Долг Крови

На самом деле Грейнджер вовсе не идиотка. Просто Малфой — одержимый жаждой чести человек, который в каждом жесте видит подвох. Грейнджер же... А что Грейнджер? Грейнджер уходит из курилки, возвращается в свой кабинет, который, разумеется, существует, и занимается разбирательством следующего дела. Следующее дело запланировано только через две недели. Случаи, которые требуют разбирательства лично Гермионы, всё меньше встречаются в практике Грейнджер. А жаль. Гермиона опасается, что в скором времени работы для неё и вовсе не останется. Тогда она обязательно превратиться в старую брюзгу в молодом теле. Хотя какая разница мёртвому, как выглядит его душа? Гермиона устало трёт переносицу пальцами, закрывает глаза ладонью. Выдыхает, прежде чем взглянуть на дело через щель меж "паучьих лапок", как временами называл почему-то руки Грейнджер прежде Уизли. Грейнджер вспоминает об этой мелочи и в горле встаёт мерзостный ком. Она ведь когда-то и правда любила Уизли. Или думала, что любила. Они совершенно разные. Гермиона вытягивает вперёд руки, смотрит на запястья, на которых видны синеватые вены. Тонкая, бледная кожа с золотистым отливом. Ломкие, "худые" пальцы. ..которые тут же начали нервно подрагивать, стоило освободить руки от дела. Грейнджер хмурится, выдыхает, берёт себя в руки. Пальцы прекращают дрожать и верховный судья Визенгамота захлопывает очередное дело. Она просто возьмёт его домой. А что такое дом ныне для Грейнджер? Квартира в Лондоне. Сложно было найти ту, что с камином, но да. Центр, четыре комнаты, два этажа — слишком много для неё одной. А ещё никто не знает, что Грейнджер уже два года как начинающий алкоголик. Бокал вина после лёгкого ужина, а то и без ужина — ежевечерняя традиция. Всего лишь бокал вина. Многие одинокие и сломленные женщины спиваются, интересно, вот так? Грейнджер крутит в пальцах бокал, наблюдая, как плавно плещется вино, омывая стенки и снова оседая. Наверное, многие. Только Грейнджер не знает, что в праве считать себя вовсе не сломленной, потому что она до сих пор отдаёт отчёт себе в том, что произошло. Оставаясь одна, она ещё не попала в психушку и не покончила с собой, в то время как у других просто есть какая-то цель. У неё, на самом деле, тоже есть цель. Её цель — работа. Гермиона подходит к зеркалу и смотрит на начинающие появляться седые корни. Морщится и вдруг решает, что нет. Она больше всё-таки не будет подкрашивать седину. Она волшебница и ей помогут чары иллюзий. Растворяющее зелье, добавленное в шампунь, смывает маггловскую краску. Грейнджер снова заглядывает в покрытое паром зеркало, но даже сквозь мутную пелену отчётливо видит пять седых прядей, прорезающих тёмный шоколад волос. По белизне легко могла бы соревноваться с Малфоем. Они как будто бы выбелены нарочно, но нет. Не нарочно. Совсем. Седина была уже после битвы. Гермиона увидела её, стоило только смыть грязь, копоть и кровь с волос. Грейнджер ложится спать. На следующее утро — чашка кофе с ликёром. Чары иллюзий. Строгий офисный костюм тёмно-синего цвета. Грейнджер едет в лондонском метро до нужной станции, заходит в телефонную будку. Уже через несколько минут она в своём кабинете и привычно перебирает дела. Зал суда — хватает получаса, чтобы вынести приговор. Рутина. Рутина. Рутина. Записка от Поттера. "Да, Гарри. Всё в порядке. Как поживает Джеймс?" "Прийти к вам на ужин?..". Грейнджер проводит пальцами по лбу и отказывается. "Нет, всё в порядке. Просто я себя сегодня плохо чувствую." "Нет, спасибо. Я не хочу к колдомедику." "Нет, Гарри. Это навряд ли что-то действительно серьёзное." "Свяжемся позже." Рутина. Рутина. Рутина. Обеденный перерыв. Грейнджер поднимается с места, сгребает со стола пачку и подкуривает сигарету уже на пролёте, ещё даже не дойдя до окна. Бледно-голубой дым окутывает Грейнджер облаком, когда она добирается до подоконника и. — Малфой. Короткое, на