Долг Крови

На следующий день в курилке Грейнджер встречается разве что усатый Спиретт, но с ним разговор идёт легко, непринуждённо и вежливо. Блондина женщина не встречает и решает, что оно и к лучшему. Ночью Грейнджер снова беспокоят те же сны, что и прежде, различие на следующее утро только в том, что теперь Грейнджер помнит один обрывок. И то, что помнит Грейнджер, не сказать, что очень её радует. Этот обрывок содержит прелюбопытнейший эпизод из курилки, обросший новыми деталями. Утренний рацион дополняется виски, плещущимся на дне широкого бокала. Глядя на янтарную жидкость, Грейнджер мрачно думает, что так и правда недалеко до алкоголизма. Дел никаких нет, Гермиону снова ждёт только рутина. Малфой присутствует в курилке, но молчит. Грейнджер тоже. Только окутывает его силуэт фиолетовым туманом и уходит. На этот раз она не поприветствовала его, блондин — её. Разговора не было, с учётом того обрывка сна, который запомнился шатенке — она была рада сложившимся обстоятельствам. Пусть даже если "рада" — довольно громкое слово для того чувства, которое испытала ведьма. Скорее — приятно удивлена. На третий день у Грейнджер было разбирательство с теми самыми контрабандистами, которых ловил Малфой позавчера. Грейнджер не была склонна к разговорам, отвечала коротко, не пространно или вообще жестами. Со стороны можно было принять это за тот самый эффект спугнутой кошки. Хотя в какой-то момент Грейнджер вдруг подняла на Малфоя взгляд и странно улыбнулась тому. Со стороны. На деле — натянуто. Потому что кроме прочего, Грейнджер на этот раз запомнила сон целиком и он ей не нравился. А ещё она опасалась проникновения Малфоя в сознание и вспомнила те уроки окклюменции, которые освоила после того, как Гарри отправили к Снейпу. Через год после войны. Надо сказать, в этом плане Грейнджер была успешна. На третий день перед тем, как подняться, Грейнджер сама теперь смерила Малфоя обжигающим, горячим взглядом. А потом снова ушла, отмолчавшись. Четвёртый день. В курилке Грейнджер появилась обтянутая в чёрный офисный брючный костюм, мрачная, отрешённая и как будто бы снова мёртвая. Малфой не специально отмалчивался несколько дней подряд, так же, как Грейнджер, не стремясь заводить разговоры. После того неловкого разговора и первого дня "игры во влюбленность" он пропал, не появляясь, потому как был занят. Слишком занят. Те самые контрабандисты были выслежены и пойманы в одной из лавок на Лютном. Слишком хорошо прятались, не светились своими мерзкими личностями. Но мотивирующие окрики возымели своё действие над аврорами и зельевары были найдены. Днём произвели захват. Не то, чтобы Малфой действительно гордился превышением должностных полномочий. Но никто не увидит и никто не узнает, что он собственноручно забрал несколько склянок с кровью единорога и половину его же рога. За наличие крови убитого животного трём зельеварам-неудачникам, которым достало ума варить зелья на основе частей тела редкого охраняемого животного, но не хватило на то, чтобы это не афишировать, грозил бы срок в два раза больше, если бы всё это было запротоколировано. А так коллекция ингредиентов Малфоя значительно расширилась. И он наконец нашёл то, что было ему нужно. Ещё и бесплатно. Казалось бы живи да радуйся. Половина рога — это много. Хватит на то, чтобы провести эксперимент на животных и проверить, действительно ли действие яда будет отсрочено. Но Малфоя всё раздражало. К тому же он был ранен. На захвате один из контрабандистов нашел очень забавным расшвыривать Ступефаи направо и налево. В авроров не попал ни разу, зато к Мерлиновой бабушке разнес целую полку со склянками. Крупный осколок оставил длинную глубокую царапину на бедре. Его просто. Всё. Бесило. Он не спал ночь, начиная работать с ядом. Вываривал напиток живой смерти. Оставил его на ночь, почти целый котёл — срока годности всё равно не имеет. Это был тот день, когда оба — и Малфой, и Грейнджер, — даже не поздоровались. Оповещающее заклинание исправно работало, сигнализируя Малфою о каждом посещении Грейнджер курилки. Иногда