Долг Крови

Alexandre Desplat — Hermione's Parents Они встретятся через месяц ровно в той же курилке. Малфой будет жить так, словно короткого, мимолетного разговора между ним и Грейнджер не существовало. Малфой будет делать вид, что пачка разноцветных сигарет, из которой он не выкурил ни одну, отчего-то совершенно тупо сберегая их, оказалась у него случайно. Отрастила ножки-лапки и приползла в карман аврорской мантии. Курил свои. Те, что без пепла и без следов. Забывал. Снова вспоминал. Спустя месяц она выходит из зала суда и решительно направляется к к знакомой уже импровизированной курилке. Гермиону Джин Грейнджер едва ли не трясёт. Едва ли не впервые она оступилась и забылась, отбросив в сторону свою любовь к справедливости. Непреложный Обет, нарушающий все мыслимые и немыслимые законы о толерантности — очередное дело. Несчастная женщина была скована им под страхом смерти с собственным мужем, бывшим пожирателем, который недавно и предстал пред судом. Он должен был отправиться в клинику Святого Мунго, но не отправился. Поцелуй Дементора — обещанная справедливость. Несмотря на все мольбы его супруги, которую ждала судьба сквиба, Гермиона Джин Грейнджер не должна была забывать о долге и тех преступлениях, которые свершил бывший пожиратель. Глаза Грейнджер горят злостью. Она вихрем взлетает по пролётам, оправдывая себя лишь тем, что и без того заставляла себя идти чеканной спокойной походкой по коридорам. На пролёт выше от окна. Гермиона Джин Грейнджер плюёт на правила приличия и опускается на ступень, словно подросток, поджигая кончиком палочки сигарету. Сочный дым цвета спелого заката поднимается к потолку с первой затяжкой. И едва ватный клок растворяется в воздухе, как дверь с силой хлопает ещё раз. Гермиона видит, как взлетев по пролёту лестницы к окну тем же вихрем, что и она недавно, прорывается Драко Малфой. Ему было не до неё. Он оказался в курилке за главным залом-амфитеатром суда случайно. Он просто шёл дальше от Аврората. А все здания были соединены. Суд, Аврорат, чиновничий аппарат со всеми его отделами. Узкими коридорами-переходами между этажами. Малфой нёсся по одному из таких, пока не оказался где-то на входе в зал суда. Голова раскалывалась от совершенно дикой боли, которая, если и становилась тише, то неощутимо. По памяти он добрался до здешней курилки. Прислонился виском к ледяной стене. Мозг горел и плавился. Это произошло, когда он разговаривал с секретаршей Уизли. Пытался узнать у неё, если сказать общими словами, имена-пароли-явки. Он хотел сместить Уизли. А уже там, на месте заместителя Поттера, сместить и Золотого Мальчика. Растоптать рыжую мразь в глазах общественности не так уж и сложно, его репутация и так день ото дня становилась всё хуже и хуже. Её можно было сравнить с когда-то кристально чистой, а сейчас засаленной, жёлтой, в пятнах пота и грязи рубашкой. Одно неловкое движение и какая-нибудь едкая краска прольётся на ткань так, что никогда не выполоскается из грубых волокон. Он только собирался записать имя очередной проститутки, которая могла бы знать больше. На счастье Драко секретарша была старой закалки, да и вообще опасалась блондина с остановившимися мутными глазами. Выкладывала все, как по накатанной. Быстро, бойко, театральным шепотом. Он занёс карандаш над листком пергамента и записал первую цифру, уже предвкушая звонок, когда его голова взорвалась болью. Как будто все. В этом. Мире. Было против него. Он отшвырнул карандаш, что-то невнятно крикнул секретарше, и пошёл прочь. В глазах искрило. Малфой не мог позволить, чтобы кто-нибудь в Аврорате увидел его таким. Он нёсся по коридорам, хватаясь за стены. И так оказался здесь. Виском прижимается к холодному камню, словно ища спасения. Утешения. Какого-то облегчения. Грейнджер видит. Тихо поднимается со ступеней, колдуя невербальное «Тергео» и очищая мантию от пыли. Бывший слизеринец не видит Гермиону, а Гермиона видит и понимает лишь то, что никогда прежде она не видела хорька в таком состоянии. Хуже было только однажды, но тогда они все выглядели не самым лучшим