Денис Воронцов, навигатор, 25 лет

      — Дэн, тебе нездоровится? — Вениамин Игнатьевич подошел сбоку к пульту.       Денис вздрогнул, распыляя не желающую складываться схему, на которой пытался проанализировать результаты ночной разведки.       — Нет. Все нормально.       — И все же… Что-то ты сегодня совсем задумчивый, тихий, — Вениамин Игнатьевич улыбнулся. — Может быть зайдешь ко мне? Очень уж мне хочется тебя осмотреть и послушать.       Денис снова внутренне вздрогнул. Идея поговорить с Вениамином Игнатьевичем показалась не самой плохой. Маша, ознакомленная с результатами его наблюдений, отнеслась к соседям вопиюще равнодушно и беспечно.       Когда Денисова схема с „Ариадной“, минами и стелсом, геосканером и армейским жилым модулем, и бракованной осветительной ракетой не пожелала складываться ни во что разумное, Маша просто свела стрелочки от всех кружков с фактами к картинке с карикатурой рыжего бородатого пирата в драной тельняшке и с сундуком и написала: «Авантюристы-аферисты. Подходят на „невидимке“, представляются полицейским спецназом и грабят таких же бандитов и браконьеров, зоо и гео. Сели починиться, отдохнуть и переждать охоту, возможно, часто здесь отстаивались, а мы их место заняли. А со скуки клады ищут». А потом добавила: „Если б они хотели нас уничтожить, то со стелса уже б расстреляли. А раз не трогают, значит, просто так совпало. Все равно у нас ничего ценного нет. Расслабься, котик, все будет хорошо“, — усевшись над голоплатформой в позе лотоса, занялась маникюром. Впрочем, при капитане пилочка из рук блондинки мигом исчезала. Маша изображала обычную красивую блондинку со стандартной заставки.       Денис Машины художества стер, но без них схема собираться не желала.       Про похожее каперство или робин-гудство Денис слышал. Сорви-головы, грабящие свое же „вольное братство“, частенько фигурировали в разговорах Дяди-Колиных гостей: обычно, сначала как зарывающиеся наглецы, за головы которых назначена награда, затем как трупы или „все говорят, что зачищены, но, кажись, все ж залегли где-то“.       Про космическое кладоискательство Денис знал: пропавшие корабли, частные яхты и экспедиции, порой действительно могли обогатить нашедшего их. Были случаи и обнаружения заброшенных баз различных незаконных группировок. О подобных редких удачах частенько мечтали курсанты в Училище, как о шансе получить „все и сразу“. В теории, что-то такое могло быть и на Степянке. Возможно и то, что у пиратов был здесь постоянный секретный отстойник, особенно, если они „щипали“ главным образом своих, то чиниться и отсиживаться в обычных злачных местах им оказывалось не с руки.       Хотя мистер Панцулая занимался в основном легальными перевозками зоогрузов, но… Денис знал, что команда „Ариадны“ не отличалась щепетильностью, могла взять запрещенные к вывозу с родной планеты виды… Денис вспомнил трех серебристых сфинксов с Авалона. Они были очень красивые, тонкие и грациозные. Отдаленно походили на кошек, имели покрытые густым мехом крылья и шесть лап, морды скорее обезьяньи и могли копировать любые звуки, в том числе человеческую речь. Ученые считали их все же скорее животными, чем разумной расой, но периодически начинались дискуссии. В итоге вывоз сфинксов из мест природного обитания был строжайше запрещен. Но мистер Панцулая купил их у центавриан на Плюке и отвез на Второй Эдем. Сфинксы в документах значились как искусственно выведенные в лаборатории клоны, но доктор и ветеринар мистер Фицар, почесывая отливающую серебром шерсть зверушки, утверждал, что раньше даже „зеленым“ жизнеспособные клоны не удавались. Поэтому, теоретически, нечистые на руку полицейские могли поймать мистера Панцулая на контрабанде или на браконьерстве и в обмен на свободу конфисковать корабль для личных нужд. Перегнать его на необитаемую планету, убедиться, что „вещественное доказательство“ не востребовалось, и продать каким-нибудь нелегалам с внешних миров. Захватить на „Ариадне“ чей-нибудь нелегальный заказ, чтобы потом вернуть его за выкуп, пираты, в теории, тоже могли.       