Долг Крови

Действительно, какого чёрта он здесь делает? Малфой как раз обещал себе нарисовать схемку, чтобы не запутаться в собственном вранье и в том, как он «относится» к Грейнджер. А то мало ли. Нервы, перепои. Перепутает, перегнёт. Хотя, кажется, уже. Вой сирены всё же раздался вовремя. Сейчас бы они пошли к колдомедику, Малфой нервничал бы там, натворил чего лишнего. А так у него вызов. И, несмотря на то, что подлинность Грейнджеровской беременности остается под вопросом и будет давить на нервы возможному папаше, у него хотя бы будет время, чтобы подумать. Это больше, чем ничего. Грейнджер уходит чёрт знает куда. Малфой смотрит ей в след секунд тридцать, прежде чем убеждается в том, что она не собирается падать снова, и вообще. Не качается. А потом вспоминает, что вообще-то спешит. От Поттера узнает, что несколько пожирателей устроили нечто вроде маггловского терракта на Косой Аллее, разнесли несколько лавок на самой окраине и держат людей. Мол, понимают, что на пожирателей облава, и до них обязательно доберутся, а так — они требуют политической неприкосновенности. Просто прекрасно. Малфой, накидывая аврорскую мантию, надеется только, что не увидит среди террористов знакомых мужчин. Через пять с половиной часов Малфой будет смывать пыль и кровь кого-то из пожирателей с лица и рук, дома, в поместье. Он никогда не думал, что станет карающей рукой аврората, что откроет охоту на прежних соратников. Отряд авроров появился так быстро, как только смог. «В поле» вышел сам Поттер, в другое время предпочитающий отсиживаться в кабинете, говоря, что он своё уже отвоевал. На Сонорусе он начинает диалог с пожирателями. Малфой видит их, авроры стоят в оцеплении вокруг магазина принадлежностей для квиддича. Каким-то чутьём Драко узнаёт в высоком светловолосом мужчине, чьё лицо скрыто маской, Антонина Долохова. Долохов был изранен Флитвиком до неузнаваемости, но Люциус говорил — Антонину удалось выжить. Теперь его лицо украшают шрамы страшнее, чем у Билла Уизли. Он озлоблен, и он — один из сильнейших пожирателей среди тех, кто ещё пытается выжить в послевоенном мире. Потом были переговоры. Потом был захват и бой. Долохов снова пропал. Авроры, прежде повесившие антиаппарационный барьер, решили, что его извортливости хватило на то, чтобы взять с собой эльфа-домовика. Те справляются с аппарацией и сквозь барьеры. Остальным пожирателям в количестве пяти штук не слишком повезло. Но Долохов остался откровенной опасностью. Поттер бесился, Уизли бесился, Малфой со свойственным ему хладнокровием добрался аж до Малфой-мэнора, прежде чем начал срываться. Что у нас на повестке дня? Беременная Грейнджер. Долохов не пойман и запомнил Малфоя. Яд не готов. Грейнджер мало того, что возможно беременна, так ещё и по-прежнему относится к нему, как к большому, жирному, мерзкому жуку, а не как к человеку, от которого можно принять чашку чая. Дело дрянь. Малфой раздражённо трёт мочалкой лицо, стоя под душем. Пытается просто к чёртовой матери содрать этот день с себя, вместе с кожей. Наливает себе коньяка, как только выходит из ванны. И, при всём желании рухнуть спать прямо сейчас, идёт продолжать работу. Отцеживает в небольшой котёл часть напитка живой смерти, туда же отправляет пропитавшиеся рядом мелкие куски рога. Ставит на газ. Яд кипит, постепенно выпариваясь в воздух, и Малфой вешает вокруг котла защитный купол, искренне полагая, что пары напитка живой смерти — не то, чем следует дышать, если хочешь жить долго и счастливо. Это был первый день в жизни Малфоя, когда он серьезно задумался над возможностью сдаться. Подать в отставку, сделать себе кастрацию и дожить жизнь мирным зельеваром. Где-нибудь в разваливающемся домишке. Потому что вечная борьба доводит его до сумасшествия. Пока вываривается яд, Малфой расставляет по полочкам происшествие с Грейнджер. Может, они и не беременна. Может, её просто довела работа, и из-за этого сбился цикл — иных причин беспокойства грязнокровки он просто не видел. Может, ей просто показалось. Но он обязан доиграть свою роль до конца. Если же она действительно понесла, то. Что же. Ему просто придётся потом подбирать невесту с высоким магическим потенциалом, чтобы на плод хватило точно. С