образом, Гермиона — в том числе. Его подрагивающие пальцы нашарили пачку сигарет в кармане брюк. В брюках — та, что с цветным дымом. Он выбил первую наугад и сделал затяжку, скорчившись над подоконником и опустив голову за окно. Изо рта после затяжки вырывается ярко-синий дым. Ярко-синий на фоне осенней серости. Долбанная насмешка. Воздух. Ему нужен воздух и понять, что, твою мать, только что произошло. Он делает затяжку и Грейнджер с молчаливым, пусть и слабым удивлением, замечает, что дым — цветной. Он тоже раскрашивает так свою реальность? Nоx Аrcana — Lаbyrinth оf Drеams Гермионе невдомёк, что недавно с Малфоем произошло нечто такое, что непременно повлияет на её дальнейшую судьбу. Им двоим невдомёк, что попытки Малфоя возвести себя на трон Поттера, закончатся полным провалом, если он будет продолжать дальше. Эти двое ещё не знают, что их ждёт. Гермиона молчит, не считая, что сейчас — лучшее время, чтобы подавать признаки жизни и просто стоит, прислонившись плечом к стенке и наблюдает за Малфоем. Только вот. Только вот дым цвета спелого заката, увлекаемый ветром, касается обтянутой тканью рубашки спины и вырывается в окно. Слишком контрастные цвета, чтобы не заметить. Дым вырывается вперёд него. Вылетает счастливым, искрящимся ветерком. Путается в синих облаках, ветром гоняемых по воздуху. Дым этот — стойкий. Он еще долго радует глаз курильщика, и представляет массу удовольствий тем, кто решил покурить вместе. Самые разные цвета. На любой вкус. Для слизиринцев делали пачки с зелёным и серебристым дымом. Для гриффиндорцев — с красным и золотым. Для эстетов подбирали «цвет бедра испуганной нимфы», «цвет австралийского неба», «цвет морской волны» и «цвет песка на гавайских островах». Мини-культ. …на который так сильно было наплевать Малфою, медленно сходившему с ума от дикой боли, которая, как океан во время отлива, то с новой силой возвращалась и хлестала солёной водой по песчаным берегам, то уходила назад. Отступала. Малфой начинал дышать. Малфой разглядывал бездну воздуха перед ним, которая кончалась чем-то серым и невыразительным. Малфой с туповатым изумлением наблюдал, как посреди синей прозрачной глади вырастает закатно-красный ком дыма. А через несколько секунд — ещё один. Свежее предыдущего. Но Гермиона по-прежнему молчит и делает затяжку_номер_три. Она не спрашивает, что случилось и не спускается ниже. В руках Грейнджер — папка. Крупным, кричаще-красным заглавием: «Дело о Непреложном Обете №649.» Гермиона прекрасно понимает, что Малфой скорее убьёт её, чем позволит дальше наблюдать за ним таким. Малфой тяжело дышал и всё всматривался. Наблюдал за чудесными вкраплениями. Магия в магии. Ирония? Идиотизм. С секундами, после которых боль наконец-то позволяет ему начать мыслить, растворяется дым. Он понимает, кто стоит у него за спиной. Та, за чьей спиной он стоял чертов месяц назад. Грейнджер. Чёртова Грейнджер, которая каким-то чудом застаёт его в таком отвратительном, мерзостном положении вот уже в который раз. Разбитый нос. Превращение в хорька. Поттер наверняка рассказал подружке о том, как Малфой валялся в лужах крови от его же, Поттеровской, Сектусемпры. Час после войны, заключение Непреложного обета… Что-то шевелится в сознании Малфоя, но боль снова накатывает. Он остервенело продолжает перебирать в памяти все эти унизительные моменты. Трёт свободной рукой белые волосы. Час после войны, и — сейчас. Эти чёртовы минуты. Когда воротник его рубашки распахнут, а пуговиц у горла нет на положенном месте, потому что задыхающийся Малфой отодрал их к Мерлиновой матери. Когда волосы вздыблены, а глаза горят каким-то. Нечеловеческим ужасом. Боль была сравнима с Круциатусом. Только — в голове. Лишь в голове. Пока он бежал, он вспомнил все те разы, когда Тёмный Лорд мотивировал… Его на свершения. Боль стихает. Малфой оборачивается. Чувствует, что его больше не тянет называть Грейнджер «чёртовой сукой», и она вовсе. Не виновата в том, что оказалась в своей законной курилке. Он просто испугался. И перенервничал. И. Он боялся сдохнуть прямо сейчас. Возможно — правильно боялся. И только тогда, с затяжкой_номер_четыре, Гермиона спускается по ступеням, становясь на ту же площадку, что и Малфой, и заглядывает к нему в глаза, на мгновение надеясь разгадать причину. Ей это не нужно. Ещё одна затяжка — и Грейнджер уйдёт, оставив мир вокруг пульсирующе-красным. Он смотрит на неё несколько секунд. Опирается лопатками на оконную раму, прислоняется затылком к стеклу. Дышит так, что грудь вздымается каждый раз, раздувается. Жила на шее выпирает диким синим, как его сигареты. Он весь взмок. Он смотрит на неё, на судейскую мантию, на потухший взгляд, и понимает, понимает, что она видит сейчас. Видит свое изображение в её зрачках. Взгляд падает на папку, на которой жирным красным выведено: «Дело о Непреложном Обете. №649». И его озаряет. Может потому, что отступила боль. Может потому, что Малфой с рождения не идиот, хотя, похоже, пора обратиться к врачу. Возможно Малфой склеротик. Кажется, так называется маггловская болезнь, когда люди начинают что-то забывать? Час после войны, заключение Непреложного обета. " — Я, Драко Люциус Малфой, обещаю. Никогда. Ни в какой форме. Ни в единой войне. Не идти против Поттера». Малфой дёргается, отворачиваясь от грязнокровки, замерзшей напротив него. Ему кажется, что ему только что дали пинка под задницу. Выпнули с порога жизни. И из кабинета Главного Аврора. Пошёл прочь, чертова псина. Да? Грейнджер подумала, что Малфой просто зол. Но когда он обернулся, когда Гермиона встретилась взглядом с глазами цвета того самого сигаретного дыма, она вдруг поняла, что крупно ошиблась. Малфой не зол. Он просто взбешён. Практически до предела. Светлые волосы стоят дыбом, кажется, стоит коснуться загривка — и тогда бывший слизеринец зарычит. Так длится всего несколько секунд, а потом он вдруг разом как будто бы остывает. Как будто бы на него прямо сейчас взяли и вылили ведро ледяной воды. Если хотите — запустили мощной струёй Аква Эрукто. Он вдруг отворачивается. Малфой бездумно машет рукой и рассыпает алые искры. От сигареты, все еще зажатой в тонких, аристократических, и так по-маггловски огрубевших пальцах, исходит синий дым. Малфой затягивается снова. Глубоко. Сильно. Едва ли не высасывая сигарету до дна. До кончика набитой табаком бумажной палочки. До пальцев. И выдыхает синий дым в Грейнджер, окутывая её синим облаком, внутри которого зрело закатное ядро. Как небо на закате. Синий край, красный край. Малфой издаёт какой-то звук, напоминавший то ли смех, то ли рык. Он хочет броситься на неё прямо сейчас. У него в кармане мантии палочка. Хватит одной Авады, чтобы эта дикая боль прекратилась прямо_сейчас. Но его найдут. Его сразу найдут и все станет ясно. Малфой знал, чему равно дважды два. — Как дела, Грейнджер? Гермиона не понимает, что происходит. Держит медленно тлеющую сигарету кончиками пальцев и всё пытается понять — ей стоит уйти или лучше сейчас остаться? Хотя какое к чёртовой матери «остаться». Она не поможет Малфою ничем, потому что понятия не имеет, что с ним происходит, да и он не позволит. В тот момент, когда она делает привычную короткую затяжку — Малфой вдруг снова оборачивается и её окутывает облаком синего дыма. Грейнджер за ним почти что не видно. Цвет спелого заката медленно расползается, прорезая по-летнему синий, Грейнджер слышит тот странный звук и делая шаг вперёд, чтобы выбраться из ватного тумана, оказывается прямо перед Малфоем. Глаза у неё — не мёртвые. Настороженные. Чуть подрагивающие зрачки. — Немного разнообразнее, чем несколько минут назад. Что происходит, Малфой? Ещё один такой звук — и она сама будет разговаривать с Гарри о том, что хорька перегружают работой. Он издаёт странные звуки, впадает в состояние истерики и курит марку — внимание, её сигарет. Гермиона выбивает из пачки сигарету, потому что её тоже истлела с последней затяжкой, окурок вспыхивает в воздухе, исчезая. Воздух снова окрашивается в спокойный золотистый, подсвечивая глаза Грейнджер. Малфою не дышится. Он близок к состоянию срыва. Ему. Так. Больно. Он слышит её голос и видит, как она выбивает из пачки