Долг Крови

Гермиона не помнит утром, что ей снилось, но сны эти беспокойные. Грейнджер обнаружила промокшие простыни и впервые не была уверена, что виной тому кошмары. Контрастный душ, чашка кофе с ликёром, иллюзионные чары, скрывающие седые пряди. Тёплого бежевого цвета платье английского покроя с завышенной талией, но открытыми плечами. Грейнджер навещает курилку с самого утра. Смотрит на тонкие царапины на каменном блоке подоконника и принимает решение: с Малфоем нельзя пересекаться. Одна из ступенек (умница-Грейнджер отличается оригинальностью и заколдовывает не двери) снабжается сигнальными чарами, направленными конкретно на Малфоя. Как только тот ступит на лестницу, неважно, попадёт он на ступень или нет — Грейнджер будет оповещена о том, что её дорогой враг здесь. Гермиона уходит, оставляя после себя тёмно-вишнёвый дым и в следующий раз заходит в курилку за несколько минут до начала обеденного перерыва. Когда Малфой добирается до курилки, в воздухе ватными клочьями ещё витют остатки пронзительно-солнечного, жёлтого дыма и запах тмина. Но Грейнджер там нет.

***

Малфой ведёт с самим собой войну и против себя же находит оружие. Он не позволяет себе думать. Не позволяет себе вспоминать. С того самого момента, как он перешагнул порог несчастной курилки, пропитавшейся запахом пота и секса, он заставил себя отвлечься. Он нашёл себе работу. Он пошёл и наорал на молодняк — кучку практикантов из академии авроров, только дорвавшуюся до самого Аврората. Малфоя боялись. Малфой выдыхал, когда смотрел, как сжимается в комок нервов ещё один парень с козлиной тоненькой бородкой. Хотя бы кто-то помнит, что значит Малфой. А по возвращению домой Малфой с головой уходит в книги. Снова. Он просто отключает в себе все посторонние мысли, как когда-то на шестом курсе, пока занимался починкой исчезательного шкафа. Ведь он совершенно не дурак, и руки его растут оттуда, откуда надо. И все магические науки даются ему легко. Малфой делает то единственное, что мешает думать о том, насколько безумно и неправильно было делать то, что он натворил. Сам. Он варит яд для Грейнджер. Трудоёмкий, долгий процесс был начат сегодня. Он толчет в ступе корни асфоделя, разминает древоносные бобы и вываривает в настойке полыни корни валерианы. Заранее готовит части будущего зелья, которые могут ему помочь. И пока в котле кипят корни валерианы, Малфой снова с головой уходит в книги по магическим растениям. Он ищет что-то, что замедлит действие напитка живой смерти. Бесцветный, безвкусный, не имеющий запаха — это почти то, что ему нужно, за исключением того, что глоток этого зелья отправит Грейнджер в загробное царство в одну секунду, а ему нужно что-то, что замедлит действие. Малфой раздраженно вышагивает по библиотеке мэнора. Ему удаётся не думать. Удаётся не вспоминать, хотя пальцы ещё помнят ощущение её кожи, а на задворках сознания то и дело отчётливо вспыхивают/слышатся стоны. Драко обещает себе, что вот только закончит — и будет думать, о чём захочет. А пока — чем ограничить действие яда? Малфой раз за разом вчитывается в рецепт самого общего, самого распространённого антидота, действующего — если он был выпит предварительно, — так же и против напитка живой смерти. Растолчённый безоар, сок омелы и порошок из рога единорога. Безоар ликвидирует, уничтожает яд. Омела действует так же, но на растительные начала яда, когда безоар — на алхимические. Порошок из рога единорога, воздушный и пористый по консистенции, действует мощным абсорбентом. Это важно ему сейчас. Если взять чуть более крупные куски. Если обработать их предварительно, сделав уязвимее к кислотной среде