Если ты есть, позволь жить!

Мне кажется, если бы я решила попробовать себя в качестве писателя, то после того, как в моей жизни не осталось недосказанности, тайн и интриг, у меня случился бы творческий кризис, так как простое будничное житьё-бытьё вряд ли с интересом читали бы. С тех пор, как Марк переступил порог моего дома, как Агнесса раскрыла мне все тайны представителей удивительного вида оборотней, прошло два месяца. Мы вошли в суровую русскую зимушку и теперь каждый день могли любоваться белоснежным пушистым ковром, который эта неприступная принцесса не забывала умело взбивать с помощью своего друга — студёного ветра. Я с нетерпением ёрзала на стуле, ожидая окончания последнего урока, после которого можно будет смело забросить учебники в стол и пару недель вообще о них не думать, так как начиналась пора зимних каникул, рождественских и новогодних чудес. Сидящая по правую руку Агнесса, по всей видимости, испытывала то же самое. Об этом свидетельствовал присланный ею самолётик, в котором содержалось следующее: „Несс, если этот нудёж о генах и хромосомах не закончится, мой желудок прирастет к спине“. Я улыбнулась подруге, и стала сооружать ответное послание, и, понятное дело, потеряла связь с происходящим на уроке. — Несс, Несс, — острый локоть девочки-кошки больно врезался в мои рёбра, — да ответь же ты, а то урок задержится, и Вера Дмитриевна даст нам такую порцию нравоучений, что поесть в ближайшем будущем вряд ли удастся. Я запихнула незаконченную записку в угол парты, уверенно встала с места, пытаясь всеми правдами и неправдами догадаться о содержании вопроса. Падать лицом в грязь не хотелось, а потому я начала так: — Мне кажется… — дальше надо бы что-то по существу, но чуда не случалось. Я всё так же не ведала, о чем меня спрашивали. — Кажется мне… — повторила я переставленные от безысходности слова, и… О чудо! Коридор заполнил мелодичный звон спасителя всех тех, кто не в ладах со знаниями предмета. — Кажется мне, — без какой-либо нотки укора сказала учительница, — что вам уже совсем не до уроков, дети. Я желаю вам хорошо провести время зимних каникул и в следующей четверти радовать меня и других преподавателей хорошими отметками. Всех с наступающими праздниками. — Кани-и-икулы! — Сонька крепко обняла нас с Агнессой. — Да-да, праздники, чудеса и все такое. Только, девочки, — взгляд Агнессы был таким умоляющим, что, если бы она попросила нас решиться… да хоть даже на какую-то гадость, лично я бы от этого вида безутешной страдалицы сразу сдалась, — давайте заглянем в наш школьный буфет. Я чувствую, что домой не дойду, в голодный обморок раньше грохнусь. Я было уже хотела открыть рот, мол, пошли, разнесчастная ты наша, но Соня… Не зря же говорится в старой доброй русской пословице: «В тихом омуте черти водятся„, состроила серьёзную физиономию и сказала следующее: — Сколько раз вы обещали заглянуть ко мне после уроков и все вместе отобедать? По-моему, сейчас самое время. Так что, Агнесса, возьми себя в руки, ждать недолго осталось, а за твои мучения тебе воздастся, ведь наверняка мама сегодня приготовит какие-то вкусности. — А что за повод? — поинтересовалась я, пытаясь припомнить хоть один праздник в России, выпадающий на двадцать пятое декабря. — Восемнадцать лет назад мои родители назвали друг друга мужем и женой. — Ну, так это их праздник, — Агнесса снова развернулась к вожделенному буфету. — Если я приглашаю, то, наверное, уверена, что мои родители не выставят гостей за дверь. Соня схватила Агнессу под руку и помчалась к лестнице. Я шла за ними, а мысли текли в голове тихой спокойной рекой: «Сколько же каждый, живущий на этой земле, да хотя бы в Зеленогорске, вот таком вот маленьком, тихом городке, хранит в себе разных тайн, секретов, скрытых качеств, которые боится или не желает проявлять? Вот взять хоть ту же Соньку: тихая, скромная девчонка, о таких говорят „серая мышь“, но, когда мы с Агнессой взяли её под дружеское крыло, когда она почувствовала, что дорога не только одной своей подруге, что с ней желает общаться человек, который только переступил порог школы, она тут же