По воле рода людского

      14:31 26 Марта, 1998       У Хотару создавалось впечатление, что её тело стали ежечасно наполнять силой. Энергия была тягучей, какой-то свинцовой, она вместо цитоплазмы влезала в каждую клетку и те непонятным образом разбухали, грозясь лопнуть и не оставить от неё даже мокрого места. Тело в темноте светилось бледным фиолетовым, и Хотару чувствовала слабость, каждый день не желая покидать постель.       Хотару стала очень много спать. Она ложилась не позже восьми, не в силах стоять на ногах, еле-еле умудряясь переодеваться в короткую белую ночную рубашку, и мгновенно засыпала, обнимая подушку, но уже во сне вытягивалась и переворачивалась на спину. Ей только не хватало под головой специального бруска – спала бы, как истинная гейша.       Иногда, когда Хотару смотрела на свои руки, ей казалось, что пальцы становятся тоньше и длиннее буквально на глазах. Тело стремительно менялось, и каждый раз после долгих часов сна Хотару вроде бы чувствовала себя лучше, но затем тягучая энергия снова находила путь в её тело – и тяжесть возвращалась. Согнать её не представлялось возможным. Всё, что могла Хотару, это опять лечь спать и не вставать до нового дня – иначе никак. За ночь тело ещё вытягивалось, а утром ломило кости, но другого варианта никто ей не оставлял.       Харука говорила, что она стала ещё и много есть. Хотару и сама замечала, но, когда они садились за стол, никак не могла остановиться. В день она выпивала больше трех литров воды, вчера – вообще четыре, а тарелка пустела так быстро, что сам процесс поедания пищи, обычно медленный и даже размеренный (как что-то, с чем спешить нельзя), Хотару просто пропускала в сознании. Желудок урчал, требуя добавки, и Мичиру каждую трапезу хотела отдать ей немного от своей порции, хотя этого тоже было мало. Иногда Харука её останавливала, иногда – нет, а Хотару всё равно не могла наесться. В конце концов для неё одной стали готовить тройную порцию – что оставалось?       После утреннего душа рассматривая свое тело, Хотару всё пыталась понять, куда же делась вся с такой жадностью поглощенная еда, но её фигура оставалась такой же тощей и хрупкой, какой была до этого, а на животе не появлялось ни намека на какой-то лишний грамм жира. Зато бледный след, обрисовывающий полукруг рядом с пупком, который остался ещё с первого рождения и уродливого полумеханического тела, стал рассасываться. Хотару помнила его на себе постоянно, даже когда она была ещё девочкой четырех лет, а тут... он растворялся на белой коже, как будто никогда не существовал, рассыпался мелкими пылинками, и Хотару пару раз даже обнаруживала на мочалке крошечные бледные частицы, как кусочки отмершей кожи. М-да уж... внезапное изменение.       Два дня назад у Хотару был приступ хохота. Она сидела на кровати в своей комнате, смотрела на цифру «тринадцать» в паспорте и смеялась так громко, что тряслись стены. Харука и Мичиру, обеспокоенные таким набором почти истеричных каких-то звуков из комнаты «приемной дочери» (а вообще обыкновенной соратницы), тут же поспешили прибежать, распахнув двери, а Хотару сначала тыкала им пальцем в паспорт, потом показывала на свою увеличившуюся почти на размер за одну ночь грудь и хохотала, дрыгая ногами. Когда приступ сошел, она серьезно посмотрела на Мичиру и попросила: «Мичиру, нам сейчас в магазин нельзя. Одолжи мне свой детский лифчик, когда у тебя ещё не было третьего размера». Мичиру пообещала, что сунет руку глубоко в свои запасы и попробует в них что-нибудь найти, и тут же ушла. Искать.       Харука такого не одобрила. Сев рядом, она отобрала у Хотару паспорт и положила его на прикроватную тумбу, покачав головой: «Хотару, нельзя же так пугать». Сама Хотару всё ещё хихикала, теперь уже прикрывая рот ладонью, чтобы буквально зажать свой смех внутри себя, а Харука, не обращая на это никакого внимания, продолжила говорить: «И нашла же из-за чего: Мичиру вон всего восемнадцать, а форм уже не отличить». Хотару прямо-таки хрюкнула от смеха, удивляясь собственной... бесцеремонности какой-то (раньше она привыкла быть маленькой скромной девочкой, а тут... всё с ног на голову) и разуверила Харуку: «А мне-то только тринадцать. Ну, куда?..» «Тоже не проблема, - заявила Харука в ответ. – Может, ты из разряда тех девушек, которые быстро меняются в раннем возрасте». «Ага, - кивнула Хотару. – Это по мне: быстро когда».       А через полчаса (всё это время Харука не отходила от неё, опасаясь, как бы ещё какой приступ не начался, в этот раз менее безобидный, чем обычный смех) Мичиру принесла из собственных запасов красивый лифчик: светло-бежевый, кружевной и на поролоне. Ничего другого пока не нашлось, но Хотару и хватало. Кто знает, может, у неё завтра грудь ещё на размер вырастет? Не скупать же в магазине весь отдел нижнего белья зазря. Впрочем, им никто бы и не продал сейчас.       Хотару знала, что не становится другим человеком. Каждый день после утреннего душа, пересиливая слабость, она вытиралась насухо и откладывала полотенце в сторону, не спеша накинуть халат. Большое зеркало в ванной, которая считалась общей, и которой Хотару предпочитала пользоваться, отражало обновленное тело, и Хотару вовсе не восхищалась почти уже взрослыми формами: раз уж признаваться, то она никогда не страдала из-за своей внешности. Когда тело было уродливым, все силы отнимали приступы боли, от которых спасал кристалл Тайорон, а в возрасте четырех или даже тринадцати лет это и вовсе не интересно: есть ещё чем заняться. Может быть, тело у неё и изменилось, силы возросли во много раз, но внутри Хотару ощущала себя... такой же, как прежде. То есть, совсем не девушкой, которая любуется своей красивой грудью и длинными ногами.       Вчера Мичиру застала её за изучением себя в зеркале: она забыла закрыть дверь на замок, а Мичиру заволновалась, потому что Хотару задержалась на десять минут дольше обычного (о, у Нептун всегда всё было на счету). Улыбнувшись, Мичиру, как девчонка, отобрала у неё халат, не позволив в спешке его надеть, а потом посмотрела в зеркало вместе с Хотару. «Ты стала очень красивой», - заметила Мичиру, самостоятельно накидывая халат на её хрупкие и какие-то острые плечи.       «Веришь или нет, но мне не очень это интересно», - ответила Хотару. Свободные рукава халата (атласный, его тоже одолжила Мичиру, ибо со всех своих халатов Хотару умудрилась вырасти за несколько дней: они смотрелись уж до неприличия короткими) холодили кожу рук, а Мичиру легкомысленно ходила вокруг неё и говорила о том, что нашла в своем гардеробе чудный черный свитер: он несколько длинный, так что с теми джинсами, которые выделила Харука, будет смотреться просто великолепно. Хотару пожимала плечами: пусть уж свитер, раз Мичиру это нравится и от этого Нептун становилось легче.       Хотару перестала воспринимать Харуку и Мичиру, как «маму» и «папу» слишком внезапно.       Зато несерьезная Мичиру ей нравилась больше: так Нептун хотя бы походила на свой возраст. Без пафоса, без вечно сдержанного поведения, Хотару думала, что они могли бы стать отличными подругами, как соратницы, если бы время было мирным и прекрасным до невозможности, а они остались такими же, какими были сейчас. В своем настоящем поведении, без масок, Мичиру обладала каким-то обволакивающим очарованием, от которого становилось хорошо внутри – вот на это действительно можно было попасться, что же все фанаты скрипачки Кайо находили в вечно страдальческом взгляде, Хотару не понимала до сих пор.       Что уж и говорить, она никогда не понимала людей и не стыдилась этого: так уж сложилась судьба, ничего не поделаешь. Да и не было в людях чего-то особенно привлекательного, чтобы Хотару захотела узнать их получше. Единственная её подруга – Чибиуса – оказалась таким же воином, да ещё и принцессой, которой они все когда-то должны были бы служить, пока не пришла бы их верная смена: воины астероидов. Всё было, как и должно было бы происходить.       Однако люди и волновали Хотару больше всего сейчас.       Все они прикидывались. То есть, она сама, Харука и Мичиру. Делали вид, что не знают объяснения внезапному приступу роста, слишком резким переменам и силе, которая поступала в тело вместе с дыханием, но не покидала его на выдохе, а прочно обосновывалась в клетках. Такое ведь уже было однажды, когда шли бои с Нехеленией, и тогда она тоже выросла за считанные часы. Все прекрасно это помнили. И сейчас всё происходящее – самый выразительный символ того, что грядет страшный кризис, для боев с которым понадобится вся разрушительная сила Сатурна, которую способно вместить только взрослое тело. Возможно, даже Нехеления столько не требовала.       Но почему грядет? Он уже пришел.       Своего первого человека (как это звучит! Будто животное) Хотару убила позавчера. В тот же день, когда у неё случился приступ смеха и она тыкала пальцем в паспорт, где было указано, что ей тринадцать лет. «Тринадцатилетние маленькие девочки не бывают хладнокровными убийцами», - сказала она Харуке, когда они сидели одни в комнате, а Мичиру искала лифчик. «Ты переживаешь?» - поинтересовалась Харука в ответ. Хотару задумалась на несколько секунд, а затем уверенно помотала головой, снова захохотав: «Ничуть».       Он напал почти посреди улицы. Точнее, подловил, когда она решила пойти в магазин, чтобы купить себе любимых орешков. Это был не самый умный поступок, но Хотару очень хотелось, и она знала, что никто не сможет её остановить. В крайнем случае, она их просто украдет. Раз уж Сейлор Воительниц стали называть «врагами», то можно творить всё, что заблагорассудится. Хотару понимала, что это не совсем то, как она привыкла поступать, но всё равно решилась и пошла.       В магазине продавец с побледневшим лицом всё-таки пробил ей десять упаковок орешков и, Хотару слышала, как быстро кому-то набрал, стоило ей отойти, затараторив в трубку: «Я только что видел Сейлор Воительницу!» Как только она вышла из магазина, кто-то дернул её за руку, затягивая в темноту переулка. Блеснувшего ножа Хотару не испугалась ни на йоту, с невероятной для своей хрупкой фигуры (и в чем-то для себя) оттолкнув руку бандита. Парень. Обыкновенный парень лет шестнадцати, который слишком много о себе возомнил. Что ж...       Сияющие мелькающие огненно-рыжие ленты, которые иногда показывались из плотной фиолетовой сферы, точно намекая, из чего выплетается её воинская форма, а также острое лезвие появляющегося во время перевоплощения Палаша Безмолвия в её руках, которое Хотару, уже когда сфера магии рассеивалась, несколько раз перебросила из руки в руку, парня не напугало. Это было только ему во вред.       Хотару не церемонилась. Он-то надеялся, что она, как и Внутренние Воительницы, начнет угрожать и лишь держать магию на кончиках пальцев, обещая атаковать, если он что-то сделает, а не убежит с испуганными воплями. Хотару не дала такого шанса. Сфера, искрящаяся крохотными белыми молниями, призываемая словами «Неожиданное нападение Косой Безмолвия» (вот уж не внушает никакого доверия, то-то и парень за секунду до смерти принялся смеяться), прошла его насквозь, преодолев незначительное сопротивление. На асфальт рухнуло дымящееся тело, которое просто сдулось на глазах, как воздушный шарик с дыркой: атака фактически вбирала в себя всё то, что содержала под собой оболочка цели, и потому не оставляла шансов на выживание, как её «Революция Смерти» поражала самое сердце мира, которому суждено было уйти в небытие, потому что без своего центра ни одна оболочка существовать не могла.       Переборщила. На пару энергетических кругов... можно было бы не тратить столько на этого человека. Когда прибежали Харука и Мичиру, уже перевоплотившиеся в Уран и Нептун, они застали Хотару засыпающей и пытающейся стоять, опираясь на свой Палаш Безмолвия. Чересчур много сил было потрачено на атаку, Хотару почти и не контролировала себя. Не то, чтобы она хотела убить, но... было и что-то такое. Ей ещё нужно было привыкнуть к тому, что в теле столько мощи, пока она не до конца освоилась.       Время заканчивалось. Хотару предчувствовала, что скоро станет совсем страшно. Это коварной лапой пробиралось во сны, в полной темноте подхватывало её и кружило, надеясь довести, а потом по холодной воде, в которую её швыряло, шли круги – и она просыпалась ещё повзрослевшей, всё меньше напоминая тринадцатилетнюю. У Мичиру приходилось одалживать новые лифчики, они уже были почти одного роста.       Не больше пары дней – и начнется война. А пока Хотару очень сильно хотела спать, но заставляла себя вставать, откидывала одеяло в сторону и любовалась солнцем. Ещё одна ночная рубашка стала неприлично короткой. А эта ей... очень нравилась. Больше остальных.