желудка и устойчивее к щёлочной — для кишечника и ротовой полости. И пропитать ядом, выпарить яд в крошке рога. То можно ли с уверенностью говорить о том, что в желудке рог растворится, выпустив наружу из пор яд напитка живой смерти? У Малфоя будет как минимум сорок минут. Может быть час. Если ко всему прочему добавить что-то вроде крапивы или гарцинии, чтобы замедлить пищеварение — будет и вовсе прекрасно. Малфой доволен собой. Не слишком долгий, но до дикости трудоёмкий и затратный процесс. Записи сделаны на листках, полуготовые ингредиенты убраны и на них наброшен стеклянный колпак с рунами для отвода глаз. Теперь ему нечем заняться. На часах половина первого. Малфой уходит на кухню, к домовикам, и они едва ли не скачут вокруг "господина Малфоя", решившего, что час ночи — самое время для трапезы. Вокруг него всё ещё кто-то есть. Ходят домовики, что-то спрашивают. Слышен шум посуды — они, кажется, готовят не прекращая. Только непонятно — зачем? А когда вокруг Малфоя сплошная пелена воды, когда он полощется под зачарованным душем, пытаясь смыть прошедший день, вот тогда он не может отстраниться от мыслей. Он себя сейчас почти ненавидит. После этого перепиха Грейнджер точно будет бегать от него сумасшедшей кошкой. Он её спугнул. Она будет шипеть и кусаться, и в руки даваться не будет. И "приманить чем-нибудь вкусненьким" тут не поможет. Вообще. Хотя, кто знает. Кошки до того своенравные существа. Но какова. Как вообще Уизли смог уйти от неё? Или косолапый, небрежный, быстро полнеющий Уизли, откормленный заботливой мамашей до состояния жирного слизня, просто не смог удержать в руках эту львицу? В его голове комплименты грязнокровке мешаются с оскорбляющими её же ругательствами. Губы саднят. Чёртов Малфой никак не может забыть её губы, именно губы, потому как всё остальное необычно, но не так. Он ненавидит её. Он ненавидит себя. Он ненавидит весь мир. Малфой впервые за долгие месяцы мгновенно проваливается в сон, чтобы снова очутиться в той же курилке. Чтобы прижимать Грейнджер спиной к ледяному окну, заставляя мурашки бегать по её коже. Вдалбливать её в окно, широко раздвигая ноги. Прикусывая низ шеи. Видеть, как она запрокидывает голову и до крови продавливает ногтями его плечи, в попытке ухватиться. Когда просыпается — в штанах тесно. Из-за грязнокровки. В пять утра. Через четыре часа бодрый, злой, как стая пикси, взбудораженный, как половозрелый соплохвост и не в меру неадекватный Малфой уже орал на подчинённых за невыполненный план по раскрытиям текущих дел. — Меня не волнует ваша немощность! У меня есть ваши тупые головы и куча висяков! И чего-то одного из этого к концу недели быть не должно. Я ясно выражаюсь? Помимо бесчисленных мыслей о Грейнджер, на работе плотно задвинутых в дальний ящик — привет самоконтролю, — до поры до времени, его раздражала очередная банда зельеваров, производящих сильные наркотические и подавляющие волю зелья, которых Малфой никак не мог изловить. Не меньше его бесила необходимость весь остаток сегодняшнего вечера болтаться в Лютном переулке, в поиске не толчёных кусков рога единорога. Редкая, страшно редкая и страшно же дорогая вещь, которая продается чаще всего в измолотом в порошок виде. Сам ловил контрабандистов и сам же их искал. Тяжела волчья доля? В обед Малфой подхватывает со стола пачку сигарет и суёт их в карман. Грейнджер должна быть там. А значит он тоже должен. Он не спешит, и, возможно, именно в этом его ошибка. Не спешит, потому что пытается заранее продумать, что можно сказать женщине, которую вчера страстно трахнул в откровенной позе, а потом свинтил. Да что там. Он даже себе объяснить