***
Сознание возвращалось неохотно, а темнота перед глазами упорно не хотела отступать. Пришлось постараться, чтобы как следует разлепить явно опухшие глаза. И лучше бы я этого не делал. Яркий солнечный свет тут же больно резанул по отвыкшим глазам, заставляя зажмуриться. Полежав пару минут, прислушиваясь к окружающей атмосфере, я понял, что в комнате явно не один: где-то рядом то и дело слышались шорохи и тихие вздохи. — Ты в порядке? — послышался голос Фенриса, заставивший меня все-таки раскрыть глаза в удивлении. Я находился в своей комнате и даже в своей кровати. Раны на теле болели не так сильно, но все еще ощутимо. Особенно пара самых вредных синяков на спине. А еще где-то на периферии сознания мелькала мысль о начинающейся простуде: сопливый нос и саднящее горло очень доходчиво об этом сообщали. Я приподнялся на одном локте и раздраженно отбросил два из трех толстенных одеял (либо мама, либо Гаррет постарались), открывая, наконец, своему телу доступ к кислороду. — У тебя был сильный жар, — пояснил откуда-то сбоку явно чем-то недовольный Фенрис. — Все подумали, что это из-за ранений, а оказалось, что ты всего-навсего простыл. Так что Одержимому пришлось много сил в тебя вложить. Я повернул голову на его голос и обнаружил своего эльфа вальяжно развалившимся в кресле возле кровати, сжимающим в сильных пальцах одну из книг из моей личной библиотеки. Весь его вид показывал безмятежность и спокойствие, но во взгляде читалась злость с толикой… разочарования? — Ты чем-то расстроен? — пришлось приложить массу усилий, чтобы заставить одеревеневшие пальцы складываться в правильные жесты. — С чего ты это взял? Я лишь укоризненно наклонил голову и пронзительно взглянул на Фенриса. Тот в ответ тяжело вздохнул, но пояснил: — Мы с твоим старшим братом немного повздорили, — Фенрис явно был настроен на разговор. Я еще никогда не видел его таким разговорчивым. — Он «вежливо», — эльф слегка поперхнулся этим словом, — попросил меня удалиться из вашего дома, но я сказал, что не уйду, пока не буду точно уверен, что с тобой все хорошо. Ваша мать, кстати, меня поддержала, — он криво усмехнулся, словно вспомнив какой-то забавный случай. — Я пообещал, что уйду, как только ты придешь в себя. Я немного… разочарован, ты прав. — Ты расстроен тем, что я пришел в себя? — даже мои негнущиеся пальцы показывали мое удивление и негодование, не говоря уж о лице и прочих частях тела. — Отчасти, — ухмыльнулся Фенрис, одним плавным движением выныривая из кресла и приближаясь к моей кровати. — Я бы хотел наблюдать за тобой спящим как можно дольше. В течение той минутной паузы, что возникла из-за охватившей меня неловкости, его лицо, оказавшееся в каких-то нескольких сантиметрах от моего, внезапно покраснело до самых кончиков острых ушей. Похоже, он и сам только понял, что именно, он сказал. Уверен, на моем лице можно было печь мамины фирменные пирожки. Всеобщую неловкость прервала Леандра, решившая внезапно нанести визит болеющему сыну. Стоило только двери в комнату слегка приоткрыться, как Фенрис тут же оказался в своем кресле с книгой на коленях, изображая прилежного мальчика. У него даже лицо сразу помолодело. Как будто ему снова пятнадцать, и его застукали с девчонкой в женском туалете. — Виайр, ты пришел в себя! — воскликнула она, взмахнув руками. И тут же ураган по имени «Леандра», более известный под позывным «мама», заметался по всей комнате, протирая пыль, открывая окна, расставляя книги (заставив при этом Фенриса стушеваться, так как разбросанные книги явно его рук дело) и просто причитая. — Мессир Андерс сказал, что ближе к вечеру ты уже встанешь на ноги, а пока