остальным он как-нибудь разберётся. Малфой оставляет результат своих трудов на ещё одну ночь. Завтра начнёт пытать крыс. Все те четыре часа, которые ему удалось проспать, ему снится брюхатая Грейнджер, требующая у Малфоя алиментов. Как будто это он виноват в её глупости. Брюхатая Грейнджер смотрится до ужаса привлекательно. Почти мило, если бы это слово входило в словарный запас Малфоя. Но он никогда и никому в этом не признается. Малфой просыпается с твёрдым намерением наглотаться бодроперцовых и обезболивающих и сегодня же добраться до Грейнджер. Они должны знать, плод ли это грязнокровки или её воображения. Грейнджер во время рейда скучать тоже не пришлось — кто-то выслал ей подарок. Как оказалось позже — по сути своей отвратительный. Мелкая пакость, которая заставила Гермиону остаться дома. Один из оправданных авроров отослал девушке магический артефакт, вопрос был в том, что признавала вещица только чистокровных магов, а девушке… А девушке досталась ужасная головная боль и сильные ожоги на руках. С ожогами Грейнджер справилась, вызвав кое-как колдомедика, а вот головная боль проходить отказывалась. К слову, диагностика колдомедика так же показала, что Грейнджер не беременна и шатенка с удивлением обнаружила, что эта новость её несколько опечалила. Просто так или иначе, ребёнок смог бы стать для неё смыслом жизни. И уже даже чёрт с ним, что от Малфоя. Даже если это было бы страшно, плохо и немыслимо — то только первые недели две. Может быть, пару месяцев. Разве важно? Важно, что Грейнджер исчезла из Министерства на три дня. Ближайшие слушания вполне могли пройти без её участия и были поручены заместителю, а в паре лишних выходных на законных основаниях Гермиона нуждалась уже давно. Грейнджер появилась в курилке на четвёртый день после того разговора между ней и Малфоем. День, который не задался с самого утра, так что несмотря на выходные ощущала себя Гермиона выжатой. Она понятия не имела, зачем шла сюда. По сути, курить ей не слишком хотелось, но пачка привычно была зажата в руке Грейнджер села на подоконник, закинула ногу на ногу, облокотившись спиной о стену и выбила из пачки сигарету. Дверь курилки снова распахнулась. Грейнджер уже знала, кто идёт. Блондин появился на площадке, шатенка подняла на него спокойные тёмные глаза. — Малфой. — Грейнджер. Уж очень удобно были устроены эти обеденные перерывы, у всех и в одно время. Даже если Грейнджер заподозрила бы какую-то пакость со стороны Малфоя, вроде тех же Оповещающих чар, пеленой повсших на двери курилки, он мог бы оправдаться: ничего не знаю, как только начинается перерыв — иду курить. И часу не справляюсь без сигареты. Выглядел Малфой паршиво и на Грейнджер смотрел до странности пристально. То ли ждал, что за четыре дня у нее разовьётся шестимесячное пузо с будущим наследником чистокровного рода, то ли что. Неясно. Красноглазый и серый, похожий больше на дементора, нежели на бравого аврора, он ещё едва ли не в переходе между зданиями Визенгамота и Аврората подкуривает сигарету, пытаясь вдохнуть как можно больше дыма. Он становится зависим от этого, и Малфоя это здорово напрягает. У него вообще всё было замечательно. Эксперимент вышел удачным. Крыса умерла спустя целых полчаса после того, как выпила воды с крошками яда. Это ещё надо сделать поправку на скорость пищеварения, которая у мелкой крысы явно выше, чем у человека. У него всё получалось. Он подгонял рецепт напитка живой смерти, добавлял туда дополнительные компоненты вроде истёртых в ничто шипов роз для направленности конкретно на женский организм, и отвар гарцинии. Через пару-тройку дней яд, изготовленный специально для Грейнджер, будет готов. Можно будет брать его с собой, маскировать под — допустим, — фамильный медальон, и просто. Ждать. Но Грейнджер пропала. Грейнджер пропала и не появлялась на работе с того самого дня, как заявила, что она может быть беременна. И это так сильно действовало на нервы. До такой степени выводило из себя, что Малфой дважды садился писать письмо. Всерьёз хотел отправить к ней своего филина. Чтобы наконец понять, что там у неё происходит. Малфой вообще был близок к сумасшествию. Его больше не посещали эротические сны, зато по ночам мельтешили образы