этого до сих пор не может. И даже не знает, точно ли хочет повторить. Будь на её месте кто-нибудь кто не Грейнджер, пусть даже грязнокровка — несомненно, да. Но, на минуточку, ему её ещё убивать. Малфой появляется в курилке и только клоки цветастого дыма напоминают ему о том, что здесь когда-то была Грейнджер. Малфой понимает, что он был прав. Кошка испугалась и больше не доверяет, а значит будет шариться по углам и пытаться забиться куда-нибудь под диван при первых его шагах. Малфою, раздраженному, разрываемому кучей мыслей, и в голову не приходит, что это могли быть сигнальные чары. Он психует, только со второй попытки нормально зажигает сигарету и чувствует себя полным неудачником. Не удержать член в штанах, чтобы потом искать новые нити, связывающие его с Грейнджер. Да он даже не молодец. Он просто гений. Не появляется у него мысль об охранных чарах и на следующий день, когда даже дыма под потолком и за окном не наблюдалось. Весь вчерашний вечер под мантией с глубоким капюшоном, похожий на отца пять лет назад, когда тот собирался на очередную встречу с Лордом, Малфой-младший рыскал по Лютному, забредая в самые неприглядные лавки, и спрашивал одно и то же. Части рога единорога. Рога не было. Как не было смысла в его появлении, пока он не видит Грейнджер, и не имеет возможности подсыпать в её чай/кофе и что-бы-там-ни-было яд. Некрепко спал, был априори раздражён, и подчинённые в принципе перестали выходить из состояния рабочей депрессии и постоянного угнетения. При виде Поттера или Уизли Малфою было проще просто уходить. К чёртовой матери. На пятый день раздражения, недосыпания и ежеутренней эрекции после еженощных эротических кошмаров, до Малфоя наконец, доходит. Дико ранним утром, когда в Министерство только начинают подтягиваться чиновники, авроры и члены судейской комиссии, он стоит посреди курилки наперевес с палочкой, светящейся равномерным белым светом, и чувствует себя откровенным идиотом. Фините Инкантатем — заклинание, очищающее от каких либо магических воздействий. Оно даже действует не на конкретный предмет, и если ты не знаешь, где искать магию, но стоишь рядом — ты можешь очистить пространство. Но чёртова курилка огромная! А радиус Фините Инкантатем — маленький! И как чёртов идиот Малфой проходит комнату по всему периметру. Топчется у порога. Проходит всю лестницу ступень за ступенью. Высовывается из окна. Поднимает палочку выше или ниже. Искренне надеясь, что никто не снимает это на колдокамеру. Но если тут где-то и были следящие чары, чары обнаружения или сигнальные — он их снял. Если тут где-то было изобретение Уизли, те самые знаменитые Удлинители Ушей — он их обезвредил. Чёрта с два ты теперь догадаешься, где Малфой. Вместо снятых следящих — как он надеялся, — Драко безыскусно вешает оповещающее прямо на дверь. Дёшево и сердито. Он всё ещё не придумал, о чём будет с ней говорить. Привет, Грейнджер, как дела? Может, перепихнёмся снова, или пойдем выпить чаю? Или угостить тебя сигаретой? Ты же не злишься на меня за то, что я тогда ушёл? Малфой терпеливо курит. Он словно сторожевой пес, стоит у окна, превращая в исчезающий пепел одну сигарету за другой. Цветные сигареты Грейнджер заняли совершенно особенное место, рядом с бутылкой отцовского коньяка. В счастливое время, когда Люциус большей частью времени был лишь в легком раздражении и в состоянии совершенного малфоевского самодовольствия, в их доме всегда был крепкий, качественный алкоголь. Коньяк, виски, бренди. Много. Разных сортов, разных годов, из разных стран. Бутылки открывались по поводу, пились понемногу и делалось всё это с большим изыском. С водворением