***

      15:29 29 Марта, 1998       Система водоснабжения в её старом доме оказалась совершенно непригодной для соблюдения гигиены. Когда Хотару попыталась включить душ в своей комнате, тот лишь зашумел, заурчал, потом противно бухнул – и затих. Все последующие его терзания обернулись полным провалом. Во всех других ванных комнатах в доме ситуация нисколько не улучшалась. В лабораториях школы Мюген ни один кран также не являлся источником воды. Пришлось идти к Мичиру, у которой в небоскребе Кайо всё точно работало. С её-то магией. Мичиру, разумеется, разрешила. К Харуке идти как-то не захотелось, после сказанных собою слов Хотару почему-то ощутила, что можно только к Мичиру. Ох уж это обволакивающее очарование, вызывающее доверие... Непросто.       Когда Хотару вошла в свою старую комнату, обстановка показалась ей невыносимо далекой, как призраки древних жизней, давно отслоившихся шуршащими пленками воспоминаний, не песнью и не легендой, но чем-то очень чужим. И своим.       Разруха в старом доме отплясала все свои танцы. Некогда коричневые полированные шкафы казались поседевшими из-за пыли, по ковру следовало ступать крайне осторожно из-за поднимающихся, как туман, клуб. Хотару провела ладонью по полке, где ещё осталась её поломанная коллекция статуэток, и удивилась этому холодному, завораживающему чувству. Пыль на её ладони тоже была ледяной и серебристо-белой, как мокрый снег в морозы. Корка, скрывающая то, что есть на самом деле.       Хотару ощущала какую-то невозможную потребность вернуться сюда.       За последние дни она ещё выросла. Грудь, округлившись, остановилась в своем безостановочном увеличении, как сказала Мичиру, на стандартном втором размере, и Нептун по такому поводу вручила ей кипу откопанных лифчиков, – все кружевные, красивые – каких-то маек и брюк (юбки ей Мичиру не давала: Хотару всё равно не носила. Ей сейчас милее были свободные, какие-то даже огромные джинсы, которые необходимо было туго затягивать ремнем на тоненькой талии: замашки нового вкуса). Пальцы и кисти рук ещё больше стали напоминать музыкальные, принадлежащие виртуозу, зато волосы не изменились совсем, оставшись по-детски жидкими и мягкими. Теперь привычная стрижка выглядела немного короткой.       Пока Хотару даже не думала меньше есть и спать, всё ещё плохо справлялась с новой энергией, но начинала думать, что, сколько бы это ещё ни длилось, она хотя бы не будет больше расти с такой скоростью: по сантиметру роста за ночь, это же... кошмар. А ещё дико неудобно.       Убедить силу Сатурн в том, что это – её дом, было непросто: на комнату не было наложено заклинание магической вуали, но кое-что Хотару сделать удалось. Заклинание из прошлой жизни против пылевых бурь в этот раз сработало немного иначе, но всё равно подействовало, а ничего другого, кроме относительной чистоты, Хотару не требовалось.       Может быть, она действительно стала кем-то другим? Засыпая, Хотару ощущала холод под тяжелым теплым одеялом и какое-то грызущее одиночество. В темноте через её тело проходили разноцветные облака, а она сама летала полупрозрачным фантомом по пустым и пыльным коридорам.       «Извините, но я не буду жить ни в небоскребе Кайо, ни в небоскребе Тено. Не хочу. Я пойду в свой старый дом рядом со школой Мюген, где уровень радиации выше всего, и где в темной комнате я лежала, мучаясь от приступов боли, а мой отец совал мне в руки кристалл Тайорон. Сейчас мне это ближе всего», - холодно, отчетливо, отчужденно.       Уран и Нептун хотели её убить.       Никогда до этого Хотару не задумывалась о том, что происходило в той жизни, когда её уродливое тело было пристанищем страшного демона, созданного извращенным разумом сердца галактики Тау, но сейчас, сжимаясь в калачик от неясного одиночества, Хотару думала, что никому не может доверять. Ведь Уран и Нептун полюбили её только тогда, когда она перестала быть угрозой для мира, почти по велению Серебряного кристалла. Значит, если она вновь станет опасной – ни Харука, ни Мичиру за неё не заступятся. Наоборот, они станут первыми врагами. Разве что сложно сейчас придумать такие события: они все в одной лодке.       Хотару привыкла к одиночеству. Пустота внутри, глубокая и бесконечная, казалась единственно-верной, и ничто не могло её нарушить. Пустота и одиночество легли в основу Вселенной. Чибиуса отчаянно стремилась разбить эти её барьеры – и Хотару в силе части своей человеческой сущности поддавалась, привыкала. А сейчас снова чувствовала себя одинокой.       Это было так странно.       Она почти и не обижалась на Харуку, на Мичиру. В той жизни, почему-то такой далекой, она была лишь оболочкой для уродливого демона, который, как и всё зло, хотел скрыть свою истинную натуру за красотой, и жизнь была для Хотару не так уж и важна. Просто в голове настырно зудело: «Уран и Нептун хотели тебя убить», - и никак не удавалось от этого голоса, доводящего до головной боли, избавиться.       Хотару понимала, что Уран и Нептун делали выбор. Не в её пользу, но они ставили на весы планету для принцессы и жизнь Сейлор Сатурн, которая могла всё уничтожить, – выбирали, естественно, в пользу первого, того, что было наиболее важным. И это было правильно. Хотару привыкла быть одна – и уже перестала видеть в этом что-то неприятное.       А сейчас зеркало в полутьме отражало ту, кем она была на самом деле. У этой девушки были страшные фиолетовые глаза, хранящие в себе пустоты Вселенной, и безразличные ко всему черты лица. Огромные глаза светились, когда солнце пряталось за шторами или за горизонтом, как у мифических существ, и Хотару почти не узнавала себя.       Сатурн.       Поэтому она и ушла, оттолкнула от себя Харуку и Мичиру. Это была Сатурн, жестокая и бессердечная, такая сильная, что её энергию едва могло выдержать хрупкое тело человека, не бессмертного Бога, когда тонкие блестящие нити обрывались, шурша и теряясь в темноте космоса, а могущество утрачивалось. Это Сатурн говорила, что люди, дарившие ей любовь, изначально хотели стереть её, уничтожить.       Всего лишь Сатурн, не она. Хотару уже давно не ощущала такого. Когда она сама ничего о себе не знала, не могла определиться и понять, как нужно.       Она убивала без сожаления. Теперь на её счету было около десятка. Хотару никогда не чувствовала привязанности к людям, какая сковывала руки Внутренним воинам и принцессе. Наоборот, всегда была от них далека, потому что люди сами отказывались принимать её: хрупкую девочку с изуродованным телом и страшными приступами, во время которых она не отдавала себе отчета. Хотару помнила это и никем не дорожила – незачем. Она была чужой в любой толпе, и её боялись трогать только потому, что была дочерью директора школы, в противном случае давно бы забили где-нибудь в уголке, когда ей было бы плохо, и на этом бы короткая история тяжелой жизни закончилась, не получив полноценного развития.       ... всё тело превратилось в сплошную боль. Она пульсировала, била жаром в холод и сковывающими морозами под теплым одеялом, где и дышать было трудно. Каждый вдох давался усилием, тяжелым, как преодоление себя, но не делать этого было нельзя. Пальцы в судорожных приступах вытягивались и скрючивались, как у старой ведьмы, а ещё тянулись к горлу, пытаясь за него ухватиться, и всякий раз приходилось останавливать себя. Фигура становилась всё тоньше с каждым днем, точно кто-то забирал её силы, и есть уже не получалось: полумеханический организм работал, как кукла с барахлящим заводом, и порой желудок отказывался переваривать пищу по нескольку дней. Тогда становилось совсем плохо, но смерть также не приходила. ...       Немногое помнила Хотару о том, что было в прошлой жизни нового времени, такой древней и невообразимо далекой, будто всё это происходило в другой эпохе.       Уже несколько часов она бродила по разрушенной школе Мюген. От некогда красивых классов, ломящихся от новейших технологий, как магазин одежды от модных товаров, остались только раздробленные стены и поломанные парты, сгоревшие или полурасплавившиеся стулья, испорченные компьютеры. Все стенды превратились в сплошное черное уродство, и теперь эта школа действительно напоминала пристанище злых демонов, которые не умели контролировать ситуацию и обращаться со своими силами.       Всё электричество отключилось давно. Чтобы пройти в секретный отсек, где находились лаборатории и проводились все эти страшные исследования, пришлось перевоплотиться и пробить массивные железные двери, но что они могли значить перед силой Сатурна. Именно истинной силой, великой и жестокой воительницы Разрушения, дарующей шанс Новой Жизни. И в тот миг, когда Сатурн станет бесполезен, а звезды встанут в одну, только им известную фигуру... всё будет потеряно.       Внутри коридоров пахло чем-то мерзким. Может быть, отголоски прошлого содержания демонов ещё не выветрились. Будучи коконом для Мистресс 9, Хотару редко заходила сюда, особенно после того страшного взрыва, когда проснулась кем-то другим. Ей уже было знакомо это чувство, то, что одолевало сейчас – возможно, именно из-за этого где-то под кожей она его боялась. Уже пережила однажды, что это такое: когда тело разрывает на части, отторгая ненужные металлические пластины в руках и на бедрах, и ту крошечную на животе, а ещё одну – над сердцем, и не остается ни единого шанса выжить, если бы только где-то в иных измерениях не было ещё одного тела: красивого и сильного, настоящего её.       «Не нужно. Этого единственного – не хочу».       В кабинете отца все бумаги тоже сгорели. Было не определить, какие проводились эксперименты, какие у них были результаты. Хотару уселась в кресло, которое почти разваливалось, когда заметила в одной из тумбочек поломанного письменного стола что-то блестящее, какую-то цепочку. Она была серебряной, из настоящего полудрагоценного металла высшей пробы, и было в ней ещё что-то особенное, потому что после всего пережитого, после атак тьмы, цепочка не почернела, как это случилось со всем остальным, и ничуть не испортилась. Наоборот, сверкала новизной.       Это был кристалл Тайорон.       ... – Ну, Хотару-тян, и что у нас сегодня?       - Агу!       Женщина улыбалась. Так тепло и светло, что солнце за окном начинало меркнуть. Она брала маленькую девочку с ежиком только недавно появившихся темных волос на руки, и та цеплялась за холодную цепочку, которая блестела и буквально просила ухватиться за себя, уходя куда-то за вырез домашнего платья.       - Что? Ты хочешь игрушку?       - Агу!       Кристалл, извлеченный из-за выреза, зазывно переливался всеми цветами радуги. Девочка просто подпрыгнула на маминых руках от восхищения, растягивая губы в счастливой улыбке.       - Это фамильное. Вот вырастешь – будет твоим.       - Агу! ...       Это был мамин. Хотару заставила всё внутреннее напряжение сжаться в одну точку, выталкивая его из себя. Ей не нужно было вновь перевоплощаться в Сейлор Сатурн, и она поднесла руку к амулету, прикрывая глаза, чтобы почувствовать, что было внутри него. Никакой темной энергии, вообще никакого волшебства – это был самый обычный кулон, который принадлежал маме и который не мог тускнеть или делаться ярче.       Отец... он не позволил тронуть этот кулон и запихнуть в него магию сердца демона из галактики Тау. Он всего лишь изготовил красивую подделку, чтобы она приняла её и не испугалась той странной силы, которая исходила от кристалла. Папа никогда не предавал то, что единственное оставила после себя мама, настоящий кулон он хранил втайне от всех: это был вечно закрытый ящик, содержимое которого оставалось для Хотару тайной. Впрочем, отец не разрешал ей лазить в завалах своего письменного стола вообще.       У папы были такие заботливые объятия. Когда Хотару становилось плохо и он приходил, ей не хотелось никаких кристаллов с их странным волнами, а только забраться на колени и спрятаться от всего мира, зная, что папа никому не позволит её тронуть. Хотару помнила это ощущение защищенности, которое становилось всё реже с тех пор, как отец увлекался своей наукой всё больше, а потом...       Папа никогда не становился демоном до конца.       После нескольких попыток выдвинуть тумбочку, она вывалилась, создав много грохота, и с пола Хотару подняла свою фотографию. Её пальцы даже обожгло: тонкая рамка была защищена с некоторым использованием темной энергии, которую не смогла выветрить даже магия Галаксии и Хаоса. Может быть из-за того, что в целом пленка была создана для защиты от любой энергии: темной, светлой, чтобы ничто не смогло испортить эту память.       Хотару бы заплакала, если бы до такой степени не была Сатурн.       Вот почему она больше не называла Харуку – папой, а Мичиру – мамой. Она действительно всё вспомнила. И любимого отца, который был безжалостно уничтожен демоном. Это дало ей силы бороться, потому что иначе никакая Сатурн не пробудилась бы внутри Мистресс 9: для начала нужно было разорвать оболочку, пройти сквозь неё, а уже потом магия других измерений утянула бы её в себя и всё стало бы кристально-ясным.       ... вокруг была темнота. Это была даже не она, а пустота. Если только то склизкое, обтекающее тело, как вода с достаточным количеством кислорода, можно было назвать так. А может быть, тут и не требовалось дышать? Не было никаких воспоминаний. Она слышала какой-то гортанный крик и видела через чужие глаза, глаза демона, как умирает её отец, как вырывается из его тела страшный демон. Они уже давно здесь, демон жил внутри её тела, темнота уничтожила её семью! Что же ей делать в этой... пустоте?.. ...       Находясь в пустом чреве Мистресс 9, Хотару очень многое поняла. Она так хотела отомстить, что-то изменить и переломить чужую власть. Внутрь своего врага она уже проникла, поменяв позиции: раньше враг жил внутри неё и паразитировал на её изуродованном, измученном организме. Но что она могла сделать против бесконечной темноты, в которой нет никаких ориентиров? У неё не было магии, вообще ничего, и вырваться из всего этого казалось нереальным. Но нужно было попытаться.       У неё была цель, но не было ничего, что бы позволило воплотить это в реальность. Хотару остро ощущала свою беспомощность и училась всему тому, чему предстояло вести её много лет, уже как Сатурн. Одиночество – её удел, но это не говорило о том, что она способна всего достигнуть, совершая невозможное. Нужно было понять, что именно делать, и Хотару плыла в пустоте, чтобы не стоять на одном месте, потому что чувствовала, что это место не может быть бесконечным, вслушивалась в малейшие колебания и пыталась понять, где есть что-то ещё.       Одной цели всегда мало, необходимо знать, что делать. Можно хотеть победить тысячу раз, но не прикладывать к этому никаких усилий – и ничего не произойдет. Эта истина помогала Хотару и сейчас, когда она заново разбиралась в себе, внезапно повзрослевшей, в кратчайшие сроки принимала новый мир и уж точно не переживала из-за того, что убила какой-то десяток людей. Дела обстояли скверно, это – только начало. Так что... а убийцей она была уже давно.       ... Мичиру помогала ей причесаться и привести себя в порядок. Она вертелась, как егоза, и слышала за спиной успокаивающий шепот, пока Нептун застегивала молнию на коротком клетчатом платье. Сорвавшись с места, как только работа была закончена, она вприпрыжку начала спускаться по лестнице и даже чуть не упала, благо, поймала Харука, которая, как всегда, подоспела вовремя. Кто-то позвонил в дверь, и Сецуна, у которой снова что-то сгорало на кухне (не дано было готовить), побежала открывать: смысл спасать то, что уже перестало быть съедобным. Придется завтра попробовать снова. Благо, денег на постоянную покупку кучи продуктов у них хватало, дабы Плутон могла смело удовлетворять свое желание обучиться искусству кулинарии. ...       Уран и Нептун хотели её убить. Но они сделали правильный выбор, они пытались выехать на собственной беспомощности из прошлых жизней – Хотару их не винила, загоняя в глубину бессердечную Сатурн. Её холод – это бесподобно, но... союзников не выбирают, особенно когда их так мало. Харука и Мичиру заботились о ней. По собственной воле. Их поведение было трудно объяснить, но... Хотару не злилась. Всё равно все их попытки что-либо с ней сделать были пусты, потому что как Сатурн она гораздо сильнее, и один её Палаш Безмолвия стоит сотни тысяч атак.       Повесив кулон на шею, Хотару ощутила его приятную прохладу на теплой коже и пошла дальше, в лаборатории, где творилось всё самое неприятное. Возможно, именно там, отец, сведенный с ума отсутствием признания и демоном внутри, вживлял в её тело новые пластины, новые трубочки и крошечные роботы, которые изменяли организм так, как он хотел. Это было самым тяжелым испытанием, которое Хотару могла для себя представить сейчас, но она смело шла туда, в самый страх, и не собиралась останавливаться. Она должна победить, она не станет кем-то другим. Она – и есть Сатурн, но... у этого утверждения ещё много поправок. Ни одна из них не связана с этим паршивым понятием сейчас «человек», однако было и кое-что другое, те качества, которые не могли быть у воина-однодневки, уничтожающего мир, но не могли отсутствовать у... того, кто жил долго и был вынужден крутиться в мире, который его окружал.       Когда они победили Фараона 90, люди впали в панику. Разумеется, таинственных Сейлор Воительниц найти никто не смог, но район Мюген был разрушен и отравлен: туда была отправлена небольшая экспедиция, и все её участники через несколько дней умерли в муках из-за количества радиоактивных веществ, выброшенных в воздух. Быстро провели анализ – и приборы сгорели, выпустив белый дым, от того, что им пришлось отображать. Кое-что успели уловить, про катастрофический уровень радиации, но вот не додумались, как же так: вещества были выброшены в воздух, но дальше района Мюген они не распространяются. Ветер-то никто не отменял.       Идиоты. Не догадались ведь, что это магия Сейлор Воительниц, таких презренных и ненавистных сейчас. Если бы тогда Уран, Нептун и Плутон не держали защитное поле на крышах своих небоскребов, оставив его фантомную силу даже после того, как основной барьер был разрушен, плакала бы сейчас жизнь во всей Японии, точнее, её жалкие остатки.       В тот же день (точнее, раннее утро), как скончались участники опасного расследования (лезли, куда не просят, вот и поплатились: им-то что было этих выскочек защищать. Да и не до того было, чтобы шариться по развалинам и смотреть, не заблудилась ли там какая душа. Своих проблем было по горло), в газетах на первой полосе были опубликованы экстренные сообщения, связанные с районом Мюген. К нему запретили приближаться, жителей ближайших домов пообещали переселить, так что попросили паковать вещички, все обитатели района были признаны погибшими без нахождения тел (хотя «экспедиция» до школы даже не дошла: они раньше струсили). Ещё до этого, дабы успокоить народ, газеты и журналы публиковали убеждающие в том, что всё хорошо, такие ободряющие и позитивные, статьи.       Всего этого Хотару знать не могла, но Харука и Мичиру сохранили несколько экземпляров, так что она смогла с ними ознакомиться, когда освоила грамоту и немного выросла: коль уж теории Эйнштейна подробно объясняла, не читая книг по физике, то что ей были какие-то новости.       В лабораториях было страшно. Хотару стирала ладонью пыль с огромных операционных столов со специальными ремнями, для удерживания сопротивляющихся оперируемых, рассматривала пустые мензурки и колбы (те, которые уцелели) и всё больше мерзла. Хрустальный купол в самом сердце лабиринтов нижнего уровня был разбит, через него дыра выходила прямо на поверхность, так что назад можно было легко выпрыгнуть. Здесь было личное Святилище Мистресс 9, и Хотару с готовностью вошла в мрачный зал, даже не сжимая жезл, не закрываясь. Она была к этому готова.       Сатурн.       Здесь всё произошло.       ... тело оборачивали ленты. Они были огненно-рыжими, и её вертело, как в калейдоскопе из одной темноты, в мертвой тишине, нарушаемой только каким-то завораживающим шорохом. Кто-то словно создавал ей новое тело: ленты плотно прилегали к призрачной фигуре и белели, обвиваясь, как бинты. Во внезапной свежести новая их порция превратилась в красивую одежду из холодной ткани, ещё не согретой теплом организма, и на лбу сияние воплотило из ничего диадему. Бант, прикрепленный красивой брошью в виде белой, нет, серебряной многоконечной звезды, распустился на мгновенно выросшей груди наподобие цветка, а в руку упало оружие. Знакомое движение, пальцы вокруг древка, это всё... снова. ...       Ничего не менялось. Хотару внимательно осмотрела зал, темный, но без негативной энергии вокруг (спасибо, Галаксия), он больше не был страшным, и ничего здесь ей не угрожало. Она пришла, спустилась, пытаясь разобраться в себе, принять себя другую, отчужденную, в грядущей войне. И заново поняла очень многое, то, что приходилось забывать в сражениях ради принцессы: кое-что о настоящей войне, а не о её извращенном подобии. Сейчас им угрожало именно это, а она...       Сатурн.       Выпуская на волю ярко-рыжие ленты, Хотару, как в воду, окунулась в жидкое сияние собственного перевоплощения. Заставив Палаш Безмолвия исчезнуть, она прошла в самый центр хрустального купола, возвращаясь на поверхность. Солнечный свет ослепил в первую секунду, и Хотару почувствовала на уровне груди сияние: кулон. Мамин, который один из двух самых любимых людей на планете пообещал ей отдать когда-то.       Вот всё и становилось ясным. Больше ничего, кажется, и не требовалось. Хотару не собиралась ни из-за чего страдать и теперь точно знала, как быть дальше. Она готова была драться. Сколько понадобится, потому что ещё никто не мог сделать воительницу Разрушений беспомощной.       Может быть, именно в её руках сохранность будущего. Ибо она, как никто, не будет медлить и поступать неправильно.

***

      13:32 10 Апреля, 1998       Новости тут распространялись быстро, как звуковые волны в обыкновенном воздухе. Стоило только вчера Макото разругаться с Мотоки и уйти из неумело созданной ловушки – как все об этом знали. И они тоже. В газетах написали, что Сейлор Юпитер покалечила нескольких полицейских и сына владельца игрового центра и кафе с одноименным названием «Корона» (в первом все произошло). Никто, разумеется, не стал уточнять, что выбора у Юпитер не оставалось. Она обязана была вежливо поднять руки и сдаться, и не существовало иных вариантов.       Они, в свою очередь, прочитав эту статейку, решили, что Макото о последствиях знать вовсе не обязательно. Хотару это не очень понравилось. Что значит – решили? Для этого нужно было ещё и предпринять какие-нибудь меры. Благо, одним решением в этот раз всё не ограничилось (как Уран и Нептун когда-то пытались убить её: одним желанием): Харука сказала, что поговорит с Макото и отвлечет её, а Мичиру пообещала договориться обо всем с кем-нибудь из Внутренних воительниц, чтобы они заодно и защитили от негативных новостей принцессу. Возможно, с Венерой... а так даже и не с кем. Хотя у Хотару на этот счет было иное мнение.       Процесс стремительного взросления сбавлял обороты, как глохнущая машина. Хотару наконец-то с гордостью могла сказать, что стала спать по тринадцать часов в день, а это было значительно лучше. Утром (днем) она чувствовала себя действительно бодрой, а сила, бледно-фиолетовая энергия, от которой разбухали клетки, больше не причиняла свинцовой тяжести.       Зато вчера у Хотару опять был приступ, вызванный изменениями. В этот раз – опять смеха и какой-то легкости. Хотару ходила по прохладному ковру своей комнаты в любимой короткой белой ночной рубашке (эта также принадлежала Мичиру, но была почти точь-в-точь как та, которую Хотару так любила из собственного гардероба), приподнималась на носочки, шаталась, будто не умела ходить, опускалась и повторяла вновь. От этого где-то внутри становилось так легко, что Хотару хохотала, прогибалась в спине, точно исполняла какой-то простой, но удивительный танец. Давно на душе не было так хорошо.       На её счету было уже около тридцати человек – двадцать девять или двадцать восемь, возможно. Хотару не увлекалась точным счетом. Не создавать же ей теперь архивы всех убитых, чтобы потом сидеть в тишине ночи и плакать, что она отобрала жизнь у какого-нибудь мужчины лет тридцати двух, который сам пытался её убить – какое преступление!       Хотару села на кровати, взъерошив волосы. Надо было просыпаться и идти к Мичиру за порцией утренней (дневной) гигиены, а потом много есть, чтобы провести остаток дня как-то... но не во сне. Желудок у Хотару продолжал оставаться бездонным.       Это было так глупо! Происходящее, вся эта война. Люди ни черта не знали, но лезли, вякали, пытались что-то доказать. Впервые случилось для них невозможное: они сплотились против кого-то одного, перестав воевать друг с другом.       Время от времени Хотару думала, что люди не могут жить без войны. Им постоянно нужны катаклизмы, сражения, какой-то конфликт – и, не имея этого, люди начинают задыхаться. Поэтому им и не нравится идея создания Хрустального Токио: это они устали от тяжких битв, от наплывов тьмы, выедающих дыры в теле, от жидкого света, сочащегося по пальцам, как нечто живое, и каждый раз только через него нужно было одерживать победу.       Люди всего этого не знали. Им казалось, что огромный мир без войны с центром в Хрустальном Токио – невыносимая утопия, противоречащая их воле и природе. А ещё с наступлением новой эры они полностью теряли все свои полномочия, как самого совершенного вида Земли, отшлифованного веками: есть вид более прекрасный – принцессы магии. И волшебство повсюду, где бы они ни захотели от него скрыться. Серебряный кристалл начнет с пугающей легкостью управлять их жизнями – да, для людей это звучало устрашающе.       Люди просто не умели быть вторыми. Это заложила в неповторные линии их ладоней, отражающие Судьбу, история. С самого своего появления люди медленно вытесняли менее совершенные формы жизни – животных, люди нового вида поступали так с теми, кто был хуже них, затем кто-то лучший – также с некогда победителями. Из таких звеньев и состояла постоянная гонка за превосходством, которую люди не могли остановить.       Сейчас свое положение более совершенного вида пытались занять они. И люди сопротивлялись. Ну и напоследок, все они были трусами. В огромных архивах, в толстых книгах стольким именам подряд присуждали гордое «герой», но разве героизм – это только кинутся под амбразуру, обнажив грудь? Так это и они могли, и много раз делали, только от этого их героями не называли, а, если бы они погибли, то плевать бы им хотелось на то, сколько букетов находится рядом с их памятниками. Люди не могли принять существование того, что выше их и лучше, да и вряд ли когда-нибудь окажутся горазды на это.       Люди наивно полагали, что они – единственно-совершенные представители крутой жизни и никто им не ровня. Чем больше проходило времени, тем слабее становилась вера людей в то, что они – не предел совершенства, что есть что-то ещё. На идолов молились всё менее усердно, а потом и вовсе выяснилось, что Солнце – никакое не божество жизненного света, которое исчезнет, если постоянно не читать ему хвалебных мольб и не просить раз за разом восходить на небосклоне.       Вот так и докатились.       Мотоки – когда-то друг Усаги и остальных Внутренних воительниц, тоже был трусом. Он не принял магию, как и положено людям, свалил все беды на них, не имея даже малейшего предположения о том, как на самом деле сильна темная энергия (и Хотару не собиралась давить на чью-то жалость, страдальчески думая, что же им довелось пережить). А на самом деле был обыкновенным трусом и глупцом.       Хотару улыбнулась, сдерживая желание засмеяться. Всё, казалось, было хуже некуда, а она ощущала неповторимую легкость. Даже страшно. И все в старом доме так отчужденно и холодно. А ещё всё такое привычное и родное.       Сатурн.       Хотару перекатилась, дотягиваясь до маминого кулона, лежащего на прикроватной тумбочке. Даже в полумраке (в котором были виноваты шторы) он красиво блестел, завораживая, и у Хотару от этой памяти становилось хорошо внутри, где-то рядом с сердцем. Так она налаживала связи с тем, что было, в новом взрослении не позволяя себе превратиться... в неясно кого. С такими силами следует быть очень осторожной.       Если бы Мотоки только знал, что его любимая Рейка была воплощением одного из страшных демонов, которых все боялись – вот оно, истинное порождение зла, он бы точно также её любил? Хотару сомневалась. Не они были виноваты в том, что демоны обрели красивые человеческие воплощения и их кто-то полюбил, как и в том, что все семеро были уничтожены, не имелось никакой их вины.       Это были вовсе не их «штуки», как изволил выразиться Мотоки. В тот день, когда Галаксия выпустила Хаос, покрыв Землю его темной магией, вся остальная темнота была затянута в него. Рейка и остальные воплощения семи демонов умерли из-за того, что Сейлор Мун так и не уничтожила в них силой Серебряного кристалла всё демоническое: любое заклинание подобного типа вело к смерти. Не её, разумеется. Поэтому, когда Хаос завладел Землей, пытаясь пробиться к её сердцу, он поглотил всю прочую темноту на планете, чтобы никто не мог с ним соперничать: так уж вышло.       Как они могли этому помешать?       На несколько демонов стало меньше. И даже без их вмешательства. А у них были проблемы посерьезнее, чем маленькая кучка народу, разбросанная по Токио и ещё кое-где по земному шару.       В чем они были виноваты?       Люди, глупые и наивные люди, неужели они совсем ничего не понимали? Надеялись, что без существования их, Сейлор Воительниц, не было бы череды страшных войн двух извечных противников, о противостоянии которых древние писали целые трактаты по философии? Смешные. Они представляли себе размеренную жизнь, где никто бы не трогал их первенство, не претендовал на лучшие роли, и пытались бороться с этим иначе, без костров и камней – не тот век. Но это не делало их умнее.       Они спасали мир. Много раз – ровно столько, сколько на них нападали. Хотару не пыталась превознести их действия, но без их существования Земля бы просто была уничтожена со всеми этими самодовольными людьми: от их исчезновения темнота бы никуда не делась. Это такие сложные дороги, запутанные виражи, они немного связаны друг с другом, но при этом никак друг от друга не зависят: тьма может жить без света – захватывать миры, его лишенные, и торжествовать на них, а свет прекрасно обходится без темноты: хватает тени.       Мир жил бы спокойно. До поры. А потом Металия всё равно бы разорвала свою печать – и одни говорящие кошки не смогли бы её одолеть, даже если бы искусали всех генералов Темного Королевства, их демонов и Берилл на её троне. Земля бы быстро превратилась в крошечную лиловую звезду, а потом и вовсе пополнила бы список мертвых космических тел: Металия быстро бы всех пожрала и отправилась дальше, за пределы Солнечной системы. Проникнув в самые недра планеты и обшарив Луну, желанный Серебряный кристалл она бы уж как-нибудь нашла – и на этом бы кончилась долгая история, безо всякой надежды на перемену.       Или Мудрец, или Апостолы Смерти, или Нехеления, Галаксия – в конце долгого пути любого врага всё кончалось бы одинаково. Да, сияние Серебряного кристалла было манящим, и враги шли на него, без этого яркого света Земля вырвала бы себе какой-нибудь десяток лет, может, два, а потом всё бы случилось. И вся жизнь была бы уничтожена. Два десятка лет – этого хватает в обмен на счастливую почти-вечность и перемену множества поколений?..       Какие странные люди. Смешные, они совсем ничего не понимают! Мир бы... умер без них, без Сейлор Воительниц. Такой судьбы они себе желают?! Что ж... последнее можно обеспечить. Хотару улыбнулась, вытянув руку и даже без перевоплощения ощутив тяжесть Палаша Безмолвия, смертный холод металла.       Насколько они сами люди? Сейчас Хотару был чужд этот вопрос, потому что относить к себе понятие тех, кто пытался их убить, было неправильным. И, в какой-то степени, близок, ибо ей предстояла долгая война, в которой нельзя не чувствовать ничего. Зная Внутренних воительниц, было бы лучше именно это, но... Хотару уже давно перестала быть одинокой Сатурн. И одновременно была ею. Эта двойственность сводила с ума, было нелегко с ней сладить.       Но в темноте глаза в отражении зеркала больше не светились.       Они сами не были людьми. Что бы там ни говорила принцесса и прочие Внутренние воительницы. Они были перерожденными принцессами иных планет, Сейлор принцессами Солнечной системы, в руках которых была могущественная магия – и ей, Сатурн, лучше всего знать это. Они умели любить и сочувствовать, но для этого не требовалось быть человеком. По тому, что происходит сейчас, непохоже, чтобы люди вообще имели какие-то лучшие человеческие качества.       Поэтому они взяли прекраснейшее из всех миров – и стали собой. Последнее было для Хотару особенно важным: уж очень тонкой стала её грань с тех пор, как силой Серебряного кристалла вечно одинокий воин, живущий считанные минуты и выпивающий агонию мира, как Мессия пьет свет из Святого Грааля, перестал быть таковым. Это налагало много новых обязанностей и заставляло оставаться... собой. Тем самым лучшим из всех миров.       Нельзя было спать. Хотару прокручивала в голове разговор с Венерой, случившийся два дня назад, и понимала, что с такой защитой принцесса в большой опасности, когда даже в облике Сейлор Мун она не может противостоять обыкновенным хулиганом. Им придется взять это на себя, пока Минако и остальные будут маяться со своей верой. Отмыться после такого... это невозможно!       Принцессе не удалось уехать. И это было очень плохо. Больше тут даже было и нечего подумать... какое отношение, какие ещё аспекты, мнения о случившемся? Просто ужасно. Придется пополнить список убитых ещё на пару... сотен человек. Или тысяч. Сколько понадобится, чтобы защитить. Нельзя сомневаться.       Хотару поднялась с постели, открывая противно скрипящие дверки шкафа и швыряя на одеяло длинную майку, джинсы-дудочки и огромную рубашку с коротким рукавом, мужскую. У неё снова изменился вкус, чего Харука не одобрила: Уран никогда не любила, когда её и без того среднего богатства гардероб начинали грабить, цепляясь руками в понравившиеся джинсы с рубашкой и не желая их отдавать. Особенно когда сама Харука частенько их носила. Особенно рубашку. Но Хотару своего всё-таки добилась.       Пора было к Мичиру.