По отдельности каждый факт был возможен, но все вместе казалось Денису какой-то нелепостью.       Лучше всего, конечно, было б обсудить все с капитаном. Но Денис не знал, как начать разговор после ночного происшествия с Натальей и утреннего с проверкой документов…       — Вениамин Игнатьевич, а можно сейчас?       — Конечно! Что-то все же болит? Сильно ударился вчера?       — Нет… Я… Мне нужен ваш совет.       — Тогда прихвати чайничек и кружечки, — прищурился Вениамин Игнатьевич.       — А теперь рассказывай, что тебя мучает, — кружки стояли на столе, чай заваривался. Точнее, из своей кружки Вениамин Игнатьевич шарик заварки уже вынул и аккуратно кидал в нее кусочки сахара, каждый тщательно размешивая. Денис смотрел на круговые движения ложки и не знал с чего начать. Перевалить свои проблемы на голову и плечи доброго доктора внезапно стало стыдно.       — Вообще-то, я уже сказал Теду, что он временами слишком бесцеремонно лезет в твое личное пространство, а ты к такому просто не привык и подсознательно воспринимаешь его дружеские вторжения, как нападение. Но обижать его не хочешь, и сам на него не обижаешься. Все так? — заговорив, Вениамин Игнатьевич заставил Дениса поднять взгляд от созерцаемых чайных глубин, почти прозрачных в кружке доктора и медленно темнеющих в своей. Взгляды встретились, и Вениамин Игнатьевич вопросительно-ободряюще улыбнулся.       „И это тоже“, — подумал Денис.       День у него сегодня не задался с самого утра.       Маша его милостиво решила не будить, но он сам проснулся, испугавшись не пропищавшего и не тряхнувшего руку вовремя будильника. Тело ощущалось скованным, и мышцы ныли. Сорок минут в горячем душе почти не помогли. И Денис ощущал все свое тело, как сведенное судорогой или „отсиженное“. Поэтому, когда подошедший со спины Тед попытался хлопнуть его по плечу, он резко и непроизвольно отшатнулся, разворачиваясь. Тед посмотрел на него сначала удивленно, а затем начал краснеть и буреть. Лицо его из удивленного стало виноватым, а затем очень злым.       — Я! Чтоб ты знал! Натурал! И даже не думал того, что ты себе надумал! — резко, но сдавленно, сквозь стиснутые зубы рявкнул Тед. И Денис втянул голову и машинально повернулся, заслоняясь приподнятым плечом от внезапной вспышки напарника.       — Ты чего, Тед?       — Я ничего! Это ты чего! Шарахается он от меня, как от этого. Я к тебе, как человеку, а ты… Вообще… И сам от меня отвали! Понял?! — Тед махнул рукой и ушел в кладовку.       Денис остался стоять посреди пультогостиной рядом с беззвучно хихикающей над голоплатформой Машей в полном непонимании, чем он вызвал столь бурное проявление эмоций: гнева, досады и обиды, со стороны напарника, и почему искин так неприкрыто веселится.       Но расспросить не успел: появился Владимир, громко отчитывающийся Марию Сидоровну за что-то. Мария Сидоровна не возражала, радостно со всем со всем соглашалась, при этом чем-то хрустя и причавкивая.       После завтрака, когда Денис, вопросительно посмотрев на мрачного напарника, все же стал вместе с Полиной помогать ему убирать со стола. Тед внезапно сам дернул его за руку и заискивающе заглянул в глаза:       — Ты… это… Извини, сам не знаю, что на меня нашло. Просто… А, ладно! Хочешь на симуляторе погонять? А? Можно за моего ведомого. Так до четвертого уровня проще будет. Хочешь?       — Хочу, — Денис обрадовался. Но согласился, не только вспомнив Машин совет, но и ради того, чтобы посмотреть на симуляторе возможности стелса и способы противодействия ему в бою.       