Лорда в их поместье всё поменялось. Пожиратели пили то, что находили, без каких-либо церемоний. Медленно сходящий с ума отец точно так же заливался алкоголем, который служил не наслаждением, а способом затупить разум. Сейчас у Малфоя осталось три бутылки. Две закрытые, и одна ополовиненная. Кончатся они — кончится память о молодом отце. Точно так же, как сигареты Грейнджер. И Малфой думает обо всём этом вместо того, чтобы думать о планах, Грейнджер, контрабандистах, которых так хотел поймать и так хотел найти, чтобы растрясти на наличие рога. Злится ли Грейнджер? Не сказать. Грейнджер слышала о том, что Малфой беснуется и в последнее время все те сотрудники Аврората, которые находятся у него в подчинении, боятся лишний раз вздохнуть, проходя мимо шефа. Причём гнев Малфоя увеличивался прямо пропорционально тому количеству времени, которое они не встречались, если судить по словам того же Поттера. Нет, разумеется, Грейнджер и рта не раскрыла, чтобы рассказать Гарри о произошедшем. Более того — Гермионе и в голову это не приходило, но всё же. Всё же Грейнджер было любопытно, почему беснуется Малфой. Неужели собственный проигрыш в такой... Пикантной ситуации так сильно озаботил блондина, что он никак не мог забыть его и срывался на каждом встречном и поперечном? Но в итоге примерно на второй день Грейнджер отказалась от этой мысли и приказала самой себе поумерить пыл и воображение. Как ни крути — оба они взрослые люди и если уж Грейнджер смогла погасить запал и взять себя в руки несмотря на то, что неясные тревожные сны продолжали посещать её ночью, оставляя после себя жаркую постель и чувство странной неудовлетворённости, то Малфой — Гермиона не сомневалась в этом, — и подавно смог засунуть произошедший инцидент себе в... Самые дальние уголки своей вычурной души и уняться. А причины его гнева — наверняка всего лишь в рабочих неурядицах, которые, к слову, утянули в свой водоворот на четвёртый день и саму Гермиону. Был пойман очередной пожиратель, скрывавшийся, словно отшельник, в лесу. И с его делом всё было так крепко наворочено, что даже у терпеливой Гермионы совершенно раскалывалась голова от обилия фактов и нюансов. Нет, её подчинённые не ходили по струночке, но в отделе, подчинявшемуся Грейнджер, восстановилась почти мёртвая, звенящая тишина, потому что сотрудники знали — повышать голос начальница не будет, но не дай Боже лишний звук отвлечёт. Силенцио в лучшем случае и придётся переписываться записочками в течение всего дня. Проще, конечно, наложить заглушающие на кабинет. Проще. Но есть такие рабочие нюансы в каждом отделе с начальством, которые не стоит нарушать. Тишина и записки — один из таких нюансов. Пятый день. У Грейнджер буквально только что прошло разбирательство с пожирателем, который сам же накрыл себе относительную свободу медным тазом, попытавшись напасть на аврора во время допроса. До этого Гермиона искренне сомневалась в его душевной уравновешенности и почти намеревалась отправить его в клинику Святого Мунго, но нет. Грейнджер заходит в кабинет, устало рушится в кресло и трёт пальцами переносицу. Заседание длилось почти четыре часа и затронуло часть обеденного перерыва. Грейнджер проверяет, срабатывали ли сигнальные чары. На удивление Гермионы — нет. Не срабатывали. Женщина некоторое время сидит в кресле в недоумении, после попросту решает, что сегодня Малфой числится среди тех, кому не удалось остаться в Министерстве на время обеденного перерыва. Грейнджер подхватывает со стола пачку цветных сигарет и наколдовывает чашку кофе, которую левитирует перед собой, направляясь в курилку. Она открывает двери, не глядя, поднимается