором смысле сильнее кристалла Королевы, потому что сейчас эта параллель измерения – центральная. Если здесь что-то случится с силой Сейлор Мун, то в будущем произойдет то же самое. Я не могу оставить всё так, как есть. - Последний раз прошу: уйди, - устало сказала Харука, и в этот раз её голос не был требовательным. - Нет, - твердо ответила Сецуна. Харука боялась. Это было непозволительное чувство, но страх выедал изнутри, готовясь подкосить внутренний стержень. Она не хотела, чтобы Сецуна оставалась, потому что... так было нельзя. Её магия Времени, её власть – такая вкусная и восхитительная... люди же как шакалы набросятся, если узнают! И, когда вдруг... Сецуна окажется первой, той самой, которую будет легче всего сломить, ведь любой Страж служит кому-то. Она лишь сторожит Время и наделена силой им управлять, а её положение определяет... Серебряный кристалл. И Харука надеялась (как ненадежно!), что Сецуна не станет дорогим соусом на их общем блюде, если его когда-нибудь подадут в жадные и мерзкие руки правительства, организовавшего всё это.***
16:32 17 Мая, 1998 Они не так уж часто встречались с остальными воинами. То есть, Харука, например, если не каждый день, то через день-два постоянно виделась с Макото, не так давно к ней пришла Минако, чтобы поговорить о законах лидера, порой они пересекались с Усаги, но собирались вместе очень редко. Вот чтобы все: и они, и четыре Внутренних воительницы, и сама Усаги. Принцесса лежала на кровати, в которой и спала, свернувшись в калачик. По обе стороны от неё сидели Минако и Рей – самые верные подруги. Макото примостилась на подоконнике, Сецуна – в уютном кресле, на его подлокотнике – Хотару, Харука и Мичиру же устроились на небольшом диване. Они собрались, чтобы попытаться решить, что же делать дальше, попробовать найти какой-то выход, какое-то средство или заклятье, которое смогло бы остановить людей. В этот раз – вместе. Их всех подломила поимка Ами. Харука знала, что Макото до сих пор не может себе этого простить и корит себя, безжалостно обвиняет в таком проступке, которого не должна была совершить. Ей стало страшнее за Сецуну, однако Сейлор Плутон, как выяснилось, оказалась глуха к доводам разума, приказам, следуя слепому зову долга и, в чем Харука была уверена, каким-то именно личным мотивам: она ведь никогда ничего не договаривала! - Хрустальный Токио, - уверенно заявила Хотару, и тишина будто ожила, наполняясь шорохами и удивленными возгласами ещё не до конца осознавших всё девочек, в особенности Рей, Минако и самой Усаги. - Что?.. Однако Хотару не стала повторять. - Ты предлагаешь, - уточнила Харука, - возвести Хрустальный Токио раньше времени? - Именно это, - кивнула Хотару, вставая на ноги, будто была учителем или гением, готовым объяснить простым смертным свою гениальную истину. – Хрустальный Токио – оплот силы Серебряного кристалла, он воссоздан из его света, и ещё – это неприступная цитадель. Выражаясь пафосно, цитадель Добра. Я ещё ничего не осознавала в это время, но вы, - она указала на Минако, Рей, Усаги и Макото, - и ты, Сецуна, должны помнить, что, когда Черная Луна атаковала Хрустальный Токио, она превратила всю Землю в хлам, в пустые здания и испаряющиеся трупы. Однако дворец, в котором спала Королева, остался нетронутым. Черная Луна бросала все свои самые лучшие и чистые силы на то, чтобы взять его – но у них ничего не вышло. Вот вам лучший пример того, что внутри дворца мы будем неуязвимы. И, - Хотару помедлила, точно собиралась сказать глупость, - он большой. Не то, что эта лачуга, и пусть просит меня твой друг, Макото. Усаги принялась ерзать, пытаясь усесться. Подобрав под себя ноги, она посмотрела сначала грустно и всё ещё отрешенно, не до конца выходя из своего личного транса, в котором пребывала (Харуке так сказала Макото) последние несколько дней, затем – непонимающе, и её взгляд был устремлен именно на спокойную и уверенную в себе (ничего уже от маленькой хрупкой девочки не осталось... только телосложение тонкое, легкое, невесомое даже какое-то) Хотару. - Хотару-тян, - обратилась Усаги к ней, - к-как так? Возвести Хрустальный Токио раньше времени? Это же своя эпоха, совершенно полноценная и... она должна прийти тогда, когда должна. То есть, если что-то... то всё уже пойдет не так. Хотару посмотрела на неё серьезно. - Будущее уже изменено, - и она подчеркнула «уже», делая акцент на безысходности. – Если мы ничего не предпримем сейчас, то в итоге сможем полюбоваться только на разрушенные... ах да, не сможем вообще. Хрустальный Токио просто тихо-мирно исчезнет, или... – Хотару перевела взгляд на Сецуну, вздохнув. – Всё будет ещё хуже, чем уже есть. Это был просто какой-то набор обреченных слов, обозначающих безысходность и полное отсутствие надежды. Хотару не боялась, она брала и говорила о том, что больше не прокатит метод «посидим и поверим в то, что всё кончится благом», что нужно действовать прямо сейчас и действовать жестко. И, напоследок... делать выбор, выбор эгоистичный и резкий: они или их враги. Можно люди, если кому-то так больше угодно. - А что будет, если мы возведем Хрустальный Токио сейчас, на несколько лет раньше? – поинтересовалась Рей. Хотару хмыкнула на её «мы», такое наивное, когда всё делать одной Усаги, но не стала ничего говорить конкретно на эту тему: ещё будет время, чтобы опровергнуть все их – и принцессы – надежды. - Хрустальный дворец станет нашей цитаделью, - объяснила Хотару. – Когда Королева изменила Землю, по-другому начав её историю, она наделила всех землян тысячелетней жизнью. Я думаю, Усаги-чан, ты согласишься со мной в факте о том, что этого делать не стоит. Во-первых, люди и так покушаются на наши силы и контроль над ними. Во-вторых, у нас появится шанс так заключить с ними... что-то вроде мира, как и было сделано, но в других условиях: долгая жизнь и вечная молодость в обмен на то, что они будут обожествлять тебя, как Королеву, и молчать в тряпочку. - Я так не хочу! – почти выкрикнула Усаги, замотав головой и тут же закрывая лицо руками, собираясь заплакать. Её осторожно остановила Минако, позволив положить голову на свое плечо, погладила по голове и шепнула, что всё в порядке, что не время плакать. - А чего ты хочешь? – сухо спросила Хотару, когда Усаги снова посмотрела на неё. - Я... – Усаги помедлила, будто бы осознавала наивность и чистоту сказанной фразы, но, тем не менее, продолжила: - Я хочу счастья для всех. - Так уже не выйдет, - отрезала Хотару. – Настало время выбора: либо мы, либо они. В первом случае мы что-то сделаем и победим, во втором победят нас, и ты уже не побудешь не то, что Королевой, но даже матерью. - Но... – Усаги опустила голову, уязвленная жестким замечанием, которого никогда бы не стала ждать от маленькой Хотару-тян. – Что мы будем делать, если... возведем?.. - Мы войдем в Хрустальный Дворец, - принялась