Если ты есть, позволь жить!

Марк Процесс охоты всегда пробуждал во мне какой-то дикий азарт. Короче говоря, мной начинал повелевать зверь, жадное чудовище, впрочем, кем я и являюсь. «Э-э, Дружище, да ты никак стал мягче, добрее, да? Что же так изменило тебя, неужто эта девчонка-полувампир, свалившаяся тебе на голову там, в лесу, когда ты принял эту дурёху за свою жертву?» Прогнав совсем не нужные на данный момент мыслишки, я, ещё раз глубоко вдохнув пахнущий будущей жертвой воздух, помчался по проселочной дорожке. «Люди не только средство насыщения, они также могут быть чьими-то детьми, родителями. Их ждут, ищут, за них волнуются…» Я резко остановился. «Нет, я должен попробовать, тем более что несколько дней — можно сказать, целую неделю — у меня неплохо получалось. Я кормился четверолапой снедью и, следует признаться, чувствовал себя удовлетворительно». Но, к большому сожалению, инстинкт охотника погнал меня дальше, погнал убивать безжалостно и беспощадно. «Это последний, я обещаю себе, это последний». А дальше понеслась, закружилась вереница событий охотничьих будней. Здраво я стал размышлять только тогда, когда сердце молодого парня, в последний раз судорожно затрепетав, остановилось навсегда. Я забросал несчастного листвой и ветками и, ещё раз взглянув на бездыханное тело, побрёл обратно, в свою лесную хижину, чувствуя себя отвратительно. Вообще, в последнее время я стал замечать, что так нравившееся мне раньше одиночество начало напрягать, тяготить и угнетать. Я понимал, что, скорее всего, именно из-за такого образа жизни подобен дикому зверю, который всех боится, не может никому довериться, а главное, не хочет впускать в свой мирок кого-то, кто мог стать другом, советчиком или просто собеседником, с которым можно скоротать досуг. Вечер и его спутница ночь нравились мне куда больше светлого времени суток, и я, добежав до хижинки, разместился под старой елью и принялся созерцать небосвод, на котором вот-вот появятся первые звезды. «Да, очень даже интересно, как же родственникам этой уникальной девчонки удаётся так легко сосуществовать с людьми? — я облокотился о ствол дерева и прищурил глаза, позволяя единственным друзьям — мыслям — заполонить разум отшельника. — А может, глупая наивная Несси чего-то не знает, и ее родня порой балуется людской кровью? Хотя нет, не такая уж она и наивная. Вспомнить тот случай, когда, показывая нашу встречу, она, сама не зная того, открылась, будто книга, и позволила мне взглянуть на прожитые дни и годы. Сложно им было, когда пришли эти итальянцы. Но я одного в толк не возьму: чего их так все боятся? Как мне кажется, они такие же обращённые. Подумаешь, немного древние, а следовательно, профи в своих дарах, ну, и в жизни познали многое. Но семье Несс нелегко пришлось, когда они доказывали этим старцам, что их дочь, внучка и племянница не бессмертный ребенок. Хм, а сколько может прожить вот такое существо, как ты, Марк? — я невольно улыбнулся такому ходу мыслей. — А сколько проживет это полувампирское дарование? Да, каков все-таки наш мир, интересный и загадочный». Тихий шелест листвы заставил насторожиться, приготовиться защищаться — хотя от кого, от людей? Да, всё-таки надо заканчивать с этим одиночеством. Я нарочито медленно встал и побрёл на звуки шагов, которые то затихали, то снова шелестели лежалой листвой и хвоей. А вскоре услышал и запах приближающегося. Он заставил меня съёжиться — в общем, бесстыдно поджать хвост. Я помнил этот запах, хоть тогда был ещё ребёнком. Так пахли они — «дети луны». Но ведь, если верить слухам, они все вымерли и большую их часть истребили эти же итальянцы. Отец сказал, когда жестоко расправился с женщиной-оборотнем, что есть моменты, когда эти ужасные существа бывают слабыми, и нам очень повезло, так как эта особь ждала детеныша, а значит, все силы отдавала своему неродившемуся отпрыску. Я решительно двинулся навстречу незнакомцу, но, когда, завидев хрупкий девичий силуэт, собрался в два прыжка настигнуть гостью, она, соткав из невидимой энергетической нити толстую сеть, связала меня по рукам и ногам, лишая равновесия и способности двигаться. — Одним кровососом меньше, — зло процедила черноволосая девушка и, оглушив меня парочкой ударов, унеслась прочь. Ренесми — Так, замечательно. Координация движений хорошая, зрение чёткое, — дедушка рассматривал меня, словно под микроскопом. — Вот одно для меня остаётся загадкой: как твои раны позатягивались? Я мысленно улыбнулась, но ничего не сказала. — Что же, дорогая моя, твоя взяла — я выпишу тебя. Только пообещай, что хотя бы дней пять проведешь дома, по большей части в постели. И, конечно же, я согласилась со всеми условиями, лишь бы выбраться отсюда, где около двух недель длилось мое заточение. Расцеловав любимого родственника в обе щеки, я помчалась