по ступеням, сосредоточив взгляд отчего-то на своих руках, а не на пути. На Грейнджер— платье. Открытые плечи, снова — английский покрой узкой юбки, лишь к концу слегка расширяющейся и изящно обвивающей ноги и... тёмно-синего цвета. Она вскидывает глаза только в тот момент, когда достигает небольшой площадки и ставит ногу на каменный пол. — Малфой. — снова вместо приветствия. Нет, она не будет корить себя за секс с блондином. Чашка с кофе с негромким стуком опускается на подоконник. Грейнджер подходит к окну, шире раскрывает форточку и достаёт из пачки сигарету. Через несколько мгновений дым, отливающий серебром, струится к потолку. Она вовсе не ожидала его увидеть. И то, что он здесь, Грейнджер не совсем нравится. Она отвыкла от него за несколько дней и одновременно успела чем-то зацепиться за Малфоя на подсознательном уровне. Хотя скорее это Малфой зацепил её. И известно — чем. Грейнджер не знает, что одним своим видом бьёт его под дых. Малфою хочется принять специфическое зелье с характерным названием "Ледяное озеро", лишающее чувств на краткое время. Чтобы не заглядываться на голые плечи в обрамлении тёмно-синей ткани бретелей. На тонкие локти. Грейнджер совершенно противопоказаны офисные платья с открытыми плечами. Если уж решила создать образ железной леди, нужно было накидывать пиджак или кардиган. Потому что её смешные худые локти, маленькие, почти детские, но по-женски изящные руки, они... Малфой дёргается и отворачивается от неё. Смотрит в окно. Потому что: о, боже, какое окно. Никогда не видел так идеально выполненной стрельчатой формы. А уж какие рамы! А как прекрасен серый, тоскливый, абсолютно лондонский туман за стеклом. Малфой вскидывает ладонь и ерошит короткие светлые волосы. Почти неосознанно. Они встречались после войны всего четыре раза, и успели переспать. Рекорд? — Грейнджер. Грейнджер — в тон ей самой, как и в прошлый раз. Интересно, на одни и те же грабли можно наступить дважды? Он кивает ей, продолжая курить. Он не знает, что ей сказать. Малфой знает только, что сам себе испортил всю тактику и всю малину, расстегнув перед ней ширинку. На этом его познания в области взаимоотношений с Грейнджер кончаются. — Как дела на работе? Ухмылка рисуется на бледном лице с тёмными кругами. Да пошла ты, Грейнджер. Малфой вдруг малодушно решает, что все само как-нибудь устроится. Что, если он будет появляться здесь каждый день, она к этому привыкнет. И вот тогда-то!.. Грейнджер думает, что Малфой на вряд ли будет пытаться ещё раз спровоцировать её на ярость. Гермиона не поддастся на этот раз — первое, второе — она будет вооружена лучше, третье... Третье. Какое третье, Грейнджер? Вспоминай о том, в чём ты себя убедила. Если тебе удалось погасить запал, то Малфою, чистокровному выродку — и подавно. Гермиона делает затяжку, поворачивает голову — невольно выдыхаемое ею облако дыма приходится в сторону Малфоя. Оно повисает туманом меж ними, меж лицами и некоторое время Грейнджер совершенно не видит своего собеседника. — Бэкингем. Сегодня разбирали его дело. Четыре часа. Дело — полная дрянь. — сквозь туман прорывается голос Грейнджер. Спокойный, уверенный, не заикающийся, не заискивающий, не растерянный. Ей интересно — почему не сработали сигнальные чары? Гермиона смотрит на проступающее сквозь постепенно рассеивающийся туман лицо Малфоя и делает предположение — блондин их обнаружил. Отбрасывает глупую теорию. Чтобы обнаружить сигнальные чары, нужно хотя бы предположить их наличие. Чтобы предположить их наличие — нужно вообще задумываться о том, что Грейнджер могла наложить их. Для того, чтобы задумываться о действиях