говорить о своем предложении Хотару. – Войдем и закроем за собой двери. Он основан на сиянии Серебряного кристалла, на его материальном свете, и потому всё лучшее оружие людей: лазеры, пушки, атомные бомбы – не сыграют вообще никакой роли. Они только лишний раз загрязнят свою атмосферу, если мы говорим о последнем виде оружия. Если люди попытаются брать дворец штурмом, то они просто сгорят в активированной защите, и либо сдадутся, либо... - Я не хочу их всех убивать, - прошептала Усаги. – Я не могу так. Да и что мы будем делать, если на планете совсем никого не останется? - Поверь мне, Усаги-чан, - успокоила её Хотару, - до такого не дойдет. Люди слишком трусы, чтобы истребить всех себя – это не по ним, уж будь уверена на все сто. Они просто сдадутся – и кошмар закончится. - Разве можно будет жить в людской ненависти? – снова спросила Усаги и посмотрела на Хотару с надеждой. - Всех людей не исправишь, Усаги-чан. Если они не хотят по-хорошему, то магия всё равно придет на Землю, вернув себе первенство – так, как ей захочется, не одарив их своими силами. Ты пыталась верить во всех людей, как герой, - будто читая её насквозь, сказала Хотару, - но это невозможно. Кто тебе дороже: люди или мы? Усаги вздохнула, опуская голову, признавая полный крах своих принципов – и это был лучший ответ. Она не могла сказать, что дорожит кем-либо так же, как родными девочками, Мамору, не родившейся Чибиусой, а из людей – только мамой, папой и Шинго. - Тогда... – Усаги посмотрела по сторонам, на всех. – Вы мне поможете? Я не уверена, что смогу справиться. Мне известно лишь, что в нужный час Серебряный кристалл просто засиял бы. Как выпустить такую силу раньше, я... не знаю. Если бы это был какой-то темный монстр, другая галактика – там сторона уничтожения, а здесь – изменить целый мир. - Мы не сможем тебе помочь, - сказала Мичиру, и на неё тут же уставились все, кроме Хотару и Сецуны, Харуки, которые уже знали это. – Ты привыкла рассчитывать на нас и нашу энергию, но... – она кивнула, передавая эстафету Харуке, и та продолжила за Мичиру: - Однако Хрустальный Токио должен быть возведен на чистой силе Серебряного кристалла, не смешанной ни с чем. Завтра полнолуние – это станет опорой твоих сил. Луна отправится к Кристальной башне во дворце Серебряного Тысячелетия, чтобы вознести молитву, но основная надежда только на тебя, поскольку Истинная Сила Луны – сила, стирающая темноту, а не изменяющая миры. - Я поняла. Усаги посмотрела на Рей с надеждой, и подруга обняла её, пряча лишние слезы, которых было слишком много с самого начала этого кошмара. Она плакала, зная, что завтра решит участь всех людей Земли, призвав и вызвав изнутри магическое сердце Земли, его чистое и светлое биение. Завтра всё решится – и только начнется, и умрут тысячи людей, пока что-то изменится... но она не могла больше вести себя эгоистично и играть в героя: чтобы спасти подруг, нужно было поступить, как настоящая принцесса. Ради Ами-чан... - А что с Ами? – оторвавшись от Рей, спросила Усаги, с волнением, со страхом глядя на остальных. - Если ты возведешь Хрустальный Токио, - сказала Хотару, - то сила Серебряного кристалла многократно возрастет. С ней тебе ничего не будет стоить призвать не только душу Ами, но и её тело в Хрустальный Дворец, где она будет в безопасности и излечена от любых последствий того, что сделали с ней люди. - Правда? - Да, - и Хотару улыбнулась. Это был такой нежный и ободряющий изгиб губ, совсем как у настоящей Хотару-тян, и Усаги аккуратно, боязливо и нерешительно улыбнулась в ответ, хоть слова её и были тверды, выдавая пока ещё показную, но уверенность. - Я сделаю это.***
20:00 18 Мая, 1998 День был напряженный. Минако сказала, что Усаги не хотела спать. Им пришлось напоить её снотворным, потому что такое заклинание в неподходящий час могло забрать у неё всю энергию, и сил должно было быть много. Усаги кое-что тревожило, и они все знали, что именно, однако никак не могли помочь. Луна отправилась в Кристальную Башню, как только на ещё не очень темном небе появилась полная луна. Кажется, этот вариант развития событий её вполне удовлетворял, поэтому она обещала вложить в молитву все свои силы, чтобы Луна засияла небывалым светом, подпитав Серебряный кристалл этим сиянием. От такого союза должно было что-то получиться. На это надеялись все. С наступлением вечера они встретились в доме у Асанумы. Усаги, проведшая под влиянием снотворного ту часть ночи, когда оно начало действовать на её организм, и остаток дня, не так давно проснулась, но уже привела себя в порядок, умывшись, приняв душ и заплетя волосы в любимую прическу: оданго, с которыми она никогда не расставалась, то есть, всё время закручивала длинные волосы именно так. Они перевоплотились. Делать это Усаги было начисто запрещено, хоть она и желала. Минако и Рей с помощью своей энергии создали вокруг неё энергетический барьер, который позволял Усаги без отставания перемещаться за ними, и она бурчала, что вполне самостоятельная, что может сама бежать быстро и прыгать высоко: только дали бы в Сейлор Мун превратиться. Харука ответила, что полюбоваться перевоплощением она ещё успеет, а силы надо беречь, ибо передвижение также отнимает их, хоть и малую толику. Согласно решению, всё должно было случиться на горе Фудзияма – там, выше электрического света и всего остального, магическая энергия чище и сильнее, а свет Луны – ярче, поскольку ничто не останавливает его, помимо земной атмосферы, не мешая подпитывать кристалл. Усаги, которой наконец-то было позволено перевоплотиться, даже подпрыгнула от счастья, спросив у Минако, красивая ли она в этой форме Вечной Сейлор Мун. Мичиру пообещала, что по памяти нарисует картину, если всё удастся, ибо Усаги, помимо прочего, переживала, что со становлением Хрустального Токио всё случится так, как и должно: силу воина она утратит навсегда. Макото успокоила её тем фактом, что короткая юбочка в три слоя – это ещё не всё. Став королевой, Усаги обретет такую силу, что ей и длинное белое платье не будет мешать – всё равно никто не подберется и ни от кого убегать не понадобится, так что всё хорошо. Возможно, Усаги удумала всё это с волнением из-за нелепого костюма и большого банта совершенно не к месту только для того, чтобы отвлечься от самых тяжелых мыслей, которые не давали ей покоя. Она ведь и сама знала про королеву, про то, что ей это положение даст, но никак не могла перестать думать о людях, о том, что станет с миром, что вообще будет дальше, даже если у неё всё получится? Усаги всё никак не могла избавиться от этой личины героя, с которой прежде так пыталась срастись, желала вернуть себе свой природный эгоизм, чтобы навсегда выжечь из себя все то, чему больше места нет – неудачно получалось пока. Может быть, она даже... не хотела. Усаги не знала толком. Осознание, что пора, пришло, когда