в палату сгребать вещи и поскорее уносить ноги, пока доблестный доктор не передумал. Я напевала под нос какую-то песенку, швыряла в сумку свои пожитки, как вдруг дверь распахнулась, являя взору полненькую нянечку, следящую за чистотой палат, за сытостью пациентов и за всем, за чем нужен контроль. — Деточка, уже покидаешь нас? Я весело заверила старушку в том, что действительно они больше не станут терпеть моего нытья от скуки. — Что же, это хорошо, что ты выздоровела, — женщина поставила на тумбочку тарелку с супом, потом принялась вытаскивать хлеб из пакета. — Пообедай, а потом пойдешь домой. Тем более что я твоей подружке сказала, что ты в палате. — Ко мне кто-то пришёл? Я застёгивала сумку, да вот замок не хотел поддаваться и в итоге разошёлся. — Да, милая. Одноклассница твоя пожаловала. Говорит, раньше надо было прийти, но что-то ей мешало. В общем, я пойду приглашу её, — и добрая няня скрылась за дверью. Я не успела толком сообразить, кого это совесть замучила оттого, что ко мне не мог пожаловать, как в палату медленно вошла… — Агнесса? Я во все глаза уставилась на дочь Дмитрия Ивановича, которая, опустив взгляд, стояла у двери. — Здравствуй, Ренесми, — она медленно прошла к моей постели и опустилась на уже застеленную ранее кровать. — Что-то случилось? — брякнула я, сама не понимая, зачем это спрашиваю, но другого на уме ничего не вертелось. — Нет, ничего. Я пришла узнать, как ты и… Ренесми, я очень глупо поступила, я не должна была распускать руки тогда, у поликлиники. Я просто сидела, слушая оправдания давешнего врага, и совсем не понимала, отчего такие перемены в ее отношении к вампирскому роду. — Вижу, ты удивлена, и это понятно. Но я охотно тебе расскажу, почему приношу искренние извинения. Когда я одолела тебя и ты упала, сильно ударившись головой, я увидела кровь, понимаешь? Я и раньше не совсем понимала, кто ты, но, когда увидела такое, мне стало совестно: я ранила тебя, а могла убить, убить ни за что, не разобравшись. — Будь спокойна, ты ранила полувампира. Я снова ухватилась за сломанный замок, надеясь, что так будет проще вести беседу да сильно не хлопать глазами от удивления. — В тебе много человеческого, Ренесми. — О, это я знаю. Мне так часто говорят, когда пытаются убедить в чем-либо. Агнесса слабо улыбнулась. — А родители твои, они… им легко справляться с жаждой? Замок издал жалобный треск и окончательно развалился. — Ну, знаешь ли, жажда каждому вампиру не чужда, но те, кто живёт вместе с Карлайлом, научились обуздывать это страшное чувство, питаясь кровью животных. — Вы совсем не убиваете людей? — Агнесса стала хлебать мой суп. — Представь себе, такая кучка вегетарианцев, как мы себя величаем. А я им жизнь порчу, порой поглощая то пиццу, то ещё какую-нибудь дурно пахнущую снедь. Агнесса засмеялась и, поперхнувшись больничным кушаньем, сказала: — Да, несладко им, когда юная полувампирка за обе щеки уплетает булочки, посыпанные чесноком, мяско со специями. Я им не завидую. Я оставила несчастную сумку в покое, решив, что как-то донесу ее домой, и собралась стащить хоть один кусок хлеба, но одноклассница, виновато на меня посмотрев, отломила от последней горбушки часть, от которой откусывала, и протянула мне, говоря: — Прости, я всегда, когда оказываюсь в таких неловких ситуациях, ищу что-то, чем можно рот занять. — А как же в школе, на уроке, когда ты, скажем, задание не выучишь и начнешь что-то мямлить, что тогда жевать будешь? Я, пожалуй, буду держаться от тебя подальше. Мы залились смехом — таким искренним, непритворным. Мне казалось, что с души упал камень, имя которому недоразумение, что царило между нами. — Хохочете? — появление Карлайла осталось незамеченным. — Это хорошо. Агнесса, может, ты уговоришь Несси остаться здесь ещё на недельку, а то я за неё волнуюсь. Лёгкая тень грусти пробежала по лицу девушки, но она быстро прогнала её. — Нет, доктор, пусть идёт домой. Там, как известно, и стены лечат. — Ладно, пусть идёт, к тому же отец её уже поджидает. Агнесса подхватила мою сумку, и мы двинулись прочь из больничной тюрьмы. Мы уже стояли около двери, за которой я видела ласковый взгляд отца. — Ты точно простишь меня, Ренесми? — Я простила тебя еще в палате, но только за тот случай у клиники, а вот за съеденный суп… — я пнула подругу в бок. — Спасибо тебе, — Агнесса тепло улыбалась, — я думаю, мы подружимся. — И ещё сто раз придете друг к другу в гости, — папа крепко обнял меня и с какой-то опаской глянул на Агнессу. — Пока, Ренесми. Подруга растрепала мои вьющиеся локоны, прекрасно зная, что расчёска на самом дне сумки. Я хотела сделать ей тоже какую-то мелкую пакость, но, обернувшись, не обнаружила своей обидчицы. — Пойдём, Несс, — папа взял меня под руку. — Если поспешим, то успеем на представление «Белоручка Розали готовит торт».