белокурых черноглазых и/или темноволосых сероглазых детей. От детского плача, случайно услышанного на улице, он вздрагивал так, будто на плечо ему легла костистая лапа восставшего из мёртвых Тёмного Лорда. Он отчётливо понял, что если Грейнджер беременна — это поставит его в абсолютно безвыходную ситуацию, когда чем-то придётся жертвовать в любом случае. Это сводило его с ума. На четвёртый день засигналило оповещающее. Это лучшее, что случилось с ним за последнюю неделю. Грейнджер, наконец-то, на работе. И, что немаловажно, в курилке. Если курит — должна быть не беременной. Или она совсем поехавшая. И вот. Он здесь. Смотрит на неё после своего привычного «Грейнджер». На неё, не выглядящую беременной — хотя как должны выглядеть беременные? — и вроде относительно спокойную. — Провела диагностику? К чему там церемонии, когда начинаешь всерьёз съезжать с катушек. Грейнджер смотрит на Малфоя. С одной стороны Грейнджер забавляет его вид — самый хладнокровный волшебник в магической Британии едва ли не спятил по её вине, с другой. С другой этот вид Драко отчего-то вызывает в ней противоречие и ей его почти жаль. Шутка ли. Узнать, что ты можешь быть виной тому, что одна из грязнокровок стала брюхатой. Живым инкубатором. Да ещё и какая — ненавистная с первого курса и подружка заклятых врагов. Сами они вроде как сошлись на том, что они не враги. Так Малфой сказал в первую свою попытку поболтать, верно? Они не враги — но и не друзья тоже. Их сложно назвать даже приятелями, если вдруг на то пошло, но это сейчас неважно. — Нет. — Грейнджер поджигает сигарету кончиком палочки и поясняет. — Нет, Малфой. Я не беременна. Можешь спокойно спать по ночам дальше. Женщина делает затяжку, отставляет руку с сигаретой в сторону, касается пальцами переносицы. Выдыхает, отворачивается к окну и больше не заговаривает. Свой долг она выполнила — успокоила Малфоя тем, что у него нет прямых наследников от грязнокровки. Вообще, даже стало обидно. Она ведь и правда могла обрести смысл жизни. Но его снова нет. Грейнджер делает затяжку и дым тяжёлого, бордового цвета — цвета подсохшей крови, окутывает женщину, как будто пряча её в шальной завесе от блондина. На этом, наверное, всё. Пожалуй, после сегодняшнего заявления и тряски за репутацию в течение последних четырёх дней у Малфоя, совместные разговоры и курение обязано прекратиться. Так же, как и желание даже случайно обменяться словом. Прошлый раз тоже начался с обмена любезностями. А потом вон во что это вылилось. Грейнджер думает, что если они будут пересекаться так часто, то выполнить задуманное — а именно не болтать с Малфоем, — не получится. Если он каждый раз приходит в начале, то Грейнджер легко может сменить график и приходить в конце обеденного перерыва, верно? Наверное, лучше так и сделать. Грейнджер вдруг чувствует отвращение ко всему миру, к себе и к Малфою. Сделано всего несколько затяжек, но шатенка поднимается с подоконника и почти целая сигарета летит вниз, а женщина направляется к лестнице. Сложно дать короткое описание чувствам Малфоя сейчас. Ему стало легче. О, чёрт возьми, конечно ему стало легче. Он не отец. Не отец, не отец, не отец. Первый раз за несколько месяцев переспать с кем-то и сразу стать «счастливым родителем» было бы слишком глупо и неудачно. Переспать с жертвой будущего преступления и стать молодым отцом ребёнка, которого априори не должно было существовать — глупо вдвойне. Но это не дарит того облегчения, на какое он надеялся. Когда на твоей шее мешок с камнями, убранная треть от всего веса не делает тебя счастливее. Если только сначала. А потом даже и вспомнить не можешь, в чём, собственно, разница. Она уходит. Пока Малфой, уже себя похоронивший, поднимается из пепла и стряхивает с себя эту жуть прошедших дней, она соскакивает и собирается уходить. Малфой понимает, что должен совершить какую-нибудь глупость. Если он даст ей уйти сейчас просто так, это поставит точку в отношениях. Весь этот стресс с несуществующим ребенком и последствия, плотно отталкивающие друг от друга любую пару — то, чего ему не нужно. Малфой нуждается в её доверии, а вовсе не в том, чтобы она снова от него шарахалась по всему министерству. Ещё найдёт себе новую курилку. Он