Луна высоко в небе свернула чем-то ярким, и будто бы этот свет рассыпался множеством маленьких звезд, а по светилу прошел бледно-золотой полумесяц – как кто-то активировал могущественную магию. Усаги глубоко вздохнула, становясь на самый край скалы, и обернулась, с надеждой глядя на девочек. Они все пожали ей руки: и Макото, и Мичиру, и Рей, и Сецуна, и Минако, и Хотару, и Харука. Уже призывая в свои ладони Серебряный кристалл, Усаги тихо сказала: «Ради Ами-чан. Ради всех». Час пробил. Усаги вытянула руки, и Серебряный кристалл между её ладоней, сначала тусклый, медленно засветился, точно заполнялся силой, забирая её откуда-то из космических глубин, из яркого света спутника Земли на синем небе, или из сердца своей обладательницы. Впрочем, он ведь и был сердцем. Усаги зашептала какие-то молитвы, сочетания слов для призыва силы: она так и не смогла придумать что-то верное для того, чтобы возвести Хрустальный Токио, как по щелчку пальцев, и надеялась, что, когда силы станет достаточно, она лишь сможет правильно её выпустить – и световые вспышки по всей планете сами сделают свое дело, без её участия. Отчасти, так и должно было быть, наверное, ведь Хрустальный Токио – это то веление Судьбы, которое они уже приняли. Все наблюдали за ней, сжимая губы и кулаки. Артемис отправился к Кристальной башне с Луной, и Минако не хватало его гладкой белой шерсти, которую она всегда выглаживала, когда сильно волновалась. Мичиру переплела свои пальцы с пальцами Харуки, и они синхронно сжали их, точно хотели в этот час безмолвно друг друга поддержать, стать ближе в этой надежде, которая была такой светлой, таким бледным, но уверенным фантомом, который будто уже хотел прийти в мир чем-то материальным. Макото смотрела на свет в руках Усаги, прикусывая губу, и молилась каким-то своим образам, чтобы всё было хорошо. Сецуна и Хотару стояли чуть поодаль, спокойные, Рей, Мамору – ближе всех к Усаги, не боясь быть нечаянно затронутыми ярким светом. Харуке показалось, что для Марс это значит столько, сколько для всех них, вместе взятых, вряд ли получится, хоть они и были едины в желании прекратить этот кошмар. Серебряный кристалл сверкнул, и его свет стал каким-то жидким, материальным. Он собрался в круглую сферу, скрывая камень от взглядов, а потом рассеялся, становясь полупрозрачным: Серебряный кристалл распустился, принимая форму цветка. Разрастающийся свет своим полем уже захватил их всех, всю гору, пронизывая планету насквозь и всё увеличивая свое влияние. Луна в небе сияла ярко и тоже сверкала, будто бы уже не Кристальная Башня подпитывала Серебряный кристалл, а он – её. Это действительно становилось концом великого начала, когда они смогут избавиться от всего того, что им мешало, когда Иллюзион вспыхнет яркой звездой – и Земля окажется пронизана магией во второй раз, тогда – золотистой, прекрасной, как сама истинная суть третьей от Солнца планеты в Солнечной системе. Тогда из-под поверхности поднимутся небывалой красоты фонтаны и постройки, превращая Землю в истинный рай – и на престол, чтобы править магическим миром, взойдут Нео Королева Серенити и Король Эндимион. Волшебство снова отвоюет свое право на существование. Это звучало, как желанная мечта, самая прекрасная на свете... Усаги зажмурилась, чувствуя, что Серебряный кристалл начинает вытягивать из неё силы. Она бы пошатнулась, если бы сдвинулась со своего места хотя бы на миллиметр, но не имела на это право, сильнее вытягивая руки и продолжая шептать молитвы. Сила накапливалась, в кристалле её становилось так много, что энергия грозила разорвать все пределы, и нужно было обязательно удержать её. Рано, нет... ещё недостаточно, так ничего не выйдет. «Я призываю Великое Святое Сияние Луны, - в который раз повторяла Усаги, делая глубокий вдох и закрывая глаза, чтобы не ошибиться. – Истинный Лунный Свет, исходящий из недр, породивших Серебряный кристалл – вечное сияние, я призываю тебя для того, чтобы ты наполнил собой часть моего сердца и исполнил мою волю. Великое Святое Сияние Луны, влейся в Серебряный кристалл и дай мне сил! Освободись, Истинная Сила Луны! Я призываю...» Серебряный кристалл засиял ярче. Энергии стало так много, что её невидимая волна, наподобие ударной, прошла вдоль рук Усаги, ослабляя их, и она сжала челюсти, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. Лоб обожгло теплом – засиял её полумесяц, и Усаги позволила себе улыбнуться от приятного ощущения, придвигаясь ещё ближе к краю. Наконец, – это стало понятным – силы оказалось достаточно. Усаги на несколько секунд замолчала, зная, что свет надо сконцентрировать и направить теперь, когда для исполнения её воли магии достаточно. Она зашептала что-то о Хрустальном Токио, пытаясь энергией Серебряного кристалла воззвать к магическому сердцу Земли, но не получалось. Или да. Свет стал сжиматься в одну точку вокруг яркого хрустального цветка, и Усаги зажмурилась, чтобы теперь единым коротким приказом завершить длинную молитву по изменению мира. Взрыв оттолкнул её от своего эпицентра, и Усаги упала прямо в объятия Мамору, который всё это время не спускал с неё глаз, будто пытался поддержать одним взглядом. Сфера разорвалась, растворяясь в воздухе, и прямо на их головы посыпался жидкий свет, соединенный в крошечные четырехконечные звезды. Усаги тяжело дышала, и её брошь сверкнула, забирая в себя перевоплощение. Ничего не происходило. Магии, энергии, силы попросту не хватило для того, чтобы соединиться со всей планетой, пройти её насквозь могущественным потоком. Усаги казалось, что она выжала из кристалла абсолютно все, скопила столько света, что больше уже было и нельзя – но для того, чтобы изменить мир и создать Хрустальный Токио её нужно было гораздо больше. Серебряный кристалл оказался не готов ко всему этому – и не смог ничего сделать. Камень подчинялся воле своей Хранительницы, камень мог победить любого врага, который только тронет принцессу Луны – обладательницу самого яркого Звездного Семени, но он не мог сделать ничего против Судьбы, которая определяла грани его могущества. Время – это сила, которую он контролирует, но над которой не властен, и этим было всё сказано. Мичиру прижалась к Харуке, словно стала маленькой девочкой, испуганно сжавшись. Она смотрела на угасающее сияние, и перед ней вдруг представал Хрустальный Токио во всем своем великолепии. Раскинувшийся город сверкал яркими огнями, прозрачными кристаллами, гомоном счастливых людей, а в его центре – и одновременно в отдалении от всех других зданий – возвышался Хрустальный Дворец, сияние вокруг которого было ярче и больше. Оно исчезало, растворяясь, и прекрасные башни становились призрачными, трещали и ломались, и будто бы темнота внедрялась в него, разрушая изнутри. Когда в этом необъяснимом видении откололась первая башня, Мичиру показалось, что все их надежды оказались уничтожены навсегда: они не продержатся столько лет!..***