И все же, когда, окончательно забыв утреннее недоразумение и непонятный прилив злости, Тед настраивал под Денисовы (никакие) навыки симулятор, объяснял ему правила и механику игры, особенности маневров, значения символов, а потом подбирал музыку для фона и ее громкость в наушниках, Денису было хорошо. Перестало, наконец, хотеться вернуться в ночной лес, где все было просто, понятно, знакомо и правильно.       На волне вызванной примирением эйфории он и в игру ушел с головой, полностью потеряв связь с реальностью, чего с ним никогда раньше еще не случалось. Всегда какая часть сознания и органов чувств отслеживала внешний мир, как минимум фиксируя происходящее, а тут исчезло все, кроме происходящего на экране и в наушниках и штурвала в руках.       Денис машинально отдернул лежащую на столе руку, когда ее коснулись пальцы Вениамина Игнатьевича, и тут же смутился.       — Ничего. Я просто подтверждаю свои слова наглядно, — Вениамин Игнатьевич отхлебнул кружки и сощурился. — Знаешь, я тут вывел одну теорию, и ваш с Тедом пример ее подтверждает. Люди, привыкшие к просторной жизни, к большой личной территории, на которой с ними контактирует малое количество людей, стараются всех этих людей идентифицировать и индивидуализировать, определить свои отношения с каждым, кто оказался с ними рядом, после чего легко впускают приятных себе людей в свое близкое пространство и уверенно сокращают дистанции. Поэтому в любой сельской или условно сельской местности, где земли и пространства больше, чем людей, соседи обязательно здороваются, интересуются делами и проблемами друг друга и, с точки зрения горожанина, ведут себя либо „очень дружелюбно“, либо „навязчиво и бестактно“, хотя это всего лишь субъективные оценки одной модели поведения. Дэн, я тебя не забалтываю?       — Нет. Вы правы, как мне кажется, — Денису действительно было интересно, он никогда раньше об этом не задумывался, но к любым новым знаниям, суждениям или поводам для размышлений относился со вниманием.       — Ты смотри, — Вениамин Игнатьевич снова отхлебнул чаю и подтолкнул к Денису блюдце с пряниками. — Потому что, если мои разговоры вместо того, чтоб помочь тебе разобраться, путают и уводят от темы, то… Подсказывай. Видишь ли, с тобой сложно. Ты очень закрытый и замкнутый, что, как мне видится, может быть, как раз-таки последствием отсутствия внешнего личного пространства. Привычки, что на расстоянии вытянутой руки постоянно находится множество совершенно посторонних людей, и с этим ничего нельзя сделать. В итоге ты привык сам находиться в атмосфере отчуждения и равнодушия и ждешь того же от других. А малые границы личного пространства, такие как тактильный контакт, свои мысли и чувства, считаешь большой ценностью и оберегаешь. Не из эгоизма или заносчивости, а по привычке. Так?       Денис кивнул, отжал ложечкой шарик заварки, перемешал темно-коричневый настой и сделал глоток крепкого, терпкого, горчащего и немного отдающего жареным чая.       — Я просто не люблю, когда меня трогают… Раньше не любил, — внезапно, даже для себя, поправился он и виновато улыбнулся.       — Понимаю, Дэн. Но Тед и Полина тебе не неприятны и их прикосновения тоже. Только тебе надо знать, что они, а не чужие. Так?       Денис кивнул.       — А для Теда и Полли эта твоя особенность непривычна и странна. Они в „свои“ давно тебя записали. А друзей принято обнимать, тормошить, брать за руку, целовать в щеку или расчесывать волосы, но это уже специфические привычки Полли, — усмехнулся Вениамин Игнатьевич, озорно прищуриваясь и подмигивая. — Ну, что это все твои вопросы? Дашь мне себя посмотреть и послушать, а то что-то все же меня немножко тревожит наш побежденный бронхит, как бы он нам чем не подгадил. Особенно учитывая, что атмосфера на корабле у нас все еще не вполне здоровая. И влажность все еще ниже нормы держим и миазмы эти… Так что еще вопросы остались? Если остались, задавай не стесняйся. Постараюсь помочь по мере сил.       