должен сделать что-то, что заставит её считать Малфоя. Хотя бы не конченым мудаком. Но он не знает, что это может быть. " — Я был бы рад, если бы ты оказалась беременной.» Нет, он, правда, мог бы так сказать. За ним бы не заржавело, будь такая необходимость. Но факт в том, что после таких откровений придется вызывать колдомедиков. А вот для Грейнджер или для Малфоя — это как повезёт. Возможно, для них обоих. " — Я сожалею». Та же ерунда. Не поймёт и выйдет очень, очень глупо. Малфою на раздумья считаные секунды, а он тупит, тупит, тупит. Что сделал бы влюблённый парниша, едва не ставший отцом незаконного ребенка, но тут же разубеждённый в этом потенциальной матерью? Да чёрт его знает! Малфой истерит. Нужно что-то делать. Что-то делать нужно. Он отбрасывает толком не потушенную сигарету куда-то в угол комнаты, и цепляет Грейнджер, уже почти взошедшую на лестницу, чуть выше запястья. — Грейнджер, подожди. Подожди — что? Что он хотел сказать? Он ничего не придумал. У него нет никаких идей. Он просто. Смотрит на Грейнджер глазами полными чистого идиотизма и думает, что. Ну. В случае чего можно сделать загадочный вид, сказать «нет, ничего», и уйти, чтобы завтра появиться как ни в чем не бывало. Если у неё не найдётся, что ему сказать, и если она не бросится сейчас орать, визжать и вырываться. Но Грейнджер не визжит и не вырывается. Грейнджер только выдыхает и разворачивается к Малфою в профиль, правда смотрит не в глаза. Точнее, она не смотрит в глаза сразу — сперва выразительным взглядом цепляется за его пальцы, сомкнутые на её руке и только после поднимает глаза на него самого. — Слушаю. — короткое, спокойное, какое-то невыносимо безразличное. Грейнджер сейчас видит, что Малфою стало в разы легче от осознания того, что он не отец. Нет, она его не винит и не осуждает. Подобная реакция, если подумать, в конце концов нормальна для любого мужчины, не то, что для Малфоя, у которого были все шансы стать отцом для ребёнка-полукровки. Скорее, Грейнджер винит себя. За то, что даже двух дней ей хватило для того, чтобы в глубине души начать надеяться. Даже не признаваясь в этом себе же. В итоге на душе остался малоприятный осадок. Это как ощущения от царапины в первые несколько секунд. Жжётся, неприятно, саднит, но не смертельно и пережить можно. Просто нужно переждать и не мусолить. Этим Грейнджер и собиралась заняться. Переждать и не мусолить. А кричать, вырываться, орать на Малфоя и вообще — бессмысленно. В чём он виноват? В том, что они переспали, что ли? Инициатива была с его стороны, точно. Он не удержал штаны на месте, но будем откровенны — Грейнджер сама его провоцировала после начала, потому что ей хотелось не меньше. А могла ведь плюнуть на то, что он вплотную и что палочка валяется где-то на полу. Невербальное «Акцио» — и палочка была бы приставлена к горлу хорька. Но она этого не сделала. Чего он хочет от неё сейчас? По идее, он должен просто оставить её в покое. Но Малфой воплощает в жизнь свой план. Строит трагическую гримаску, поднимает на неё серые глаза, полные этакого. Даже не объяснить. «Слава Мерлину, что ребёнка нет, но, знаешь, я был бы совсем не против. Не сейчас, а когда-нибудь потом. Ну, ты понимаешь. Я думаю, что ты была бы отличной матерью. Но впредь не забывай пользоваться противозачаточными зельями, пожалуйста. Не у всех такие стальные нервы, как у меня.» Он не может вложить всю короткую тираду в один взгляд и в одно касание пальцев, и даже если смог бы, то она в любом случае этого бы не оценила. Да и плевать. Серьёзно, Малфой собирается напиться по этому поводу, и не забывает о своей роли только благодаря голосу разума. — Ничего. И он разжимает пальцы, отпуская её ладонь. Его почти тошнит от самого себя. Малфой обходит женщину и первый всходит по ступенькам. Понимает, что ему пора идти отсюда куда подальше. Он уже аж перестал согласовывать собственные действия с мозгами. Никуда не годится. Выходит из курилки с мыслью о том, что так никому из них нормально и сигарету обмусолить не удалось. А жаль, дико жаль. Из-за этого он тратит лишние минуты перерыва и толчется в аврорском задымленном свинарнике. Иначе это помещение не назвать. Слушает болтовню сослуживцев, и даже вступает