его начинало это раздражать. План было пора приводить в действие, а он отчего-то медлил. По ночам оставался в лаборатории. Шли дни. Третий, четвёртый после последнего их нормального разговора. Всё сыпалось из рук Малфоя, и, несмотря на закрытое дело и на то, что пойманным зельеварам досталось от Визенгамота по полной программе, он продолжал орать и срываться, да так, что случайно попавший на разбор полётов Поттер всерьез предложил блондину отпуск. Для двух мужчин, когда-то люто друг друга ненавидящих, когда-то стоявших по разные стороны баррикад, когда-то чуть друг друга не убивших, они общались... Ну. Нормально. Не пытались убить друг друга при каждой встрече. Сцепляли зубы и закатывали глаза, когда кто-то из них делал что-то идиотское. Молчали, сохраняя вооружённый нейтралитет. От отпуска Малфой отказался. Эксперименты шли успешно. На третий раз и на добрую треть рога у него, наконец, получилось добиться необходимого размера крошки. Не в пыль, но и не крупными кусками рог был измолот и оставлен на ночь вымачиваться в яде. Сегодня вечером он собирался заняться выпариванием. Шёл пятый день. Срабатывает оповещающее, и он поднимается с места, подхватывая со стола пачку сигарет. Когда он приходит в курилку, он отчётливо видит, что Грейнджер снова такая же. Какая была до их перепиха, какая была уже почти полтора месяца назад. Дохлая. Выдохшаяся. Что-то произошло. Он почти на автомате добавляет во взгляд беспокойства, ровно ту дозу, которая не будет выглядеть как: "твою мать, обо мне беспокоится Малфой, звоните в Мунго". Прикуривает. — Кто-то умер, Грейнджер? На самом деле запал от победы над Малфоем давно пропал и Гермиона теперь чувствовала себя снова никак. Магма, может, и долго поддерживает температуру, когда снова разожжётся, но в условиях ничем не "подогретой" среды, которая кажется едва ли не льдом, всё же медленно, но верно теряет свои градусы. К тому же сегодня утром Грейнджер чувствовала себя весьма паршиво, а это не могло радовать. Паршиво настолько, что с утра едва ли не забыла про иллюзионные чары, но нет — наложила, вспомнила. Была ещё одна проблема. Грейнджер третий день ждала прихода самых неприятных для каждой женщины гостей, но они отчего-то не спешили. Сначала Грейнджер не придала этому особого значения, но перебирая архивное дело о беременной ведьме, у которой случился выброс стихийной магии при магглах, женщина вдруг задумалась о возможности. Абсурдно. Ужасно. Дико. Проблема. Ведь Грейнджер напрочь забыла о заклинании контрацепции. Слишком уж было ей славно. И теперь подозрение не давало ей покоя и вынуждало её, как маленькую, бояться идти в клинику Святого Мунго. Потому что вынашивать наследника Малфоя — Мерлин, упасти от такого кошмара. А делать аборт, даже магический, тем более — магический, может быть чревато бесплодием. В этом плане Грейнджер была редким параноиком. Да хотя что там. Вынашивать наследника Малфоя — не менее ужасные последствия. Во-первых — орущий Малфой, который требует от "грязнокровки, магглорождённой, дряни" немедленного аборта, потому что она не может! Не может вынашивать его ребёнка! И тем более — не дай Мерлин сына! К тому же — орущий Гарри и Уизли, который несмотря на своё предательство, всё равно постарается вставить свои бесноватые пять копеек. Потому что как можно. Это же Малфой. Женщина поднимает недобрый взгляд на блондина и щурится. — Я последние дня два размышляю: а не беременна ли я от тебя, Малфой. — Грейнджер вертит в руках пачку и не закуривает. Выгибает бровь, дёргает уголком губ. Непонимание. Удивление. Попытка превратить сказанное ею в шутку. Попытка. Как бы. Малфой даже описать не может, что именно он чувствует. Он думает, что всё это шутка. Что у Грейнджер что-то случилось, и вместе с этим "случилось" у неё просто испортилось чувство юмора. Решила огрызнуться, решила... Чёрт её знает. Решила сказать что-нибудь, чтобы Малфой от неё отстал со своими идиотскими расспросами. И если да — следует признать, вышло неудачно. Он бы и так отвял, если бы она проявила нежелание говорить. Наверное. Ведь