Если ты есть, позволь жить!

А недовольство отдельных членов нашей семьи грозило перерасти в самую настоящую акцию протеста. С тех времён, как мы поселились в Зеленогорске, прошло пару дней, но ни Элис, ни Розали не изволили высунуть свои носики на улицу, не говоря уж о знакомствах со здешними жителями. Тётушки мои наперебой доказывали, что эта дыра не место для состоятельных людей, что Карлайл загубит себя как специалиста, прозябая в городской больнице, и последним, как им казалось, самым весомым аргументом было то, что я не смогу здесь нормально сформироваться как личность. На эти аргументы имелись встречные объяснения, одним из которых было то, что нам не стоит поселяться в роскошных и дорогих районах, ведь мы должны соблюдать хоть какую-то дистанцию с людьми, несмотря на не обычный для вампиров образ жизни. И пусть возмущённые тётушки морщили нос, возразить, видимо, было нечего. Такова уж она, истина. Я вывернула всё содержимое шкафа, пытаясь выбрать хоть что-то... за хлебом сходить. Глядя на эти пышные приготовления, мама сначала делала вид, что ничего не замечает; потом я всем своим существом чувствовала её ехидную улыбку; ну, а дальше... — Видишь, а говоришь, что ничего общего с Элис у тебя нет и ты не хочешь выделяться среди толпы. — Да причём тут это? — я обиженно надула губы, да только эту гримасу прикрыл падающий с полки свитер. — Я боюсь, что покажусь им какой-то белой вороной. В чём здесь ходят? Мама присела на корточки, запуская руки в груду одежды. — Здесь, как и в Америке, каждый одевается по мере своих материальных возможностей. Так что давай, надевай то, что под руку подвернётся, и беги за хлебом, а то позвоню папе — он купит на обратном пути. — Нет уж, я сама. Всё-таки пора уже прогуляться, повидать людей, да и хватит уже затворницей быть. Я влезла в джинсы, натянула розовый свитер, привела в порядок вечно вьющиеся волосы и, для вида набросив куртку, вышла на улицу. У магазинчика с простеньким названием «Хлеб» было людно. В основном здесь толпилось пожилое население, как я поняла, обсуждающее последние новости. Я пристроилась к двум бабушкам, которые оживлённо спорили, доказывая друг другу свою правоту в правильности рецепта каких-то солений. Хлебный магазинчик был очень маленьким, поэтому все и стояли на улице, чтобы не загромождать и без того узкое помещение. И вот уже никого нет, лишь продавец — симпатичная молоденькая девушка — приветливо улыбается последнему покупателю. «Странно, чего они не идут?» — подумала я и стала не спеша проталкиваться к двери, которую мы с пожилым гражданином, покидающим хлебную лавку, открыли вместе. Я вежливо отошла, пропуская мужчину. — Проходи, девочка. Он, по-видимому, тоже соблюдал все меры приличия, придерживая дверь. — Спасибо, — брякнула я на английском и тут же осеклась, да только дверь уже за мной закрыли. И вот, когда я стала обладательницей тёплого батона да пары ароматных булочек, обнаружилось, что деньги остались дома. Конечно, от моих зорких глаз не ускользнуло то, что некоторым людям продавец отпускал в долг, записывая что-то в тетрадь. Но я вряд ли могла претендовать на такое доверие, если мою персону тут в первый раз видят. Пришлось оставить покупки и идти домой за деньгами. — Чего без покупок возвращаешься? — окликнул меня тот мужчина, с которым мы столкнулись в магазине. — Деньги забыла, вот и пришлось всё оставить. — Ай да Надюша! Ну неужто думает, что девчонка обманет её? Совсем люди очерствели, ничего светлого в их сердцах нет. Мужчина поравнялся со мной. — Ну как она могла отпустить товар, если за него не заплачено? — задала я вопрос, чтобы разговор поддержать. — Да вот так просто — взяла бы и поверила слову девичьему. Я всегда во время службы говорю прихожанам, чтобы верили друг другу, помогали как могли, и тогда гляди: мир хоть на пару человек станет добрее. — Вы... — я замялась, вспоминая русское значение этого слова. — Священник. Отец Димитрий. В миру Дмитрием Добровым зовут. А я гляжу, ты, девочка, не местная, да? Я остановилась у поворота на нашу улочку. — Да. Мы с роднёй сюда из Штатов перебрались. Там наше жильё наводнением смыло, вот родственники дальние тут нас и приютили, точнее, позволили их жильём воспользоваться. Отец Димитрий не усомнился в выдуманной Карлайлом легенде о нашем бедствии — наоборот, он тяжело вздохнул, пригладил слегка посеребрённые сединой пышные волосы, спадающие на плечи, и тихо сказал: — Господь — он добрый и не оставит хороших людей. А зовут-то тебя как, девонька? — Ренесми, — сказала я, краснея. — Интересное имя, но