в разговор с одним из них. — Долохова так и не нашли. Ты уверен, что это был он? — Макферсон пристально смотрит на Малфоя. Драко едва ли не шипит и выдыхает в красную морду дым. Он едва ли не жил в одном с Долоховым поместье долбанный год. Как он может быть не уверен? И то ли у Малфоя слишком выразительный взгляд, то ли Макферсон просто не идиот: — Хотя о чём я. Ты не мог ошибиться. Мерлин знает, где он может быть сейчас. Пять лет скрывался и сейчас на дно заляжет. Малфой вспоминает пристальный взгляд Антонина и ему становится не по себе. Он всерьёз собирается поговорить с Поттером о том, чтобы дело Долохова передали в его, Малфоевский, отдел. С талантом Драко мотивировать подчиненных пожиратель будет найден максимум за месяц. Но Поттера нет на месте и остаток дня проходит относительно спокойно. А ночью, уже после того, как Малфой закончил очередной этап приготовления зелья, к нему возвращается чёртова бессоница. Сны с Грейнджер, сны с детьми или бессоница. Интересно, он когда-нибудь начнет нормально спать? Драко думает о Грейнджер и о том, как она будет себя вести дальше. Он чувствует себя зацикленным психом, который даже с матерью нормально говорить не может. Да и Нарцисса не стремится общаться с сыном. За ночь у бывшего слизеринца рождается очередной план. Плод совокупления мозга с отчаянием. Раз уж Грейнджер такая непробиваемая на флирт, то. Ранним утром курьер, с трудом продравшийся через охранную систему министерства, оставляет для главной судьи Визенгамота букет ирисов. Ни записки, ни магического следа на цветах, ни опознавательных знаков. А Малфой — слишком мрачная личность, чтобы действительно связать его и цветы. Тем более, нежные ирисы. Драко работает в нормальном режиме, пьёт за утро третью чашку кофе и ждёт Поттера, как верная жена ждёт загулявшего мужа. А ещё — обеденного перерыва. * * * Грейнджер смотрит на цветы, лежащие на её столе вот уже второй час и всё пытается вспомнить, какой сегодня день. Не какой день недели или дату. Она пробует вспомнить, отличается ли этот день чем-нибудь особенным для магической Британии или для неё самой. Тщательно перерыв все дни рождения родственников чуть ли не до седьмого поколения, магические праздники и даже немагические, Грейнджер приходит к выводу, что нет. Сегодняшний день по идее не отличается никакой действительно знаменательной праздничной датой. Потому что какой-нибудь день шоколада или открыток на вряд ли считается особенным настолько, чтобы дарить ей, Грейнджер, цветы. Гермиона откидывает голову на спинку кресла и размышляет о поведении Уизли в последнее время. Уизли — следующее, что приходит ей в голову после того, как вариант с праздниками отклонён. Ну, мало ли. Быть может, рыжее недоразумение решил образумиться, бросить шлюх и вернуться в терпеливые руки шатенки. Проблема была в том, что после всего, что произошло — Уизли не нужен Грейнджер. Даже как друг. Максимум — приятель школьных времён и сослуживец. Первое. Второе — Уизли настолько неумел в общении с женщинами, если дело не касается шлюх, что на вряд ли додумался бы до цветов. Тем более до такого изящества, как ирисы. Цветы от Уизли были бы пошлыми розами. А с ирисами, кстати, угадали. Ирисы — любимые цветы женщины ещё с детства. Идея с Уизли отметается. В какой-то момент мелькает шальная мысль, что это Малфой так выразил ей своё «спасибо». Вроде как: «Эй, грязнокровка. Благодарность за то, что не сделала меня папашей, а моего будущего наследника — потенциальным сквибом.» Гермиона издаёт негромкий смешок. Это абсурд. В конце концов Грейнджер приходит к выводу, что самое оптимальное объяснение цветам на рабочем столе — благодарность кого-то из оправданных. Не постоянно же Грейнджер, в самом деле, людей за решётку сажала и отправляла на бесплатное свидание с колдомедиком или дементором. Когда настаёт время обеденного перерыва, Грейнджер почти привычно поднимается с кресла, чтобы отправиться в курилку. Вспоминает про вчерашнее решение и это «Ничего» от Малфоя. Замирает в глупом положении с полусогнутыми коленями — ещё не встала окончательно и сомневается, опускаться ли ей назад в кресло. И вдруг решает малодушно наплевать на всё. Да какая к чёрту разница. Курят и курят