она не может быть беременна. Она же не дура. Она же должна знать, что после секса с нежелательным партнёром нужно пить противозачаточное. Обычное противозачаточное, которое молодые девчонки покупают краснея, те, что ближе к сорока — с гордостью, а Грейнджер вообще должно быть плевать. Это ясно, как то, что Мерлин — великий волшебник. Грейнджер же умница. Она ничего не забывает, она помнит весь уголовный кодекс магической Британии и она просто по-дурацки пошутила. Малфой стряхивает часть истлевшей сигареты на подоконник. Всё равно пропадёт, не такая уж он и свинья. Хмыкает. — Да, отлично. Могла бы просто сказать, что не в настроении разговаривать. Не знал, что у тебя ещё и чувство юмора паршивое. На поверхности серой радужки плещется смех. Мол, да-да, Грейнджер, я оценил всю оригинальность твоей шутки. Можешь курить в тишине, я от тебя отвяну. Но в глубине души Малфой ощущает какой-то маниакальный страх. Он понятия не имеет, что делать, если Грейнджер действительно беременна. Это не такая уж и большая проблема. В конце концов, настрогать наследников он успеет при любом раскладе. Другое дело — магический потенциал, заложенный в плод двух волшебников. Та магическая сила, которую родители вкладывают в ребёнка при его зачатии. Его не так много. Следующий ребенок Малфоя с вероятностью в пятнадцать процентов может родиться сквибом. Что это для древнейшего рода аристократов? Это конец. Он не думает, как будет убивать Грейнджер, если она залетела. Да и что значит "если"? Она в любом случае от него не залетела. Нет-нет-нет. Эта пташка слишком умна и внимательна к деталям. Но что если..? Он не стал бы орать и требовать немедленного аборта. Ему просто пришлось бы пересчитывать дозу. Единственная трудность — постоянно напоминать себе, что там просто плод. Просто ещё один кусок мяса. Не ребёнок. И вообще. Малфой заставляет прекратить себя думать об этом. Делает новую затяжку и сквозь дымовую завесу смотрит на Грейнджер. Хочет найти на её лице подтверждение своих мыслей. Скажи, что ты пошутила, Грейнджер. Но Грейджер ни капли не шутит. Когда Малфой смотрит на неё с этим вроде бы смехом во взгляде, Грейнджер стоит воплощением его противоположности. Грейнджер не смешно. Если всё же делать аборт, то да магический потенциал возможного ребёнка может попросту навек сделать Грейнджер бесплодной или лишить какой-то части её собственных сил. С учётом того, что кровь Малфоя, как ни крути — чистая, а значит — сильнее. Хотя. Чёрт их разберёт. Она ведь убивала чистокровных на битве. А значит, априори могла быть сильнее. Или нет? Какая к чёрту разница, если она может быть беременной от Малфоя. Грейнджер продолжает прокручивать пачку сигарет в руках и прямо смотреть на Малфоя. — Это не самая удачная шутка из тех, что могли бы быть. Я не шучу. Из неё пропала мертвенность и как будто бы включился некий защитный механизм. Не сказать, что она ожидала от блондина нападения прямо сейчас, но. Грейнджер просто напряжённая женщина, которая сейчас не знает, что ей делать и единственное, что действительно свершает — старается верить в абсурдность того, какой может быть действительность. Гермиона раздражённо заставляет пачку исчезнуть, потирая пальцами переносицу. Разворачивается на каблуках и делает шаг в сторону двери — ступенька. В этот момент в глазах Грейнджер вдруг темнеет и начинает кружится голова. Она рассеянно ухватывается пальцами за воздух, ищет перила. Разумеется, для тех недомоганий, что обычно присущи беременным, слишком мало. Знать о себе даёт усталость, стресс, излишняя загруженность, в которой женщина себе не признаётся, но. Острые скулы белеют. Грейнджер не хватает секунды, чтобы прийти в себя. Больше всего Грейнджер боится упасть. Улыбка стирается с ухмыляющегося лица блондина. Его лицо превращается в бесформенную маску с опущенными углами рта. Нет. Малфой становится перед выбором. Остаться на энном расстоянии от Грейнджер или бросаться к ней и не дать вспороть лицо об камни. Ему нужно быстро решить, что он будет делать с проблемами, количество которых