05:55 16 Июня, 1998 Время наполнено Пустотой. Не существует ни жизни, ни смерти, а все события – только пыль и туман, которые должны были бы мало что значить. Они, как Хранители прекраснейших течений, ответственных за существования миров, обязаны были бы думать именно так, не зная ничего, что могло бы тронуть их сердца: таковы Боги. Но... Харука не чувствовала боли. На её плечах остались синяки, от удара живот мог бы быть сильно поврежден, и здесь слава всем высоким, что она – выносливый Сейлор Воин. Хотя и черт бы с ним... В волосах ещё остался этот соленый запах – прикосновение атаки Мичиру на какое-то мгновение. Ладони не думали быстро регенерироваться, заживляя царапины от осколков стекла, зашедших прямо под кожу: они бы до сих там и были, если бы Сецуна буквально не приставила Гранатовый Посох к горлу, обещая что-то сделать при невыполнении условия того, что ей разрешат предотвратить все негативные последствия. Боли не было. Харука думала, что будет ныть сердце, истерзанное злыми и будто бы непозволительными для неё, такой сильной, слезами в подушку, – не ныло. Ей казалось, что душа испарилась, разорвала грудную клетку и выскользнула наружу, оставляя пустую оболочку, не способную ни на что: такое делали с учениками школы Мюген Апостолы Смерти. Может, и с ней как-то?.. Только она не знала. Старая квартира, в номере которой были зашифрованы день и месяц её рождения, в небоскребе Тено, в отравленном районе разрушенной школы Мюген, куда не советовали заходить, стала спасительным пристанищем. Уходя, Харука кричала, чтобы о её существовании забыли. Сецуна пыталась её остановить – не вышло, хватило напора и давления раньше, с этой чертовой ладонью! Хотару как-то несмело пряталась за спиной Плутон, но ничего сделать не пыталась, как будто понимала, что не сегодня. Всё было разрушено: сломанный столик, лежащий в углу, разбросанные вещи, разбитая статуэтка – подарок Мичиру на день рождения – Харука переколотила всю посуду и свернула кухонный стол, швырнула чайник с водой на пол, не боясь затопить соседей. Она наполнила ванну до краев в ироничной попытке утопиться (если уж падение с небоскреба её не взяло, то куда уж там какому-то корыту!) – и теперь весь пол коридора, кухни и спальни был залит водой: гостиная отделялась небольшим порогом, об него вода и споткнулась. Харука лежала в ещё влажной рубашке, в своих закатанных джинсах, свернувшись в калачик на небольшом диване. У неё должна была сильно болеть пятка: порезала об осколок, когда разбила зеркало, – но даже этого не было. Харука не обратила внимания на боль, лишь достав кусок из раны, и снова легла, прижимая ноги к животу так, точно хотела сжаться в одну точку и раствориться, куда-то навсегда уйти из этого мира. Единственное, что осталось нетронутым, как реликвия, какая-то святыня, уничтожить которую – последняя грань самого страшного святотатства: её портрет, работа Мичиру с фирменной подписью автора на обратной стороне. Мичиру тогда запихнула её в воздушное платье, которое увидела в магазине, и нарисовала красивую картинку, в которую попыталась вложить всю суть её, Харуки: летящее движение, стремление вверх, и какие-то воздушные, светлые потоки чистого ветра вокруг фигуры, которые помогают подняться выше. Она хотела сделать фон в цвет облаков Урана, но близкого к ним оттенка было платье, поэтому пришлось ограничиться бледно-голубыми (сколько там было того голубого? Почти белыми) разводами. - Харука, - радостно пропела Мичиру, гуляя по самому краю крыши их маленького дома, купленного уже после победы над Апостолами Смерти, когда ещё всё было хорошо. – Харука. Ух ты! Харука! – радостно визжала она, едва не соскальзывая и тут же цепляясь пальцами ног за плитку на крыше. – Почему ты раньше не рассказывала мне, что гулять по крышам так весело?.. Она поднималась, заранее оставив обувь внизу, ибо здесь в ней всё равно не было надобности. Мичиру шаталась, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, и ловить её, бегая по крыше, ей-богу, оказалось невероятно весело. Конечно, Мичиру была способна на безумства, но нечто такое выкидывала впервые – и Харука не могла насмеяться, навеселиться с того, что происходило. Они вдвоем в итоге чуть не съехали, пересчитав плитки спиной и зависнув у самого края. Сецуна, тогда ещё живущая с ними, в итоге еле удержала Хотару, желающую повторить то, что на крыше вытворяли Мичиру-мама и Харука-папа. Таких воспоминаний было много. Харука жалела, что не так отнеслась к тому разбору коллекции косметики Мичиру, что так и не закончила ту мелодию для фортепиано, которую хотела посвятить ей, что они мало встречались, мало успели побыть друг с другом – да почти обо всем она сейчас жалела. Харука вспоминала, как зимой они с Мичиру лежали под двумя одеялами, прижавшись друг к другу и согреваясь, а ещё как смотрели фильм в домашнем кинотеатре в доме, который когда-то принадлежал её родителям: в одно время прихоть Харуки. Был ещё случай, когда они ходили в неко-кафе, и у них с колен не слазили кошки (четыре: по две на штуку и по одной на каждое колено): просто влюбились тогда, хотя до сих оставалось неясным, чем же таким особенно заметным они от других посетителей отличались. А тот день, когда они пошли в тематическое кафе, где все блюда и напитки были посвящены героиням аниме «Моя богиня! Приключения мини-богинь»* - это было совершенно весело, особенно тот безумно сладкий десерт... у них у обеих от его сладости все челюсти свело. Харука до сих пор слышала, как кричит Мичиру. Её собственное имя: «Харука!» - сначала громко, а потом просто оглушающе, с такой силой, что у любого человека уже бы надорвались связки, но отчаянно и пытаясь спасти. Пальцы в перчатках были скользкими и, уже когда было поздно, Мичиру прокричала её имя в последний раз, жмуря глаза от слез. Харука уже ничего не чувствовала и даже не знала тогда, что не умрет: Усаги вмешалась со своим Серебряным кристаллом, пока ещё борющаяся, пока ещё не сломленная окончательно, пусть и трижды усыпленная самыми сильными веществами, которые придумали люди – светлый купол возник внезапно, и смертельного удара об землю с высоты пятидесятого этажа не произошло. Она плакала. Харука знала, что у неё трясутся руки, по которым ходил холод. Она утыкалась в подушку и плакала, кусая губы, и ничего не могла с собой поделать. Мичиру... она больше не придет, не улыбнется, не потребует кофе немного капризным тоном, не попросит быть с ней до самого конца и каждое утро подавать на маленькой тарелке любимый круассан – ничего уже не будет. Никогда. Мичиру... нет больше. Харука кричала. Она колотила кулаками по дивану, швыряя подушку на пол, она обнимала себя руками и поджимала колени к животу, когда сидела, она смотрела на свой потрет, на умиротворенное и расслабленное