вместе. Болтают иногда — и чёрт бы с ним. Почему, в конце концов, этому надо придавать такое большое значение? Грейнджер решительно выпрямляется. Через пять минут она — в курилке и пускает к потолку золотистый дым. Когда входит блондин, она даже стреляет в него взглядом и беспечно произносит привычное:"Малфой» каким-то другим тоном. Не радостным и не возбуждённым, но — иным. На улыбку не хватает, нет. Но. — Как дела в Аврорате? — тёмные брови вскинуты в вопросительном жесте. Плевать так плевать. Малфой отзывается с таким видом, как будто только и ждал вопроса. Вскидывает голову, предварительно выдыхает — сегодня он уже всерьёз задумывается о том, что пора выращивать себе новые легкие, — весь дым, и отвечает: — Я договорился с Поттером. Мне отдали дело Долохова. Теперь вплотную занимаемся его поимкой. А как дела в Визенгамоте? С Поттером вообще вышел какой-то диковинный дурдом. В ход чуть не пошла — вернее, полетела, — нежно любимая Малфоем пепельница, но он вовремя одумался, вспомнив про Непреложный. Мало ли. Решит своенравное заклинание, что он на Поттера напал — и пришлют Нарциссе сына в коробочке с бантиком. Но они пришли к консенсусу спустя час споров, пререканий и взаимных обвинений: — Ты думаешь, я отдам тебе дело пожирателя? А если ты собираешься его покрывать?! — Поттер, ты дебил? Да он меня первый на корм соплохвостам пустит! Малфой получил папку с делом Долохова, а Поттер — бутылку коньяка. «Главное, чтобы Джинни не узнала». Малфой до сих пор не верит в то, что после войны они умудряются работать совместно и действительно не причиняют друг другу вреда. Допустим, сам он связан Непреложным, но что мешает Поттеру сживать его со свету? Ничего. Тогда почему? Да поди разбери, что там думает герой войны. И какая, к чёрту, разница. И вот, дело было размножено, разадно подчиненным вместе с пинками и намечены первые шаги в поисках. Допрос тех пожирателей, которых уже судили, но ещё не казнили. Поиск друзей Долохова в Азкабане: может какие-то старые знакомые могут что-то узнать. Слежение за магической активностью от палочки конкретно Антонина. И прочее, прочее. Малфой всё думает о том, что стоит ему выйти на Лютный и проорать «Антонин, детка, я здесь!», как в спину немедленно прилетит вспышка Авады. Но так он рисковать не собирался. Малфой подкуривает и садится на подоконник, прислоняясь спиной к косяку. Постепенно холодает, и холёный аристократишка малодушно изменяет белоснежным рубашкам с черными плотными водолазками. Горловина такой, кажется, всерьёз намеревается его задушить, но лучше так, чем совершенно не по-малфоевски пускать сопли и кашлять. Мужчина всматривается в Грейнджер. В Грейнджер, которая первый раз за всю их нынешнюю историю сама с ним заговорила. В какую-то не такую Грейнджер. То есть он был прав. Цветы — это то самое «напролом», необходимое для этой отчаянно тормозящей женщины. И у него начинает что-то вытанцовываться. Пока он собирается просто с ней потрепаться. — Ты договорился с Гарри о том, чтобы дело Долохова передали тебе и твоему отделу. Серьёзно? — брови Грейнджер приподнимаются чуть выше, после Гермиона делает затяжку и её лицо принимает нормальное выражение. — Визенгамот устроил день рассмотрения дел с магическими разводами, я сегодня лентяйничаю и могу спокойно трансформировать рабочий стол в кровать. Никто не будет против даже если я нажрусь в стельку на рабочем месте просто потому, что к чему-то вроде этого меня обычно не привлекают. Грейнджер вскидывает бровь, пожимает плечами и да. Неожиданно усмехается Малфою. — Тебе идёт чёрный. — на самой Грейнджер сидят узкие джинсы тёмно-синего цвета и мягкий кашемировый джемпер. Длиннее обычного, тонкой вязки. Если внимательнее присмотреться к ведьме, можно даже увидеть, что подсвеченный неожиданным подарком — солнечным светом, — проступает силуэт. А вот чего не проступает под одеждой Грейнджер — нижнего белья. Всего лишь иллюзия, конечно, но почему бы не разыграться бурной фантазии, верно? А после Грейнджер неожиданно меняется в лице снова, снова становится совершенно спокойной и кажется, как будто бы вовсе не она только что: а)Нормально разговаривала с Малфоем б) Улыбнулась ему в) Сделала Малфою комплимент. На всё можно было