Грейнджер, Малфой должен хотеть её видеть. Зачем ему видеть Грейнджер и ждать с ней встречи после случившегося? Незачем. А снимать сигнальные был бы смысл только в этом случае. Но это абсурд. Значит, всё дело в осечке заклинания. Гермиона садится, закидывает ногу на ногу, берёт чашку с кофе, делает глоток обжигающего напитка. Почти банально и наивно. Почти по-маггловски романтично. Кофе, сигареты, подоконник и даже "он" имеется. Правда он — сволочь, кофе — крепкий и располагает к отдыху, но никак не к депрессии, сигареты — так же предназначены для окрашивания мира в яркие тона, а не в серые, а Грейнджер, владеющая на нынешний момент всеми вышеперечисленными аксессуарами, включая даже Малфоя, ни капли не похожа на убивающуюся по какой-то причине девицу. Напротив. Она чувствует себя лучше, чем когда-либо. Безразличие — да, спокойствие — да, уверенность — да. Чувства спокойного, тёмно-синего цвета. А Малфой заблудился. Малфой потерялся, запутался в серой пелене дождя, и смотрит в глаза Грейнджер, как будто её глаза — табличка, указывающая Малфою, куда ему идти. Табличка, которую он, щурясь, пытается разглядеть. На деле же он выискивал какие-нибудь следы. Её взгляд казался ему иным. Или это плод его больного воображения. Чёрт его знает, как назвать. Но она больше не отрешённая. И не мёртвая. Разожжённая единожды, магма плохо застывает снова и с диким нежеланием теряет температуру. Малфой смотрит на длинные ноги, перекинутые друг на друга. Вспоминает, как раздвигал их коленом. Вспоминает, что было потом. Клянётся себе, что сегодня же займётся приготовлением Ледяного Озера. Потому что работать вот так — невозможно. Потому что один раз её взяв, Малфой хочет ещё. Малфой хочет её размножить. Сделать из неё вторую, другую Грейнджер, с которой он не связан обетом. Одну — грохнуть, вторую — трахнуть. Он пытается мыслить, как профессионал. Осматривает её ещё раз целиком и думает: было бы неплохо сделать распитие чая/кофе здесь хорошей такой, укоренившейся привычкой. Чтобы в случае чего не звать Грейнджер на свидание или деловой ужин. Чтобы иметь возможность просто отвлечь её разговором или чем-то вроде того. Ему хватит секунды на то, чтобы пересыпать толчёный рог, проваренный в яде, в её чашку. Это просто отличная мысль. Малфой кивает сам себе, запоминая, что успел додумать. Старается просто не смотреть на бесконечные ноги, уходящие под край атласного синего платья. Как ей идет тёмно-синий. Как его раздражает, и как, одновременно, он нравится ему. Элегантный. Чем ты думал, Малфой? Первое правило наёмного убийцы, которому требуется втереться в доверие жертвы — никогда не трахать жертву! Малфой упирается поясницей в подоконник, позволяя ей сидеть как угодно. Оглядывается на неё снова. Она ответила. Мало того, она ответила распространённым предложением. Малфой снова думает, когда грязнокровая заучка, вся состоящая из излишков: излишне умная, излишне назойливая, излишне горделивая, с излишне торчащими волосами, излишне любопытная; — превратилась в спокойную, уверенную в себе женщину? А потом до него доходит. Это случается вдруг. Это — та самая мультяшная лампочка, зажёгшаяся у него над головой ярким светом. Но прежде, чем облечь прилетевшую, как бладжер в голову, мысль, он отвечает на её слова: — Я знал его. Даже для пожирателей мерзкий тип. С мозгами не в ладах. Приговор? Заинтересованность на лицо. Так вот, до него дошло. Дошло, как он может выиграть на собственном промахе. Он просто согнётся еще раз. Малфой не знает, насколько гибкий из него выходит тростник, но он чувствует, что он готов согнуться ещё сильнее. Он разыграет влюблённость. Он переспал