выражение лица – и испытывала ненависть. Не спасла, не смогла, проиграла такую простую битву, позволив после всего разрушить что-то какому-то подонку, желающему отмщения. Мичиру... пусть бы всё, что угодно, но только не Мичиру! Никого не было на свете дороже. Мичиру просила у неё каждый день повторять этот бодрящий ритуал кофе в постель и милых улыбок, не отягощающего молчания и аккуратных движений, утреннего солнца и нежных объятий – и тогда, она обещала, ни одно, даже самое трудное испытание не сможет её сломить, ни одно обстоятельство не подкосит, потому что ей будет хотеться проснуться, чтобы снова сесть на кровати, блаженно потягиваясь, и дождаться, пока она, Харука, вернется, и можно будет побыть вместе. Харука же тоже могла сказать что-то подобное. Но дело было не в кофе и не в круассанах, а в том, что за одно убеждение: Мичиру будет ждать, будет рядом – Харука тоже могла преодолеть абсолютно всё. Ей не страшна была людская ненависть, убийства и не кристально-белые перчатки – пусть оно всё хоть огнем горит! Если Мичиру будет рядом, ничего уже не страшно и всё можно преодолеть. Это был их личный эгоизм. Эгоизм любящих друг друга людей – и вряд ли с этим можно было что-то поделать, просто... они хотели жить друг ради друга, потому что всё остальное было как-то на втором плане. Даже принцесса, даже жертвы и служение – всё. Дело было в том, что то – по части воинов, а эта любовь, эти прекрасные отношения – для них двоих. Когда началась война с людьми, они попытались сохранить как первое, так и второе, но в итоге не пришли вообще ни к чему, только потеряли друг друга. Позавчера, поздно вечером, в десятом часу, Мичиру говорила, что её тревожит что-то. Возможно, осколки того, что они потеряли принцессу, призрачные видения разрушенного Хрустального Токио – последнего сдавшегося оплота надежды, после которого уже сложно было во что-то верить. Они сидели на подоконнике, и Мичиру прижималась к её груди, слушая сердцебиение. На прощание они поцеловались, обнимая друг друга так, будто больше могли не увидеться – и всё оказалось правдой: сбитый ритм пульса, дрожь в ногах и холод по рукам. То, что внутри них, чувствовало развязку лучше, чем они сами, снова во что-то наивно веря, хотя... куда здесь без веры, когда есть ещё и... любовь?.. Харука ударила кулаком в стену – и снова ничего не почувствовала. Она закричала громко, может быть, так, что этот крик разнесся по всему небоскребу – и заплакала. Слезы текли по щекам, противно и мокро, и неправильно для неё, такой сильной, которую было невозможно сломать. Бред какой... её-то сломать проще, чем всех других вместе взятых: отбери Мичиру – и больше ничего уже не понадобится делать. Кто-то постучал в дверь. Тише, настойчивее, и Харука уткнулась в подушку, не желая ничего слышать. Сецуна из-за двери спросила, как она себя чувствует, всё ли в порядке, и явно желала услышать ответ. Но Харука не хотела вообще ничего говорить. И ни с кем. Слова перевоплощения сами сорвались с губ, и она выбежала на балкон, запрыгивая на крышу и по ним убегая сама не зная куда. Утро было теплым, и небо уже светлело, а Харуке хотелось темноты и бессилья, и такой Пустоты, которая не оставила бы после себя даже тела. Мичиру была её единственным дорогим человеком, и даже больше, чем это: жизнью, целью, смыслом – всем. И ничего не нужно было без Мичиру, только пустота и мрак, зато с ней – то же самое, но в этот раз Мичиру заполняла все пустоты в душе и теле одним своим присутствием, своей улыбкой. Без Мичиру Харука не хотела жить. И не жила бы, потому что уже ничего не оставалось. Кроме... младшенькой: Макото.***
00:30 02 Июля, 1998 - Что?.. Харука сорвалась на истеричный смех ещё раз. Она буквально видела себя со стороны: с горящими глазами, с безумной улыбкой – ей-богу, истинная сумасшедшая! И только Сатурн оставалась безразличной ко всему, продолжая держать лезвие Палаша Безмолвия не слишком далеко от её шеи, пресекая любую попытку к движению. - Учти, я не побоюсь ударить. Умирать – так я сама обеспечу тебе тихую и быструю смерть. О да! Однажды Сатурн боролась за право существования с темной личиной Мистресс 9 – жрицы Фараона 90, и она победила. Точнее... это была Хотару, желающая спасти Чибиусу и отомстить за убитого демонами отца. Это она прошла сквозь склизкую темноту и выжила в ней, но Сатурн, получив право на существование, оказалась сильнее, чем просто Воин Жизни и Смерти: сейчас это уже не была Хотару, творящая модели Вселенной, наблюдающая за рождением и смертью тысяч звезд со стороны. Это была жестокая Сатурн – и для этой воительницы не было ничего святого. Она всех победила, устав каждый раз умирать. - Так ты хочешь, чтобы я потеряла последнего человека, которым дорожу?! – сорвалась на крик Харука, делая шаг вперед и позволяя своему горлу буквально соприкоснуться с лезвием Палаша Безмолвия: Сатурн выбрала не ту цель, которая сдастся, если прижать её к глотке нож, пообещав смерть. Нет... не на ту напала, Хотару-тян. - Пусть, - опять равнодушно кивнула Хотару. - Ты сошла с ума! - Нет, ты. Думаешь, что изменится, если ты сейчас последуешь за ними? – ровно, точно на кону не стояли ни Жизнь, ни Смерть, поинтересовалась Хотару, склоняя голову набок и глядя на отчаявшуюся, сломленную потерями Харуку чуть заинтересованно. – Ты будешь их атаковать, ты, едва стоя на ногах, попытаешься убить их всех – и в конце концов умрешь сама, в этот же вечер, не позже, чем через полчаса! А Макото вернуть не сможешь. - Почему ты так считаешь?! Кем ты себя возомнила, а, Сатурн?! - Я? – Хотару изогнула брови, изобразив задумчивость. – Даже не знаю. Я всего лишь говорю тебе правду о будущем. Да, я не Сецуна, чтобы отвечать за Время, но даже она не может видеть будущее в таком близком промежутке, а я – вижу. В таком состоянии не свершается месть. Ты ведь уже видела, что стало с Мичиру: она всего лишь пыталась защитить тебя – и ничего уже не сможет её спасти. - Будь ты проклята, Сатурн! - Ты обожаешь это говорить, - так, будто бы помнила тысячи жизней назад и то самое, во время последней битвы с Апостолами Смерти, усмехнулась Хотару, не опуская Палаша Безмолвия. – Только от твоих проклятий ничего не изменится – в таком состоянии не спасают. - Мне плевать, что ты думаешь! Харука опустилась на колени, зарываясь пальцами в собственные волосы. Противная кровь на щеке засыхала, по руке текла всё новая и новая, а она сжимала кулаки, натягивая короткие волосы на своей голове, потому что не имела права на слезы. Все пустоты не должны играть никакого значения, сейчас, когда она сама почти сошла с ума... ничего нельзя! Харуке казалось, что она вот-вот вцепится в Хотару, отталкивая её, чтобы всё равно поступить по-своему: какая уже разница, но можно было бы хотя бы попытаться!.. Сатурн двигалась четко и резко, и даже шаги у неё теперь были отточенные, каждое