бы закрыть глаза, но просто… Нет, Грейнджер не признается себе, что на сегодня плюнуть на негласные правила она решила именно из-за букета. Женщина остаётся женщиной, какой бы безумно умной она не была. Женщина остаётся женщиной — и шатенке нравятся сюрпризы. А Малфою нравится их устраивать. Не конкретно для Грейнджер, но было время, когда он пытался радовать мать, и часто это ему удавалось. Отношения в семье Малфоев на самом деле теплее тех, какие себе рисуют обыватели. Цветы, рисунки — пока не видит отец. Но это — лирика и приятные воспоминания, никак не связанные с Грейнджер, сидящей перед ним. Он всё прекрасно подмечает. Её изменяющееся настроение. Её силуэт и её кофту — давно не снилось, как он имеет Грейнджер в разнообразных позах, да? После недавней эпопеи с беременностью спокойный треп кажется манной небесной. Несмотря на то, как сильно изумляет. Что может сделать с девушкой веник цветов? Да что угодно. — Благодарю. Малфой шутливо раскланивается, и. Ну, да. Он должен вести себя странно и шутить, потому что он в неё влюблён. Иногда его собственные мысли выводят Малфоя из себя. Их «рутина» продолжается. Малфой работает, варит зелье, обхаживает Грейнджер. В течение пяти дней каждое утро главная судья Визенгамота обнаруживает на своём пороге цветы. Неизменные ирисы разных цветов. От классических сиреневых до ванильно-бежевых и романтично-розовых. Благо, при наличии фантазии и небольшой суммы денег, Малфой может обеспечить Грейнджер серо-буро-малиновыми ирисами, не то, что просто какими-то необычными. Он раздумывает над тем, чтобы начать отправлять ей цветы под цвет её ежедневного дыма. Курит сегодня синюю сигарету? Получай на утро синие же ирисы. Но слишком отчётливый указатель на личность отправителя. Другая сторона медали — слишком тонко, в суматохе может и не отметить эту особенность. Они продолжают говорить. Осторожно, немного напряжённо. Неизменно о работе. Малфой продолжает разыгрывать интерес, каждый день добавляя в глаза чуть большую порцию. С Долоховым всё не так плохо, последний раз личный малфоевский осведомитель видел пожирателя в «Горбин и Бэркс» и вот это белобрысому аврору не нравится просто до мелких мурашек на коже. Ничего хорошего от Антонина ждать явно не стоит, особенно если он почтил присутствием подобный магазин. Естественно, продавцы его были вызваны на официальный допрос, но многого это не дает. Владелец доверительно сообщает, что описанный аврорами мужчина интересовался многими и очень разными по сути своей вещами. Малфой с раздражением думает о том, что Долохов специально пудрил мозги мужчине, чтобы авроры не поняли, что он ищет. Это раздражало. Ему снилась Грейнджер — это тоже раздражало. Он не мог ничего поделать с долбанными снами, и пытался ложиться только тогда, когда его в буквальном смысле вырубало, чтобы ничего не видеть. Слишком сильно, чтобы не обращать на это внимания. Слишком слабо, чтобы начать всерьёз беспокоиться. На пятый день — утром цветы, потом — допрос одного из старых знакомых Долохова, изъявившего желание поделиться информацией с властью. В курилку после оповещающего заклинания он входит какой-то другой походкой. Его в буквальном смысле к земле тянет пузырёк с ядом. Висит на шее, на кожаном шнурке. На пузырьке — руна, отводящая взгляд. Дёшево и сердито. Малфой не так дышит, не так смотрит и мысленно покрывает себя слоями мата — он с головой себя выдаёт, по-крайней мере, именно так ему и кажется. Половину прошлой ночи он не спал, высушивая растолченный рог. Заталкивая его в пузырёк. Яд очередной петлей — сколько их там уже? — на шее. Удивительно сильно тянет сброситься из узкого окна в курилке. Высоты как раз бы хватило. Просто от осознания того, ч т о с ним делает чертово общество. — Грейнджер. Он кивает ей и приветственно дёргает углом рта. Грейнджер всматривается в лицо Малфоя и думает, что он действительно выглядит странно. То есть. Грейнджер толком не может понять, что именно ей не нравится, но что-то в облике Малфоя ей не по нраву, она это понимает и ей это не по душе. Как минимум потому, что Грейнджер вообще не должен беспокоить внешний вид Малфоя и его изменения. Грейнджер сидит снова в тёмно-синих джинсах и джемпере тонкой вязки. С