***

      02:44 21 Апреля, 1998       Конечно, это был не самый лучший вариант.       Почти полмесяца Рей мечтала об этом разговоре, представляла его себе с самых разных ракурсов, продумывала свои реплики, ответы на них и что она скажет на любой из возможных вариантов – и так до бесконечности. Дошло до того, что ей и ночью стал сниться этот разговор!       Но подходящего момента всё не выдавалось.       Рей понимала, что это непростительная трусость. Она могла бы поговорить с Хотару намного раньше и не терзать себя ненужными переживаниями, которых и так было без меры, однако никак не решалась. При мысли о разрушенных зданиях района Мюген, где воздух переполнен отравляющей радиацией и всюду призраки прошлого сражения с Фараоном 90, на душу накатывал мороз. Из-за него подкашивались ноги, и Рей не могла сдвинуться с места.       Мичиру сказала, что Хотару прячется где-то в лабораториях школы Мюген, в запутанном лабиринте нижнего уровня, или же в старом доме, где раньше жила вместе с отцом – они расположены недалеко друг от друга. Оба здания разрушены, школа Мюген – больше, дом же просто получил серьезные повреждения, на втором этаже не обвалилась крыша только над бывшей (и немного теперешней комнатой Хотару), чем она и пользовалась.       Было страшно. Рей так явственно видела, как идет по разрушенным коридорам, где потолок может упасть на голову от звука её шагов, как вокруг царит эта давящая и ужасная атмосфера места, которое сложно описать словами. Всюду полурасплавленный металл, погнутый и скорчившийся, как в муках, вонь и обстановка такая, будто место покидали в спешке, хотя в этих стенах никто не выжил. Под ногами – грязные бумаги, и боязно сделать слишком глубокий вдох.       Нет. Это было не по ней. И Рей не могла решиться.       А теперь Внешние воины вместе с Хотару переехали в новый дом, где их никто не мог найти, потому что никто не знал, что они сменили место жительства, и это был отличный момент, чтобы пробраться туда и поговорить, наконец, с Хотару обо всём, что вот уже две недели так её беспокоило.       Преодолеть забор не оказалось задачей: Рей бы сделала это даже в своей обычной форме, но она всё равно перевоплотилась в Сейлор Марс, так что защита была хлипкой. Это тоже было для отвода глаз: обыкновенный красивый домик в два этажа, принадлежащий неясно кому, и никого в нем нет, и получается так, что ограждает участок обыкновенный забор. А уж если ступить за пределы – тогда можно и разобраться. Всё равно это станет последним, что неудачливый преступник увидит.       Так вот без жалости поступали Внешние воины. И Рей почти не знала, как к этому относиться. Она надеялась застать Хотару мирно спящей, аккуратно разбудить её и поговорить, но, услышав плески воды, замерла, сделав несколько небольших шагов в сторону бассейна.       Хотару плавала там. Она с легкостью рассекала воду уверенными гребками, продвигаясь до одного края бассейна, затем разворачиваясь и плывя в другой, иногда уходила на небольшую глубину, проделывая путь под водой, а, нарезав ещё один круг, вынырнула, сделала глубокий, шумный вдох и расслабленно поплыла на спине, любуясь чистым, звездным небом.       Глядя на россыпи созвездий, Рей ощутила тоску из-за того, что не побывала на празднике сакуры в этом году. Его, разумеется, провели, как и обязывала традиция, на день забыв о существовании Сейлор Воительниц и войне, но в этот раз они не пошли в парк Уэно, не расстелили там огромное розовое покрывало, Усаги не принесла с собой пирожки, испеченные Икуко-сан, – ничего этого не было.       Мир изменился и не собирался становиться прежним. И из таких вот привычных мелочей, без которых жизнь не казалась обыденным руслом, всё складывалось. У них резко забрали всё, что они имели. Выживать было крайне тяжело. Поэтому во всем этом Рей так хотела поговорить с Хотару.       Хотару заметила Рей только тогда, когда та подошла вплотную к краю бассейна. Совершенно неожиданно всполошившись (или это Рей так показалось, может быть, у Хотару всё было задумано), Хотару замерла и погрузилась под воду, не двигаясь, а потом резко вынырнула и проплыла до бортика, ухватываясь за него руками, чтобы вылезти.       - Брр, холодно, - поделилась наблюдениями Хотару, закутываясь в теплый и длинный махровый халат темно-фиолетового цвета. Она поджала под себя ноги, ладонями вытирая с них влагу, и рукой пригласила Рей подойти поближе, поскольку Марс стояла на другой стороне бассейна.       - Плаваешь по ночам?       - Днем нельзя, приходится сидеть в доме. Хорошо, что я стала спать одиннадцать часов, не намного больше, чем... ну, как я спала обычно. А тебя какими судьбами?       - Говоришь так, будто я прилетела неизвестно откуда, - заметила Рей.       - Может быть, - Хотару пожала плечами, отряхивая руки от капель воды, наклоняясь, чтобы сполоснуть их в холодной хлорированной воде бассейна, а затем вытерла ладони об халат и запустила пальцы в мокрые черные волосы. Так ей удалось выжать немного воды из них после плавания, и на этом Хотару решила остановиться.       - Я хотела поговорить.       - Опять? – Хотару посмотрела на неё почти страдальчески. – Зачем, Рей?       - Я боюсь.       Хотару как-то машинально принялась расчесывать пальцами одной руки спутавшиеся после плавания влажные волосы. Она посмотрела на Рей, поджав губы, и вздохнула. Подумать только, ещё пару недель назад Сейлор Марс была храброй воительницей и просто сильным человеком, а теперь она приходит советоваться к девочке, которой по паспорту вообще тринадцать лет!       Мир точно сошел с ума.       А у неё опять изменились вкусы. Ей надоело носить мужскую рубашку с коротким рукавом, от чего Харука почти поблагодарила небеса за то, что её гардероб теперь больше не будет подвергаться налетам. Зато любовь к майкам осталась – их брать сколько угодно разрешила Мичиру. И Хотару захотелось поплавать посреди ночи – она делала это уже второй раз подряд, холодная вода даже как-то облагораживала, становилось хорошо на душе. Это тоже было прекрасно.       Она наконец-то начинала осознавать, что всё это значит. Резкое взросление, такой скачок – это не просто так. За несколько дней она прожила около пяти лет, а тут ещё и возраст такой... подходящий. Дурные привычки, соблазны – да всё то, что только можно. И постоянная зудящая мысль, что дальше будет не так, хуже. Из-за этого постоянно менялась привычка одеваться, Хотару почти и притерпелась, когда всё начало возвращаться на нормальные круги: процесс становился всё медленнее, у неё убавлялся аппетит, а бледный след рядом с пупком совсем исчез, оставив о себе только воспоминания.       Превращение было завершено. Это значило, что всё только начинается.       Серьезных битв пока не случалось: люди ещё примерялись, пробовали. Принцессе несколько раз угрожала опасность, но её вовремя удавалось спасать. Каждый раз Сейлор Мун впадала в отчаяние и плакала, видя изуродованные их магией тела мертвых людей, но ничего изменить уже не могла, да и понимала, что это будет неправильно. Усаги пыталась мириться – не получалось, и ей от этого становилось всё хуже.       На счету у Хотару было уже человек за шестьдесят. Что предпримут люди дальше, оставалось загадкой, но она была уверена, что готова к любым испытаниям.       - Чем я могу тебе помочь?       - Я всё думаю о том, что ты сказала мне тогда... об убийствах.       - О нет...       Хотару покачала головой, сокрушаясь, и вздохнула.       - Что?..       - Ты думаешь, что такая единственная, кто пытается очистить мои руки против моей воли и доказать, как чисто и добела мы – или вы – отмоемся от этих дней, когда люди нас простят и позволят весело властвовать над собой?       - А кто?       - Минако.       - Я никогда не говорила, что мы сможем от этого отмыться. Ты ошиблась, Хотару-тян. Я не верю в это.       - Тогда ...?       - Мне страшно.       Рей боялась. Страх приходил в то время, какое ему больше нравилось, и сковывал все внутри, делая сердцебиение тягучим и надрывным, как каждый удар приходилось вырывать с борьбой. Рей кусала губы и сжимала руку в кулак, сидела, прислонившись спиной к окну, а потом рассматривала свою длинную, но какую-то кривую и угловатую, линию жизни, покрасневшую кожу тыльной стороны ладони, точно её обожгли, и сдерживала дрожь, подступающие слезы.       Она-то прекрасно знала, что такое гореть в огне, когда матроска не может выдержать напора жара и истончается оранжевыми искрами, даже золотыми, подставляя под буйные лепестки незащищенную кожу. Она не может долго выдержать, кукожится и краснеет, пропуская огонь совсем близко к коже, причиняя такую боль, что невозможно ни дышать, ни кричать.       Огонь Кермисайт был именно таким. Её собственный – не сильно отличался. Не всегда Рей удавалось увернуться от синих потоков, несущих жар, летящих в неё, не каждый раз получалось отразить атаку собственным рвущимся с ладоней, даже с кончиков пальцев.       Поэтому Рей боялась. Она помнила ожог почти на всю ногу в давней драке, когда попыталась защитить Юичиро, и адскую боль, такую, что вся вязкая огненная магия, бьющая под кожей, тут же сжалась в одну точку рядом с сердцем. Дыхание мгновенно стало рваным, а всемогущий, уж сильнее её сейчас – точно, враг наступал, поднимая руки, чтобы прикончить её вторым успешным ударом. И ничего нельзя было сделать: что она могла?       Рей боялась стать таким же страшным врагом для людей. Своим огнем она могла уничтожить всё их оружие, оплавить все их бесчисленные пули до маленьких клякс на асфальте – а толку-то?! С тех пор, как ушел Юичиро, она совсем отчаялась: рисковала ради него жизнью, принимала унизительное поражение и беспомощность, а он! Назвал её монстром, сказал, что не верит.       Вот то, что их ждет.       Рей было больно. Она боялась стать монстром на самом деле.       Ей очень хотелось сказать Хотару что-то о том, как она разочарована, что не удалось улететь на Кинмоку, однако Рей не могла придумать даже двух слов: это было просто отвратительно. Казалось, что её приковали к Земле огромными цепями – и Рей боялась сломаться, измениться слишком сильно, так, что потом уже не получится вернуться к себе прежней. Пытаясь мыслить холодно и трезво, Рей осознавала, что победить, не перейдя все свои границы, невозможно, но она не могла преодолеть себя.       Это было так больно.       - А раньше ты всегда была смелой, Марс, - задумчиво отметила Хотару, и оставшаяся влага после бассейна на её ногах стремительно высыхала, стягивая кожу: Хотару шепотом возмутилась, проведя по ноге пальцами руки, но сами сказанные слова Рей не услышала.       - Я знаю.       - Ты не в ту сторону меняешься, - сказала ей Хотару, вытянув ногу и рассмотрев свои пальцы: ногти были покрыты темно-синим лаком, на каждом очень искусно были нарисованы белые четырехконечные звезды. Хотару заметила молчаливый интерес Рей. – Это работа Мичиру. Я не знаю, откуда она это умеет, но она гениальна. Мичиру за счет моих ног успокоила свою нервную систему: она делает кое-что неприятное для себя, – а я получила шикарный педикюр.       - Так необычно это слышать от тебя, Хотару-тян, - в ответ на весь рассказ сказала Рей, уставившись на спокойную воду бассейна, прозрачную и выглядящую безумно прекрасно. – Больше не «Мичиру-мама»? Говоришь так, будто вы обычные подруги.       Когда всё было так, как у неё... них, любование занимало особенную роль в жизни. Оно успокаивало, и создавалось впечатление, что всё хорошо.       Пока кто-то не щелкал пальцами, возвращая в реальность.       Хотару не сделала такого. Она просто заговорила.       - Да какое там... – Хотару словно захотела чертыхнуться, но сдержалась, - мама. Тоже мне. Не вижу ничего удивительного.       - Ты очень изменилась.       - Я знаю.       Разговор то ли совсем не клеился, то ли никуда не спешил. Рей ощущала что-то такое странное, как от долгожданной встречи с кем-то очень важным: столько всего было в голове, столько всего хотелось сказать, а сколько выяснить!.. Рей представляла себе горячее обсуждение, спор на грани эмоций, а получалось... совсем не так. Хотя бы из-за того, что Хотару не обращала на неё особого внимания, но всегда отвечала именно на заданный вопрос, и была так далеко. Но сидела рядом. Столько всего хотелось сказать, попытаться понять... а Рей даже и не знала, с чего начать. Она просто сидела и говорила о своем страхе, но Хотару и так знала о нем. Что тогда?       Рей казалось, что только Сатурн сможет ей всё объяснить... одинокий воин, который на себе прошел, что это такое: когда все ненавидят, боятся и хотят убить, а она вроде и... просто исполняет свое предназначение, просто смотрит на этот мир не так, как другие, но уже – страшнейший враг, который не имеет права на жизнь. Они все сейчас оказались на таком месте, правда, им было не до того, чтобы понимать тяжесть участи Сатурн.       - Тебе сейчас тоже тяжело? – негромко спросила Рей.       Хотару посмотрела на неё удивленно:       - Мне? Ни капли.       - Разве?       - А должно быть?       - Ты знаешь, что такое, когда все вокруг ненавидят.       - Да, - Хотару пожала плечом. – Знаешь, в этом что-то было: призываешь революцию смерти, в агонии мира тебя ласкают шелковые ленты, отделившиеся от броши, а где-то внизу все плачут и умоляют остановиться.       - И как в этом выжить?       - Делать то, что должен, - Хотару задумчиво хмыкнула, поднимая взгляд на мирное звездное небо. – Красиво как...       - Ты говорила, что это война.       - Непривычное слово, да? – Хотару улыбнулась. – Мы раньше никогда не знали настоящей войны. Те хилые противостояния с демонами – лишь её пародия, а тяжкие финальные битвы... они приносили много боли, но в них не было войны, это как... пари. Пари на борцов сумо, знаешь? Только в этот раз нас было очень много, в обоих углах точек старта, перед тем, как мы сошлись и начали ожесточенное сражение.       - Почему ты сказала мне тогда те страшные слова? Я... не хотела их убивать.       - А чего тогда добивалась?       - Мне хотелось всего лишь показать, что Сейлор Воительницы обладают силой, что с нами нельзя шутить, потому что мы можем сорваться и убить их всех. А «Дух огня» - не самое сильное мое заклинание.       - Но самое лучшее.       - Неужели?       - Оптимальное сосредоточение площади занимаемой поверхности и количества энергии в одном... чем там измеряется единица магии?       Рей засмеялась. Она и сама не поняла, как, но Хотару удалось её рассмешить. Впрочем, эффект длился чуть более нескольких секунд.       - Нет такой единицы.       - Бывает.       - Так почему?       - Я не играю с людьми в игрушки, - жестко ответила Хотару, внимательно посмотрела на Рей и вдруг продолжила каким-то дразнящим, издевательским голосом, точно пародировала кого-то: - Конечно, участие, а не победа. И где же сострадание к другим игрокам? Иногда бывают ситуации принципа: если не играть на победу, то зачем вообще играть? Я играю на победу.       Рей смотрела на неё непонимающе. Сделав вдох, Хотару постаралась успокоиться, давя в себе вылезшие так неудобно и некрасиво, несвойственные ей эмоции.       - Это не игры.       - Верно. Не «кошки-мышки». Убиваешь – и всё. Поверь, это вовсе не так страшно, как тебе кажется. Иначе их не переубедить, иначе всю твою силу они будут считать за пустой звук. До тех пор, пока ты не покажешь им, на что способна, пока не выжжешь их тела и не превратишь их в глухие сосуды, которыми даже демоны побрезгуют.       - Я... – Рей помолчала. – У меня чувство, что, убивая людей, мы как бы сами уничтожаем на корню всё то, что было ранее, все наши поступки. Мы защищали их, боролись за них, побеждали стольких врагов, не позволяя им убивать людей, а теперь... делаем это своими руками.       Хотару вздохнула.       - Мы никогда не боролись за людей.       - Вы – нет.       - А вы просто очень любите врать. Так ты никогда не победишь.       - Мне страшно выплатить цену, которую возьмет эта победа.       - Считаешь, что есть что-то важнее, чем твоя собственная жизнь, жизнь союзниц и принцессы? – Хотару недоверчиво посмотрела на Рей. – Думаешь, ещё что-то осталось, после того, как человек, читающий тебе клятвенные оды любви называл тебя чудовищем? «И никогда не было никакой мико из храма, только Сейлор Марс». Между прочим, Юичиро сказал очень умную вещь, только ты сама ещё этого не поняла.       - Откуда ты знаешь?       Хотару пожала плечами.       - Это сложно.       - Но ведь ты сама не просто бесчувственная Сейлор Сатурн, одинокая и всеми нелюбимая. Ты ведь и Хотару Томоэ! У тебя есть что-то, что связывает тебя с Землей и с жизнью на ней, у тебя есть родители, и все они – люди! – Хотару одним взглядом попросила Рей говорить тише: не хватало ещё, чтобы Харука и Мичиру проснулись посреди ночи и побежали выяснять, кто орал у бассейна проповеднические речи.       - Ты не понимаешь, - заключила Хотару, посмотрев на звездное небо. – Мы всегда были воинами. То, как складывались наши судьбы, – уже второстепенный вопрос. Ты считаешь, что воин – это существо без чувств. Нет. Магия – она тоже живая. А милосердие вовсе не делает человеком и не доказывает ничего, как и любовь. Умение испытывать эти чувства – не значит быть человеком. Посмотри на них! Они трусы.       - И мы – тоже. Я не говорю о тебе, Уран, Нептун, но... о нас.       - Вот это действительно страшно, - Хотару прикрыла глаза. Вода в бассейне колыхнулась от порыва ленивого ночного ветра, и у неё в голове так ярко воплотилась картина того, что она сейчас у бескрайнего и умиротворяющего моря, и никто не требует от неё философских бесед. Это было даже труднее, чем сражаться. Рей посмотрела на неё вопросительно, точно ничего не понимала.       - Нет ничего ужаснее страха. Это единственное, что может остановить любого. До конца можно идти, только не зная страха. Есть ещё кое-что, но для нас оно совершенно чуждо. Не в этот раз. Последнее ведет только к смерти.       - Скажи, - потребовала Рей.       - Сильнее страха только отсутствие надежды. Когда уже нечего терять – и ты делаешь то, что должен, или то, что хочешь сделать. Но отсутствие надежды лишает желания жить. В конце победы ты и сам умрешь, - тихо сказала Хотару, не отводя взгляд от каких-то созвездий: ей было лучше их знать.       Рей опустила голову.       - Уходи, - попросила Хотару. – Я всё сказала.       - Нет! – запротестовала Рей. – И вовсе ничего! Ты совсем ничего не сказала! Я так и не спросила самого главного, того, ради чего шла сюда, хотела тебя увидеть, чтобы ты мне объяснила.       - Что?.. Философия сейчас – опасная наука.       - Как... победить?       - Забудь о Рей Хино. Прими Сейлор Марс и свой огонь, прими то, с чем ты была рождена: не долг воина, а то, что ты – воин. И главное: магия – живая. Она на порядок выше любой другой жизни, она восхитительна. Магия тоже умеет любить, дорожить и чувствовать. И мы – магия.       - Но ведь это не всё?       Хотару улыбнулась, развязав пояс халата и скинув его. В темноте её кожа выделялась своей белизной.       - Изменись. И только в этом победа. Если ты станешь сильной и отбросишь страх, то научишься убивать и победишь. Если просто научишься убивать... как воспримешь. Ты очень эмоциональна, Марс. Это чудо, но и слабость, через которую тебя легко прогнуть.       - А люди?       - Возможно, если ты научишь их бояться, они... – Хотару помолчала, - поймут, что есть истина, и не захотят так сильно рисковать. Тогда у тебя появится то, чего ты так желаешь: надежда.       - Как такое возможно?       - Жертва жизнью может сотворить и не такое.       Хотару соскользнула с края бассейна, с громким плеском погружаясь под воду. Она намеренно не поднималась на поверхность, передвигаясь почти по самому дну, выложенному голубой плиткой.       Рей, поняв намек, встала и направилась в сторону забора.       Разговор был окончен.