движение – как отсечение чего-то, каждый стук каблука – как твердое решение, упорный шаг к тому, о чем она уже никогда не пожалеет. Харука апатично посмотрела на Хотару, чувствуя, что на щеке, той, которая не была обезображена раной, горячо от удара, от приложенной холодной руки в кристально-белой перчатке. Хотару смотрела сурово, зло, и одними глазами предупреждала, что в этот раз спуску не даст, и не имеет значения, сколько она, Уран, щекотала губами её живот, заставляя хохотать, когда всё ещё было хорошо, когда она, Хотару, ещё была маленькой девочкой – это всё давно в прошлом. - Учти, если ты сейчас куда-то пойдешь, я сама тебя убью. Хотару наклонилась совсем близко и переложила Палаш в другую руку, предлагая ей объятия и утешение, однако Харука гордо поднялась на ноги, стараясь не шататься, кулаком в перепачканной перчатке вытирая неправильные, ненужные слезы, и отошла к самому краю крыши, глядя вниз, на площадь, где ещё дымились остатки их атак, взрыва, которых всё разрушил. - Тебе никого не жаль. И ты не станешь напрасно рисковать. - Только тебя. И вы и так постоянно это делаете: рискуете без смысла, когда выручает вас только удача. Так вы никого не спасете. Никогда. Ещё в чреве Мистресс 9 я поняла, что для победы мало цели, нужно знать, что ты делаешь и как – иначе проиграешь. - Ты никогда не думала, что мне не нужна твоя поганая жалость, а, Сатурн? - Думала, - пожала плечом Хотару, становясь рядом с ней и также оглядывая поле боя. – Но умереть по-идиотски я тебе не позволю: так и знай. - Это мое дело, как мне умирать. - Уже умерли так. И принцесса, и Ами, и Рей – ты хочешь пополнить список? - Почему ты хочешь меня остановить? - Потому что хочу, чтобы ты жила. - А если я не хочу? – жестко спросила Харука. - Ну да, у тебя же больше не осталось смысла, - равнодушно протянула Хотару, опираясь на свой Палаш Безмолвия. – Тогда давай лучше я со всем покончу. - Нет, - Харука засмеялась, как смеялись люди, состоящие из пустот, из собственного безумия. – Так легко теперь я тебе эту цену не уступлю. Надо было думать раньше. - Что ж... – Хотару, кажется, хотела ещё что-то ответить, но не закончила говорить, развернулась и стремительно убежала, стуча каблуками по бетону крыш, и только ветер ударил в спину, напоминая о её присутствии. Другой поток ударил в бок – и Харука обернулась. Полными ужаса и скрытой веры глазами на неё смотрела Минако. - Что случилось? Где Макото?! Харука усмехнулась, чувствуя, как глаза снова слезятся. - Нет больше Макото. - Нет! – прокричала Минако, глядя куда-то в небо, на полный диск Луны. – Нет! Нет! Этого не может быть! Мако-чан!!.. Она упала на колени, зло рыдая и закрывая лицо кристально-белыми такими перчатками. У Минако дрожали плечи и от диких криков тут же разболелось горло. Харука опустилась на колени рядом с ней, прижимая к себе, и они сидели так вместе, на крыше, в полном одиночестве, понимая, что больше у них совсем не осталось людей, которыми можно было бы дорожить. Наверное, никогда раньше в этой жизни они не понимали друг друга так, как в минуты начала нового дня – Дня Ещё Одной Потерянной Надежды.***
Примерно 05:12 по Гринвичу на Земле, 07 Июля, 1998. Уран Время учило только одному: терять. Это была отвратительная наука, самое гадкое из всего, что можно представить, мучаясь в кошмаре: осознание того, что всё когда-либо закончится. Она бы убила за это Хранительницу Времени, чтобы хоть куда-то деть свой гнев, чтобы отомстить хотя бы кому-то, причастному к этой дряни, но... Сецуна была жертвой ничуть не меньше, чем все. Хранить и властвовать – это разные вещи. Об этом тоже нужно знать. И... ничто не длится вечно. Им, которые должны были застыть в вечности после яркого сияния, нельзя было об этом забывать никогда. Это правило, это нерушимый закон, как те три у Сейлор Плутон – верного стража Врат Времени и Пространства. Помнить о том, что всё кончается; быть сильными, что бы ни случилось; не бездействовать ни-ког-да – так звучали три их закона. Все она уже нарушила – и ничего не осталось. Архитектура на газовых гигантах отличалась от Внутреннего круга планет (за исключением большого Юпитера на границе двух сред). Постоянно передвигающийся покров из глубоких облаков (они были единственной оболочкой до самого ядра, которая не нарушалась никакими другими) не допускал построения легких и красивых зданий: на построенных из марсианских камней платформах нужно было располагать тяжелые и массивные постройки, которые бы вместе со своей площадкой не меняли своего местоположения. Это ярко отразилось на замке Урана, хотя, к примеру, ветра Сатурна были гораздо быстрее и яростнее – тем не менее. Так, дворец на Меркурии отличался красивыми блестящими стенами (спасибо особенному материалу с самого Меркурия, соединившему в себе лед и нетающую каменную основу, обласканному самыми яркими и смертоносными (могло и такое быть) солнечными лучами), всегда готовый к параду. Дворец Серебряного тысячелетия – изящными колоннами и белым мрамором, тоже особенным, лунным. Замок на Марсе чем-то напоминал крепость, может быть, теми вкраплениями железа, выполненными из него, ярко-красного (такой вот необычный вид: Марс был на всё подобное горазд), крышами. Зато Венера (и кого интересовали эта лава, это... всё. Ну, условия необычные) отличилась: много стекла, красивый гладкий камень, яркие флаги на каждой башне – истинный дворец для пиров и тому подобных мероприятий. Сам же Уран таким похвастаться не мог. Замок был очень большим и... именно тяжелым. Толстые стены, огромные кирпичи, крыши из надежного железа – пожалуй, основные черты внешнего вида. Какое-то изящество угадывалось только в подъездной дорожке и высоких, огромных колоннах, которые были построены вдоль неё. Изнутри замок был мрачным и постоянно освещался большими люстрами, коридоры – широкими и устрашающими. Ещё когда на планете кипела жизнь, гости Урана часто просили кого-то из слуг провожать их до комнат: они боялись заблудиться, да и просто – страшились темного места, будто бы Уран приютил в себе магов Смерти, а не покровителей быстрых ветров, единственных, кто мог сказать: «Я покорил ветер». Опустившись на площадку во внутреннем дворе, еле утихомирив свою силу, ярким светом проходящую через каждую клетку, Харука бродила по этим коридорам, и слепяще вспыхивали старые лампы, развевая пыль долгого времени, рассеивая в воздухе запах старости и дряхлости – того самого, что значило закат, когда уже всё, возможно, потеряно, когда всему суждено закончиться. Она бродила и не замечала ничего. В замке было пусто, и её собственные шаги – то медленные, то быстрые – отражались от стен. Всё вокруг молчало, и Харука в этом полном одиночестве чувствовала... ту самую блаженную Пустоту, которую никто не мог бы заполнить. Всё уже закончилось, и, в конце концов, она дошла до комнаты связи, где уселась