новую сигарету. Он прижимается спиной к холоду камня и странно дышит. Громко. Очень громко. Неслышный вдох — оглушающий выдох. Может показаться, будто в горле мужчины что-то застряло, и он пытается выдохнуть это нечто. Но теперь. Теперь ему не так страшно. Нарушенный Непреложный Обет отзывается мгновенной смертью. Его же только что нагнало предупреждение. Война. Война с Поттером за кресло Главного Аврора. Война информационная, подпольная, война не на жизнь, а на. На честь? Какой бред. Какой. Бред. Малфой очень странным способом принимает ровное положение в пространстве. От подшагивает к стене и ползёт лопатками вверх, выравниваясь и возвышаясь над Грейнджер. В раздражении отбрасывает в окно дотлевшую до фильтра сигарету и выхватывает новую из той же пачки. Из Грейнджеровской. Смятой. Пожелтевшей за месяц лежания в кармане. Понимает, кому и что только что показал, досадливо сжимает бумажно-глянцевую упаковку и суёт ее обратно в карман. Вскидывает палочку, буквально чувствуя, как она сама рвется направиться на горло той, из-за кого все его усердия. Вся его кровь, весь его пот стали бесполезной и ненужной чушью. Но только поджигает сигарету, которая немедленно начинает тлеть. Паузы в их разговорах долгие и странные. Проходит не меньше сорока секунд, прежде чем Малфой размыкает губы и голосовые связки колеблются севшей хрипотой. Он быстро облизывает тонкие губы змеиным языком. — Показалось. Будто кто-то за мной следит. Она же не видит того, что ему больно. Она спишет все на приступ паники. План рождается совершенно неожиданно. Он понимает, что грязнокровка — не тот человек, который может стать серьёзной моральной преградой на его пути к креслу Поттера. Малфой знает, что ему не нужен повод и не нужна моральная подготовка. Ему нужна только возможность, чтобы глаза, в которых золотом светилась настороженность, потухли раз и навсегда, снимая с него путы Обета. Малфой снова делает это. Надсадно хмыкает, и трёт свободной рукой лицо. Чувствует, что лоб — холодный и мокрый. Докатился. Драко Люциус Малфой испугался какой-то. Боли. Да так, что пробежал от Аврората до Визенгамота. Каков лось. Снова облизывает губы. В лицо возвращается краска. Что ты смотришь так, Грейнджер? Что. Ты. Смотришь так? Ты — что? Беспокоишься о том, что случилось с мерзким ублюдком Малфоем? Он забывает, что в его руках сигарета, и только сейчас подносит к губам и делает затяжку. Она смотрит на Малфоя, к которому постепенно возвращается не то, чтобы спокойствие, но нечто близкое к этому состоянию. Лицо постепенно приобретает нормальный, точнее, привычный светло-молочный оттенок, а не отталкивает от себя серой бледностью и как будто бы заострившимися в тот момент неясно_чего скулами. Хотя почему — будто бы? У него и правда — высокие, острые скулы, волевой подбородок. Он красив. Даже в тот момент, когда похож на загнанного зверя с вздыбленным загривком. Но — за ним кто-то следит? Серьёзно? Преследует? — В здании Аврората. Понизившийся на тон голос звучит иронично, Грейнджер на мгновение вскидывает тёмную бровь. Она — не дура и версии Малфоя не верит ни на йоту. Он был зол. Когда обернулся на неё в первый раз. Но она не собирается расспрашивать блондина, что случилось на самом деле. Пусть он и забыл, что она — судья и ложь вроде этой видит даже невооружённым глазом. А вообще Грейнджер отвлекает пачка. Сигареты не просто той же самой марки. Сигареты легко могли принадлежать самой Грейнджер с учётом того, насколько пожелтела пачка. Предположение кажется слишком бредовым, но девушка почему-то его не отвергает. Малфой какого-то чёрта хранил пачку примерно месячной давности. Она не удивится, если эта пачка — та самая, которую она потеряла в день суда над Джеймсоном. Лжёт. Удивится. Дым изумрудно-зеленый. Слизеринский. Впутывается в золото Гриффиндора. Прошло столько лет. Так давно закончилась школа. Распределение на факультеты — не прихоть школы и не попытка сформировать годные для обучения классы. Распределение на факультеты — диагноз на всю жизнь. Он никогда не будет б ы в ш и м_с л и з е р и н ц