When I died and woke up

      Зайдя в свою комнату и затворив дверь за вошедшим следом Фенрисом, я первым делом принялся копаться в прикроватной тумбочке, пытаясь отыскать заживляющую мазь. Губу неприятно саднило, а при ближайшем рассмотрении в зеркало оказалось, что она не просто разбита, но и налилась некрасивой синевой и распухла. Проклятая мазь упорно не желала попадаться мне на глаза, но это радовало меня как никогда раньше — это освобождало меня от необходимости смотреть в глаза эльфу. Но Фенрису видимо надоело наблюдать за моими тщетными попытками отыскать лекарство и при этом совладать с трясущимися руками, поэтому он резко подскочил ко мне, рывком открыл проклятую полку и, схватив первую попавшуюся склянку, протянул ее мне. Как назло это оказалась та самая мазь. Благодарно кивнув эльфу, я осторожно принял из его рук пузырек, стараясь не показывать своего волнения: он стоял прямо за моей спиной, так, что я мог чувствовать его дыхание своим затылком. И от него буквально пахло злостью.       — Займись уже своей чертовой губой! — рыкнул он над моим ухом, испугав до смерти.       Но почему-то именно этот окрик привел меня в чувство: сердце все еще колотилось в ритме ошалевшего барабанщика, но в голове просветлело, и появились спокойные дельные мысли. Пока Фенрис обустраивался в глубоком кресле, я привычным движением откупорил крышечку склянки и осторожными движениями нанес ее содержимое на набухшую губу. Пощипывающие ощущения усугублял еще и премерзкий вкус зелья, что настроения не прибавляло. Собравшись, наконец, с мыслями, я развернулся лицом к эльфу, окидывая его взглядом. И если еще в зале, при остальной команде весь его вид говорил, что ему абсолютно по-барабану, то при мне он даже не пытался изображать спокойствие.       — И когда ты собирался мне рассказать? — сквозь зубы спросил он, чуть подавшись вперед и упираясь локтями в коленки.       — Никогда, — честно прожестикулировал я, присаживаясь на кровать. Теперь наши лица оказались на одном уровне, хотя и разделяло их немаленькое расстояние комнаты.       — То есть ты и дальше собирался мне врать? — зеленые глаза потемнели и сузились, а на щеках заходили желваки.       — Я не врал тебе, — жесты давались нелегко, взгляд упорно не хотел подниматься в сторону эльфа. — Я же уже сказал: я давно не вспоминаю то время. И не считаю те годы своей жизнью. Мой ответ его явно не удовлетворил.       — Что показал демон? — видимо, прежде чем высказать свое мнение, он решил подробнее узнать о ситуации. — Это был ты? Тот парень, что… спал.       — Я. До того как… попал сюда, — замялся я, обведя рукой комнату. — Демон сыграла на моем подсознательном. Когда-то я был уверен, что все это мне просто снится, а сам я лежу на лекарской койке в глубокой коме.       — Когда-то? А теперь? — зацепился Фенрис. Было видно, что он все еще злится, но из глаз его пропала та ярость, на которую я натыкался изначально.       — Флемет сказала, что это не обратимо. Я никогда не смогу вернуться обратно, а это значит, что в том месте я умер. Четыре коротких жеста дались на удивление легко. На самом деле я уже давно смирился с тем, что мне никогда не вернуться в родной мир. Да я туда и не стремился, ведь настоящая моя жизнь началась уже здесь. Демон действительно сыграл лишь на моих чувствах и воспоминаниях, ведь единственное светлое, что было в моей прошлой жизни — это мама, а моим единственным желанием был нормальный отец. Совместив две этих части, она все-таки смогла пусть ненадолго, но задурить мне голову. Кстати, сама ведьма явно ошиблась, когда при встрече сказала Гаррету, что я не смогу рассказать им о своем прошлом и причине потери голоса. Ну или она имела в виду что-то другое. Как знать. Стоило мне закончить предложение, как напряженные плечи Фенриса устало опустились, словно он выдохнул, а сам он занял более непринужденную позу. «Так… он боялся, что в какой-то момент я пропаду? Вернусь в свой мир?» — промелькнула в моей голове мысль, стоило мне заметить изменения в поведении Фенриса. Поймав взгляд своего эльфа, я медленно поднялся со своего места и, не отводя глаз, двинулся в его сторону. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, я, так же как несколько минут назад перед мамой, опустился перед ним на колени, обнял его за талию и уткнулся лицом в плечо. Посидев так минуту и не заметив ответной реакции, я, не отрывая головы, высвободил одну руку и прожестикулировал:       — Я не хотел никому ничего рассказывать. А особенно тебе, зная твое отношение ко всему магическому. Но раз уж так вышло… прости меня. И ответное объятие значило гораздо больше любых слов.