понижение. Ладно. Будем считать — это было приветствием. Он сидел тут всего две сигареты. Сколько это в минутах? Малфой чувствует себя зацикленным, уверенным, и — совсем чуть-чуть, — сумасшедшим. Почему он не может думать ни о чём? Почему его не привлекают вещи, которые были значимы для него раньше? Когда набирали квиддичную команду Аврората для участия в ежегодном турнире между Авроратом, Визенгамотом и Министерством, он даже не проявил интереса, хотя ему предлагали место охотника или загонщика. Все понимают, кто без конкурсной основы занял место ловца, правда? Уважаемый Главный Аврор. И не стыдно? Малфою было плевать. Малфой был слишком ожесточён и слишком сосредоточен, он боролся с системой на каждом шагу своей жизни, досадуя на то, что победи другая сторона и с системой боролись бы они. Когда он слышит уже знакомые шаги по каменному полу, он заранее знает, кто идёт. Шестым чувством. Хвалёным третьим глазом, который всё пыталась открыть у детей сумасшедшая Трелони. Чёртовой интуицией. Запах дыма, стук каблуков. Тмин. Его преследует чёртов запах тмина. Или она и правда..? Но ведь не дура же она. Малфой разворачивается на каблуках, оказываясь к ней лицом. Вытянутый. Без следа былой злости. Выхоленный. Ухмыляющийся. Как будто он вовсе её и не ждал. Как будто он просто воспользовался её приглашением, а ведь перерыв у всех в одно время, правда? Драко не подготовил никакой базы для разговора. Драко подумал обо всём, продумал половину деталей дела, которое собирался провернуть. ...и не придумал, о чём говорить с грязнокровкой. Что вообще её интересует, кроме учёбы и правосудия? Ему нужно это знать. Если он хочет сделать то, что собирается, ему нужно знать всё. Вплоть до того, с какими добавками грязнокровка пьёт кофе, чтобы точно угадать, чем он сможет при необходимости забить запах яда. — Грейнджер. Ей в тон. Хочешь добиться расположения человека — делай то, что делает он. Повторяй жесты, интонации, мимику, но так, чтобы не было заметно этого копирования. Просто всё должно выглядеть так, будто ты на одной волне с человеком, с которым говоришь. Вокруг него дым серый, сигареты — его собственные. Ему не так уж и нужно красить реальность вокруг сейчас. Ему вполне хватает собственных эмоций и мыслей, без дыма красящих серые камни стен в какой-то мутно-кровавый, бордовый, страшный. Для него это цвет предвкушения. Он смотрит на грязнокровку и все пытается понять. Почему? Почему она выглядит такой. Высушенной. Выжженной. Выжатой. Вымученной. А Поттер, голову потерявший в своей семье, не выглядывающий из под юбки Джиневры, кажется просто светится счастьем. Сюсюкается с сыном и снова брюхатой рыжей продолжательницей клана Уизли. И что, семью Поттеров все тоже будут лицезреть в количестве восьми человек? Коза и семеро козлят, из которых один — старый и бородатый. Твою мать. Малфой кладёт ладонь на подоконник, в другой — сигарета. Он слился с дымом и кучкой табака, завернутой в бумагу. — Поговорим о погоде, Грейнджер? Как тебе лондонская серость? Не всё же нам стоять в тишине. Как будто мы какие-то враги. Он выдавливает смешок. Как будто ему действительно неудобно курить рядом с ней в тишине. Ему трудно произносить это "Грейнджер". Слишком близко к "грязнокровка". Гр-ейнджер. Гр-язнокровка. Он справится. Что уж там, он должен справиться с этой ролью лучше всех. Затяжка. Выдох. Серое на голубом. Туман, застилающий небо. Кроме учёбы и правосудия Грейнджер интересует винная коллекция в собственной квартире, коллекция дисков с музыкой в стиле блюз, фортепиано на втором этаже этой самой квартиры — копия того, что когда-то стоял в доме родителей. Грейнджер играла на фортепиано до поступления в Хогвартс. Грейнджер вообще увлекалась многими вещами до поступления в Хогвартс, потому что маленькую Гермиону Джин Грейнджер опасались другие дети из-за её необычности, проявленной лишь однажды в качестве