другом узором, другого цвета. Но день выдался снова солнечным и снова под кофтой проступает силуэт. — Малфой. Выглядишь странно. — она кивает и делает затяжку. Дым — зелёный и забавно, но как будто бы мерцает серебристым. И Грейнджер, окутанная в цвета Слизерина, смотрится на удивление. Тоже странно, но. Но — гармонично. Вообще Грейнджер не знала, как реагировать на букеты на пороге своего кабинета. Потому что это было приятно и пугало одновременно, это будоражило и вызывало досадное чувство неудовлетворения. Потому что Грейнджер хотелось знать, кто высылает ей цветы и с какими намерениями. А если с теми самыми, которые слишком очевидны — то почему не покажется лично? Потому что Грейнджер — слишком публичная личность? Хотя. Какая к чёрту публичная личность. — Я видела слышала мельком, что Долохов был замечен в восстановленном «Горбин и Бэкс». Серьёзно? Грейнджер делает ещё одну затяжку и выпускает дым на Малфоя, пронзая его внимательным взглядом снова загоревшихся каким-то странным, мерцающим огнём. — Можешь себе представить. Иногда мне кажется, что даже если случится апокалипсис, через пару лет после «Горбин и Бэкс» поднимется из пепла. Всё на самом деле было так. Магазин темномагических товаров прошёл лицензирование. Точнее — попытался пройти, но провалил. Половина товаров оттуда была настолько тёмной и вредноносной, что. Да их было страшно держать в руках. Не то, что пользоваться. Но через несколько лет магазин открылся заново. Та же вывеска. То же помещение. Те же пыльные, грязные полки и смрад. Не хватало одной буквы в названии. Бэкс-Бэркс. На них махнули рукой, решив, что, если случится что-то крупное с участием артефактов — будет, на кого все свалить. И вот. Теперь какого-то крупного происшествия во главе с Долоховым ждали все. Малфой старается поддерживать разговор, просто потому, что он, как взведённая машина, следует своей цели. Прямо и не съезжая с пути. Его подстёгивает замечание «выглядишь странно». Она все замечает. Конечно, она все замечает. Это заставляет Малфоя мысленно ядовито отозваться: «от любви к тебе подыхаю». И выпрямить плечи. Он смотрит на неё. Этюд в слизеринских тонах. Тонкая. Он знает на ощупь эту кожу и эту талию, завуалированную легкой кофтой. Он не должен об этом думать. Да он и не думает. Почему ты не читаешь мысли, Грейнджер? Он ведь обещал себе, что он — н и к о г д а. Хотя, какая разница. — Мы допрашивали владельца, и. Как думаешь — что? Правильно, Долохов спрашивал обо всём. Начиная с какой-то бесхозной статуэтки и до амулета вуду. Ничего угадать не удалось. Ничего не купил. Поставили за магазином наблюдением, ждём, вообще, кражу. Малфой философски вздыхает, мол, тяжела и неказиста жизнь простого аврора. — А тебя чем работа радует? Лёгкий. Разговор. Разговор, который на удивление продолжается в течение всего того времени, пока идёт обеденный перерыв. Ни Грейнджер, ни Малфой в итоге не успевают утолить голод, но оба тактично и деликатно об этом умалчивают и наверное, Малфой так же, как и Грейнджер, поражается — какого чёрта. Грейнджер думает, что наверное, её немного всё же разговорили ежедневные приятные сюрпризы. Забавно — но так же легко и непринуждённо они разговаривают и на следующий день. И на третий. И даже на четвёртый. Как будто между ними не было вражды в школьные годы, а что важнее — войны. Что пикантнее — бурного секса. Как будто они вообще всю жизнь могли буквально вот так легко и непринуждённо трепаться о ерунде, не помня даже после толком — какой. По крайней мере, со стороны Грейнджер. Помня только, что о работе. О погоде. И то — в общих чертах. Может, чуть больше, потому что работа у них — решение судеб, как ни крути. На пятый день, в тот момент, когда Гермиона сидит с чашкой кофе на подоконнике и иронично нахмурившись, с каким-то даже упоением объясняет Малфою суть магического закона, о котором они завели спор, их разговор нарушает серебристое свечение. Грейнджер ставит чашку кофе на подоконник и недоуменно смотрит на Оленя, невольно подобравшись и даже поднявшись с места, засунув руки в задний карман тёмно-синих джинс. Патронус Поттера останавливается перед Грейнджер, внимательно смотрит на женщину и голосом Гарри начинает говорить. Это шанс?