возрастает с геометрической прогрессией. Так оно, Малфой. Любишь секс — люби и люльку качать. Когда пройдёт время и Малфой получит возможность просто сесть в кресло со стаканом коньяка, он обязательно что-нибудь придумает. Сначала — в подробностях разжуёт для себя, что случилось. Потом придумает план действий. Потом внушит себе, что поступает правильно, выбирает лучший путь из всех. А пока — снова инстинкты, в прошлый раз удачно заставившие Малфоя придумать всю эту игру во влюбленность. Игра во влюбленность. Он влюблён в неё. В Грейнджер. Значит, он должен быть счастлив от того, что объект его воздыханий залетела от него потенциальным сквибом. Но счастлив в меру, потому что разрываем сомнениями: как же так, ведь между ними чуть ли не мезальянс. Но всё решаемо, всё спасёт любовь..! И Малфой принимает решение в те считанные секунды, которых Грейнджер хватило, чтобы начать крениться к полу, как подломленному во время шторма дереву к земле. Драко делает два шага и протягивает руку, стальной хваткой вцепляясь в худое женское плечо. Рывком выпрямляет её. Разворачивает. Главное — не выдать себя. Ни жестом, ни словом, ни тенью эмоций на лице. Он с этим справится. Он же Малфой. Изворотливость у него в крови. - Эй. Эй, Грейнджер. Где у вас медпункт или что-то такое? Должно же быть. Он её сейчас не отпустит по двум причинам. Потому что он в неё "влюблён" и потому, что ему нужно знать, настолько ли Грейнджер идиотка, что пустила всё на самотёк. Обычного диагностического, дающего полное представление о состоянии пациента, хватит колдомедику, чтобы понять: есть плод или нет. Пальцы держат её так, как будто вырвись Грейнджер — он бросится за ней и догонит. И ведь обязательно догонит. Да и куда ей? Она посерела. Вся. Нахмурить брови — раздражён, не понимает, что происходит. Во взгляд такую же муть из серии "что происходит, Мерлин всех раздери?". Он чувствует себя снова мёртвым в момент, когда выстраивает линию поведения. Грейнджер слушает Малфоя, который что-то у неё спрашивает, но не может разобрать слов. Боже мой, да она даже глаза открыть сейчас боится. Мир-то по-прежнему крутится вокруг своей оси в то время, как сама Гермиона стоит на месте, будучи удерживаемой только руками Малфоя и всего лишь старается взять себя в руки и не упасть в неизвестность окончательно. Голова прекращает кружится, земля, вроде бы, обретает твёрдость и только тогда Грейнджер выдохнув, открывает глаза. Тягучая карамель. Льётся по горячему шоколаду рябью. Грейнджер делает ещё один глубокий вздох и взгляд женщины проясняется окончательно. — Малфой, мне не нужен медпункт. Спасибо, что поддержал. Грейнджер заглядывает ему в глаза и вдруг отчётливо понимает, что ей жутко чем-то не нравится такой Малфой. Какой-то мягко-заботливый. Блондин вовсе не такой — и в этом Грейнджер уверена более, чем на сто процентов, пусть даже это невозможно априори. Вот ведь забавно, правда? Когда Малфой — почти ублюдок, Грейнджер относится к нему нормально. Насколько это понятие применимо к людям с их конструкцией отношений. Когда она видит его таким — женская интуиция подсказывает ей отвращение и желание отряхнуться, словно сдёргивая с себя что-то... Эфемерное и липкое одновременно. Как паутина. Грейнджер только собирается выдраться из лап Малфоя, как вдруг по зданию разносится пронзительный вой сирены, оповещающий о тревоге на нижних уровнях. Удивительно. Только что едва ли не потерявшая сознание Грейнджер меняется в мгновение ока. Лицо женщины полно решимости, твёрдости, уверенности. Она знает, как действовать, и готова рваться в "бой" хоть прямо сейчас, но неожиданно голова снова начинает кружиться. Правда, не так сильно, как в первый раз. Единственное, чего не понимает Грейнджер, так это... — Малфой, ты ещё здесь? Тревога в Министерстве — забота авроров. Убирайся отсюда! Гермиона колдует Патронуса, которого отправляет в чей-то кабинет, пока уже сама спешно спускается с лестницы, стараясь только внимательнее смотреть под ноги. На Малфоя она даже не оборачивается. Действительно, какого чёрта он здесь делает?