отдыхай. Я принесу вам обоим обед, — уже закрывая за собой дверь, она лихо подмигнула не знающему, куда себя деть, Фенрису. Глядя на его реакцию, я тихо засмеялся, не издав, как всегда, ни звука. В прочем, стоило только двери закрыться, как в голову тут же полезли неприятные мысли. Фенрис тоже заметил резкую перемену в настроении, а потому быстро сориентировался и перебазировался из кресла ко мне в кровать. Ко мне под одеяло не полез, лег сверху, но руку под голову мне протолкнул, заставляя откинуть голову ему на плечо. Я хотел было запротестовать, но эльф лишь отмахнулся: — Гаррета дома нет, не переживай. Хотя, если вспомнить события последних нескольких дней, тебя явно ждет серьезный разговор, — пусть лица его я не видел, но по голосу понял, что он улыбается. — Меня ждет? — я даже привстал, чтобы посмотреть ему в глаза и постарался придать лицу максимально удивленное и уязвленное выражение. — Я только пообедаю и сразу уйду к себе. Иначе твой брат сожрет меня живьем. Скрипнувшая дверь ознаменовала возвращение мамы с целым подносом еды. Сразу следом за ней, неся второй поднос, в комнату вошла Мэри, стараясь не смотреть в нашу сторону. А вот Леандра наоборот во все глаза рассматривала нашу колоритную парочку, заставляя смущаться и меня, и Фенриса. Но, и слова не сказав, она поставила поднос на прикроватный столик, потрепала меня по щеке, заботливо поцеловала в макушку и тут же поспешила за дверь, следом за красной Мэри. — Она всегда такая? — совершенно спокойно спросил эльф, стоило только двери закрыться с тихим хлопком. — Какая? — Ничему не удивляющаяся, — подобрал определение Фенрис спустя пару секунд раздумий. — Несколько дней назад ее похитил и чуть не убил какой-то ненормальный малефикар. В Киркволле. Где чуть ли не на каждом углу по паре храмовников-параноиков расставлено. Я бы на ее месте тоже ничему не удивлялся. Язык жестов потихоньку доводился мной до автоматизма, но иногда, когда нужно было «сказать» что-то очень длинное, возникали сложности. Например, я не мог порой вспомнить тот или иной жест, а иногда Фенрис не мог до конца понять то, что я хочу ему сказать. Поэтому приходилось сокращать предложения вдвое, а то и втрое, хотя и общий их смысл терялся. Вот и теперь, глядя на недоуменное лицо эльфа, пришлось, состроив недовольное лицо, коротко обрубить несколькими жестами: — Почти всегда. На этом наша беседа сама собой угасла, и обедали мы в полной тишине. Хотя, вспомнив снова о том самом случае, о том кошмарном времени, что мы провели в Литейных, я уже не мог спокойно думать. Мысли так и лезли в мою голову. Причем не самые приятные. Но и из них я сделал для себя несколько очень полезных выводов. Уже прощаясь с Фенрисом, я схватил его за руку, призывая взглянуть на меня. — Сегодня вечером будь у себя, — попросил я его. — Желательно трезвым. Он только кивнул в ответ, слегка коснулся губами моих губ и тут же ушел, оставив меня наедине с моими мыслями.***
Ближе к вечеру, когда я уже во всю разгуливал по поместью и надоедал матушке, мешая ей делать домашние дела, вернулся Гаррет, притащив с собой зачем-то Изабеллу и Андерса. Ну Андерс-то понятно: он тут же утащил меня в кресло у камина, заставляя поднимать и опускать руки, вертеть головой и пить какие-то прогорклые лекарства. Изабелла аргументировала свой приход беспокойством за меня. Хотя, заметив пристальные взгляды, кидаемые ей в сторону позолоченных чернильниц на письменном столе, я понял, что не так уж она и пеклась о моем здоровье. Хотя, ее приход оказался очень кстати. В моей голове как раз вертелась мысль, как без потерь помириться с Гарретом и вернуть ему былой настрой. Пришлось