выброса магической энергии. Необычность проявлена один раз, а клеймо странной девчонки преследовало Гермиону вплоть до Хогвартса. Справедливо? Не слишком, верно. В мире вообще мало справедливого, если копнуть поглубже. Грейнджер в Хогвартсе временами недолюбливали и за излишнюю старательность, потому что грязнокровная девчонка всегда шла наравне в учёбе с чистокровными, а то и была лучше. Клеймо грязнокровка — спасибо мистер Малфой, — негласно так же осталось за ней после войны, как и печать лучшей подруги Поттера. О том, что половина из того, что у неё есть, она выбила лишь благодаря тому, что воевала не просто на одной стороне, а бок о бок с Гарри, Гермиона старалась не думать. Это расшатывало с трудом выстроенную конструкцию о вере в справедливость. Гермиону Джин Грейнджер интересовало многое и даже слишком, потому что многие мелочи, составляющие её жизнь, были своеобразной гарантией психического здоровья. Думать о малом, чтобы не думать о большем. Чтобы не спятить и не попасть в одно отделение с ею же осуждёнными. Хотя было бы забавно —осуждённый и судья за одним столом на завтраке. Как твои дела, Джеймсон? Но об этом вовсе необязательно знать Драко Малфою. Малфою никогда не будет это интересно — так считает Гермиона Грейнджер. В тон ей произнесённое "Грейнджер" проходится прохладой по коже верховного судьи. Гермиона кивает и думает о том, что разрешая Малфою курить в своей импровизированной курилке, она не рассчитывала на то, что с ним здесь придётся временами сталкиваться. Она бы плюнула на это, если бы слизеринец не решил вдруг заговорить. Грейнджер не привыкла болтать так вот запросто с Малфоем. Грейнджер вообще не привыкла болтать просто так с кем бы то ни было. Она — разучилась. Гермиона умеет говорить о пустяках только тогда, когда её беззаботности требует публичность. На званых вечерах с Гарри. Светло-голубой дым стелется туманом, клубится той самой лондонской серостью на дне карих глаз. — Как и всегда, Малфой. Чем тебя не устраивает тишина? Короткий вдох — томящийся выдох. Его смешок. Как будто бы в тишине ему неуютно с Грейнджер. Это бред. Это такой бред. Бред, который Грейнджер невольно поддержала, задав ему ответный вопрос. Это можно исправить в любую секунду. Многое можно исправить, кроме смерти. И её временами можно исправить тоже. Нужно только потерять толику человечности. Будешь бессмертен, потому что нельзя умереть дважды. Грейнджер — бессмертна. А ты бессмертен, Малфой? Драко бессмертен. В этом он слишком мало отличается от грязнокровки. Единственное отличие: он до отчаянности, до прокушенных губ и щёк не хочет этого признавать. Ему нужно верить в то, что он живой. Ему нужно верить в то, что есть ради чего жить. Что то, ради чего он живёт, имеет смысл. Он придумывает себе будущих наследников, которых ждёт мир, в котором отношение к Малфоям иное. Он стирает руки в кровь об палочку, день за днём тренируясь, чтобы, когда случится то самое дело, он смог с ним справиться. "То самое дело" — дело, которое рано или поздно появляется в карьере любого аврора. "То самое дело" — дело, успех которого влияет на карьеру. Справился — идёшь дальше. Завалил, не успел, не добил, не вспомнил вовремя нужного заклинания? Оставайся рядовым, что с тобой делать. Малфой ждал. Малфой всё ждал, когда случится что-то. Жил ради чего-то, что должно было случиться. Стоял здесь, рядом с Грейнджер, и стоял ради того, чтобы потом её убить. Бредово? Бредово. Жил ли кто-нибудь нормально после войны, из участников? Нет. Либо работа, либо семья. Либо дурдом. Иногда — уходили на тот свет. Поствоенный синдром нагнал всех и каждого, в самых разнообразных формах. Гойл не вынес потери лучшего друга. Этот огромный, туповатый, но верный другу боров сиганул с башни в Гойл-мэноре. Просто и безыскусно. Не оставив записки. Так Драко разом, с разницей в две недели лишился обоих друзей детства, которые всегда