Денис поболтал ложечкой в кружке, размешивая заварку. Посмотрел, как кружится жидкость и отражение лампы в ней.       Главных вопросов он еще не задал. Но все равно начал не с того, с чего собирался.       — Капитан, — проговорил он, сосредоточенно разглядывая чаеворот в кружке. — Очень нервничает. Он… — Денис замялся, не желая жаловаться. Но и узнать у Вениамина Игнатьевича заранее, как поведет себя капитан, если Денис заговорит с ним о винтовке и о пиратах, хотелось, потому что…       Потому что утром Денис так увлекся игрой, погоней за вражеским истребителем, которому удалось отбить его от ведущего в паре и заманить в сектор обстрела зенитной установки, что совершенно не услышал, как капитан к нему обратился. Он понял, что „что-то не так“, только когда, пытаясь уйти от выпущенных в него зенитным комплексом ракет, впечатался в холм. Развернулся с креслом и увидел направленное в лицо дуло бластера и перекошенное от ярости бледное лицо капитана. Денис, увлекшись погоней, кажется, матерился вслух, и, если капитан принял его слова на свой счет… Просочиться сквозь спинку кресла не получалось.       Уайтер, на месте Станислава Федотовича, уже бы давно выволок его из кресла и отмордовал до состояния отбивной, а после бросил в карцер.       Капитан же просто стребовал паспортную карточку, сличил лицо с фотографией и все.       Играть Денису сразу же расхотелось. И стало отчаянно и мучительно стыдно. Невыспавшийся и издерганный капитан наверняка пытался вычислить несуществующего киборга и не догадывался, что виновник нервотрепки сидел в пилотском кресле и развлекался. Но и сказать ему об этом, после направленного в лицо бластера было страшно. Похоже Маша оказалась права: капитан пристрелил бы его, не выслушав. Превентивно.       — Что, Стасик опять своим бластером размахался? — точно читая мысли, спросил доктор.       Денис сосредоточено разглядывал содержимое кружки.       — Тааак, — с непонятной значительностью в голосе протянул Вениамин Игнатьевич. — Ну, Стасик… Дэн, послушай меня. Станислав, на самом деле, человек очень хороший, надежный, верный, честный. С большой буквы Человек. Но палку он иногда перегибает. Он тебе угрожал?       — Нет, то есть… Я сам виноват. Вениамин Игнатьевич, — вдруг выпалил он, — это я во всем виноват. Это моя…       — Погоди, — резко оборвал его доктор. — Во-первых, ни в чем ты не виноват, по крайней мере, конечно, если не покрыл капитана матом, устроив бунт, — он усмехнулся.       — Я послал… Точнее не капитана, а… Я играл на симуляторе Теда и, кажется, выругался вслух…       — А рядом был капитан, которого ты не видел, принял все на свой счет и взъерепенился.       Денис пожал плечами:       — Он документы проверял.       — Дэн, — Вениамин Игнатьевич взял его руку в свои. — Ну, и холодные же у тебя пальцы! Для астеника явление частое, но все же… Дэн. Послушай, пожалуйста, меня и ответь на несколько вопросов. Только, пожалуйста, честно. Дэн, здесь никто не желает тебе зла. Понимаешь?       Денис кивнул.       — Хорошо. Так вот, даже капитан, при всех своих тараканах на счет рыжих и остального, на самом деле, в душе и в сердце, человек добрый и зла тебе не желает. А вот странности и особенности есть уже у всех. И надо людей принимать вместе с ними. Все мы тут взрослые — не переделаешь. Так вот, это ты понимаешь. Хорошо. Я знаю, что ты — взрослый и разумный человек, что ты отличный навигатор. А теперь вопрос. Есть на этом корабле кто-нибудь, кого ты считаешь своим личным врагом?       — Нет, — Денис помотал головой и уставился в глаза Вениамина Игнатьевича, удивленный и испуганный вопросом.       — Хорошо. Значит врагов у тебя здесь нет. Есть ли у тебя цель или задача как-либо повредить научной экспедиции, лично ученым или кому-нибудь из экипажа, — снова подчеркнуто серьезно и почему-то официально спросил доктор.       — Нет… — Денис совершенно растерялся.       — Ну и хорошо, — тепло улыбнулся Вениамин Игнатьевич. — Вот мы и выяснили, что ты не враг, не диверсант, что просто нормальный парень, отличный навигатор, надежный товарищ и член нашего экипажа. А все остальное ведь неважно? Мало ли у кого какие особенности, прошлое, грехи или тайны. Правда?       Денис неуверенно двинул плечом и головой.       — А за Стаса ты не волнуйся. Он порой чего-нибудь себе надумает, сам себя накрутит, упрется, и не свернешь его. Но, когда самостоятельно дозреет до мысли, что был неправ, то сам же и ошибку признает, и извинится. Но если он что-то решил, то уговаривать, убеждать его, а тем более давить — бесполезно. Только сильнее упрется. Он должен сам убедиться в беспочвенности своих подозрений и напрасности поисков врагов. И вот, когда перегорит, тогда с ним можно будет разговаривать, как с нормальным человеком. А пока просто не лезь к нему под горячую руку. И он к тебе потихоньку попривыкнет. Примет. Не переживай. В принципе, он уже к тебе привыкает, сам того не замечая. Стас же не дурак и не фанатик.       Денис опять принялся размешивать чай в кружке. Как ни странно, но паническое желание тут же вываливать все свои личные проблемы на Вениамина Игнатьевича, признаваясь в контрабанде оружия и создании капитанского геморроя, отступило.       — Понятно, значит, ты тоже до этого разговора еще не дозрел, — в голосе доктора послышалось облегчение. — Вот и хорошо. Потому что и я еще не готов услышать, в чем ты там виноват, и почему, как ты думаешь, Стас бластером размахался. Прямо другу врать я не хочу, да и не смогу. Но уверен к концу наших каникул мы во всем разберемся и все проблемы решим, или они проблемами быть перестанут. Ну что? С душевным осмотром закончили, можем к физическому перейти? Или еще что-то осталось?       Денис, который допил чай и окончательно успокоился, признав правоту старшего, посмотрел на лучики морщинок в уголках дружелюбных и теплых серо-голубых глаз, вздохнул.       — Осталось. Главное. Я уверен, что геологи — никакие не геологи, и вчера про цель своего прилета на Степянку — врали. Я учился на Празднике, где анобтаниум добывают. Практику на рудовозе летал. А еще их корабль не „Курама“, а „Ариадна“. Только поврежденная. Я работал на ней. До „Черной Звезды“. Потому и узнал. У нее прицеп оборудован для зоогрузов, он не переделан. Геологам такой не нужен. И жест их капитана… — Денис рассказывал все, что заметил и узнал, не сообщив только про катер-невидимку, мины на поляне и ни разу не сославшись на свою ночную вылазку, как на источник информации. По мере его рассказа, лицо Вениамина Игнатьевича мрачнело. Наконец, Денис закончил: — Я считаю, что они — они — пираты. И мы заняли их привычный отстойник.       — Дэн, — помолчав, произнес доктор. — Дэн, мне кажется, что ты все же ошибаешься. Во-первых, мы сели на эту поляну и не увидели никаких следов пребывания человека в ближайшем прошлом. И ты сам, и Тед, и Стас это отметили. Так?       Денис кивнул.       — Во-вторых, наши соседи используют обычный гражданский и невооруженный корабль. И катер у них невооруженный, сам сказал, — с геологической довеской.       — У них может быть еще и малый вооруженный катер, — напомнил Денис, зная, что "у них“ есть... был, „малый вооруженный катер“.       — Но ведь они на нас не напали! Это как раз и есть - в-третьих и в главных. Они прилетели к нам в гости, без оружия, благодушные, дружелюбные и милые люди. Да, немного странные, скованные и нервные, но ведь они сами сказали, что просто не ожидали здесь никого увидеть. И может они не геологи, а, например, клады ищут. Вдруг здесь и правда потерпел крушение или имел последнюю стоянку какой-нибудь из легендарных кораблей. А корабль они могли за дешево купить где-нибудь на окраине. Может действительно у каких-нибудь нечестных людей… Но по незнанию. Дэн, не надо брать дурной пример с капитана. Не надо провоцировать враждебность подозрительностью и недоверием. Пойми, ты видишь доказательства того, что наши соседи — плохие люди, потому что их ищешь и только их и видишь. Я, к сожалению, не столь наблюдателен, как ты, но думаю, если изменишь свою точку зрения, то найдешь и доказательства их порядочности. Вспомни эту милую девушку, Джил. Как она захотела позагорать! Ну совсем же как наша Полли! Подумай, разве такая славная девочка могла связаться с негодяями?!       Денис слушал доктора, рассматривая костяшки собственных пальцев.       — Дэн, я понимаю, точнее догадываюсь, что у тебя был не самый хороший жизненный опыт, но поверь мне, пожалуйста, — как бы там ни было, хороших людей во Вселенной гораздо больше, чем плохих. И лучше жить с открытым сердцем, чем с камнем за пазухой!       Денис встретился взглядом с Вениамином Игнатьевичем, тот улыбнулся и снова доверительно взял его за руку:       — Дэн, подумай сам, разве тебе у нас плохо? Помнишь, с чего мы сегодня начали беседовать? С твоей замкнутости, закрытости. С того, что она тебе самому мешает. Ты ведь сам хочешь доверять людям и сам же громоздишь вокруг себя стены. Вот с соседями почти не общались, а ты уже одни недостатки увидел и навоображал себе невесть чего! Ну прямо, как Стасик. А зачем? Чтобы нервничать? Чтобы обидеть людей подозрениями? Превратить их во врагов? Зачем, Дэн? Полли от их капитана в полном восторге.       — От ежика, — Денис пристыжено опустил глаза, уставившись на свои ладони в ладонях доктора. Руки у Вениамина Игнатьевича были теплые. Денис чувствовал, как согреваются пальцы. Ему всегда нравилось держать в руках что-нибудь теплое, кружку с чаем, например.       — И от ежика тоже, — согласно кивнул доктор. — Ну что, я тебя убедил? Тебе стало спокойней?       — Мне… Надо подумать, — вздохнул Денис.       — Думай, Дэн. Но повторяю, не бери дурной пример со Стаса! Не учись у него недоверию. Береги нервы. И давай-ка, я теперь легкие послушаю. А то что-то мне мерещится хрип на выдохе…       „Хрип на выдохе“ доктору так и продолжил мерещиться, и Вениамин Игнатьевич заставил Дениса подышать ингалятором, посоветовал больше гулять на воздухе в хорошую погоду, но не переутомляться, не перегреваться и не переохлаждаться.       Оптимистичное спокойствие и вера в порядочность людей Вениамина Игнатьевича, как и беспечность Маши, Дениса не успокаивали. Но он решил больше никого не озадачивать и не нервировать своими догадками. Собирать и обдумывать информацию, наблюдать за соседями и по возможности защищать от них своих, даже если они не хотят.       Все же откровенный разговор с Вениамином Игнатьевичем Денису помог. Помог разобраться в себе и расставить приоритеты. Сначала защитить свою команду, друзей, корабль, пассажиров, быть им максимально полезным. И не нервировать капитана, стараясь меньше попадаться ему на глаза, и с особенным тщанием исполнять его приказы и распоряжения. В конце концов, их задача — доставить экспедицию на Степянку (выполнено), помочь ученым в работе (он с Тедом не отказывают), обеспечить благополучное возвращение всех домой (Денис постарается, чтобы все так и было), а остальное — ерунда и неважно. Даже если капитан отдаст его потом копам вместе с винтовкой. Ну и пусть. Лишь бы здесь на Степянке и по пути домой все было хорошо, без новых неожиданностей и неприятных сюрпризов.