по-быстрому наваять развернутую записку и передать ее удивленной такой конспирацией Изабелле так, чтобы не заметил Старший. Прочитав мою просьбу, пиратка расплылась в широкой улыбке и тут же лукаво мне подмигнула, давая понять, что она в деле. Я в ней не сомневался. Теперь я был на сто процентов уверен, что домой Гаррет вернется только к утру. Поинтересовавшись моим здоровьем и получив удовлетворивший его ответ, брат быстро свернул домашние посиделки и решил перебазироваться в Висельник. Меня, естественно, никто с собой не пригласил, аргументируя это тем, что мне нельзя лишний раз тревожить раны, но сегодня это было мне только на руку. Как только на улице стемнело, я спустился в подвалы поместья, выбрал самую старую бутылку вина из личных запасов Гаррета, подхватил котомку с матушкиными пирожками и двинулся по уже привычному маршруту. Фенрис не удивился, увидев меня на пороге, но удивился бутылке в моих руках. А так же тому, что я изменил своим принципам и сменил привычный кожаный доспех на обычные рубашку и штаны. Почти такие же, как у самого эльфа. Он без слов пропустил меня в дом, принимая у меня из рук пыльную бутылку и корзинку с едой. И так же без слов проследовал за мной в комнату. Вообще, я планировал подарить Фенрису бутылку, накормить пирожками, извиниться и уйти восвояси. Но слова упорно не шли в голову, а пальцы не складывались в нужные жесты. В молчании мы провели половину вечера. Я облюбовал уже привычное мне кресло, а Фенрис обосновался вместе с открытой бутылкой вина на новом предмете интерьера — диване, притащенном им из кладовой, куда мы его отнести, когда занимались уборкой. Фенрису он все равно был не нужен. Зачем он ему теперь — загадка. Тишина овладела гостиной, заявляя свои права, и лишь изредка потрескивающий дровами камин вторгался в ее владения. Фенрис полулежал на непонятно как оказавшемся в его комнате диване, запрокинув голову и держа на весу подаренную бутылку, вина в ней плескалось уже на самом донышке. Вторая рука покоилась на груди, вся поза показывала расслабленность и спокойствие. Изучи я его чуть меньше, и я бы обманулся, ведь слишком хорошо Фенрис научился управлять своим телом, скрывать эмоции. Контролировать практически каждый мускул, превратив себя в идеальное оружие. Мне было заметно, что расслабленностью тут и не пахло. Мой Волк был напряжен, натянут как струна, но не в ожидании нападения, не в готовности напасть. Нет, находясь наедине со мной, он никогда не излучал угрозу. Нет, напряжение это скорее похоже на отчаянное желание что-то сказать. Что-то такое, на что Фенрис не может предугадать мою реакцию, и поэтому не решается. Алкоголь начал брать свое, и эльфу стало жарковато. Потянувшись на диване всем телом, благо мебель была огромных размеров, и чуть не выронив из руки бутылку с живительной влагой Фенрис закинул свободную руку за голову и свободная рубашка с распущенными завязками, что он носил в поместье, слегка задралась открывая моему взору поджарый живот, линии и завитушки лириумного тату... гематомы и ссадины. Взгляд зацепил один особо огромный синяк, что охватывал почти весь бок, прячась за поясом штанов и уходя на спину, темно синего, почти фиолетового цвета. Я, словно завороженный, встал со своего кресла и, подойдя к дивану, опустился на колени, осторожно, практически невесомо, коснулся синяка на том месте где, раньше была рваная и очень глубокая рана от когтей демона. Волк вздрогнул скорее ощутив намерение, чем почувствовав прикосновение, и приподнялся на локте так, чтобы видеть что это я там делаю. — «Ты пошел за мной», — без знаков, одними губами, не отрывая взгляда от кожи эльфа. Молчание в