красивое. Знаешь что, Рене, — он полез в карман длинного плаща, доставая кошелёк, — возьми деньги да беги скорее. Я Надежду хорошо знаю, она сейчас быстренько свежий хлеб распродаст, а тебе останется то, что останется. — Но как я найду вас? Да и неудобно как-то. Мне совсем неловко стало. Только познакомились, а мне уже доверяют, деньги в долг дают. Но отец Димитрий твёрдо стоял на своём: — Бери, бери, Рене, не стесняйся. За царствие небесное моих родственников покойных, ну, а коль решишь, что нужно мне деньги отдать, от магазина направо свернёшь и по узенькой улочке до церквушки дойдёшь. Там или меня найдёшь, или дочь мою — она на входе в свободное от уроков время свечи продаёт, увидишь. Ее Агнессой зовут. Я почувствовала приближение кого-то из моей семьи и напряглась, не зная, как отреагируют родные на знакомство со старшими, которые вот так сразу согласились помогать. — О, Несс, ты выбралась на улицу? — Карлайл приветливо улыбался, не спеша направляясь к нам. — Ваша девочка очень светлый человечек, да забывчивый, правда. Я ей денег дал, а то Надежда хлеб не отпустила в долг. У меня создалось впечатление, что Карлайл и отец Димитрий знали друг друга. Хотя немудрено. Общаясь со священником, я иногда думала, что сама знакома с ним всю жизнь: вот так было легко с ним и просто. — Спасибо, отец Димитрий, за доброту вашу. Я сейчас домой иду — перерыв обеденный, так что дам моей забывчивой красавице денег. Карлайл протянул мне купюру, да ещё и мелочи пригоршню насыпал. — Беги давай, а то разберут, а мне так хлебушка свежего хочется. Я приложила немало усилий, дабы не расхохотаться, представляя, как будет дедушка за обе щёки хлеб уплетать. — Ну, счастливо, Рене. Храни тебя господь, — отец Димитрий ласково потрепал меня по волосам. — Ты шапку надевай, нежарко ведь уже. Моя красавица тоже головными уборами пренебрегает, как бы простуду не заработала. Я шла обратно в магазин, размышляя, может ли таких созданий, как я, любить всевышний? Папа вообще считает вампиров бездушными существами. А я вот так не думаю. Нет, те, кто убивает людей только для того, чтобы поживиться... хотя тут тоже поспорить можно. Ведь среди новообращённых есть те, кто принял эту участь не по своей воле, и научить выживать их вот так, как это делаем мы, некому. — Я уж думала, не придёшь. Голос продавца вывел меня из раздумий, даже немного испугал. — Думала, что продам. Потом гляжу: идёшь. Она отдала мне пакет и, взяв деньги, скрылась за дверью. Я побрела домой, жуя пусть и остывшую, но такую вкусную булку с изюмом. Честно сказать, домой идти не хотелось. Первое знакомство придало уверенности в том, что я смогу абсолютно нормально сосуществовать с людьми. Вот я и решила прогуляться до школы, в которую пойду со следующей недели. Я сбросила маме короткое сообщение: мол, всё со мной хорошо, хожу, гуляю, — и зашагала по заданному маршруту. Да, видимо, не суждено пока кладезь знаний посмотреть. На полпути к школе чьи-то руки обняли меня за спину. Я резко развернулась, чтобы увидеть лицо преследователя, и в тот же момент расслабилась, глядя в золотистый омут глаз отца. — Всё-таки испугал, — насмешливо сказал папа, демонстрируя пустой пакет, в котором ещё утром лежали мои документы. — Меня приняли? Папа, меня приняли! От переполнявшей радости сердце было готово выпрыгнуть из груди. — Я посмотрю, как ты будешь радоваться, когда первую двойку домой принесёшь. Ведь то, что мы с тобой учили в Форксе, пригодится тебе, в этом я не сомневаюсь, но учебная программа России и Америки очень даже разная. Папа пытался опустить меня на землю. Да вот слишком я там, в этих облаках радости и счастья, застряла. — Принесу первую двойку — потом же и исправлю. Папа, я хочу быть такой, как все. Я хочу познать горе и счастье, радость и разочарование. Я очень вас прошу: не нужно меня так оберегать. Я сильная. Я ведь сильнее простых людей, так зачем носиться со мной... — Я всё прекрасно понимаю, Несси, — папа всегда говорил тихо и спокойно, даже когда я была в чём-то не права и меня следовало маленько пожурить. — Просто тот путь, который мы с мамой прошли, ожидая тебя, дался нам очень нелегко, и, поверь, нам будет слишком тяжело смириться с тем, что с тобой может что-нибудь случиться. От этих слов в глазах неприятно защипало, предвещая реку ненужных слёз, а потому я решила, что самое время съесть вторую булку. — Идём домой, Несс. Одними булками сыт не будешь. Я не возражала. Предложив отцу бежать наперегонки и помня, что вокруг нас люди и скорость должна быть соответствующая, я припустила к дому.