***

      12:45 03 Мая, 2905. Хрустальный Токио       Хрустальный Токио был прекрасен. Стоя на холме, Хотару любовалась сияющим городом и прекрасным дворцом. Она даже забыла, что страшная беда угрожает этому будущему. Скоро она появится в гранях дворца, в увядших лепестках цветов, от которых раньше спирало дыхание, потом солнце станет нестерпимо ярким, но дворец не расплавится. Он будет жить ещё долго, а потом... если только они ничего не исправят.       Когда Плутон открывала Врата Пространства и Времени, которые должны были привести их в Хрустальный Токио, Хотару ощутила какой-то трепет и волнение, подкатившее к горлу и не желающее отступать. Для неё в происходящем был особый смысл и, слившись со светом в проходе за Вратами, Хотару ещё почувствовала его прикосновение иначе. Ей казалось, что она уже знает всё это, хотя проходила через Врата в первый раз, и свет окружал кожу так мягко, проникая внутрь, под тонкую белую оболочку, заполняя её собой, пока тело просто не растворялось, чтобы одной вспышкой переместиться между измерениями.       В этом было что-то.       Больше Хотару не думала ни про Рей, ни про Минако, ни про их требования и переживания – да ни о чем. Она наконец-то завершила все эти прыжки в возрастах, и процессы полностью остановились. Сила теперь до конца ей подчинялась, и странностей не происходило. Она могла спокойно бороться и решать, что ей делать дальше, не боясь, что в какой-то момент всё переменит приступ слабости или начнется очередное безумство.       Сама Хотару почти ничем себя не терзала. Это касалось всех невыносимых мыслей... иногда она запрещала себе это, когда в голову начинала лезть философия, но чаще всего просто было чем заняться: очередные планы, размышления о том, что там с людьми и их стратегией, как лучше бороться... Порой Хотару с улыбкой думала, что ей для победы можно просто стоять и призывать какое-нибудь «Неожиданное нападение Косой Безмолвия», вовсе без надобности продумывать ходы и методы, однако... последним она не брезговала, потому что это была одна из лучших частей настоящей войны.       - Пи! Хотару!       Малышка была настоящим зарядом позитива. Хотару буквально читала через взгляд Сецуны, что она знает кое-что неприятное, что какой-то звоночек, какой-то намек на грядущие кошмары уже был, но не говорит. Хотару всё пыталась унять волнение, потому что боялась увидеть совершенно другой мир, не тот, какой им обещали, только... всё было прекрасно.       Хотару была очень рада увидеть подругу.       Чибиуса утащила её в хрустальные коридоры дворца, где уже на третьем повороте Хотару разрешила себе запутаться, как в лабиринте: она ведь знала, что её единственная и самая дорогая подруга, прожившая в этих стенах больше девятисот лет, точно знает все ходы, выходы, потайные коридоры (а такие, несомненно, были) и прочие моменты. И уж тем более она не заблудится!       - Ты стала такой взрослой и красивой, Хотару! – радостно заявила ей Малышка, захлопав в ладоши. – Нет, это действительно поразительно!       - Спасибо, Малышка, - Хотару улыбнулась. Ей ещё захотелось сказать много всего хорошего про то, как сильно изменилась Чибиуса, какой стала красивой – уже точно не ребенок, а настоящая принцесса, хоть хвостики у неё пока и были прежними, короткими, хотя там, ближе к коронации, должны были стремительно вырасти. Через много лет... Сецуна рассказывала. Однако язык как-то не повернулся: Хотару побоялась.       - Ой, а ведь у меня для тебя кое-что есть! – Малышка остановилась, и Хотару также пришлось резко сбавить шаг. – Я только... сейчас, - она вытянула ладонь и покачала головой, прося не двигаться, а потом выбежала немного вперед, на два или три шага, и сняла с банта синей школьной формы свою брошь: - Лунная призма, дай мне силу!       Перевоплощение Малышки было немного другим. Она пока существовала только в параллельном измерении, и потому кое-что здесь носило иллюзорный оттенок. Когда Чибиусу невысоко в воздух подняли магические флюиды, её окружила мерцающая бледно-розовая сфера, широкая, щеки Хотару в первую секунду даже коснулось сияние (мощь, вот почему Чибиуса немного отошла), сквозь которую четко просматривался силуэт: быстрое появление костюма из лент, сияющая брошь и эти милые перышки на оданго. Сейлор Чиби Мун опустилась на пол, задорно покрутилась, демонстрируя Хотару красивую форму, и подбежала к ней.       - Извини, - Малышка неловко улыбнулась. – У меня пока получается управлять магией только в форме Сейлор Воительницы: иначе мне тут ничего не подчиняется, - и от звонкого голоса, который вселял надежду, такое запрещенное и необходимое чувство, у Хотару стало хорошо где-то рядом с сердцем: тепло. – Я тебе подарок приготовила, Хотару!       Чибиуса внимательно посмотрела на собственную ладонь, делая глубокий вдох. Маленький огонек, родившийся, как показалось Хотару, из белизны ткани перчатки, заплясал, отбрасывая тени-блики на пальцы, затем разросся и взорвался тысячей маленьких золотых звездочек: Малышка схватила в руки красивый венок из цветов и улыбнулась.       - Вот. Это тебе.       Хотару встала на одно колено, опустив голову, чтобы Чибиуса смогла надеть ей венок так, как считала нужным. Всё равно без зеркала она бы не увидела, как лучше. На миг приподняв глаза, когда Малышка о чем-то размышляла, то и дело примеряя венок, но не в силах определиться с положением, Хотару заметила, что лепестки одного из цветов немного пожухлые, а ещё по самому краю проходила тонкая темная каемка – не похоже на особенный вид. Первый знак. И ей стало страшно, потому что Чибиуса не могла использовать для своего подарка несвежие цветы.       - Спасибо, Чибиуса-тян, - поправив венок и скорчив умилительное выражение лица (совсем, как раньше), Хотару встала, привычно отряхнув колени: ковры-то в Хрустальном дворце точно были чистыми, но привычка – это такое дело. Малышка, несмотря на то, что стала выше и взрослее, подпрыгнула, чтобы получше посмотреть на свою работу, а потом вдруг задержалась в воздухе и полетела, громко крича: «Догоняй!»       Хотару, конечно же, не смогла не принять вызов.       Ей на своих двоих было не догнать принцессу Хрустального Токио, поскольку магический полет – штука неплохая. Самой же сейчас не хотелось применять волшебство: Хотару бежала и не чувствовала усталости, только силы, которые она тратила, тут же восполнялись из каких-то внутренних ресурсов, которые, похоже, стали неисчерпаемыми (вот куда ушла вся еда!). Не было ни слабости, ни боли, Хотару бежала и смеялась, слышал впереди заливистый хохот Чибиусы.       Минут через пять Малышка всё-таки прекратила летать и опустилась на хрустальную лестницу. Она посмотрела вниз, на догоняющую Хотару, и выбросила из ладони множество нежных розовых лепестков: ей очень нравилось это заклинание, а теперь, с формой Сейлор Воительницы, она могла применять его без помощи Луна Пи. А где любимый мячик? Опять забыла в тронном зале, обрадованная встречей... Чибиуса раздосадовано вздохнула, и Хотару поймала её, сцепив пальцы.       - Долеталась!       - А мы уже почти пришли, - авторитетно заявила ей Малышка. – Моя комната по коридору налево, когда поднимемся по лестнице. Догоняй! – и на миг превратилась в розовый свет, чтобы не перебирать ногами все эти очень многочисленные ступеньки.       Комната Чибиусы была вся засыпана розовыми лепестками: сразу было видно, какую магию принцесса Хрустального Токио любила больше всего. Неуемно шутя, Малышка умудрилась ещё и растворить её сапоги, как только они вошли, заявив, что в её комнату в обуви нельзя, а разбираться со всей этой шнуровкой придется не меньше часа. Хотару засмеялась, даже и не думая бурчать или хотя бы становиться хмурой – это всё было до такой степени забавно!       Ей казалось, что позади все беды и тяготы. И Хотару ощущала себя в этом удивительно умиротворенно: она не думала о том, что творится в прошлом, о людях – жалких низких созданиях. Хрустальный дворец напоминал нетронутый рай, и Хотару растворялась в нем, в свете, в звонком смехе любимой подруги – Чибиуса кого угодном могла изменить, заставив его отойти от того, что он делал ранее, как-то пересмотреть свои поступки. Она призывала забыться и никогда не вспоминать ни о чем. Это было опасно... но Хотару нравилось. Пока она ещё не пыталась вернуть себе трезвость мышления, потому что знала, что затишье не длится долго. Такое бывало только в пустоте... от агонии мира до новой революции – века и тысячелетия. И каждый раз – одно и то же.       Счастье прервалось внезапно. Как кто-то завершал агонию умирающего мира, погружая его в успокаивающую черноту, так этот же кто-то подвел черту под мыслью о том, что здесь ничего не происходит и в конце концов все кончится хорошо. И не придется стараться, и все выживут.       Чибиуса испуганно вздрогнула. Её брошь замерцала, часто и нудно, выпуская из себя волны света. Хотару напряглась, не зная, ей сделать шаг вперед или отойти. Повинуясь велению покидающей брошь магии, костюм воина стал постепенно растворяться: в иллюзорной какой-то вспышке исчез воротник, свечение, как вода, стало спускаться ниже, вбирая в себя костюм без лент и оставляя синюю форму. Малышка шокировано себя осмотрела и задрожала, а потом её тело замигало, как голограмма. Она пошатнулась и едва успела сделать шаг в сторону кровати, чтобы упасть на неё.       - Чибиуса...       Юная принцесса Хрустального Токио рыдала, забрав в кулак атласное покрывало какого-то бело-розового цвета: дань детству, которое у Малышки было очень долгим.       - Мне страшно, Хотару, - прошептала Чибиуса, не переставая плакать. – Мне страшно.       Хотару попыталась как-то утешить Малышку. Она осторожно прикоснулась ладонью к её плечу, ощущая свою полную беспомощность: теперь-то и на неё свалился весь ужас происходящего здесь, когда будущее растворялось, и ничего нельзя было сделать. Не так... когда они не могли ничего сделать: ни королева, ни король, ни сама Чибиуса, и все силы Серебряного кристалла играли мало роли. Медленная смерть, мучительная и долгая, хуже любой агонии, и от неё уже не получить никакого наслаждения даже Богине Смерти! Облегчение и новое падение на большую глубину – страшнейшую кару было сложно придумать.       Малышка успокоилась через несколько минут. Сама. Она села, вытирая слезы со щек ладонями, и в каждом её движении была боль и обида: за что с ней так, чем она провинилась, почему, почему все силы Вселенной не хотят, чтобы она родилась? Ей ведь уже было известно, что такое небытие... там, у Галактического Котла, когда с обрыва упал Мамору – вот оно. Тело стало прозрачным, и душу кто-то забрал в черноту, где то, что от неё осталось, медленно разрывали на части: Чибиуса слышала чей-то рык, будто кто-то вот-вот был готов наброситься на неё и растерзать, впитав в себя последние мысли и навсегда стерев из истории, как никогда и не было никакой наследницы Хрустального Токио, да и самого прекрасного мира – тоже.       Она была зависима от места, где жила.       - Я открываю глаза и каждый день жду, что исчезну, - призналась Чибиуса, стараясь не заплакать вновь.       - Малышка...       Хотару не знала, что можно сказать. Получалось, что кое-чего вечное одиночество ей не вернуло: умения поддержать того, кому действительно страшно. Может быть, за долгие века существования где-то там, когда лишь иногда запирали в тесном теле, вынуждая считать года до конца мира, она... разучилась?       - Я хотела подарить тебе венок, - говорила Чибиуса и начинала плакать, но тут же вытирала слезу, стекающую по красной щеке, - а ещё в перевоплощении мне легче: связь с Серебряным кристаллом усиливается. Тогда во время приступа я просто теряю свою форму воительницы и... слабость, она не такая сильная. Она... – Чибиуса молчала и опускала голову. На бело-розовое детское покрывало огромных размеров (как и кровать) падали её слезы, оставляя темные кляксы. – Не так долго. Я летала, потому что весело, но... я так быстро устаю. Когда летаю, я затрачиваю свою магию, она связана с Серебряным кристаллом и через мою брошь немного бесконечна, поэтому так мне легче. Я боюсь засыпать, потому что мне кажется, что в темноте мое тело растворится – и я больше не увижу ни маму, ни папу. Хотару-тян... мне так страшно!       Чибиуса прижималась к ней, как тогда, внутри Мистресс 9. Она искала поддержки и защиты, и Хотару обнимала её, чувствуя пульсацию в голове. Сецуна сказала, что так случится, когда она перейдет за границу Врат и понадобится возвращаться: ключа ей никто не дал, поэтому одна Хотару не могла. Сецуна решила, что так будет лучше: не нужно слишком надолго задерживаться в будущем. Как можно было оставить Чибиусу?.. Хотару не хотела. Если бы кто-то дал ей шанс, она бы, наверное, осталась, но... так она бы подписала Малышке приговор: больше некому сражаться в двадцатом веке за будущее Хрустального Токио, за её жизнь. Никто не станет сражаться так, как она, и никто, возможно, не сможет столько изменить.       Малышка затихла: Хотару прижала ладонь к её затылку, пуская по пальцам слабый свет. Он негромко дребезжал, привлекая внимание, и дыхание Чибиусы стало успокаиваться. Пальцы, впивающиеся в её плечи, расслабились: Малышка спала глубоким сном, после которого ей должно было стать легче.       Этому совсем недавно научила Сецуна. Плутон не спалось, а она почему-то хотела, и Хотару, когда узнала, что есть заклинание Морфея, кое-как с ним справилась по просьбе самой Сецуны: тогда до двенадцати часов дня Плутон спала и видела, возможно, прекрасные сны, действительно отдыхала.       Рядом с Малышкой Хотару оставила маленькую звезду, заключенную в бледно-фиолетовую сферу. Послание. Когда Чибиуса к ней прикоснется, появится её уменьшенная копия. Хотару не стала закладывать в магию многое, только обещание: «В двадцатом веке я стану твоей силой, чтобы ты через мои руки и атаки изменила всё к лучшему. Я обещаю».       Однако на Вратах не оказалось Плутон.       Хотару удивленно осмотрелась, всматриваясь в туманы, когда услышала смех.       «Черт, ты такая трусливая и осторожная...»       В воздухе над ней, сидя на невидимой воздушной подушке, закинув ногу на ногу, со своим Палашом Безмолвия, парила Сейлор Сатурн. Высокая, выше, чем Хотару помнила себя сейчас, с худым лицом и ярко выделяющимися на его фоне острыми скулами, с темными губами, покрытыми толстым слоем какого-то розового блеска в нелепой попытке сделать их красивее. Сатурн будущего взмахнула волосами, опускаясь, и внимательно посмотрела на неё.       Сама Хотару не могла предположить, какой станет в будущем. Малышка говорила, что редко встречалась с Сатурн, но она ей никогда не нравилась. Слишком уж много было в ней надменности и жесткости, чего-то грубого и неправильного – истинная одинокая Богиня, которая никогда и никого не знает, которой вообще без надобности жить в этом мире. Поднять бы Палаш – и насладиться агонией, но что-то мешало. Малышка говорила, что Сатурн будущего уничтожила собственный замок на Сатурне, стерев остатки былой жизни на планете, очень давней, а ещё порой улетала куда-то и, по долетающим обратно слухам, уничтожала пустые миры, которые до неё уже кто-то сломил, а ей нужно было только окунуться в негу агонии – и стереть то, что осталось. И каждый раз после призыва «Революции смерти» она возвращалась из небытия... невредимой. Многие боялись её. Как же тут... столько силы в хрупком теле и оружие, которым Сатурн так любила поигрывать, наводя страх.       Но, кажется, сейчас Сатурн будущего не собиралась делать ничего плохого.       - Это я тебя позвала. Извини. Принцесса так не хотела, чтобы мы встретились, боялась, что тебе станет плохо и ты узнаешь, как чувствует себя тот, кто исчезает.       Хотару воздержалась от ответа.       Сатурн обошла её и, остановившись напротив, продолжила:       - Однако я действительно не собираюсь разводить баталии. Всего одно: спасибо.       - Что?.. – Хотару нахмурилась.       - Спасибо, - без запинки повторила Сатурн. – Возможно, именно ты спасешь будущее. И Хрустальный Токио.       - И тебя?       - Я умирала тысячи раз, - почти мечтательно улыбнулась Сатурн. – Боги бывают разными. Но и меня – тоже. Спасибо.       Она растворилась, и Хотару услышала только тихий смех.       К ней уже спешила Сецуна.