ем. Никогда не перестанет быть изворотливым, хитрым и хладнокровным. Никогда не перестанет думать, как вывернуть все в пользу свою и тех, кто ему нужен. Она никогда не будет бывшей гриффиндоркой. Никогда не опустит руки и не перестанет заботиться об окружающих. — А что насчёт тебя? Снова неудачное дело? Он должен говорить. Теперь у него на неё планы. Неоформившиеся. Нереальные. Такие же зыбкие, как смешивающийся в пространстве импровизированной курилки дым. Но в будущем — реальные. Он не давал Обета, запрещающего ему идти против грязнокровки. Грейнджер продолжает молчать. Малфой выпрямился и теперь возвышался над бывшей гриффиндоркой на добрую голову. Грейнджер видела влажно поблескивающую от пота кожу, потому что была довольно близко. Крохотные бисеринки над верхней губой. От него не исходит жара, не пахнет терпкостью, но то, что с ним произошло, явно крепко его потрясло. Что? На самом деле — что? Грейнджер делает затяжку. Золотой впутывается в зелёный и поднимаясь выше, клоками застревает в волосах Малфоя. Ненадолго. Чтобы после раствориться. — Нет, Малфой. На коротком, чуть хриплом выдохе с ещё одним клубом золотистого дыма. Гермиона смотрит на вздыбленные, торчащие в разные стороны пряди и склоняет голову набок. Грейнджер размышляет несколько секунд, поднимает руку и совершенно спокойно проводит ладонью по лбу блондина, выправляя испорченную причёску покалывающими касаниями пальцев. — В Аврорате тоже есть курилка. Грейнджер выдыхает последний клуб дыма, разжимает пальцы. Окурок вспыхивает и исчезает, не долетев до земли. — Правда, там никогда не бывает пусто. Она роняет слова металлическими шариками. Оставляет их привкусом металла и спокойствия на губах Малфоя. Разворачивается и уходит, потому что совсем не уверена, что д е й с т в и т е л ь н о хочет продолжать этот разговор, эту встречу и эту ложь. Только всё равно как будто бы дала Малфою последней репликой разрешение на посещение с в о е й курилки, где напротив — почти_всегда можно найти покой. Грейнджер не подозревает, что у слизеринца на неё какие-то там свои планы и только что она посодействовала их осуществлению. Грейнджер — идиотка. Сейчас в его голове все вязко и он держится на одних змеиных инстинктах, выцепляя нужную информацию. Сейчас он справится с приступом головной боли, а дома уйдёт на самый верх Малфой-мэнора, и там-то будет думать о том, что собирается делать дальше. Пока — знает одно. Он будет приходить сюда. И будет дымить. Здесь. Каждый раз встречаясь с Грейнджер. Приучая её к тому, что он тут будет. И он станет ждать возможность. Ему даже не нужно решаться на это. Всё просто, хотя. Хотя Малфой обещал себе, что никогда и никого он не убьёт. Что он — не вернется на ту дорогу, с которой его сбила смерть Тёмного Лорда. Что если и Лорд не заставил его окропить руки человеческой кровью, ни одна жизненная ситуация не обернёт его во зло. Обманывай, изворачивайся, строй логические ловушки, подсиживай. Делай, что хочешь. Делай, нарушая мыслимые и немыслимые моральные нормы. Только — не убивай. Но знаете ли вы хотя бы один способ освобождения от Непреложного Обета, кроме смерти одной из сторон, заключавших его? Если они и были, Малфой заранее понимал, что это будет долго, сложно, и муторно. А ему это ни к чему. Прогнуться еще раз. Грейнджер уходит. Её проблема в том, что она его не_ненавидит. Nоx Аrcana — Оnce Uроn а Nightmаre Малфой думает, что лучше бы он и дальше жил с петлей Долга Крови на шее. Лучше бы он и дальше это выносил, но нет. Вместо этого он сковал себя чертовым Обетом, который не может просто так нарушить. Поменял одну петлю на другую. Он снова подносит к губам сигарету и затягивается. Снова — долго. Вдыхает в себя столько зелёного дыма, сколько может в принципе. Интересно, а раскрасит ли его зелёный дым изнутри? Он ведь там, под слоем кожи и костей, такой же серый и неживой. Ему нужен дым внутри. Ему нужен дым снаружи. Цветной. Красящий. Оживляющий. Бычок летит из окна. Малфой разворачивается на каблуках и уходит из курилки. В поместье до сих пор живы те самые павлины, коими