ответ, и я все-таки поднял больные, блестящие влагой глаза на лицо Фенриса. — «Пошел за мной. Без вопросов. На верную смерть», — глаза в глаза. Я не знал, как объяснить ту лавину эмоций, что нахлынула от осознания. Ведь он, мой эльф, мой Волк и правду мог там погибнуть, он и погиб бы, если бы не помощь. Я потянул Фенриса за собой, я мог его убить. Да к черту! Я его почти убил! Я же знал, что там чертова куча демонов и сильный малефикар! Да я... Но Фенрис читал меня, как раскрытую книгу, видел все мои мысли и сразу понял, что если сейчас оставить все как есть, если не отвлечь меня от тяжелых мыслей, я обязательно додумаюсь до чего-нибудь катастрофического. Слегка поморщившись от боли, которая явно была, Фенрис одним слитным движением сел, уцепил меня руками, попутно выронив таки бутылку и стараясь действовать не очень резко, но неумолимо, уложил на себя. Сбитый с толку неожиданной и стремительной сменой положения, я застыл, приоткрыв губы и не зная, что делать. Фенрис, одной рукой удерживая меня за пояс, вторую утопил в тяжелой рыжей гриве волос и притянул ближе мое лицо, практически столкнувшись нос к носу. — Это же ты. — И мой мир раскололся. Такое спокойствие сквозило в голосе эльфа, такая безмятежность, словно это самое незыблемое в мире, словно ничего более нормального просто не существует. По позвоночнику тут же пронеслась обжигающая волна, и, поддавшись порыву, отбросив все мысли и сомнения, я прижался к губам напротив. Сам. Снова сам, как в первый раз, ныряя в поцелуй как в омут, с головой. Сплетаясь языками, чувствуя тяжелую руку в волосах, легко перебирающую пряди и ласкающую кожу. И в противовес, вторая рука переместилась на бок и словно закаменела. Будь Волк одет в доспехи, и когти перчатки вгрызлись бы в тело. Но ничего не важно, все тлен, этот поцелуй был просто невероятный, крышесносный, зажигающий кровь в венах, посылающий щекотливо-будоражащие импульсы в поясницу, возбуждающий. Сознание помутилось, выбросив здравый смысл далеко на задворки, в самый темный уголок. Руки эльфа уже давно покинули свои предыдущие места и теперь гуляли по всему телу, куда только могли достать. Вот одна легла на бедро, чуть выше колена, а вторая пустилась в путь по позвоночнику, методично отсчитывая каждый позвонок от самого затылка и до пояса штанов. Я не оставался в долгу, и, опираясь на каменную грудь, забыв стыд и неловкость, играл с волосами, оглаживал щеку, прикасался к шее, плечу и вновь возвращался к волосам, словно проверяя, что это реальность, убеждаясь с каждым прикосновением, что мой эльф тут, со мной, зажигает в небе звезды. Воздух кончился резко, заставив нас обоих одновременно оторваться друг от друга. Не давая времени ни на что, Фенрис поцеловал уголок губ, подбородок, скулу, тяжело дыша, невесомо прикусил мочку, и языком по горлу провел линию до ключицы. На мгновение прояснившимся сознанием я заметил, что пропустил тот момент, когда успел остаться без рубашки. Но легкий укус в то самое место, где начинается плечо, и сильные руки, огладившие все тело от колен до шеи, оставшись в волосах, напрочь выбили все мысли. Фенрис вновь захватил в плен мой язык, и воздух в комнате раскалился, обжигая голую спину, и мне начало казаться, что вместо крови по венам потекла раскаленная лава. Сильная рука проследила изгибы спины вниз, и добравшись до обтянутых штанами ягодиц, уверенно сжала попадая и надавливая средним пальцем посредине. И тут я мгновенно закаменел. Панические мысли с бешеной скоростью заметались в голове. «Нет, я еще не готов, не сейчас. Еще рано!» — испуг моментально остудил пожар и прояснил рассудок, и я тут же отстранился, испуганно