***

      20:01 11 Мая, 1998       - Нееет!..       Хотару подскочила на кровати. Её трясло, руки в темноте выглядели какими-то особенно белыми, как у призрака. Хотару боялась, что сейчас с кончиков её пальцев полетят маленькие огоньки-светлячки, а рука станет прозрачной и холодной, к ней уже нельзя будет прикоснуться.       Сецуна, если так можно сказать, совсем обнаглела со своим заклинанием Морфея. Это ведь она усыпила её, надеясь спрятать от кошмаров и переживаний, обняла и провела ладонью по затылку, замораживая мысли. Но не вышло. Они снова нашли её. Кошмары. Страшные сны о смерти Чибиусы.       Это и было похоже на сон. Хотару казалось, что она залезла в голову кого-то другого, какого-то робота, и через пустые дырки его глазниц смотрела на иллюзорный и туманный мир запутанных коридоров.       А в воздухе пахло гарью и уничтожением. Хотару было тяжело двигаться, что-то держало её, и сизо-голубой туман мерцал тысячей крошечных белых звезд, словно кто-то заморозил Время. Плутон?..       Вонь... было так мерзко, что не сделать вдоха. Хотару думала, что горит город, но вдруг через чьи-то пустые глазницы видела, как переносилась в пространстве, страшный свет Серебряного кристалла, который обещал всё уничтожить.       Не надо. Только не это.       Сон становился истинным кошмаром, когда туман, полный звезд, заканчивался. Жар менялся на холод, её выталкивало из какого-то дребезжащего тишиной и пустотой коридора, Хотару едва не упала, забыв о равновесии. Когда она пошатнулась, стало невероятно страшно: Хотару показалось, что её тело хрупкое и ломкое, как сладкие вафли, и, стоит только упасть, она переломится пополам и никого не спасет, не дойдет до центра своего страшного путешествия и останется здесь, проигравшая и всеми забытая.       Может, так оно и лучше.       Но Хотару продолжала идти на голос, звонкий и перепуганный, он был ещё полон обиды и боли. Хотару и сама боялась, она бы многое отдала за то, чтобы остановиться и не сделать больше ни шага, но в неё, возможно, как в робота, заложили команду, и управлять собой Хотару не была способна.       Каждый раз. Осознание себя возвращалось лишь тогда, когда она доходила до конца.       «Не хочу!.. Я не хочу исчезать!.. Хотару-тян!..»       Чибиуса лежала на полу в своей комнате. Её прозрачное, маленькое (Малышка снова стала выглядеть на тот свой возраст, когда они познакомились) тело рассыпалось последними светлыми огоньками, и зеркало, напротив которого Чибиуса упала, впитывало в себя, запоминало последние минуты существования не ставшей принцессы Хрустального Токио.       Хотару бросилась к ней, пытаясь прижать к себе, поднять, прикоснуться – ничего не действовало. Чибиуса смотрела на неё своими огромными красно-карими глазами, полными слез, и даже капли влаги растворялись светлячками. Хотару кричала, умоляла Малышку не исчезать, и огромное зеркало впитывало это тоже, но веление беспощадного Времени было не изменить, не переиначить.       Похоже, оно действительно было против существования Чибиусы.       Когда уже всё заканчивалось, и Малышка пыталась улыбнуться ей в последний раз, скрадывая страх собственный, но у неё не получалось, Хотару, сжимая зубы, смотрела в огромное окно. Там, внизу, процветал Хрустальный Токио. И живущие в нем людишки были виноваты в том, что случилось!..       Она просыпалась.       Кошмары снились ей с того дня, как она побывала в Хрустальном Токио и своими глазами полюбовалась на то, какая опасность угрожает Чибиусе.       Хотару почему-то надеялась увидеть в Хрустальном Токио что-то совершенно другое. Она вовсе не ждала рая, который бы дал понять, что нет нужды сражаться, однако Хотару хотела успокоиться. Вместо этого глубоко в сердце был загнан страх за то, что она не сможет спасти Малышку, остальных, будущее – как, наверное, любой воин, сталкивавшийся с ответственностью большей, чем уничтожение мира, Хотару где-то внутри боялась не справиться. На ней больше, чем смерть – жизнь.       Это было ужасно.       С того времени, как она начала резко взрослеть, у неё в голове что-то изменилось. Это было похоже на помутнение рассудка, когда она не осознавала саму себя. Хотару существовала в какой-то пелене, где были только еда и сон, и совсем не осталось места для людей, которые были ей важны. Впоследствии Хотару исправила это, вернувшись в пугающие лаборатории и найдя мамин кулон – так она заставила себя вспомнить о том, что у неё было, помимо вечного одиночества.       Пустота – это для Сатурн. А она теперь... живая. И это совсем другое.       Машину, несущую смерть, легче всего сломить, потому что она имеет одну программу, при невыполнении которой не знает, как ей быть. Истинного воина – сложнее. Сатурн умела наслаждаться агонией смерти и уходить, а ей требовалось держаться до последнего и сражаться, отбивать нападения и защищать тех, кто не способен это сделать сам. Подразумевались, конечно же, не люди.       Придя к осознанию того, что это была одинокая Сатурн, Хотару вовсе не превратилась в мямлю, боящуюся убивать. С людьми было очень некрасиво и не вызывало никакого хищного удовольствия, но было всё равно. Она просто заново приняла, что есть те, кем можно очень сильно дорожить, и это определило многое на то, каким мир будет становиться дальше.       Хотару не боялась ничего, кроме того, чем должна была бы заправлять. Смерти. На всё остальное она готова была пойти с легкостью – приставить Палаш к горлу своих, убить сотню или тысячу людей, прорваться там, где другие сдадутся и спасти, спасти и сохранить то единственное, что для неё, недавно веками одинокого воина, имеет ценность: своих. И Чибиусу.       Ради чего они вообще боролись? И борются сейчас? Мичиру, например, ради принцессы и Харуки. Сецуна – ради будущего. Сама Харука – ради Мичиру и Усаги. Ну а с ней самой всё вообще было ясно. Такая простая аксиома, которая не оставляет другого выбора, кроме как принять её – иначе жестокими будут последствия лжи, долгой и упрямой. Ещё никто и никогда не умел думать обо всех сразу, а истинные Боги (настоящие, не идолы, которых придумали себе люди!) такого не умели.       Внутренние воины отчаянно это отрицали. Кем себя мнила Усаги, Хотару не знала. Да, у Сейлор Мун был Серебряный кристалл, но это значило, что она сильнее остальных – и всё. Никто не заставлял её быть всепрощающей и вести себя подобно настоящей героине: так не бывает, а они не на страницах комиксов – живут, и жизнь эта слишком непростая и запутанная, чтобы в ней в кого-то играть.       Они (Меркурий, Юпитер, Венера и Марс) твердили, что должны защищать людей, что должны всячески оберегать их и были возрождены с этой целью. Глупости. Хотару бы засмеялась, потому что все они были перерождены для того, чтобы защитить драгоценную лунную принцессу, от смеха которой (как и от её не ставшей дочери, Малышки) теплеет на сердце. Это была их единственная миссия, и они прошли её до конца. Только теперь всё пошло совсем не так... приходилось тяжело.       И даже не долг всё решал. Одно сердце могло вместить совсем немного тех избранных, которые станут важной составляющей жизни, огромное сердце, такое как, допустим, у Усаги – всех их, с Мамору и Чибиусой. Но они забивали её хрупкое верящее в лучшее сердце под завязку – для других там места не оставалось. Возможно, Усаги и сама понимала это, но всё равно пыталась быть кем-то другим в каких-то своих странных целях. А остальные её воительницы и вовсе не думали об этом, уверенные в том, что они делают.       Это получалось почти интересно. Всё время считалось (и им, пока они не вспомнили ничего о воительницах), что люди – это существа, созданные... или просто появившиеся, но они были идеальны. Они превзошли все прочие виды существ на своей крошечной голубой планете, они стали той самой жизнью, которая так отчаянно боролась и укрепляла свои позиции век за веком, несмотря на страшные эпидемии и катаклизмы – даже было чем гордиться. Всё это поспособствовало тому, чтобы люди начали считать, что лучше их никого нет, а само понятие «люди» можно приравнять к «Боги».       Но всё ведь было совсем не так. Люди были жалкими и презренными трусами, думающими только о своей шкуре! Они не умели верить, они так много мнили о себе, что подняли себя на такие вершины, откуда можно лишь упасть и разбиться, где не получится устоять. Люди – это как оскорбление, как ругательство, значение напрасных жертв ради тех, кто этого не стоил, ради трусов, которые ни на что не годились. И только мысль о Серенити-Усаги давала понять, что всё то, что уже ушло, было не зря.       Её даже на философию потянуло... это было забавно.       Хотару никто и никогда не внушал, что люди – это идеальные существа. Её отец был ученым, он мечтал о новых формах жизни, более сильных и могущественных, конечно же, он никогда не говорил, что люди, существующая раса – предел, после которого ничего нет. Мечтатель, Хотару никогда не назвала бы его человеком, думая, что кое-что за гранью пробуждения Сатурна былые воспоминания в ней оставили, отец рассказывал ей сказки о своих исследованиях (конечно, не тех, которые были страшными), и Хотару под них засыпала.       Это было чудесно. В свое на то время.       Люди, зачем они вообще только влезли?! Хотару не убивала бы, если бы они не тронули святое, то, что она защищает: Усаги и своих. Они не имели на то право. Магия властвовала на Земле, и так было с самого сотворения мира – они не должны были вмешиваться. Тогда получили бы всё: долголетие, прекрасную жизнь, существование без проблем и войн. Они получили бы всё. За молчание.       Однако люди предпочли другую дорогу.       Их место в постоянной битве Тьмы и Света было невелико. На самом деле, всего лишь массовка в огромном спектакле на множество действий, и на них никогда не направлялись основные прожекторы. Последних было всего два: один яркий и белый, другой – какой-то лиловый или иной оттенок, близкий к фиолетовому, и направлены они были в разные концы сцены, когда участники всякий раз сходились, переплетая лучи, а потом кто-то (Тьма) был убит и исчезал, и на его место приходил кто-то новый, и всё повторялось.       Это была только их игра, представление. Людям в нем было не место. Тех в своих кознях темнота лишь использовала, чтобы усложнить победу, но они, как Свет, постоянно к ней приходили, преодолевая все тяготы, чтобы люди вернулись к своей привычной жизни и продолжали играть роль ни во что ни вмешивающихся деталей. Без них пропало бы немного, без существования участников под вторым прожектором – целый мир, от которого давно не осталось бы даже камня.       Такая вот история.       Но люди вмешались – и всё испортили. Теперь убить их всех или делать что-то ещё, было очень сложно вернуть желанное будущее в устойчивую колею, их жизни – в нормальное русло, а то, что было у них в сердцах – к чему-то прежнему. Ладно, взросление для Внутренних воинов перед вечностью, только происходящее набирало слишком большие обороты.       У Хотару было нехорошее предчувствие. Что-то, что должно было случиться ещё даже до Чибиусы, с ними. Что-то грозило начаться... и ей не страшно было убить, она-то выдержит! Но справятся ли остальные?..

***

      05:21 15 Мая, 1998       - Стена безмолвия!       Полтора часа назад Минако связалась с ней с помощью передатчика и срывающимся голосом сообщила, что во время операции по спасению Сейлор Мун Ами была схвачена людьми: Макото не смогла её защитить, она ошиблась и не оглянулась, а когда в пустом коридоре поняла, что за ней никто не следует, было поздно. Вернуться она не могла – всё было оговорено заранее, нельзя было допустить второй ошибки.       Когда Минако говорила, она упомянула о том, что сейчас Макото очень корит себя, на что Хотару жестко ответила, что никогда нельзя забывать о союзнике, если идешь с кем-то. Тот, кто рядом, может быть во сто крат сильнее и, казалось бы, ничто не способно его сломить, но сам факт не одиночества предполагает, что необходимо думать о том, кто бежит в ногу или даже отстает. Иначе не делается. Минако опустила глаза и сказала, что знает: раньше они только так и поступали.       А Хотару было уже не до этого. Она отключила передатчик и закрыла крышку на наручных часах, сев на кровать и приказав себе успокоиться. Сжав внезапно оледеневшие руки в кулаки, Хотару сделала глубокий вдох, стараясь унять дрожь по всему телу. Это было хуже, чем сотня тысяч убийств... лучше бы она только со своим Палашом Безмолвия уничтожила все жалких семь миллиардов рода человеческого, только не уход союзников!..       Через десять минут она вошла в комнату Сецуны, зная, что Плутон не спит, и внимательно на неё посмотрела, умоляя не отказаться, что бы сейчас ни было сказано. Хотару сказала всего два слова: «Ами поймана», - и Сецуна нахмурилась, искажая переживаниями, которые ей не шли, свое лицо. Она материализовала из воздуха жезл и выкрикнула, подняв его вверх: «Сила Плутона, преобрази!» Хотару сделала то же самое с отставанием в какую-то секунду, и прочные сферы из перевоплощений соприкоснулись, то ли создавая связь, то ли мешая друг другу.       Найти людскую базу было непросто. Эта была в другой стороне, нежели все прочие (баз было несколько, люди не организовывали их слишком далеко друг от друга), и они с самого начала не знали, куда им двигаться. Хотару слушала тишину, пытаясь уловить в воздухе волны силы Меркурий, и чуткость не позволила ей ошибиться: она ощущала это биение, слабое и холодное, как вода. Ами сражалась, но проигрывала, однако пока она ещё держалась, нельзя было проникнуть в её сознание, и Сецуна могла только ждать, рассчитывая на неё.       Им удалось добраться. Хотару вынесла огромные двери «неожиданным нападением Косы Безмолвия», а Сецуна оттолкнула препятствие, сжимая своим заклинанием времени и оборачивая его вспять. Делать это было тяжело, на людях такое было не провернуть (да и зачем?), но дверь в любом из случаев закрывала им выход с их возможностями, поэтому пришлось прибегнуть к мерам, которые помогут войти и выйти: запасного варианта входных дверей у людей пока точно не могло быть. Излишне сложно.       Но сопротивление было сильным.       ... вода была повсюду. Она проникала под кожу, леденя сосуды и замораживая кровь, а потом медленно растекалась, заполоняя собой всё. Вода – это тоже власть, и в темноте по какому-то озеру кто-то, играя, всё пускает и пускает круги... они не успевают успокоиться, как палец вновь и вновь прикасается к глади. Воду можно слушать вечно. Вода – это суть... ...       Хотару чувствовала её.       Сецуна прикрывала спину. Люди все прибывали. Возможно, здесь повсюду были люки, или как ещё можно было столь удачно передвигать огромные массы будущих трупов по узким лазейкам из металла – сложно. Они разобрались уже не меньше, чем с пятью десятками охранников, выбив себе подъем на второй уровень (конечно же, по лестнице: в лифте их могли поймать, как канареек, и на этом всё кончилось бы), только там ситуация не улучшилась.       - Тайфун Хроноса! Вперед.       Сатурн послушно опустила Стену Безмолвия, отгораживающую их от людей, которые сегодня уже несколько раз открывали по ним очередь из автоматов. Эти не боялись ничего, даже убить, поэтому приходилось больше думать о собственном сохранении. Метнувшись вперед, пока пять человек, которые загораживали им отступление, не отошли от шока, Хотару полоснула по ним своим Палашом и тут же отвернулась, чтобы не видеть всех подробностей.       Они двинулись дальше.       Коридоры были узкими, с низкими потолками. Драться тут было катастрофически сложно, один раз Сатурн задела Палашом лампочку и разбила её острым лезвием. В лабораториях же потолки были значительно более высокими, и уже можно было говорить о пространстве. Особых архитектурных изысков не было: здание строили в спешке, чтобы создать надежную базу для исследования магических сил Сейлор Воинов. В самом главном критерии они жестоко ошиблись: неуязвимостью тут и не пахло.       Хотару прислушалась опять, резко остановившись и опустившись на одно колено. Она знала, что Сецуна прикроет, если запас людей ещё не закончился.       ... вода дарила надежду и очищение. Своей холодной властью она укрывала тело от темноты, светясь в темноте, исторгая свет из себя, но запечатлевая его в своих волнах, в колебаниях и кругах, изображающих чью-то незначительную волю. Вода – это всегда чистота, которая будет держаться за свое слабое сияние до последнего... но вода – слаба. И сила её – это тоже круг, которым нужно уметь управлять. Тогда вода – самый страшный враг. ...       - Неожиданное нападение Косой Безмолвия!       Новая порция противников свалилась на них едва ли не с потолка. Хотару подскочила, отстраняясь, и выставила вперед оружие, скороговоркой выговаривая атаку, призывая её и через Палаш материализуя свою энергию в смертоносную сферу, после попадания под которую никому не суждено было выжить.       Чтобы не переступать через образовавшиеся трупы, они метнулись вперед. Хотару постоянно оглядывалась на Сецуну, которая следовала за ней и не отставала, они достигли лестницы, ведущей вниз, и быстро спустились по ней на подземный уровень: видимо, Ами решили спрятать там.       Внизу был длинный прямой коридор. В конце него – тупик и какая-то дверь, увешанная панелями с горящими кнопками, проводами и прочей ересью, которая осуществляла охранный механизм. Обернувшись и убедившись в том, что за ними никто не следует, они двинулись вперед, и Сецуна оставила у лестницы «Тайфун Хроноса». Заклинание держалось около тридцати секунд, но даже это в их случае могло помочь.       Дверь оказалась прочной. Хотару, разозлившись, разрубила Палашом все провода, оторвала панели, но от этого только сработала сирена, а над основной дверью выдвинулся какой-то защитный слой, блестящий в ярком красном свете. От нудного звука разболелась голова, она слышала топот ног, и тайфун Сецуны растворялся. Бежать было некуда.       - Ами... – Хотару замерла, прикоснувшись пальцами к виску. – Она там... её... увозят... куда-то забирают. Выше... я...       Прибежавшее подкрепление сразу же открыло огонь. Сатурн развернулась, выставляя перед собой Палаш и призывая «Стену Безмолвия», но свинцовый снаряд уже зашел в плечо, заставив сморщиться и отпустить Палаш пораненной рукой. Щит мигнул, слабея, принимая на себя новые и новые пули. Передавать энергию одной рукой было слишком сложно, ранение подтачивало её силы быстрее, четче, и их не могло хватить на такое время, за какое у людей кончились бы все их заряды. Атака Сецуны не могла пройти сквозь Стену, но и опустить щит Хотару не могла.       ... вода слабела, становилась всё дальше. И последний круг из синих волн растворялся в темноте, затихая... ...       - Сатурн, - спокойно обратилась к ней Сецуна, пытаясь призвать к благоразумию именем воина, но Хотару покачала головой, продолжая держать Стену, в которой растворялись свинцовые пули.       - Слабое оружие...       - Сатурн, ты ранена.       - Подумаешь, Сец, - процедила Хотару. – Я тут воительница Разрушения, меня так просто не возьмешь.       - Интересное сражение без рук! Опусти щит.       - Они нас начинят.       - Опусти на «три».       - Молчи лучше. Минут через пять или через три у них закончатся снаряды – вот тогда бей изо всех сил и поднимаемся наверх, там Ами.       - Ты хочешь здесь остаться?! – Сецуна не побоялась прикрикнуть: «Стена Безмолвия» имела очень хорошую звукоизоляцию на голоса.       Хотару замерла, перекачав в щит новую порцию необходимой энергии.       Она заметила, как Сецуна отстегнула ключ от своего металлического пояса, и в Гранатовом Посохе заблестело что-то серое, как искра нарастающей энергии. Плутон без жалости ударила её по здоровой руке, вмешиваясь в поток энергии, закрывая собой, и тут же выставила вперед Гранатовый Посох.       - Тайфун Хроноса!       Сатурн отшатнулась к стене, которая была тупиком.       Пока тайфун выматывал из противников последние силы, Плутон подняла вверх Ключ Пространства-Времени – и битва была окончена.       Они проиграли. Она.