стремительно начала меняться. Сколько раз она спрашивала у меня того или иного совета, к примеру, какую лучше кофточку одеть, чтобы выглядеть более стильно, и так далее;, а сколько раз она пыталась поддерживать нас с Агнессой? И пусть это заключалось просто в обыкновенных словах утешения, но мы чувствовали, даже не прибегая к нашим сверхспособностям, что Соня хочет помочь от всей души». — Ренесми! — кто-то дёрнул меня за рукав полушубка, да так, что я, теряя тему размышлений, чуть не приземлилась на пятую точку. „Вот бы Доброва похихикала“, — пронеслось в голове. А вышеупомянутая особа уже издевалась надо мной. — Ой, Соня, ничего мне от нее не надо. Она ведь на мой день рождения и не заглянет, вот попомни слова подруги. Есть у неё некий загадочный Марк, который людей сторонится, видимо, боится нашей ревнивой Несси. А она, — Агнесса стойко выносила все мои тычки и пинки, — пытается мне вбить в голову, что до сих пор не знает, какие чувства испытывает к своему бой-френду. Видимо, последний пинок был слишком сильным, так как девочка-кошка, неуклюже взмахнув руками, повалилась на землю. — Ты ответишь сейчас, — она быстро встала и стала формировать довольно увесистый снежок. — Сонь, не в службу, а в дружбу, подгреби снежку, сейчас я эту красавицу быстренько нокаутирую. И понеслась. Мы, словно дети малые, бросались друг в друга комьями снега, которые из-за лёгкого морозца практически не лепились, потом просто валяли друг друга в том, что было снежками. Обидно было только то, что Соня очень вяло принимала участие в наших развлечениях, а всему виной её серьёзная болезнь. А посему, глядя на подругу, которая хоть и улыбалась, наблюдая за нашей вознёй, но в основном стояла в сторонке, я попыталась насыпать за пазуху Агнессы зимней прелести, но, потерпев поражение в виде большой снежной короны на своей головушке, подняла руки в знак полной капитуляции и тихо сказала: — Вы, госпожа Доброва, кажется, кушать хотели, так, может, закончим эту борьбу да отправимся вслед за нашим проводником? Гарантирую, ваш желудок перестанет надоедать нам своим жалобным урчанием. — Ой, Сонечка, — я откинулась на спинку стула, не в силах сдвинуться с места, — твоя мама — просто повар от бога. — Захвалишь ты меня, Ренесми, — Ирина Витальевна, мать Сони, тепло мне улыбнулась. — Вы в Америке наверняка одними фаст-фудами питались, вот потому тебе наша самая простая еда кажется особенно вкусной. — Возможно, — без каких-то возражений приняла я слова женщины. — Ну вы общайтесь, общайтесь, девоньки. Я вам мешать не буду. Пойду на кухню, заново голубцы разогрею, скоро Игорь Максимович с работы придет, а мужчин, как известно, голодом морить ни к чему. Мы все рассмеялись. Дверь в гостиную почти закрылась, но Ирина Витальевна, снова переступив порог, спросила: — Кто-то может мне грязную посуду на кухню попереносить? – и, видя, что мы все дружно поднимаемся и тянемся к тарелкам и чашкам, усмехнувшись, сказала: — Её тут не столько, чтобы в шесть рук нести, тем более что Агнесса никак не накушается фруктов, Соня пытается выловить из чашки последнюю вишенку, а мы с тобой, Ренесми, всё перетаскаем, а заодно пошушукаемся. — Я очень тебе благодарна, правда, — начала мать Сони, когда я вошла в кухню с последней партией посуды. — Ты так замечательно ладишь с моей Сонечкой. Я, конечно, прекрасно понимаю, что вы так хорошо общаетесь с ней оттого, что сердца ваши добрые, души чистые, ещё не очернены жизнью нашей нелёгкой. Я прямо всем естеством почувствовала, как во мне клокочет котелок, наполненный возмущением. — Ирина Витальевна, что вы говорите? Вот как можно общаться с человеком, делать вид, что он тебе дорог, порой даже незаменим, а на самом деле выбирать слова, которые ему скажешь, пытаться казаться неподдельно добрым и понимающим другом, разве это настоящая дружба? — Всё это так, детка, — женщина забрала у меня вымытые тарелки и стала их протирать жёстким вафельным полотенцем, — ты абсолютно права, говоря о настоящих дружеских отношениях. Только согласись, зачем в                                                      ам, простым подросткам, лишний