глядя на эльфа, читая в его глазах голодный жар желания. Фенрис, уловив во мне протест и сопротивление, переместил руку с опасной территории на бедро и сжал, не причиняя боли. И вновь обратил горящий адским пламенем взгляд прямо мне в глаза. Мне не нужно было зеркало, чтобы понять, что мои и так темные глаза, сейчас стали похожи на два небольших уголька. Фенрис буквально выдохнул слова мне в самые губы, пуская стаю мурашек по телу: — Доверься мне. На пару мгновений мир застыл, но вот тело мое в руках эльфа понемногу расслабилось. Фенрис снова осторожно, боясь спугнуть, притянул меня к себе — целуя, распаляя заново, отвлекая, прижал сильнее и одним животным движением перевернулся, оказавшись сверху между раздвинутых ног. Я лишь испуганно зажмурился, не ожидая такого, и сразу ощутил обжигающее дыхание на шее. Горячий язык нырнул в ямку меж ключиц, выбивая воздух из груди, обласкал вторую ключицу и прожег дорожку до левого соска. Эльф широко, совсем по волчьи лизнул, затем еще раз, и легко прикусил, заставляя мир перед глазами померкнуть. Мне оставалось только выгибаться, следуя за умелым ртом, играющим уже со вторым соском. Я неосознанно вскинул бедра, пытаясь притереться ближе к нависшему сверху эльфу, пытаясь почувствовать его. Тело горело, как в адском котле, горячий воздух царапал горло. Я выгибался дугой, почти до боли вцепившись в волосы ничего не замечающего эльфа. Хотелось всего и сразу, и позволить Волку все, чего бы ему ни заблагорассудилось в это мгновение. Когда игра языка с пупком начала практически приносить боль, ощущаясь как нож, я потянул Фенриса за волосы и тот послушно оставил свою игру, проложив дорожку мокрых следов невесомыми укусами до самых губ. Больно прикусив нижнюю, он лег прямо на меня, контролируя, однако, вес, чтобы не придушить ненароком. Неосознанно, я обхватил его талию ногами, притираясь еще ближе. И я, наконец, смог почувствовать силу желания эльфа. Казавшийся каменным, член, ощущающийся сквозь тонкую ткань, прижался к моему, столь же возбужденному члену. Фенрис разорвал поцелуй, прижался щекой к щеке, обжигая дыханием, и с силой толкнулся бедрами, причиняя обоюдную боль от одежды и плавя жаром. Я захлебнулся вдохом, воздух внезапно стал невообразимо тяжелым, твердым, приходилось откусывать кусками и глотать — лишь бы не задохнуться. Пальцы вцепились в спину, ныряя под рубашку, оставляя длинные царапины. Фенрис просунул руку под спину, огладил ягодицы и приподнял, прижимая еще ближе, толкаясь бедрами с каждым разом все сильнее, мощными, размеренными движениями посылая наслаждение, сжигая нервы. Вторая рука обхватила плечи, прижимая, выжигая след на голой коже, словно пытаясь сплавить меня с собой. Между телами не оставалось ни миллиметра свободного пространства, одежда не ощущалась, мир исчез, а время остановилось. Звуки влажного дыхания, хрипы, тихие стоны и еле слышный скрип потной кожи о диван заполнили комнату. Вдруг шею пронзила неожиданно приятная, острая боль, ощутимо ударив по нервам. Фенрис довольно сильно укусил чуть выше ключицы, особенно сильно, тесно, вплотную прижался ко мне снова и по звериному зарычал, содрогаясь всем телом. В тоже мгновение мой мир взорвался сверхновой и осыпался пеплом. Тишина в комнате нарушалась только тяжелым дыханием моего Волка и мерным треском камина. Широкая грудь мерно вздымалась у меня под щекой, сильные руки прижимали к себе, но не так, как несколько минут назад. Ушла страсть, ушла ярость и желание. Остались только острое чувство удовлетворения и приятная усталость. А еще чувство бесконечной нежности и чуть-чуть смущения в ответ на хриплое: — Я за тебя жизнь отдам.