у стены, прижав к животу колени, и не вставала, кажется, уже очень долго, точно надеялась, что (как когда-то в шутку сказала принцессе) пустит здесь корни и постепенно станет самой каменной стеной, чтобы никто её больше не добудился. Когда она успела так привязаться к Макото? Младшая сестра... глупые, неправильные, ненужные сердечные привязанности! Это наступает в тот момент, когда чьи-то глаза вдруг по-особенному всплывают в памяти, когда шутки того самого человека не забываются через секунду после того, как были услышаны, когда от одного того, что есть этот человек, хочется... жить. А может и нет, но вместе с отчаянием где-то глубоко – там, где в сердце и душе место отвоевано этим самым человеком – есть осознание того, что нужно быть, просто необходимо: потому что где-то есть тот самый человек – и он заставляет держаться до последнего, ведь... он нуждается в том, чтобы через нить сердечных привязанностей тот, через кого она протянулась, был. Макото оказалась кем-то вроде маленькой, но сильной девочки, которая очень хотела, чтобы она, Харука, была. Она пришла, она ничего не сказала на глубокие ожоги на своих руках, она шла и знала, что, возможно, придется пойти и на кое-что серьезное: например, на какое-то непозволительное для себя убийство, она... поддержала. - А ты когда-нибудь думала о том, кто поддержит вот этого надежного человека, который всё бросит ради тебя и будет сильным, чтобы ты не сломалась? - А я, я и поддержу. Вот только сама немного поднимусь – и поддержу, потому что только так и бывает у сестер, старших, младших или близняшек. И никак иначе. Её обещания кое-чего стоили. Может быть, даже не в них было дело, а в том, что Харука как-то вдруг... привыкла. К тому, что Макото приходит с бухты-барахты, никогда не предупреждая, что колотит в дверь, готовая её вынести, что они постоянно вместе сидят на подоконнике или пьют на кухне чай, и Макото обязательно делится переживаниями, но не всегда теми серьезными, что вызывает в ней война с людьми. Харука смотрела на свою ладонь уже не в кристально-белой такой перчатке – и вспоминала, как Макото сжимала её руку в своих ладонях, пытаясь согреть, как очень хотела не только быть рядом с ней, но и что-то для неё делать. И... просто быть, потому что она, Харука – такая необычная, такая замечательная, что ради неё – всё. Макото тоже была замечательной. Была... слово не кололо, не резало и не кромсало душу: пустоты не были чем-то таким, над чем можно поиздеваться. Оно просто существовало, четким и безнадежным осознанием – ведь было понятно, что уже вряд ли что-то исправится: нет. Много было попыток. Не с Макото, так с принцессой, с Усаги – а толку? Важно было не потерять, а не потом бить кулаками и пытаться вернуть то, что теперь принадлежит другим. Будто вещь... наверное, вкусное из них для правительства блюдо выходит. Чтоб им подавиться, чтоб они у них колом в глотке стали!.. Не зря ещё Богам говорили, тем, которые были всемогущими: «Не имейте сердечных привязанностей. Они убьют не только вас, но и тех, с кем вас связали», - и это по отношению к бессмертным Богам, которые могли творить новые миры и уничтожать неугодные! А они... далеко не Боги, давно не... хорошо бы им было следовать этому закону, но... как?.. Ведь сердечные привязанности не спрашивают, когда им взяться, а удержать себя от них едва ли возможно. Боги могли умереть, если мир умрет, а они... не до конца люди, но и не Боги могли навсегда утратить то, что составляло их, вне всех этих процентов воды и иных органических веществ. Они не умели жить без сердца. Вот оно и всё оправдалось. И всё закончилось. Ещё до безразличного почти-беспамятства, Харука впервые за всё время, за все жизни думала, что состоит из свинца... или из железа – неважно. Весь пол, вся поверхность под ней – магнит, сильный, не оставляющий шанса, и её к нему пригвоздило со страшной силой, не давая ни единой возможности на то, чтобы встать. А ещё – что там, между лопаток, уже не кровоточащая дырка от огромной булавки, как бабочек накалывают, чтобы убить, чтобы те больше не трепыхались и ни за что не боролись. Харука бабочкой не была, но о поверхность Урана её уже, наверное, расплющило... Минако называла её лидером, а Харука бы о себе такого ни за что на свете не сказала, даже под пытками, под угрозой того, что её тело начинят стремительными пулями – нет, она не лидер. Никогда. Если отбрасывать в сторону все сердечные привязанности, всё то, что заполняло внутренние пустоты, то она просто не смогла защитить тех, кого должна была: Мичиру, Макото, Усаги. И по отношению ни к одной никакого долга, только искреннее желание, которого... оказалось недостаточно. Шагов она сначала даже не услышала. Или не почувствовала – без особой разницы. Харука сидела, опустив голову, и уже не ощущала вообще ничего вокруг себя, когда кто-то открыл дверь, уверенно, твердо, и подошел ближе, набрасывая дополнительную тень в и без того не светлой комнате с погасшими мониторами связи и не включенной панелью управления. Сецуна. - Ты?.. Плутон вздохнула, прикасаясь пальцами в кристально-белой такой печатке к виску, будто мучилась от головной боли и пыталась утихомирить её, внимательно посмотрела на Харуку, измученную, переломанную, совершенно не похожую на себя прежнюю, нормальную, которая была готова перебрасывать её через плечо и сдавать королю Эндимиону, чтобы уберечь. Её глаза хотели загипнотизировать, может быть. - Уран, - непривычно-холодное обращение прозвучало в воздухе, - нужно уходить. Ты больше не можешь здесь оставаться: дальнейшее пребывание грозит отравлением. Магия заканчивается. - Уходи, а, Сецуна, - безразлично попросила Харука. – Умоляю, уйди. Я улетела на Уран, потому что хочу, чтобы все меня оставили. Это вы хотите, чтобы я была, а мне уже как-то... всё равно. - Пойдем, Уран. Я не хочу, чтобы ты отравилась газами собственной планеты: магия замков действует определенное количество времени после прибытия принцессы. И ты тоже это знаешь. - Уйди, - Харука покачала головой. Хотела бы закричать, но на это уже не осталось никаких сил. - Харука, - позвала Сецуна, заставляя рефлекторно поднять голову, - ради меня. Ты прекрасно знаешь, что мне уже недолго. Останутся только Хотару и Венера – как они?.. - Хотару сама за себя постоит. И за нас, - не усмехнулась Харука. – А Минако... тоже. Всё закончилось уже для неё. Пустоты – это когда совсем некем дорожить, но кто-то отчаянно не хочет отпустить из мира в темноту, где всем пустотам души, сердца и тела самое место.***