***

      08:31 15 Мая, 1998       Мичиру настояла на том, чтобы забинтовать руку. Она действовала жестко и уверенно, как, наверное, и поступала бы сама Хотару, если бы одна из союзниц оказалась на её месте в таком же состоянии. Мичиру заставила её наполнить собственное тело пустотой, чтобы вытолкнуть пулю, и, глядя в её прищуренные глаза, Хотару не могла сопротивляться: ей не хотелось, чтобы после всего её ещё и секретной магией Глубоководного Зеркала отражали. Пустота лучше соли и тумана внутри.       После Мичиру перебинтовала ей руку, крепко затянув узел, и ненадолго отлучилась вниз, чтобы принести еду и горячий зеленый чай. Она сказала, что сейчас хорошо бы поесть, чтобы восстановить силы, но Хотару, лежа уткнувшись в подушку, ответила, что сил у неё предостаточно: она за март-апрель за сотню таких хрупких девочек наела, и попросила уйти. В этот раз Мичиру не стала сопротивляться, потому что надеялась на благоразумие и контроль над собой у Сейлор Сатурн. Ей и самой было плохо, поэтому надолго теперь внутренних сил не хватало... ещё Мичиру побоялась сорваться. И потому ушла.       Хотару не швыряла тарелки и не кидала кружку с чаем в сторону стены, чтобы потом получился беспорядок, который убирать возьмутся Сецуна или Мичиру, не позволив ей и не высказав особой придирки: не до такой степени она была эгоистичной. Хотару просто лежала и дышала в подушку. Было тяжело, но её охватило такое безразличие, что не хотелось переворачиваться.       Они проиграли и ушли. Тоже ей, сильные воительницы! Богиня Разрушений и дочь самого Хроноса – трусливо сбежали, не прорвались, не рискнули, не пошли на самый отчаянный шаг, чтобы вернуть Меркурий, чтобы ещё отсрочить этот кошмар, когда они будут одна за одной оказываться в руках у людей и навсегда теряться среди их безумных идей и отвратительной жестокости, чтобы потом всё закончилось и будущее было уничтожено окончательно!       Так было просто нельзя.       Хотару лежала и плакала. От отчаяния и собственной слабости, от осознания проигрыша. Она не оказалась готова к этому.       Возможно, это самое худшее в том, чтобы не быть одиноким воином, который умеет только наслаждаться агонией разрушения, теми самыми минутами, когда всё подходит к концу, чтобы однажды найти новое начало. Умение испытывать вину и сжимать в кулак руку, плакать и желать что-то изменить – вот оно, самое ужасное. Богиня Пустоты никогда бы о таком не задумалась, потому что она пуста внутри, её мысли просты и однонаправленны, а здесь... целый спектр почти-владыки, когда не оправдывается драгоценное – отвратительно. Одинокий воин не способен на такое, только придумать новый план и... попытаться вновь.       Началось.       Хотару не отказалась бы сейчас снова стать одиноким воином. И ей казалось, что такое желание может исполниться, если она и дальше будет проигрывать. Глупая, глупая, неправильная, ненужная мысль!.. Так нельзя.       ... одиночество – это нормально. Вселенная заполняет Пустоту, и из черноты были рождены разноцветные миры. Как пыль с крыльев бабочек, белые пятна звезд, спиральные рукава галактик: светло-голубые, желто-зеленые и какие-то даже красно-розовые, коричневые, серые, нет, серебристые туманности. Космос был рожден из одиночества. И она – в нем. ...       Такое забытое воспоминание из Бездны, когда её не было, но где-то спала всеми забытая душа и видела цветные сны, наблюдала за мирами и крутила их жизнями на кончике своего Палаша. Стоит только прикоснуться – и мир будет уничтожен. Кто знает, что станет с ним в реальности...       Столько стоила почти счастливая жизнь, где ничего не должно было омрачаться тяжелыми печалями, которые бы стекали через пальцы, как горсть воды в ладонях, и исчезали в только им известных измерениях. Хотару знала, что вряд ли когда-нибудь станет... действительно Сатурн, той забытой, которой она, возможно, когда-то была или той, кого никогда не существовало. Она слишком многими дорожит в этом маленьком мирке, обетованном лунной принцессой, и уйти отсюда не так просто, и сложно забыть ушедшие воспоминания, когда они говорят не о галактиках, а о ней, но уже не в облике одинокой воительницы с пустыми глазами.       Ами...       Хотару видела её: распластанную на металлическом полу, окруженную, как отравляющим воздухом, который нельзя вдыхать, людьми и их огромными ногами, которые стучат, мешают, вызывают головную боль. Хватают за руки и выкручивают их до того, чтобы пришлось сжать зубы и смотреть в пустой коридор, где уже темно и не горят лампы, и нет никакого пресловутого белого света, из которого вот-вот появится герой-спаситель. Только ничему такому случиться не суждено.       И огромные голубые глаза молят, просят, чтобы её кто-нибудь отсюда забрал, чтобы не было боли, чтобы тело перестала трясти дрожь, предсказывающая нечто страшное, чтобы угомонилась водная сила внутри, рвущаяся продемонстрировать истину, предупредить о ней и показать до того, как всё станет реальностью. Однако руки уже выкручены, топот становится громче – всё кончается, когда кто-то с силой бьет куда-то в живот, чтобы заставить согнуться, а потом – по затылку, дабы ударом в висок не убить совсем.       Она не была героем. Хотару никогда не пыталась применить к себе или к остальным воительницам это звание – лишний пафос, кому он вообще нужен? Если только не в специальных целях, как это любила раньше делать Мичиру. Но не очень важно. Герой – это вообще слишком странное и неправильное понятие, чтобы что-то им мерять. Особенно когда награждали посмертно... мертвому-то уже какая разница, с какой приставкой его будут помнить?..       На самом деле, Хотару всего лишь знала, что должна спасти. Не всех, как любила кричать Сейлор Мун, превозмогая себя в неясно каких целях и пытаясь быть кем-то... очень пафосным и не к месту всепрощающим, самоотверженным. Никогда война не должна была тонуть в надуманных целях – иначе конец. Но это всего лишь одно из правил, которые Хотару знала. Она обязана была спасти своих, тех, кто не мог сам победить людей, жестоких и глупых тиранов, которые в своем самомнении продвинулись чересчур далеко. Внутренних воительниц, Усаги – те самые главные, о которых нужно думать в первую очередь. Харука, Мичиру и Сецуна во многом могли справиться сами, но и им могла понадобиться поддержка. Хотару не стремилась взять на себя планку, которую не осилит, роль, которая ей не по зубам, она не хотела... чего-то сверхъестественного. Только спасти тех, кто был этого достоин, чтобы потом войти в Хрустальный Токио – и навсегда остаться в нем в процветающем счастье.       В прекрасном городе Хотару не видела ничего, достойного ненужных сомнений.       И ещё – Малышку. Сохранить её хрупкую жизнь.       ... – Эй, Хотару, давай купим мороженое?       – Хотару, пошли на карусели!       – Хотару, моя шляпка! Ой!       – Хотару, ты такая красивая на этой фотографии...       – Хотару, ты поможешь мне?       – Хотару! ...       Маленькая принцесса больше других заслуживала спасения. Хотару знала и про то, какой Малышка умела быть эгоистичной, и про все её бесконечные сомнения, которые не должны были бы одолевать нормального (в общепринятом понятии) ребенка – да про всё. Но у Чибиусы был такой прекрасный смех, а ещё, когда она кидалась ей на шею, Хотару слышала тихие колокольчики – так билось сердце Юной Наследницы Хрустального Токио, чистое и верящее, пережившее темноту, но спасшее себя – даже лучше, чем у мамы.       Хотару заплакала опять.       В комнату вошли. Харука никогда не умела тихо прикрывать двери. Вроде бы ей, как «повелительнице ветра» (не они придумали, так, какой-то молоденький гонщик, который был без ума от того, как она ездит (то-то победить не мог: как же оно, без мозгов-то), а потом прижилось) полагалось передвигаться бесшумно, но на деле всё было не совсем так.       Харука села рядом. Хотару почувствовала прикосновение ладони к своему затылку, осторожное поглаживающее движение. Харука гладила её по голове, может быть, желая успокоить, как это делали обычно отцы или матери. Папа никогда не гладил её, чаще всего прижимал к себе, чтобы она в это время могла держать у груди кристалл Тайорон, который в это время творил свои темные дела, пытаясь пробудить личину Мистресс 9 и пробить оболочку.       - Уйди, - попросила Хотару. – Обычно ты всех от себя отгоняешь, а сейчас... уйди.       - Это будет сложно.       - Я не хочу никого видеть, - прошептала Хотару в подушку. – Вспомни свою гордость и как тебе хотелось, чтобы тебя не трогали. Уходи. Я в порядке.       Харука провела ладонью по её голове ещё раз. Это успокаивало, как-то убаюкивало... вдруг, Сецуна и Уран научила заклинанию Морфея?!       Из-за этой мысли Хотару вскочила, сев на кровати, чтобы четко контролировать ситуацию: она знала, что, если заснет сейчас, увидит какой-то страшный сон, который снова подорвет всё внутри неё и заставит проснуться с криком, когда переживания так сильны, что выходят за рамки сознания и царства Бога сна.       - Я и не собиралась быть сиделкой, - Харука не усмехнулась, как обычно, но это почти подразумевалось. – Только... Хотару, сейчас пожертвовать собой – это слишком много. Представь, что ты бы осталась там, а потом тебя захотела бы спасти Мичиру или Сецуна, или я, Усаги или кто-то из Внутренних воинов – и они бы остались. Так мы бы все пожертвовали собой и проиграли в кратчайшие сроки ради уз дружбы – чего и кто этим бы добился?       - Сецуна сказала мне нечто подобное перед тем, как переместиться к Вратам Пространства и Времени, а уже от них – сюда, - даже и спокойно ответила Хотару.       - Рассказы о прошлом – это всегда плохо, - задумчиво начала Харука. – И все же есть одна ошибка... тогда, когда мы боролись с Мичиру в Соборе с Юджил – напрасная жертва, неправильная, я хорошо усвоила урок о пафосе, пусть и недостаточно. Надо было сражаться, а я смотрела, пораженная чувствами и страхом, надо было пойти и прикончить Юджил, а уж потом... это просто так сложилось, что Талисманы не требовали жертв и – как оказалось – принадлежали нам с давних жизней. А если бы нет?.. Отдать всё в руки Сейлор Мун, которая так яростно противостояла убийствам – разве можно было? Некоторые вещи не делают принцессы. А жертва была напрасной: и Мичиру, и моя. Вот тебе цепочка в пример, имеющая обреченный конец, если бы не сила Серебряного кристалла и власть Сейлор Мун, несмотря на... определенные её недостатки.       - Мне всё равно сейчас.       - Да, конечно, - ответила Харука. – Тогда было другое время, но теперь... напрасные жертвы – это слишком высокая цена. Мы не готовы её заплатить.       ... не готовы её заплатить ...       Хотару промолчала. Харука больше не стала мозолить глаза своим присутствием и ушла, опять не прикрыв дверь достаточно тихо.

***

      18:37 16 Мая, 1998       Страшные времена требуют методов, на которые нельзя было решиться ни в каком другом случае.       Пустота на самом деле была замечательной вещью. Очень зря многие её боялись. Пустота тихо звенела, заполняя собой пространство, как огромный пузырь, жидкий, желеобразный дым, и нужно было вовремя остановить её, потому что Пустота не знала конца, потому и была бесконечна Вселенная, каждый день давая рождение галактикам и новым звездам...       В то время как старые умирали за ненадобностью или из-за того, что их вынуждали уйти.       Последнее почти можно было применить к ним. Не до крайности.       Хотару любила Пустоту. Сжав сегодня в руке свой жезл, она вгляделась в планетарный знак – и подумала о том, как прекрасна была Пустота на Сатурне. Хотару вспомнила силу принцессы и прижала жезл к груди, возвращая себе власть над древней магией. Хотя из своего применения совсем нельзя было сказать, что эта магия – отголосок седых миров и того самого, из чего соткана Вселенная, что это – канва, на которой лежат все галактики и планеты внутри них, и что именно Пустота – и есть та самая загадочная темная материя, что все законы физики о Вселенной в первую очередь строятся на Пустоте.       Она бегала по своей комнате и выдыхала вместо воздуха Пустоту. Это могло показаться страшным. Хотару закрыла дверь на замок, предварительно повесив на внешней стороне табличку: «Со мной всё в порядке. Не стучаться и не мешать», - и смайлик. Ей не нравилось рассказывать об этом своем умении. Оно было таким старинным, таким родным и загадочным, что Хотару хотела навсегда оставить это при себе. Пустота вокруг, не Пустота внутри, это разные вещи.       Заполняя комнату Пустотой, она ощутила первозданное удовольствие, примерно такое же, каким это чувство и было создано.       Пустота напоминала лиловое желе, но какое-то прозрачное. Она вылетала изо рта вместо пара, какой обычно получается выдыхать при морозе, и застывала в том положении, на каком осталась на момент окончания выдоха. Преобразование кислорода в Пустоту – в этом действительно было нечто таинственное и необычное.       Уже минут через пятнадцать Хотару закончила. Пустота погружала в невесомость, с ней она легко могла подпрыгивать до потолка, зависая в теперь не воздухе, и Хотару веселилась, распределяя округлые (и не только: формы были самые разные) сгустки по местам, там, где хотела бы видеть. При столкновении кусочки Пустоты объединялись – и получалось что-то совершенно необъяснимое.       Она лежала в Пустоте уже два часа.       Когда оставалось только последнее, Хотару перевоплотилась и почти тут же отменила магию, только сжала руками переливающуюся брошь, оставляя её себе. Костюм развернулся лентами, оставив её обнаженной, и собрался, как священная вода, светом в магический амулет, а он сам вместе с бантом остался на груди, поверх привычной майки, в которой Хотару и была до призыва собственной силы.       Это была особая форма медитации на Сатурне. Пустота обволакивала собой, подставляя под спину желеобразные подушки, и можно было проводить в таком состоянии столько времени, сколько требовалось или хотелось. Глаза при этом становились пустыми, лицо – безразличным ко всему, и только в таком состоянии, как ни странно, думать было легче всего, хотя со стороны казалось, что произошло нечто страшное.       Впрочем, жители Сатурна всегда отличались оригинальностью – предок Кронос обязывал.       Сейчас Хотару думала о Хрустальном Токио.       ... где-то в воздухе от магии звенели колокола. Звук был громким и назойливым, чтобы услышали даже заядлые меломаны с наушниками в ушах. Люди собирались по краям дороги на главной улице, толкаясь и выжидая самое главное событие. Король и Королева вместе с Маленькой Леди никогда не опаздывали, и по мощеной дороге следовала ландо: так каждый год отмечался день становления Хрустального Токио. Королевская чета объезжала на карете весь город, а потом перемещалась во дворец на Луне: в этот день создавался особый портал, через который любой человек мог пройти инкогнито, чтобы лично высказать Королю и Королеве какую-то свою просьбу, которую они зачастую исполняли. И потому к своим правителям жители Хрустального Токио относились если не благоговейно, то хотя бы с уважением: за девятьсот лет устаканилось всё возможное и невозможное ...       О последнем Малышка никогда не рассказывала: Хотару сделала такой вывод, основываясь уже на том, что происходило теперь. В конце концов, власть Нео Королевы Серенити, знающей все молитвы и использующей безграничную силу Серебряного кристалла, не знала никаких пределов, так что... ни с чем не могло возникнуть проблемы.       Вот бы эпоху Хрустального Токио прямо сейчас.       Эта мысль пришла ей в голову около получаса назад – и невероятно взволновала, показавшись шансом, тем самым долгожданным, чтобы спасти своих. Хотару ощущала, как учащенно в абсолютном спокойствии организма бьется её сердце, гулко, посылая волны в Пустоту, которая сначала точно проглатывала их, а потом возвращала обратно. До сих пор она так и не смогла снова войти в это состояние полного безразличия, когда мыслям не мешают чувства.       Для неё последнее было действительно опасно: теперь, когда первая волна отошла, Хотару это действительно понимала.       Это звучало бессердечно, но войну на эмоциях не выигрывают. Ещё одно правило, которому она обязана была следовать, если не желала пополнить ряды тех, кого поймали и заточили в прозрачную капсулу, как экспонат в музее. Эмоции не позволяют четко контролировать магию и правильно управлять ею, и принц Земли тоже знал это, поэтому когда-то сказал Сейлор Мун, чтобы она не думала ни о чем во время сражения с Металией и просто читала молитву, призывая силу Серебряного кристалла.       Хотару и сама проверяла этот закон. Тогда, внутри Мистресс 9, она ведь победила не на эмоциях, не ими разорвала оболочку сплошной тьмы, пробившись и вытянув за собой в реальный мир сердце Чибиусы. Нет... Хотару четко знала, чего хочет добиться и искала целенаправленно, не сжимала зубы от гнева и не плакала. Ей хотелось что-то сделать – и она искала пути для того, чтобы этого достичь.       Никаких неоправданных эмоций.       Сейчас – то же самое. Если она хотела спасти Меркурий, то, как бы ни было больно от того, что Ами попала в руки людям, нужно было в первую очередь подумать, что там может ждать и как будут люди биться за магию, оказавшуюся у них: было бы смешно, если бы они легко её уступили.       Это был опрометчивый, неправильный поступок. Она ведь и сама могла остаться там – что тогда? Кто бы смог её спасти? Да, люди пока мало знают о её силе, но... разве это могло им помешать? Хотару знала, что было бы почти невозможно вытащить её, если бы она осталась там – и о какой защите всех своих вообще может идти речь?!       Поэтому она и ушла в Пустоту. Слишком много эмоций. Вины сначала за одно, потом – за другое, и невозможно было определиться. Хотару ощущала, что её буквально швыряет из стороны в сторону, и она обязана была успокоиться, чтобы что-то делать дальше.       А у одинокой воительницы не было стольких эмоций... сейчас Хотару не отказалась бы от того, чтобы стать больше Сатурн, хотя сложно было совместить безразличие воительницы Разрушений с хотя бы слабой тактикой, которая могла бы позволить сделать что-то. Сатурн ведь не так уж и много сражалась, а нападать на планету, где жили потомки Кроноса, мало кто осмеливался, так что война ей была знакома менее остальных. И она же так малого в ней боялась... Хотару хотелось так думать, ибо в самом деле переживала она не меньше остальных. Но была готова на всё. Может быть из-за того, что мало знала.       И она хотела уговорить Усаги возвести Хрустальный Токио на четыре года раньше.       Риск был велик, однако Хотару хотела попытаться, потому что сражаться дальше – это неплохая идея для неё одной. Мичиру спит с пешкой правительства и мучается этим, Харука переживает за Мичиру, Юпитер, Венера, Марс и принцесса – совершенно безнадежные варианты. Они не выдержат эту войну. Мир начал быстрые метаморфозы, за которыми они, не привыкшие к роли жертв, просто не поспевали. Что оставалось? Изменить мир окончательно, чтобы доказать свое превосходство.       Если всё получится, то люди не смогут причинить им никакого вреда.       Хотару почему-то думала, что уговорить Усаги не будет слишком сложно. Она прекрасно знала, о чем следует напомнить принцессе, о чем – умолчать, а ещё надеялась на благоразумие. Усаги соглашалась и на отъезд из Токио, и на побег на Кинмоку (вместе с ними, но хоть что-то!) – должна была согласиться и на изменение мира до конца, до торжества магии. Ведь это ради их безопасности... их всех. И тогда Чибиуса обязательно появится на свет.       Конечно, в этом Хотару привирала самой себе: она не была уверена, что Хрустальный Токио – главный критерий того, что Малышка будет существовать. Она пыталась домыслить – и этим себя успокоить. Если Чибиуса исчезает, значит, Хрустальный Токио – обязательное условие, когда она позже должна была бы стать наследницей и новой Хранительницей силы Серебряного кристалла. Будет измененный мир – будет и Малышка.       Статус принцессы... его ведь не обязательно подтверждать?       Хрустальный дворец закроет за ними свои двери, а через четыре года (аккурат к тому времени, как принцесса должна была забеременеть Чибиусой) всё уже станет спокойно, и, даже если двери ещё нельзя будет открыть, Усаги приготовится стать мамой – и будущее будет почти таким же, каким и должно было быть.       ... – Я не хочу, чтобы Чибиуса родилась в таком отвратительном мире! ...       Могла ли Усаги сказать такое? Хотару не могла знать. Это были слишком уж далеко идущие планы, сперва нужно было возвести Хрустальный Токио.       Хотару было больно думать о том, что, когда они вмешаются в нормальное течение Времени и Пространства, Малышке придется пережить мучительную смерть в стремительно меняющемся Хрустальном Токио. По сути, прекрасное измерение тридцатого столетия будет разрушено до камня, все его жители рассыплются прахом, а король, королева и Чибиуса – светлячками-огоньками, поскольку их сила основана на сиянии настоящих звезд. Это будет тяжело, и боль от скорого разрушения станет адской, но... другого предложить Хотару не могла. Четыре года они не выдержат, только так, чтобы потом в свое время Чибиуса всё также родилась в Хрустальном Токио, но... не при рае, где их все любят.       Пустота медленно начинала сжиматься вокруг: она была слишком маленькой Вселенной, и, конечно же, остановила все потоки, выдохнутые вместо кислорода, иначе в пузырь Пустоты можно было погрузить бы весь дом. Харука бы такое не одобрила, а уж Сецуна – подавно. Она не любила Пустоту, по ней были живые Пространства, существующие и живущие.       Чтобы возвести Хрустальный Токио раньше времени, Усаги нужно выпустить всю силу Серебряного кристалла и даже больше того, чтобы максимально приблизиться к той власти, которую имеет Нео Королева Серенити: в тот час, когда Серебряный кристалл засиял, он вошел в эпоху своего наивеличайшего могущества, а Усаги должна была сделать это силой только своего сердца.       Они ничем не смогут ей помочь. Законы были таковы, что сияние Серебряного кристалла – белое и чистое, не должно было омрачаться никакой посторонней энергией, разве что (возможно, однако точных тому доказательств Хотару пока не знала) некоторым мерцанием Золотого кристалла, как близкого по правилам космоса: Луна всё ещё оставалась спутником Земли. Любая их энергия сделает лишь хуже, потому что Серебряному кристаллу понадобится очищать себя, и тогда у Усаги больше шансов не справиться.       Молитвы Луны у Кристальной Башни – ещё одна из немногих возможностей, чтобы попытаться как-то помочь силе Сейлор Мун. Ещё во времена Серебряного тысячелетия был совершен священный союз, чтобы на некоторое время разделить опасную силу Серебряного кристалла, и кошка Луна с планеты Мау приняла на себя бремя Хранительницы части энергии истинных лунных богинь. Она могла воззвать к сиянию Луны, как космического тела, слившись с Усаги – и Серебряный кристалл засияет ярче, увеличивая свою силу.       Поэтому Хотару надеялась, что с самим процессом блестящей силы проблем будет... как глупо. Смешно рассчитывать, что с самим становлением Хрустального Токио сложностей будет меньше, чем со всеми этими расчетами, размышлениями об измерениях. Все мысли – они бесплотны, а там речь пойдет о действиях напрямую и о самом вмешательстве, о том, чтобы его сделать, а не просто придумать.       Усаги придется пройти через Время и Пространство. Сецуна не сможет оказать здесь помощь: держать Врата открытыми долго нельзя, да и это ни к чему не приведет. Свет Серебряного кристалла сам должен разорвать измерения, соединится с силой Серебряного кристалла будущего, которое будет почти мгновенно уничтожено, и взорвать его, а потом притянуть к себе остатки энергии – и создать новое измерение.       Это всё требовало огромных энергетических затрат.       Скорее всего, если у Усаги получится, она потеряет свою силу воина полностью, а власть королевы получит лишь посредственно, но главное было возвести Хрустальный дворец и спрятаться в нем. Всё остальное – уже гораздо менее важно.       Главным было, чтобы хватило сил хотя бы на Хрустальный дворец – он был основным зданием в Хрустальном Токио и, соответственно, сначала энергия уходила на его создание, а потом распространялась по планете. Даже если заклинание на изменение не удастся завершить, важность заключается в том, чтобы дворец появился и они смогли в нем спрятаться. Возможно, он будет терять энергию, но уж в этом Усаги сумеет подпитать его силой Серебряного кристалла – так будет даже лучше, поскольку тогда все будут сгорать из-за живой энергии, циркулирующей в гранях, как только приблизятся, а это много чего стоило.       Получится ли?..       Хотару не была уверена, но это была отличная возможность со всем покончить: так будет лучше. Одно будущее умрет, они навсегда останутся теми, кого сделала из них война с людьми, однако такой поступок, возможно, единственно-правильный. Другого нет.       Она несколько раз моргнула и опустилась на мягкий ковер, сворачивая Пустоту в одну точку и раздувая её мелкими пылинками.       Хотару спрятала в тумбочку кулон мамы, сняв его с шеи, и повернула замок.       Ей очень хотелось посоветоваться с кем-то, кто мог действительно знать... например, с Сецуной.