были с ним рядом. А Малфой вот. Малфой сделался одержим. Он пускает дым и смотрит на узкую спину Грейнджер. Она делает вид, что её в принципе ничего не беспокоит. Стоит у подоконника, пускает свой этот бледный синеватый дым. Он видит её профиль и отчасти глаза: тухлые. Не тухлые, в смысле затхлые, а тухлые — в смысле не горящие. Дым стелется в них. Карие радужки неживые. Возможно, он слишком драматизирует. Возможно, он идиот. Но он кожей чувствует, что вот такую — мёртвую, отрешённую, отстранённую Грейнджер, — он не проймёт. Она будет уходить, вытекать из его рук, насмехаться над ним, но пока вокруг неё эта зона отчуждения — у него ничего не выйдет. Малфой моментально вспоминает, о чём думал месяц назад, после того судебного процесса, на котором осудили напарника Драко. Как Грейнджер вспыхнула от злости. Злость — очень тонкий инструмент. Всё равно, что проводить операции на открытом сердце. Нельзя задеть что-то не то. Нельзя перейти грань, за которой наступает состояние, следующее после ненависти. Не презрение даже, не отвращение, а то безграничное ничего, которое ни проломить, ни переплыть не получится. Но Малфой, конечно, в совершенстве владел этим инструментом. Он знал, что та грань у Грейнджер начинается где-то посреди упоминания её родителей. Скорее всего. Он надеялся не ошибиться. Драко не знал, к каким последствиям это может привести. Но кто не рискует, тот шампанского не пьёт, сигарет не курит и вообще скучно живёт. Да? Малфой тянет мышцы спины и делает ещё один благостный выдох темно-серого дыма. Его голос скрипуч и в него открытой широкой струёй пущен фирменный Малфоевский яд. — Я всё-таки был прав. Ты скучная. И высохшая. Посмотри на Поттера, бедняга прямо-таки до слёз счастлив со своей сумасшедшей семейкой. Скоро будет целый выводок рыжих Поттеров. А ты? Оказалась так плоха, что даже Уизли тебя променял? Удар ниже пояса. Он знает, что это — именно он. Упоминание о семье. О Уизли. И обо всём этом. Он вскидывает на неё поблескивающие в ожидании серые глаза. Он ждёт, когда она вспыхнет. Ждёт, что с этим можно будет сделать. Импровизация чистой воды. Грейнджер оправдывает ожидание. Она вся пронизывается этими словами мгновенно. Четыре удара хлыстом по так бессмысленно, так бездумно открытой для слизеринца спине. Скучность Грейнджер. Мертвенность Грейнджер. Отсутствие у Грейнджер семьи. Предательство Грейнджер Роном. Четыре удара наотмашь заставляют мгновенно выпрямиться и как бы сейчас хорошо Гермиона не понимала, что Малфой какого-то чёрта провоцирует её на эту ярость, она не могла, попросту не могла пропустить это мимо ушей. Потому что в ней что-то шевельнулось снова спустя эти пять лет. Какой-то внутренний зверь напряжённо зарычал, выгнул спину и ощетинился, встопорщил загривок и обнажил ряд острых зубов в оскале. Грейнджер щурит ярко вспыхнувшие на золотистом свету тягучей карамелью глаза. Делает затяжку и оборачивается к Малфою. Теперь, потеряв контакт с светом, глаза стали цвета горячего эспрессо. Нет. В них проснулась та самая застывшая магма. Заплавилась, ожила, пришла в движение. Туман, стелющийся на дне, превратился в горячий пар и затерялся в ярко горящих глазах. — А тебя и на шлюх не хватает, Малфой? — низкий, тягучий голос звучит издёвкой. Да, определённо — пять лет бездушности учат не только тому, чтобы быть ко всему холодной. Пять лет бездушности заставляют ждать оказывается, любой возможности быть оживлённой и делают невероятное — учат Грейнджер заставлять голос сочиться ядом, отравленными нотами проникать в душу, влезать под кожу, впитываться, лаская лицо. — Никакой личной жизни, верно, хорёк? Ты следишь за Уизли, расстилаешься грязным ковром у ног Гарри и даже передо мной ты пресмыкаешься. Вынужден пресмыкаться каждое мгновение, каждую секунду, да? Какая жалость. — Грейнджер делает шаг вперёд, прямиком к Малфою, щурит потемневшие глаза. Ей идёт ярость.