* * *
Как он умудрился тогда добраться до дома, Шерлок никогда не узнает. Месяцы спустя станет воспринимать это лишь очередным доказательством того, что каждая дорога, поезд и автобус известны ему как пять пальцев и что он может пойти куда угодно без малейшего сознательного усилия. Нет. Как? Ну как? Почему он это упустил? Каким образом? Не спроси он, не будь настолько поглощён желанием и надеждой или любовью и мечтой о счастливом конце, они, наверное, возвращались бы вместе; он с Джоном. Дразнили бы друг друга в метро, смеялись, идя по улице. Он никогда больше к нему не прикоснётся, не накроет его тело своим, сплавляя их в единое целое… Это доведётся делать кому-то другому. Тошно становилось от одной только мысли. Столь многим первым и единственным он был для Джона, а теперь неожиданно должен с кем-то это делить, с каким-то безликим, неизвестным… А что, если Джон влюбится? Женится? Будет спать с кем-то? Голова кружилась, он не мог решить, что хуже. Всё. Всё это — хуже некуда.* * *
Много лет назад он решил, что никогда больше не притронется к наркотикам. Часами прослеживая линии шрамов на руке Джона, он запоминал каждый, принимая их как собственную кару. «Видишь? — хотелось ему сказать Джону. — Видишь, что я делаю? Так приди и останови меня». Дверь так и не распахнулась, а телефон не зазвонил. Некоторое время он обдумывал, не воспроизвести ли на своей коже те отметки. Чтобы они стали своего рода символом их связи, каким должны были быть чёртовы кольца, валяющиеся теперь в ящике. Он почти надеялся, что невероятным, непостижимым образом, как бы далеко ни был, Джон это почувствует и узнает. Глупость.* * *
Он возненавидел своё пальто и однажды вечером забросил его в самый дальний угол шкафа. Но продолжал тянуться за ним каждый раз, когда выходил из дома, и это бесило ещё больше. Если это не считалось подходящей метафорой, то Шерлок не знал, что будет точнее.* * *
— Наркотики? — Энди со вздохом скользнул вдоль стены, опускаясь на пол рядом с Шерлоком. — Думал, ты с этим покончил. Бесполезно. И неважно, сколько раз он это делал, никогда не мог решить, чего хочет; помнить всё до последней детали с кристальной ясностью, галлюцинировать и притворяться или окунуться в забвение. Энди исчезнет. Уже скоро ему надоест, и он уйдёт.* * *
Но всё случилось по-другому. Энди вместо этого вернулся вместе с Майкрофтом, когда Шерлок пытался утопить раздирающие его чувства в коктейле из наркотиков и алкоголя. Пиво не подходило — каждый сорт навевал воспоминания о Джоне, шампанское — о дне святого Валентина и свадьбе Гарри, красное вино — о первом ужине Уотсона с семьёй Холмсов, виски напоминало оттенок его кожи, а на просвет — цвет его волос под лучами солнца, водка воскрешала в памяти захватывающие дух ночи, когда Джон, ещё учась в универе, вваливался, громко смеясь, в их небольшой и грязный домишко, закусывая печеньками[1] с сальсой. Джин. Джин в самый раз. Как там про него говорят, материнская погибель[2]? Очень подходящая выпивка для тех, кто сожалеет о чём-либо в жизни. Экстази было бесполезной фальшивкой и пустой ложью, которую он презирал. Вовсе не хотел вновь чувствовать, совсем наоборот — никогда больше и ничего. Ни шанса, что он примет выдумку за правду, поддавшись ощущению возвышенности. Кокаин… так и казался чем-то неправильным. Гонка эйфории. Не этого он сейчас хотел. А героин? Героин заставил мир остановиться. Всё замерло. Насколько проще с ним было сделать вид, будто потеря Джона не разрывает надвое, и уж тем более было легче выстроить стену и предотвратить повторение чего-то подобного.* * *
— А как же работа? — Энди сидел в коридоре за дверью, пока Шерлок блевал, склонившись над унитазом. — И ты там потише не можешь? А то меня тоже вывернет. — Работа? — переспросил Холмс, едва удалось кое-как перевести дыхание. — Ага. Ну, с полицейскими, которых я потом могу шантажировать, угрожая испортить тебе настроение, чего они категорически не любят. Не представляешь, сколько интересной информации можно получить таким образом. Работа. То, от чего он предложил отказаться. Нет. То единственное, что всегда будет с ним. Убийства будут происходить постоянно, их необходимо раскрывать. — Работа, — повторил Холмс, прислоняясь к стене и нажимая на слив. — Почему нет?* * *