***

      12:09 26 Мая, 1998       Хрустальный Токио не стал реальностью.       Осознание этого болело, как рана. Хотару сидела на кровати, спустив ноги вниз и обнимая саму себя, часто прижимала ладони к груди и покачивалась из стороны в сторону. Она пыталась унять нудящее и назойливое нытье, вгрызающееся в кожу своими острыми зубами в несколько рядов, как у акул, но ничего не могла сделать с тем, чего не случилось.       Как она могла вмешаться в конфликт светлых сил между собой, в их борьбу за пространство? Серебряный кристалл будущего – могущественная сила без сердца, которая отвергла свою Хранительницу и теперь никто не может ею управлять. Может быть, это именно из-за него не вышло? Они ведь ничего не могли. Только предложить – и молиться на удачу.       Но опять не вышло. Кто-то настойчиво обрезал им все нитки: не выпустил из страны, запер на планете, не дал преодолеть Время и Пространство, чтобы соединить измерения на некоторый срок раньше. А ведь когда-то считалось, что Сейлор Воины – почти всемогущи. Уж лунная принцесса – точно. Они все так думали, теперь... как-то не получалось вообще.       С того времени, как шанса не стало, Хотару увлеклась философией. Не так, конечно же, однако она много времени проводила в своей комнате, несколько раз продумывая планы, пытаясь что-то изменить и порой помогая оставшимся Внутренним воинам: Марс, Венере и Юпитер. Чаще всего действовали Макото и Минако, Рей появлялась всё реже и больше не стремилась ни в чем разбираться.       Из-за Ами было так больно тогда, потому что где-то уже засело осознание, что с ней – всё. Её не получится отвоевать, как это было несколько раз до злосчастного дня в середине мая с Сейлор Мун. Ами ушла – и Хотару слушала воду, таинственные напевы, бледно-синие круги в темноте, понимая, что... всё. Это будет конец.       Когда-то давно, ещё во времена Серебряного Тысячелетия, ходила легенда, что перед своей гибелью те, кого коснулось святое сияние Меркурия, исполняют последнюю песню. Её очень сложно услышать, но, если очень хотеть и вслушиваться, закрыв глаза, можно услышать слабые переливы и увидеть, как кто-то не оставляет в покое очень темное озеро, которое всякий раз исторгает из себя круги, точно чью-то волю, которой суждено просто исчезнуть, раствориться и успокоиться, не став ураганом.       ... вода поет свою последнюю песню ...       Так говорили об этом.       И не верить бы в легенды!.. Но они – магия. У них в крови смерти древних миров и белые туманы, здания, из которых ветер выдувает последние остатки жизни, и пустые планеты, как шарики от рассыпавшихся бус, которые разбросал какой-то очень смешливый Бог.       Чтобы они никогда не были счастливы...       Усаги они пока спасали до конца и не желали даже верить, не представляли себе, что такое вообще возможно – жить без лунной принцессы. Может быть, это было такое волшебство от клятвы Серебряному кристаллу – привязанность к той, кого пообещали защитить, только разве была разница? Просто уже нельзя было не представлять себе среброголовую Усаги в прекрасном белом платье, Малышку, красивый город, сотканный из надежд и мечт, а ещё не слышать заливистого смеха и такого тихого, как колокольчик, биения сердца, которое не могло сломаться и разочароваться в мире.       Глупая Усаги...       Можно было жить без воительницы светлых вод истины Меркурий – да, им не будет хватать её логического подхода к делам, но не такие уж они и сами глупые, а ещё в мини-компьютере осталось много полезного, и сам он – умный. Если что-то случится, то они как-то поднимутся и научатся существовать без воина пламенных страстей Марс – её эмоции редко бывали полезны в боях. И даже без сияющей Юпитер можно, жаль только будет, что никто больше не приготовит клубничный пирог, который все так любили. Хотару вообще не было до этой детали дела: она этот пирог ненавидела.       Без самоотверженной теперь Минако, почти сломанной, но ещё борющейся, тоже представлялось возможным жить. Она была кокеткой и брала от жизни всё – ну, что ж, каждому свое. А они как-нибудь справятся и без золотистых сердец, без обжигающей цепи и древнего меча, созданного для защиты лунной принцессы.       Что будет, если у Мичиру отобрать Харуку и наоборот, Хотару предпочитала не задумываться: это была их главная слабость, любовь друг к другу такая, что отделить их было нереально. Остальные бы рыдали, она... как-то справилась с тем, что Уран и Нептун ушли бы – видимо, тут уж было ничего не поделать.       Но как быть без Усаги – нет, такого просто не может быть! Каждый день с того, что где-то смеется Усаги, где-то она обнимает будущего Короля и мечтает о том, как родит Чибиусу. Где-то постоянно ест мороженое, пытается отобрать у Рей, потому что всегда съедает свою порцию крайне быстро, зато подруга – очень медленно, и невозможно не помочь ей. Играет в автоматы и, конечно же, никогда не победит Харуку, которая почти и не наведывается в игровой центр «Корона», и пьет молочные коктейли.       А ещё её сердце бьется гулко-гулко, хрустальным колокольчиком – и от этого тихого звука, который почти невозможно различить, хочется жить.       Усаги.       За неё они не могли не бороться.       Прямо сейчас принцесса была где-то там, на людской базе, лежала в какой-то отвратительной капсуле, и над ней прыгали, как блохи, ученые в белых халатах со своими противными улыбками. Они тянули к ней руки, как щупальца, какие-то пинцеты, провода, чтобы воссоздать через облучение картинку и докопаться до тайн её сильного тела, до могущества Серебряного кристалла.       Жалкие, низкие ублюдки.       С Ами всё закончилось два дня назад. Хотару сжимала кулаки, слыша звон в голове и видя эту назойливую картинку: светлые круги на темной воде. Вода действительно пела свою последнюю песню, а она... предала одну из «своих», из тех, кого хотела защитить и спасти, предала и осталась, не пошла. Она отказалась от Меркурий, позволив людям совершить что-то страшное.       Рука уже почти не болела: оказалось, с взрослением она получила ещё и определенное ускоренное восстановление на часть небольших повреждений. А Хотару стояла у зеркала, глядя на заживающий след, и ей хотелось разодрать кожу, разорвать её до кости, чтобы не срослось, осталось, напоминая её о чудовищном, жестоком поступке.       Это страшнее, чем в благих целях пойти на убийство того, кто был близок или важен: мир... стал слишком отвратительным. Это во сто крат хуже: предать и оставить. Не из-за трусости... просто из-за того, что они не готовы выплатить такую цену. Может быть, потом, когда охрана ослабнет, но какой стоимостью? Другими пойманными «своими», вокруг которых сосредоточится всё внимание.       Гадко.       Оставлять Усаги Хотару не собиралась. Не могла. Она должна была пойти и что-то сделать. Одна, чтобы никем другим не рисковать, даже Сецуной, которая снова её удержит, если потребуется. Нет, не в этот раз. Сейчас нужно спасти Усаги, вытащить её из ловушки, и она справится с этим, ведь даже Внутренние воины, никого не убивая, справлялись и пробивались через охрану, так что помешает ей?       Нельзя остановиться и отступить. Пока это ещё возможно... когда не станет Усаги, мир претерпит одну из самых серьезных своих метаморфоз – и тогда уже всё перестанет иметь значение. Есть всего две нити, которые отгораживают её от того, чтобы больше не сражаться: принцесса и... Малышка.       Хотару знала, что не отступит.       Люди всё-таки очень напрасно вмешались в то, чего им не дано было понять.       Земля, когда они переродились, превратилась в очередную площадку для сражения сил Тьмы и Света. Это было признано магией, и спокойное существование для единственного выжившего в Солнечной системе голубого шарика закончилось. Люди – не приняли.       Иначе и не могло стать. Ещё с того момента, много тысячелетий назад, когда Солнце породило королеву Металию и дало ей добраться до земных недр, где она и проводила свое заточение после победы лунной королевы. Молитва не была завершенной, рано или поздно Металия обязана была восстать и кому-то надо было с ней сразиться.       Металия и Металия. Но именно она начала круг, который должен был кончиться торжеством магии, чему люди яростно противились.       Как только Серебряный кристалл покинул состояние сна и засиял, где-то родилось новое измерение, которое определяло их будущее. В нем появился Хрустальный Токио и Нео Королева Серенити, Малышка и враги, не желающие, чтобы было так. Черная Луна – это тоже люди, только с магией... им нужно было подумать об этом давным-давно, ещё с того момента, как они поняли, что не все радуются и считают Сейлор Воинов за героев. Хотару тогда ещё мучилась от приступов и не могла влиять на события, но почему-то все Внутренние воительницы и принцесса были уверены, что недовольство – это только из будущего, это просто неправильное стечение обстоятельств. Но кто-то дал рождение братству Черной Луны ещё до Мудреца. Возможно, кто-то из свергнутого правительства, из его далеких потомков... некоторые вещи передаются по наследству.       История поворачивалась так, что все космические тела во Вселенной (практически без исключений) были площадками для какой-то силы, которой требовалось где-то обосновываться. Солнечная система оставалась извечно светлой, никогда не впуская истинную Тьму на свои границы, возможно из-за того, что на ней сплошь и рядом обитали потомки довольно-таки могущественных Богов. Когда же жизненный круг сжался до Земли, они обязаны были отвоевать то, что хотели забрать – и сделали это, не с легкостью, но всё же.       Ещё со времен сотворения миров Тьма и Свет начали соперничать. В основном атаковала только Тьма, обиженная тем, что не её избрали главенствующей, а Свет отбивался. Тем не менее, среди тысяч галактик две начальные силы, существующие в вечности, постоянно воевали за территории. Одни космические тела захватывал Свет, другие – Тьма. Чаще всего последние уничтожались или... в общем-то, их не оставляли спокойно жить, поскольку они всегда проявляли агрессию.       Исходя из того, что лунная принцесса была Хранительницей Серебряного кристалла, на Земле победил, соответственно, Свет и забрал себе всю отвоеванную территорию.       Люди при этом вообще были не у дел: не до них.       Однако последним такое положение совершенно не понравилось – и вот результат. Хотару усмехнулась. Это было так поразительно, но людям отлично удавалось рушить их светлые планы. Зря Металия пробудилась так поздно, зря они переродились спустя столько тысячелетий, когда жизнь развивалась без прямой помощи магии... мирное время. Да какое, к черту, мирное время?!       Лучшим доказательством того, что Земля – всего лишь площадка, была Мессия. Хотя Хотару всерьез думала, что не надо было сражаться с Металией, а позволить всем людям подохнуть в муках темной силы. Главное было заставить Серебряный кристалл засиять в последний момент, чтобы кто-то прочел молитву – и они бы попытались снова в совершенно другом времени.       Только Сецуну жаль: ещё тысячелетия одиночества.       ... светлый силуэт купался в чем-то теплом и золотистом. Оно обволакивало хрупкое тело, разворачивало вокруг него столько волшебных флюид, что становилось больно. Это было где-то вверху, а она внизу захлебывалась в этом липком и теплом, в золотистом, которое заливалось в горло и обжигало всё внутри.       А ведь было так трудно сказать, что маленькой фигурке где-то в небесах, в рое прозрачных бабочек, переливающихся, как алмазные, от яркого блеска хорошо. Это две такие стороны силы: всякий раз, когда прекрасно Свету, Тьма умирает и корчится в агонии.       Что-то хотело вырваться... свет облипал вокруг фигурки с длинными хвостами волос, рассеивался, оставляя миру чудное создание: прекрасную девушку с ясными голубыми глазами, держащую в руках по игрушечному несерьезный жезл с сердечком. За её спиной возникал призрак какой-то чаши, украшенной драгоценными камнями – и никогда бы нельзя было сказать, что небольшое оружие, больше похожее на скипетр из музея, не несет никакой опасности.       Она кричала от боли. Тело разрывало на части, из-под кожи струился темный туман, к глазам подбиралась Пустота, но никак не уходила картинка легкомысленно танцующей девочки в ореоле силы, со своим прекрасным оружием и ярким светом. Кто она?.. ...       Такой вот была Мессия Света, прекрасная лунная принцесса в облике Супер Сейлор Мун, пьющая силу из Святого Грааля и крушащая врагов. Именно этим сиянием был убит демон, который много лет паразитировал на её отце, и, хоть тогда с телом папы было покончено, Хотару в какой-то степени была благодарна Сейлор Мун.       Кто такой Мессия? Или такая – это имело меньше всего значения.       Уран и Нептун говорили, что истинный Мессия – это то волшебное создание, которое сможет уничтожить Тьму, как только возьмет в руки Святой Грааль. Великий Спаситель, прекрасный и всемогущий, Мессия не знает конца своих сил и может уничтожить Апостолов Смерти, чтобы они не пробудили темную возможную владелицу Святого Грааля – Мессию Тьмы.       Но суть оставалась в том, что Мессия (и неважно, какой стороны) – это некто, способный одним махом сделать то, на что у других не хватит сил. Иначе говоря (а тут уже исключительно о Свете): спасти мир. Или же с легкостью уничтожить его, развеять на атомы лучше «Революции смерти», чтобы не дать новое начало никогда.       Что значит – спасти мир? Хотару не знала, как лучше придумать ответ, вывести его, точно запретную формулу, потому что мир, кажется, не желал быть спасенным. Только властвовать.       О да! Именно власть объединяла и Свет, и Тьму, и людей. Последние жаждали её на протяжении всего своего существования и не готовы были легко отдать кому бы там ни было, даже если бы без тех, с кем они воюют, Тьма показала бы им другую власть, страшную и несущую уничтожение.       И это так по «спасти мир»... от людей. Сейчас это становилось заманчивой идеей.       На самом деле спасения как такового не существовало. Мессия всемогущ – это да, но всё спасение – всего лишь мощная обработка в размерах мира, как и представляла себе Харука: одна вспышка розового теплого света – и не осталось Тьмы, демонов, всего того, что в Свет не вписывалось. Так на площадке, которую хотели бы захватить темные силы, остался бы только Мессия Света во всем своем великолепии.       Спасение в том понятии, в каком они его видели (да и люди для своих мелких планов по войнам между собой), представляло не избавление от чего-то неугодного, а влияние огромной силы на определенную территорию, и во время этого яркого света он сам изменяет мир под каноны, которые угодны ему.       Иначе не могло и быть. Такая вот Мессия. Или такой – не слишком важно.       Нечто подобное уже частенько бывало в прошлом. Не всегда через Мессию, но это – лишь титул. Спасение не могло быть другим, только людям не нравилось. Они возомнили себя третьей ветвью власти в магической Вселенной, а над Сейлор Воительницами сейчас можно посмеяться: и на Солнечную систему, полную силы, все всегда косились, на свет Серебряного кристалла – а они почти проигрывают людям.       Хотару рассмеялась.       Она встала с кровати и сжала в руке свой жезл силы Сатурна. Когда-то давно в её изуродованном теле тоже жила Мессия. Она была темной и мрачной, но разве в этом суть? И Сатурн – тоже немного Мессия, правда вряд ли светлый. Однако главное, что Мессия – это обладатель великой власти.       Вот и пора со всем этим могуществом спасать ту, чье сердце светлее и чище.       Хватит. Недолго осталось, если люди того хотят.