раз переживать за здоровье сверстницы, придумывать развлечения, где и она сможет принимать участие? — Именно за тем, — я без капли стеснения заглянула в карие, всегда лучащиеся теплом и добротой глаза женщины, надеясь донести до нее хоть малую часть искренности, которую проявляю по отношению к её дочери, — чтобы всем нам было хорошо и весело, ведь мы подруги, три абсолютно разные девочки, соединённые таким светлым и прекрасным чувством — дружбой. А если вы и дальше будете продолжать говорить мне о моей жалостливости и понимании, я сильно обижусь и секретничать с вами не буду, более того, — я напустила на физиономию еще более строгий вид, видя, что Ирина Витальевна уже не сомневается в моих словах, но всё равно желая закрепить проделанную работу, — я расскажу о нашем разговоре Агнессе, и тогда мы вдвоем будем на вас обижаться. — Нас твой телефон уже порядком достал. Вот когда я привыкну к внезапным появлениям этой представительницы кошачьих? Хорошо людям, они нормально относятся, когда к двоим мирно беседующим врывается еще одна особа, а вот мне, все слышащей, очень сложно. — Наверняка уже и трубочку подняли, выяснили, кто, зачем и по какому поводу? Я взяла аппарат из рук подруги и первым делом взглянула в список принятых, последний в котором был от Карлайла. — А как же. Звонил доктор Каллен, но, когда я взяла трубочку и сообщила ему, что Несси посуду моет да по хозяйству хлопочет, на линии бесстыдно заржали и поинтересовались, не стёрла ли Несс ручки до локтей и сколько тарелок в небытие кануло. Так что звони, обвиняй Марка в воровстве и думай, как вернуть доктору Каллену телефон. Ирина Витальевна засмеялась и стала хлопотать у плиты, а я, краснея, как помидор, представляя эту довольную рожу, которая так нагло издевалась, говоря о моих ручках, а может, и ещё что-то изобретая, ведь наверняка добрая Агнесса промолчала, не стала при взрослых изюминку разговора выкладывать, отправилась в гостиную, где стала набирать номер, подписанный „Дедулечка“. — Ну здравствуй, мой любимый дедушка, — защебетала я, когда поганец взял трубку. — О, посудомои на проводе. До меня долетел громогласный хохот Эмметта. „Значит, Марк у нас в гостях, где, очевидно, наметились семейные посиделки, но в честь чего?“ И тут же я мысленно хлопнула себя по затылку, ведь сегодня все, живущие на моей родине, отмечают славный праздник — рождество. — Ты бы не трудилась, — продолжал друг, — грех в такой день столько работать. Возвращайся домой, трудяга ты наша. Тут тебя накормят, напоят, подарочек подарят… — Обязательно, сердобольный ты мой, — нагло перебила я его, предварительно включив громкую связь, дабы уменьшить любопытство подруг. — Наполняй тарелку, я скоро приползу. Да, не забудь приготовить ванну с морской солью, сбегать за расслабляющим кремом или лосьоном, ну и… — И за кровью молодого оленя… — Дурак, я мясо с кровью ем очень и очень редко. Последняя фраза была сказана мной совсем не в шуточной манере. А как иначе? Тут перед моим носом Сонька сидит, которая о моей сущности знать не знает, а он меню на вечер изложить изволил… — О'кей, как скажешь, — произнес Марк и отсоединился. Вот всегда он так делал. Если даже сильно постараться напрячь память, я не смогу вспомнить, когда мы нормально прощались. — Здоровски вы общаетесь, — Соня, на лице которой уже и самый простой человек мог прочесть: „Я устала“, широко улыбнулась. — Когда ты нас познакомишь со своим Марком? Ты не бойся, мы не уведем. Ну сама посуди, как мы его с Агнессой делить будем? — По частям, — отозвалась наша добрая киска, и я почувствовала какие-то энергетические всплески, которые были схожи с колебаниями тёплого и холодного воздуха. Как я потом поняла, подруга каким-то известным только ей способом воздействовала на ослабленный организм Сони, так как спустя пару минут на осунувшемся лице снова заиграл легкий румянец. — Ладно, Агнесса, пошли проводим влюблённую леди, и я продолжу допрос на тему „Что дарить тебе в день рождения?“. — Допрашивай её, Сонь, сильно допрашивай, — я застёгивала полушубок, —, а мне потом расскажешь, чего её душенька изволит.