10:08 20 Июля, 1998 Сатурн бы не одобрила. Харука усмехнулась: с каких пор она стала прислушиваться к мнению Хотару, а не наоборот? Всё же, в их оставшейся из Внешних паре она – какой-никакой лидер и Сейлор Уран, в то время как Сатурн в этом времени вообще не должно было быть: вот она, ещё одна всемогущая сторона Серебряного кристалла. Захотела принцесса – и не стало у Хотару тяжкого бремени и короткой жизни. Конечно, она это заслужила, но... неважно. Подземное убежище было отвратительно. Тот небоскреб в пятьдесят этажей, выделенный правительством, буквально напичканный камерами пыток, комнатами хранения и лабораториями всех мастей, был более жутким, но пространство – это важная деталь, так сказать, образец шика. Как видно, перед смертью из неё выходил неплохой циник, разочарованный жизнью. И это стало причиной ещё одной короткой усмешки. За её спиной от сигнала тревоги закрылись массивные двойные железные двери и назойливая красная сирена умолкла. Тут же, будто жуки из-под земли, повылазили мужчины, в силу чего Харука немного ускорилась, чтобы увеличить отрыв, развернулась и подняла руку, призывая Космический Меч: - Я приказываю тебе защитить меня, Космический Меч! – желто-оранжевое лезвие, слетевшее с меча, точно его материальное отражение, мгновенно врезалось в нападающих мужчин, и их тела окружил белый свет, мешая, вынуждая Харуку применить заклинание ещё несколько раз: они всё-таки упали замертво, перерубленные напополам. Харука быстро отвернулась, чтобы не наблюдать этого противного зрелища, и пошла дальше по коридору, ещё на одну часть отрезая себе путь назад и проникая глубже в людское логово. Макото и Мичиру должны были быть где-то здесь... С тех пор, как Сейлор Мун показала людям жидкий свет Серебряного кристалла, стало очень сложно: воины (если можно было так сказать) правительства обрели большую силу, и не так-то просто стало их убивать. Если раньше на это требовалось одно заклинание, то сейчас – несколько, и приходилось выкладываться по полной. Люди очень быстро сообразили, что к чему, и успешно освоили эту грань силы, открывшуюся им. Харука знала, что, скорее всего, умрет. Вполне возможно, что ей уже не выбраться из этой подземной западни, из лабиринта коридоров, но, как выражалась Хотару, хотя бы умрет не по-дурацки. Наверное, прийти в логово к врагу самостоятельно, когда он только тебя и хочет – глупость, и в свое время (не такое уж и давнее, если вдуматься) Харука и сама бы врезала по лицу любой из союзниц, которая бы посмела додуматься до такого, но... всё менялось. Ничего в мире не вечно, и даже Время – не показатель власти над жизнью. Чертова философия... Харука усмехнулась вновь. Ей преградили дорогу ещё раз, теперь – прямо перед лицом, и Харука прокричала: «Твердь, разверзнись!» - несколько раз, чтобы уничтожить охранников, мешающих пройти. За спиной продолжали закрываться, одна за другой, двойные двери, без тихого шороха и с громким стуком, будто бы предупреждали, будто бы говорили, что ещё можно повернуть назад, но когда бы она, интересно, занималась такими низкими поступками? Раз уж идти, то до конца. И, без глупостей и соплей, как это любила делать принцесса Усаги. Уж что-что, а этот её недостаток отрицать также было сложно. Нужная дверь находилась в конце узкого коридора, вместо двери который закрывал слой целлофана, как обычно закрывали какие-то... особенные ответвления в строении, к примеру, лаборатории или что-то в таком духе. Дверь Харука разнесла с помощью Космического меча, в итоге не оставив от неё ничего, кроме выгнутых кусков железа по краям, и её цель была перед глазами. Макото лежала в такой же капсуле, в каких и хранили... их. Её бледная кожа и закрытые глаза говорили, что всё кончено и, скорее всего, пробудить уже невозможно, но Харука была не из числа тех, кто сдавался. Она провела по капсуле ладонью, пытаясь уловить энергию Сейлор Юпитер, и что-то почувствовала: какое-то биение, как шанс на то, что Макото ещё слишком мало времени провела под этими людскими экспериментами, чтобы никогда не проснуться. В темноте, в углу послышалось движение – и к ней медленно вышла Мичиру. Она держала в одной руке свое Глубоководное Зеркало и не выглядела отравленной: пышные волосы, нигде не поврежденный костюм, никаких ран, только губы немного бледные – и всё. Харука, кажется, в этот миг забыла обо всем. Она кинулась к ней, прижимая к себе и повторяя любимое имя, понимая впервые за долгое время, что, возможно, не зря. Не просто так была вся эта жизнь, когда её внутренние пустоты тянули в темноту – и кто-то всё время возвращал. Ради вот этого!.. - Мичи, Мичи... – шептала Харука, прижимая Мичиру к себе так крепко, что ненароком боялась: сейчас сломает ей кости. Впрочем, они же воины: если позвоночники им не ломали сильнейшие броски демонов об каменные стены, то что же может произойти сейчас, что?.. Мичиру молчала. Она смотрела на отстранившуюся Харуку пустыми глазами, в которых не было бликов от скупого света в комнате, и ничего не говорила, только переводила взгляд на гладь своего Глубоководного Зеркала, будто там, за золотой рамой, могла найти ответ, но ничего не происходило. - Мичи? Что?.. Что с тобой? – спросила Харука, и её голос предательски дрогнул. Однако Мичиру снова не ответила. Она ещё раз внимательно на неё посмотрела, затем – в свое зеркало, чему-то удивилась, изогнув брови, моргнула и с отстраненным видом принялась бродить по комнате, периодически поглядывая в свой Талисман, будто что-то там искала, чего-то ждала. Её шаги были тихими и внимательными, несколько раз Мичиру подошла к капсуле с Макото, опять чему-то удивилась и принялась бродить по комнате дальше, то исчезая в темной её части, то снова выходя на свет. Несколько раз ещё она подходила к выходу, но пределов комнаты не покидала. Двери закрылись (из стен выдвинулись новые, те, которые разнести нельзя было), оставляя Харуку, наверное, с самым страшным кошмаром, который она не могла даже вообразить. Что там конец мира из-за Апостолов Смерти и Фараона 90 – там всего лишь смерть и перерождение, а здесь – жизнь. Харука плакала. Она применяла свои самые сильные атаки, но наталкивалась на бледное белое сияние железа дверей. Она колотила по ним кулаками и кричала, будто пытаясь найти в этом облегчение, она даже выбила себе сустав на пальце – но было напрасно. Двери не открывались. Никто на эту последнюю истерику сломленного воина, некогда бывшего сильным, не реагировал. Часа через полтора комната наполнилась ядовитым дымом – и Харука уснула, осев рядом с дверьми, уже неосознанно свернувшись в калачик. У неё не было защитных заклинаний. Ещё позднее, когда просыпаться было поздно, двери открылись и вошли люди. Они подняли Харуку и уложили на какую-то кушетку, отвозя в другой конец здания, только она уже не могла оказывать никакого сопротивления. Нептун вышла за ними, пустым взглядом наблюдая за происходящим, а потом куда-то пошла по длинным коридорам – и никто её не останавливал. В конце концов, больше её тут ничего не держало. Вот всё и закончилось, как и суждено было всему в этом мире. Ведь ничто не длится вечно. Этот закон преподавало умирающее без своей Хранительницы Время.