***

      15:03 05 Июня, 1998       Хотару охватило безразличие.       Ей неправильно и странно казалось, что если у её души где-то есть мир, то он развевается пеплом, умерший и одинокий, в нем ещё где-то осталась крошечная звезда, при сильной и чистой молитве на свет которой можно одной вспышкой всё изменить, но её мерцающее сияние настолько слабое, что и сама звезда вот-вот погаснет, навсегда стирая память о некогда существовавшем мире.       Или цветок: он был прекрасен, но лепестки медленно опадают и сломанный стебель в пустом пространстве не может дать новый росток, прижиться где-то и заново зацвести, чтобы кто-то восхитился.       Так много сравнений. И мало смысла в них... поэтому Хотару никогда не любила образы и философию: они такие глупые, такие ненужные и не помогающие что-то менять.       У неё внутри была Пустота. Какая-то нить, удерживающая от шага, за который никто не поблагодарит (а она и не спросит), тягуче оборвалась, оставив длинную и нудную вибрацию, которая возвращалась всякий раз и гудела в теле, заставляя руки дрожать.       А потом накатило спокойствие. Отступили мысли, замедлилось сердцебиение.       Хотару любила Время.       Восхитительное, оно было заложено в самом ярком свете любой звезды и в тусклом сиянии разрушающегося белого карлика, во вращении планет по своим орбитам, медленном передвижении гордых гигантов, которые никуда не спешили. Во Вселенной всюду было Время. И три основы, на которых держалось всё носили имена Время, Пространство, Смерть. А уже на них плясали Свет и Тьма.       Такое вот строение мира.       У неё не получилось спасти Усаги в прошлый раз. Люди сбросили бомбу, не пожалев значительной части своей базы сплошь из железа и других металлов, предвидеть это было сложно, и Сатурн едва успела поднять «Стену Безмолвия», чтобы не попасть под удар. Похоже, люди пока не видели в ней пользы, так что особо не боялись применить какое-то свое оружие, которое, по их мнению, могло сделать всю работу.       Ранений она почти не получила, но на самой базе оказался только Серебряный кристалл, на слабую ауру которого Хотару и ориентировалась. Сейлор Мун не было, нигде. В лаборатории, куда положили под капсулу Серебряный кристалл, её чуть не одолели, пришлось... снова уйти. Забрать кристалл не получилось, хотя Хотару была бы и этому рада: без Серебряного кристалла Усаги... ничем не сможет помочь людским планам по освоению магии.       Только ничего.       И теперь её охватило безразличие.       Что ещё удерживало этот мир на кончике Палаша Безмолвия, один взмах которого способен был всё оборвать? Только пока ещё хрупкое существование Малышки где-то в умирающем будущем. Когда не станет её, у мира больше не останется никаких доводов для того, чтобы выжить.       Если его не смогли уничтожить темные силы, то Смерть, лежащая в основе Вселенной, как-нибудь справится.       А сегодня она сидела и любовалась Вселенной.       Могущественнее Смерти было только Время. Сецуна не верила в это, но они просто имели на некоторые вещи разные взгляды. Даже Хронос не знал, что такое настоящее Время, хотя и был его Богом. Для Вселенной значение имело то Время, за какое отвечал ещё Хаос – хозяин миров.       Почувствовав, как мало в засиявшем Серебряном кристалле осталось от Усаги, чего-то такого, что было, когда именно она обращалась к силе и читала молитву, направляя энергию на какую-то цель, Хотару упала на колени, опустив голову. Ей не хотелось плакать. Пустоту нельзя было выдохнуть, но она застыла в каждой клетке вместо цитоплазмы, как в конце марта после их раскрытия это делала огромная сила.       И ничего не осталось.       Хотару буквально услышала в своей голове крик: «Я не хочу!.. Я не хочу умирать!.. Хотару!..» Над её ладонями заплясал маленький огонек, какой-то бледно-красный, загадочный. Хотару, наделив его достаточной энергией, отпустила, и огонек, похожий на разбухший шарик, на жирную точку, отлетел в сторону, приподнялся, а потом вокруг него стала сгущаться темнота.       С этого всё началось.       Взрыв был теплым и даже мягким, хотя в реальности никому не стоило (да и некому было) преграждать путь распространяющимся волнам огромной силы. Они растекались по Пустоте стремительно и в каждую секунду начиналось рождение новых миров, целых галактик, которые будут хранить Свет, разбросанный по черноте.       Уже потом глупому остатку Хаоса, его сердцу захотелось власти над собственным созданием... он сейчас и не интересовал Хотару.       В Пустоте загорелись первые звезды. Время шло стремительно, за минуты отматывая миллионы лет, и, как красиво сделанный фильм с использованием самых лучших спецэффектов, перед Хотару разворачивалась история создания Вселенной: первые космические облака, огромные и тусклые, потому что ещё только суждено было из них родиться звездам, их ленивые повороты и вспышки – одна за другой.       Спиральные рукава галактик заворачивались стремительно. В их центрах сияли невидимые обычному глазу черные дыры – то, что вложила во Вселенную Смерть. Рано или поздно они втягивали в себя планеты и тусклые шары раскаленного пепла – остатки умерших звезд, чтобы внутри расщепить их и выкинуть в Пустоту ярким свечением. Оно должно было достигнуть космических облаков, осветив их, и дать начало новой жизни.       Так и в самом крошечном чьем-то существовании. Не людей, разумеется... Вселенной ещё есть кого спасать, чтобы опускаться до такого уровня.       Харука, Мичиру и Сецуна, отлучившаяся на несколько минут, вошли как раз в тот миг, когда Вселенная отметила свой седьмой миллиард, и Хотару поманила рукой к себе одно ещё только зарождающееся космическое облако. Оно, как послушный котенок, разбухло, заслоняя собой остальные звезды и галактики, и картинка поменялась, отражая будущую Солнечную систему.       И это, удивительно, оказался очень умиротворяющий момент. Харука приобняла Мичиру, которая положила голову ей на плечо, щуря заплаканные глаза от света звезд. Она пыталась уговорить своего любовника (пусть так) Микайо что-то сделать, как-то замедлить весь этот ужас с Сейлор Мун, но тот только развел руками: принцесса в руках другого человека, который ему никак не подчиняется. Явно не захотел что-либо делать. Сецуна просто села рядом, наблюдая за тем, как облако медленно сгущалось, как делилось на основные элементы и огромный вихрь крутился в центре будущей системы: рождалось Солнце.       Его появление ознаменовалось такой яркой вспышкой, что Хотару закрыла опустевшие (как отражение души) глаза, подставляя лицо теплым лучам: совсем, как у настоящего светила. Одной мощной волной, под которую тоже лучше было не попадаться, Солнце оттолкнуло от себя легкие туманы, принимаясь кружиться, и вокруг него, подчиняясь повелению, закрутилось огромное протопланетное облако: больше не космическое, оно предсказывало, сколько всего на маленьких шариках чьих-то разноцветных, опрометчиво рассыпанных бус развернется.       Планеты появлялись одна за другой. Стоило родиться Меркурию, как по всей Солнечной системе прошла волна прохладного голубого света, и вспыхнувший кристалл, который потом унаследуют потомки Гермеса. Венера и Марс возникли практически одновременно, а вот Земле, чтобы появиться мертвым шариком, понадобилось мощная волна гиганта Юпитера. Последними вспыхнули Уран, Сатурн и Нептун, а Плутон в своей темноте уже давно медленно крутился, не спеша что-то доказывать или извещать Солнечную систему о своем появлении. Как и таинственный Хронос, который после унаследует планету как свою обитель.       - Солнечная система? – всё же шепотом поинтересовалась Сецуна.       Хотару равнодушно пожала плечами, лениво и почти незаметно:       - Меня мало волнуют даже все эти разноцветные шарики...       Прошло ещё не меньше двух миллиардов лет, прежде чем Земля смогла полностью сформироваться, принимая наиболее похожий (исходя из самого наличия суши и океанов) для себя вид. Хотару протянула руку к голубой планете, и на её пальцы упали сине-зеленые блики. А ещё белые. В этом была виновата яркая Луна. Она впитывала в себя Солнце и тут же отражала его яркие лучи, сияя, как жемчужина, и вдруг засверкала – это был Серебряный кристалл.       Хотару наблюдала, как один за одним гибли миры. Они взрывались темными тучами, и где-то Луну пыталась поглотить темнота Металии. Вспыхивали барьеры на Уране, Нептуне, Венере, выматывая из себя жизнь, как длинную нитку, которой суждено оборваться. И только Сатурн был пугающе-спокоен.       Случилось.       Она поднесла руку к затихшей Земле, когда всё уже замолкло. Хотару улыбнулась почти кровожадно, белозубо, как никогда раньше. И даже перед агонией мира не улыбалась она так отчаявшимся выжившим, тем, которые ещё не желали уходить во тьму, хватаясь за остатки сознания.       С кончиков её пальцев слетели фиолетовые звезды. Они упали на планету и взорвались там огромными сферами. По голубой Земле пошли трещины, через которые просочилась магма. Хотару услышала, как Мичиру испуганно выдохнула, и почувствовала, что зажмурилась, когда от Земли остались лишь тлеющие куски коры, словно от разбитого глиняного горшка.       - Тебе не нравится? – безразлично спросила Хотару.       - Нет.       И она снова улыбнулась. Кровожадно, даже не так, как Сатурн:       - Жаль...       Какая разница, как Мичиру к этому относится? Всё равно к тому времени, как это случится, никого в живых уже не останется. Так что ей не видеть. Хотя, может быть, не стоит так рисковать собственной душой ради маленькой планетки. Хватит и полного её опустошения...

***

      16:22 19 Июня, 1998       Это был бред.       Она стояла напротив Сатурн будущего и смотрела в пустые фиолетовые глаза, замечая прокушенную губу, содранную на плече матроску и уже совсем не блестящее лезвие Палаша Безмолвия. Оказалось, что они были одного роста, и Сатурн будущего больше не смотрела на неё с насмешливостью и гордостью, как какая-нибудь Мистресс, прячущаяся под личиной воина, которого никто не посмеет тронуть.       В глазах Сатурн не могло быть грусти.       - Не обрекай их на муку, - несмело попросила Хотару, удивляясь тому, что она в своей обычной одежде, даже старой, той, какую носила ещё во времена живого отца и страшного демона внутри: тонкий туманно-серый свитер, плотные черные колготки и короткая плиссиновая юбка ещё более темная. – Уничтожь мир, пожалуйста. Ведь тебе не жалко... – Хотару помолчала, но продолжила, стараясь убедить. – Ты уничтожила уже много миров.       Сатурн будущего улыбнулась. Печально. И это выглядело так внезапно, что Хотару была готова отшатнуться, но только удивленно подняла руку, протягивая её к лицу будущей Сатурн (не себя, она не могла такого сказать), желая прикоснуться замершими пальцами к коже щеки, но не решаясь, точно от этого движения Сатурн будущего могла исчезнуть, как призрак или отражение в водной глади.       - Я не могу, - Сатурн покачала головой, любовно проведя пальцем по лезвию Палаша Безмолвия, погружаясь в воспоминания. – Я уничтожала миры вдалеке отсюда, однажды – погибшую планету противников в войне с Кинмоку, а здесь властвует Серебряный кристалл. Он сильнее Смерти, которая живет с ним в одном времени, иначе не было бы никаких атлантов нового века.       - Неужели?       - В моем времени так, - ответила Сатурн. – Если бы я могла, то Хрустальный Токио бы уже не мучился, но Серебряный кристалл жаждет сам всё уничтожить.       - Мне плевать на людей, - Хотару опустила голову, сдерживая слезы. – Мне жаль Малышку. Она так хотела жить...       - Все хотят, - теперь уже равнодушно, так, как говорила с ней когда-то, сказала Сатурн. – Не все достойны.       Это был бред. Какая-то галлюцинация, потому что Хотару была уверена, что не спит. Как она могла видеть себя будущую, когда Хрустальный Токио умирал, расставался с самым главным своим светом и отпускал его через хрустальные грани в вечную свободу не-существования в небытие?..       Она лежала, с головой укрывшись одеялом, не боясь задохнуться. Было жарко и тяжело, но она не смотрела, что происходило там, за границей её собственной темноты, где хотелось остаться навсегда. В комнате было холодно и мертво, а прячась здесь, как маленькая девочка от монстров из шкафа, Хотару хотя бы не видела, не чувствовала окружающего мира. Ей и так хватало.       Чибиусы больше нет.       И этому миру больше незачем существовать: он добровольно расстался со всем самым светлым, что в нем было.       Хотару всегда тянулась к этому свету. К тому маленькому розовому кристаллу в виде цветка, который был неотъемлемой частью души Малышки. Он источал из себя теплые и звенящие волны света, ровно в такт звонкому, как колокольчик, сердцебиению. И это было гораздо больше, чем просто гонение крови по организму. Это было светло, и через себя Малышка умела прогонять темноту из других душ, гораздо более темных, чем её. Для этого даже не требовалось силы Розового Лунного (который Чиби Мун получила позже) кристалла: это была сила, независимая ни от чего. Может быть, часть способностей к исцелению от отца передалась... или просто у всех лунных были такие сердца. Уж у Серенити и Малышки – точно.       Возвратившаяся из будущего Сецуна была похожа на привидение куда больше Сатурн из бреда: опухшие от слез глаза, пустой и расфокусированный взгляд, следы от ногтей на ладонях (а ведь были перчатки) и что-то ещё такое, от чего Хотару сразу поняла, что случилось. Но, тем не менее, спросила и позволила Сецуне рассказать, надеясь, что той станет хоть как-то легче, принимая её боль в себя и помножая во много раз на свою собственную.       А потом ушла, сдерживая слезы, и закрыла дверь в свою комнату на ключ, не вешая никаких предупредительных табличек на внешнюю сторону.       Никто и не пытался пробиться. Не стучался и не мешал. У Харуки были свои переживания, а Сецуна... сейчас не могла успокаивать хоть кого-то, потому что тоже умела чувствовать.       «Я каждый день просыпаюсь и жду, что исчезну. Но я так не хочу умирать! Хотару-тян, я не хочу умирать!..»       Слыша в голове звонкий голос, сплетенный из воспоминаний, Хотару вздрагивала, сжимаясь в калачик. Мамин кулон, обычно всегда холодный, сейчас весь запотел и нагрелся, цепочка от него лежала на липкой от пота шее, и Хотару тихо плакала. Она уже пережила истерику, и наступил транс, когда слез явной боли, той, что выплескивается эмоциями, не было, но они все равно самопроизвольно вытекали из глаз, даже не выжидая, пока их сморгнут.       Сецуна говорила, что тело Малышки рассыпалось яркими огоньками-светлячками. Пальцы проходили сквозь, и от каждого прикосновения скопления огоньков становились всё быстрее, приближая конец. Стоило прикоснуться к огоньку – он распадался на множество поменьше, и Чибиуса пыталась улыбаться, точно ей нравилось смотреть, как почти красиво она умирает.       «Мертвое время» пообещало сохранить тело Малышки до последнего момента существования Хрустального Токио, но Сецуна запретила ей когда-либо теперь отправляться в будущее, чтобы посмотреть на Чибиусу в последний раз. Измерение может исчезнуть в любую секунду, и тогда никому не удастся вырваться, а ведь она, Хотару, не владеет заклинаниями на быстрое перемещение.       Хотару неверяще улыбалась и отчаянно сдерживала слезы, чтобы не показывать их Сецуне.       Черт, какой же черт всё это совершил!..       Ей уже было совсем безумно.       ... это было так здорово: проводить время с Малышкой. Когда у неё было уродливое тело, Чибиуса никогда не обращала на это внимание. Её отец сам обладал силой исцеления, поэтому такой способности у неё она ничуть не удивилась. Малышка всегда лопала мороженое в безмерных количествах, и Мамору, когда выпадал случай проводить Чибиусу, каждый раз наказывал останавливать вовремя, а то подхватит неприятную болезнь. Ей мороженое нравилось меньше на момент их знакомства, поэтому Малышка часто ела почти двойную порцию. А ещё она всегда держала за руку, когда было плохо. И пришла, и всё-таки сказала, что они подруги, что ей плевать на это полумеханическое тело. Это всё очень много значило для Хотару.       Малышка больше всего доверяла только ей. Среди всех воинов – точно. Именно к ней она приходила, когда хотела поддержки или что-то сделать: как они тогда побежали брать штурмом Цирк Мертвой Луны. Малышка могла попросить кого угодно из воинов – любая бы составила ей достойную компанию, но обратилась к ней. Да, тогда они проиграли и попались в осколки зеркал, но это... не имело никакого значения, потому что перед тем, как заклинание вступило в силу, Малышка успела всё осознать и в замедленной секунде (единственной) шепнуть: «Я попытаюсь что-то сделать со своим Серебряным кристаллом».       И ещё много всего. ...       Хотару невероятно дорожила Малышкой.       А теперь внутри неё была Пустота. Такая же, какая лежала в основе миров, только на ней не могло ничего вырасти, растечься, как молоко по звездному небу – Млечный Путь. Чернота звенела, и уж сейчас Хотару точно знала, что от её души ничего не осталось. Мамин кулон – последняя нить, но она вернет его в лабораторию, в вечно запертую тумбочку в кабинете своего погибшего отца и больше никогда не наденет. Потому что ничего уже не было важным. И далекий образ мамы пусть навсегда останется в прошлом, вечно забытым, чтобы она более не могла совершать ошибок, привязанная мирским.       Харука не знала о том, что Мичиру сошла с ума и так потеряна навсегда. Уран была уверена, что Нептун захватили люди, но не спешила никого спасать и мстить: понимала высоту цены, которую придется положить, или опять совершала свою извечную ошибку. Впрочем, на пафос это уже совсем не было похоже...       Они не говорили ей правды. Знали Минако, Сецуна и она, но Харука не хотела слушать, а они не спешили говорить. Пусть лучше у людей, лучше в капсуле, чтобы потом была какая-то надежда, шанс на то, что можно вытащить и оживить магией, и заставить сознание ожить, и сбросить власть всех этих бесконечных уколов, каких-то супер-сильных снотворных, чтобы всё вернуть так, как было.       Хотя «как было» уже больше не будет никогда.       Страшное слово.       Лучше так, чем знать, что бесконечно любимый человек ушел навсегда, и шансы его вернуть столь мизерны, что не стоит на них даже надеяться. Лучше представлять себе капсулу, чем видеть, как тело рассыпается огоньками-светлячками, знаменующими живую душу, уходящую в невозврат, или пустые глаза, в которых никогда уже не промелькнет осознанная мысль: настоящая кукла, которую можно даже научить подчиняться командам.       Хотару не хотела верить в то, что Чибиуса умерла. Однако ей приходилось.       Её родная и светлая подруга умерла! Малышка умерла!       Руки задрожали. Хотару вскочила на кровати, откидывая одеяло в сторону, и холод почти опалил кожу. Она заплакала опять, сжимая зубы от гнева, и колотила по подушке, пытаясь выбить из неё всё, что было, потому что не сделала, потому что не защитила, потому что не сумела ничего изменить! А теперь Малышки нет!.. Просто нет, и этого уже не исправить!       Черт!.. Черт!.. Чертовы люди!.. Что, они добились всего, чего желали?!..       Будущее умирает, потому что настоящее почти уничтожено...       «Все хотят жить, - равнодушно и сухо. – Не все достойны».       Новая сильная истерика закончилась через час или меньше. Хотару лежала на кровати, не прячась под одеяло, свернувшись в калачик, и дышала на руку, поднесенную ко рту. Где-то там – она знала – были землетрясения и от горячего света невозможно дышать, где-то рушились стены и прекрасный мир обращался в Ад.       А она – здесь. И очень немногое в её силах.       Хотару вдруг поняла, что они уже не смогут жить в этом мире. Не потому, что он недостоин, а потому, что существование в нем стало слишком невыносимым.