цинично впечатлялся Долохов: «Умеют Малфои жить на широкую ногу». Павлины красивы. Изумрудные, с фиолетовыми расплывчатыми пятнами, переходящими в глубокий синий. С длинными веерами-хвостами. Вечно цветущий Малфоевский сад. В нём можно найти любые оттенки, на какие только горазда природа. И так глупо выглядит это всё, когда ты идёшь по серой улице, под серым небом, и сам ты — серый, а стоит пройти через ворота и защитный барьер — в глаза бьет обилие красок. Малфой всё порывался сказать матери, чтобы она прекращала, наконец, этот фарс. Но после казни Люциуса сад стал для нее чуть ли не сутью существования. Она днями и ночами пропадала, высаживая кустарники, заказывая новые семена и занимаясь прочей чушью. Великая Нарцисса Малфой — садовод. От этого даже не смешно. Малфой поднимается по мраморным ступенькам мэнора. Поместье было восстановлено еще в первые годы после войны. Конечно, с Малфоев сняли энную сумму, эквивалент репарации, только внутри страны. Но их обложили этим «налогом» только на те доходы и ту недвижимость, о которой было и з в е с т н о. А это были чертовы гроши. Потому мэнор снова блистал роскошью, как и десять лет назад. Малфой валится на низкий диван, эльф, возникающий почти сразу, учтиво склоняется и спрашивает, не желает ли господин Малфой чаю. Господин Малфой не желает чаю. Господин Малфой не желает даже сдохнуть, право слово. Он вскидывает палочку и рисует ею в воздухе уродливую девчонку с ножами и ручками — палочками, и какой-то дикостью вместо волос. Подписывает у нее над головой «Непреложный Обет». За ней рисует шрамоголового уродца. Ну не талант Малфой. Не талант. Вокруг Грейнджер он рисует забор из кольев. Подписывает его — Визенгамот. Намекая самому себе на то, что Грейнджер — высокопоставленное лицо. Героиня войны. Её смерть будут расследовать долго и упорно. Пока не докопаются до сути. Значит суть нужно спрятать так, чтобы не было до чего докапываться. Малфой знает, что ему нужно. Ему нужен яд. Ему нужны свидетели, которые докажут его невиновность. Ему нужно, чтобы Грейнджер доверяла ему настолько, чтобы он мог подсыпать или подлить ей яд. Он должен сварить яд сам. Он должен подсыпать его сам, потому что он знает. Он_знает что в случае малейшего подозрения его палочку перетрясут, и если заметят хотя бы следы Империуса — повесят всех собак на него. Никто не должен знать. А уж фирменный Снейповский рецепт антидота от сыворотки правды он знает назубок. Спасибо Северусу, он дал ему достойное зельеварческое образование. Ему нужно очень небольшое количество яда. Всё остальное — сжечь. Оставшиеся ингредиенты — сжечь. Котёл сжечь и не оставлять следов. Как терпеть Уизли и Поттера оставшееся время? Пять лет терпел. Ещё — переживет. Всю оставшуюся ночь он проведёт в библиотеке Малфой-мэнора за книгами по зельеварению, пытаясь найти что-нибудь подходящее. Что-нибудь, что не подействует мгновенно. Что-нибудь, чтобы он успел уйти и как минимум час провести с кем-то. Лучше — с самим Поттером. Следаки — не идиоты, и они знают, что яды бывают быстродействующими и отсроченного действия. Но — лишнее алиби? Ему нужно что-то, что растворится в организме, не оставляя следа. Хотя бы со временем, а пока они там сообразят брать пробы из кишечника трупа. Малфой наколдовывает Темпус и понимает, что ложиться спать сейчас — бесполезно. Пьёт бодроперцовую настойку — всю жизнь пользовался ею, даже если нет простуды. Отлично пробуждает. И собирается на работу. В три часа дня, когда в Аврорате обеденный перерыв для тех, кто не выехал на срочное задание, он шагает в сторону судейской курилки. Грейнджеровские сигареты в кармане, но тратить их он не собирался. Лучше уж свои. А то выглядит это всё почти странно. Она же сама предложила приходить? Ему больше не с чего психовать, и выглядит он куда достойнее, чем вчера в то же время. Впервые в жизни Малфой просто жаждет увидеть грязнокровку. P. S. от авторов. Ребят, мы по-прежнему рады отзывам. Вы хоть словечко черкните. Ваш интерес вдохновляет, а когда он виден — вдохновение возрастает. Спасибо. Ваши Aurica и Cleona.