When I died and woke up

      — Что это еще за выкидоны?       Именно этим вопросом Старший встретил меня на пороге дома, когда я утром вернулся от Фенриса. Я недоуменно приподнял брови, делая вид, что не понимаю, о чем он.       — И где ты был, позволь спросить? — глаза Гаррета метали молнии, а в голосе его слышалось клокочущее жерло вулкана.       Но мне было настолько пофигу на то, что он зол, что я просто махнул рукой в его сторону и поплелся к себе в комнату — спать.       Мы с Фенрисом всю ночь провели в разговорах. В основном рассказывал я: о том, как я попал в семью Хоуков (естественно общеизвестную историю), как потерял голос, как мне жилось на ферме, какие-то смешные и просто забавные случаи из жизни. Фенрис на удивление внимательно читал, лишь иногда прерываясь, чтобы посмеяться, выпить вина или задать какой-то вопрос. Сам он ничего не говорил о своей жизни, а я и не спрашивал, понимая, что это больная тема для эльфа и поднимать ее себе дороже.       Мы даже начали придумывать язык жестов, которому планировали научить всю компанию. Просто я уже давным-давно мечтаю об общении без задержек ответа. Пока оформишь грамотно свою мысль, пока перенесешь ее на бумагу (а ведь иногда приходится писать очень-очень много), пока собеседник ее прочитает, пока он сам сформулирует ответ… Короче, долго это. Неудобно. И в бою ты же не станешь перекидываться с союзником бумажками. Так в наших головах родилась идея о языке жестов.       Точнее в голове Фенриса. Я об этом даже не думал, почему-то. Хотя, в отличие от Тедаса, на Земле такой язык был. И я о нем знал. Только почему-то не вспоминал.       В моем присутствии Фенрис был каким-то… домашним. Он не язвил и не огрызался, как это обычно бывает в компании, особенно при Андерсе. Он просто мягко улыбался, легко приобнимал меня, придерживая, чтобы я не вывалился из маловатого для нас двоих кресла и пьяно целовал то в щеку, то за ухом, заставляя меня смущаться, как девчонка.       И именно это дико для меня! Потому что я прекрасно помню того Фенриса, который своим едким сарказмом, своей ненавистью и злобой успел довести до бешенства не только вспыльчивого Гаррета, но и абсолютно спокойную и уравновешенную Бетани! Как он с такой легкостью преображается в моем присутствии? Как я с такой легкостью становлюсь смущающимся ребенком в его присутствии? Почему? Что происходит с нами двумя?       — Вот уж нет, дорогой, так просто уйти от ответа тебе не удастся! — прорычал Старший и грубо схватил меня руку.       Я никогда по-настоящему не злился на Гаррета. Были моменты, когда он выводил меня из себя, были моменты, когда он жутко бесил своим поведением и своими неуместными фразами, были моменты, когда он просто раздражал меня своим видом. Но никогда я не был действительно зол на него.       Только в этот момент во мне поднялась такая буря эмоций, что я просто не выдержал, вырвал руку и разразился такой тирадой, что любой портовый грузчик бы застеснялся и уполз за коробки с грузом.       — …В конце-то концов, Гаррет! Мне двадцать лет! Могу я жить своей жизнью? Я не маленький мальчик, чтобы бегать за мной, как за неразумным ребенком, опасаясь, что он поранится! У меня есть своя жизнь, и я не всегда буду привязан к тебе! — я бурно жестикулировал, высказывая это прямо в лицо побледневшему брату. — Твоя гиперопека уже в печенках сидит! «Туда не ходи, сюда не ходи, с этим не дружи»! Мне что, десять лет? Нет! Я вполне взрослый, самостоятельный парень!       Только вот никто меня не слышал. Я лишь бестолково открывал и закрывал рот, не произнося ни звука. Осознав это, я с досадой сплюнул на пол, оттолкнул притихшего Старшего и гордо удалился в свою комнату — спать.

***

      Поместье Амеллов было просто огромным. Не считая довольно большого зала для приемов, в доме имелось шесть спальных комнат, немаленькая такая кухня, столовая, прихожая, несколько комнат для прислуги, которые практически пустовали и шикарный винный погреб. Фенрис бы оценил.       В служанках в доме была только одна молоденькая девушка — Мэри, которая помогала матушке с уборкой и готовкой. Со мной или Гарретом она особо не общалась, но вот с Бетани и мамой они трещали без умолку по несколько часов. А вот Карвер по самые уши втрескался в милую девушку.       В ее присутствии, пытаясь заговорить или просто поддержать с ней разговор, братец умильно краснел, начинал запинаться и нести какую-то несусветную ересь, на что та лишь тихонько хихикала и, опустив кокетливый взгляд в пол, быстро упархивала в соседнюю комнату.       За любовной историей следила вся семья. Иногда, ухохатываясь над неловким Карвером, я просил Гаррета помочь уже бедному Младшему и дать ему какой-нибудь дельный совет. Но Старший, сквозь слезы, упорно повторял, что тот сам должен научиться обходиться с девушками.       Бетани ничего не говорила, а только постоянно шушукалась с Мэри и стреляла глазками в краснеющего близнеца. Я старался хоть как-то помогать бедному Карверу: подкидывал идеи для подарка, умолял его позвать ее, наконец, на свидание… Однажды даже купил цветы и отдал их ему, чтобы он подарил девушке от своего имени. Вот только Карвер оказался слишком застенчивым, и в итоге Гаррет приподнес их Маргаритке.       После ссоры с Гарретом долго поспать у меня, конечно же, не получилось. Так как я выбрал комнату на первом этаже, я прекрасно слышу все, что происходит в прихожей и, соответственно, в зале. Разбудил меня непонятный шум, возня и неизвестные голоса. Потирая глаза, я еле-еле «выкатился» из комнаты, проклиная свое любопытство. Спать хотелось дико. По моим ощущениям отдыхал я часа полтора-два, не больше.       Стоило переступить порог спальни, как тут же, едва не сбив с ног, с глупым восклицанием «Чары!» на меня налетело что-то маленькое, но объемное в размерах. Разлепив, наконец, глаза, я опустил взгляд вниз и столкнулся с огромными, наивными глазами преданно взирающего на меня гнома.       — Сэндал? — удивился я поначалу, не произнеся ни звука. А потом до уставшего сознания дошло.       Ну, здравствуй, второй акт!