Лестрейд вышвырнул его с места преступления, как только понял, что Шерлок под кайфом. — Похоже, — усмехнулся он, оказавшись на заднем сидении машины, — ты победил. — В самом деле? — Майкрофт сел рядом. — Потому что мусоркой воняешь ты, а мне приходится лишь нюхать? — У меня нет ничего, — рассмеялся Шерлок. — Ничего, что я могу контролировать и оберегать. А у тебя… у тебя и люди, и машины, и она, — он уронил голову на спинку сидения. — Ты победил. Мы поменялись местами. У меня ведь всё было, а теперь… теперь… — он помотал головой, как отряхивающаяся от воды собака. — Ты его на это подбил. Майкрофт отвёл взгляд. — Я не… никогда не хотел, чтобы вышло вот так, Шерлок. — Почему нет? — спросил тот, уставившись в никуда, когда машина тронулась. — Я предложил ему всё, но это оказалось недостаточно хорошо… — Он оказался недостаточно хорош, — твёрдо возразил Майкрофт. — Он оказался недостаточно хорош, Шерлок.* * *
Обнаружилось, что проходить реабилитацию во второй раз гораздо хуже. Раньше у него была причина, он видел последствия своих действий, которые настолько его ошеломили, в буквальном смысле отрезвив. Теперь… только бесконечность. Не было света, не было вознаграждения, не было Джона. Ничего. Лишь нескончаемая бессмысленность.* * *
Один из соседей по клинике постоянно смотрел мыльную оперу. Австралийскую, из тех, где герои обязательно повышают интонацию в каждой фразе, будто задают вопрос. Если существует милосердие в этой жизни, то это избавление от дебильной программы. — Почему она не видит, какой он? — спросил один из постоянных зрителей. — Любовь ослепила, — пошутил второй.* * *
Ослепила любовь. Он запросто может понять, как кто-то был убит, улики, причины; может рассказать историю всей жизни после одного только взгляда на место преступления. Но был отвлечён, фокус рассеялся. Что, если он оперировал только толикой своих возможностей? Говорят, человек использует малую часть своего мозга. Вдруг, поддавшись чувствам и эмоциям, он на самом деле и не концентрировался вовсе? Слепота от любви. Недостаток.* * *
Контроль. Он ему необходим. Раньше он просто не осознавал, был ли голоден или устал. Теперь же это стало вызовом. Если получится полностью подчинить своё тело, игнорировать его и концентрироваться на том, что действительно имеет значение, значит, он сможет взять под контроль и своё сердце. Сможет избавиться от всех бесполезных идей.* * *
Можно сравнить этот процесс с заточкой лезвия. Раньше, наверняка будучи острее многих, он, тем не менее, не был лучшим, насколько для него возможно. И неважно, если кто-то порежется из-за того, что исчезнет излишняя гибкость или даже тупость, ограждавшая, лишь бы не навредить контактом. У него была цель, и целью было не стать тем, кого считают милым, кто всем нравится и кого любят, но думать и решать. — А ты изменился, — заметил как-то раз Энди, пока они ждали окончания суда: Энди собирался взять интервью у подозреваемого, а Шерлок явно намеревался продолжить изводить инспектора. — Мне об этом известно, — ответил Холмс. — Счастлив? — Лучше справляюсь с работой. Откинувшись на спинку стула, Энди вытянул ноги. — Что ж, зато не врёшь, — пробормотал он и глотнул кофе.* * *
— Ты стал совсем скотиной после того, как остался без своего бойфренда, — прошипела ему Донован. Бойфренда? — Не знал, что у меня он был, — легко ответил Холмс. Лестрейд здорово испугался. Он никогда не называл Его так. Никогда.* * *
— Партнёры? Типа как ковбои? — сонно переспросил Джон, укладываясь поудобнее рядом с ним. — Если хочешь, — насмешливо согласился он.* * *
Нужно перестать видеть сны. Вспоминать. Такое ощущение, будто Джон преследовал его, когда было нечем заняться и не о чем думать. Работа. Вот что важно. Без неё мозг словно загнивал, возвращаясь к бесполезным сантиментам и мечтам. Работа держала в тонусе. Только его разум имел значение; тело — лишь транспорт, а сердце и вовсе лишь отвлекало и никогда не стоило внимания. И всё же, когда почти целый год прошёл с момента их последней встречи, все эти мысли не смогли удержать сердце от того, чтобы не колотиться бешено от ужаса, едва стало известно о ранении Джона.