с ней и не смог забыть. Он просто без ума от этой во всех смыслах шикарной женщины. Он, Малфой, влюбился в грязнокровку. Да мало ли поводов, как она сможет над ним поиздеваться? Влюблённый Малфой - игрушка, приручённый жеребец. Она начнёт доверять. Малфой поднимает на неё поблёскивающие серые глаза и делает новую затяжку. Выдыхает в сторону. Возвращает взгляд. В глазах безыскусное: "говори со мной, Грейнджер. Я внимательно тебя слушаю." Но Грейнджер не горит желанием разговаривать. Более мерзкий, чем Петтигрю? Гермионе сложно представить персонажа более колоритного и мерзкого. Хотя, вспоминая Бэкингема... В воспоминаниях перед ней — зал суда и скрючившийся на скамье подсудимых.. Не человек, а даже, скорее, существо. Спина выгнута знаком вопроса, как будто бы он находится в постоянном преклонении, от мантии по залу идёт отвратительный, смрадный запах. От пота блестит сальная лысина, глаза — огромные, рыбьи, выпученные, — тускло мерцают блекло-серым, каким-то кисельным из-под бровей. Взгляд постоянно рыщет по залу, словно пытаясь найти путь отступления. Гермиона невольно передёргивает плечами от отвращения и выплёвывает ответ: — Поцелуй. Он задал вопрос, Грейнджер дала ответ. На этом точка. Она не замечает, как Малфой задерживает дыхание. У него наносекунды для того, чтобы всё верно сыграть. Её короткое "Поцелуй", одним звучанием оборвавшее чью-то жизнь самым неприятным из всех возможных способом, могло быть расценено обезумевшим от вспыхнувших чувств молодым юнцом, как приглашение. Как просьба. "Поцелуй меня". И так нужно сейчас сделать всё верно. Актёрский талант, не подведи. Ещё приговор не отзвучал от каменных стен, когда Малфой рвано вскинул голову и посмотрел на неё. Посмотрел на неё таким взглядом, как будто спрашивал: "Тебя? Правда? Сейчас?". Грейнджер делает новый глоток кофе и смотрит, но не видит. Зато задаёт встречный вопрос. — Был на его поимке? Потушить глаза. Отвернуться. Изо всех сил стараясь это скрыть, выдыхать. Зажимать кончик сигареты губами и глубоко-глубоко затягиваться. Прижаться затылком к камню, спрятать глаза, выдохнуть то, что не втянул в себя. Снято. Не зря Нарцисса пророчила маленькому Малфою сцену. И даже предпринимала шаги в этом направлении. Ровно до тех пор, пока об этом не узнал глава семейства. Они продолжают разговор. Перебрасываются вопросами как небольшими резиновыми мячами, с осторожностью забрасывая их в корзину друг другу. Малфой настолько увлечён своей новой игрой, что чудом не замечает нового шевеления Грейнджер. Он просто продолжает их странное, неловкое, нелепое общение. Она могла бы закончить чертов разговор. Могла бы просто не задавать встречный вопрос, и если бы Драко пытался продолжать говорить — он бы уже выглядел достаточно навязчивым, чтобы с неудовлетворением на него коситься и морщиться. Но Грейнджер сама развивает общение. Малфой пожимает плечами, делая вид, что делает вид, как будто ничего не случилось. — Да. Между прочим, был дико рад выбраться на рейд: в последние месяцы одни контрабандисты и зельевары. Мельчают преступления. Или мне так не везет? Затяжка, вдох, выдох. Малфой снова смотрит на неё. Добавляет в голос умеренной болтливости. Как будто хочет с ней говорить. Самое сложное — играть в сходящего с ума Драко Люциуса Малфоя, который от внезапности чувств, как и другие мужчины, становится чуть более общительным, чуть более улыбчивым. В его случае то самое строго отмеренное на чутких весах "чуть" может от одного перегиба превратиться в мерзкое слово "фальшь". Он — справится. Он справится и сделает то, о чём так мечтает. Ра-зог-нёт-ся. Теперь не замечает он. Не замечает, что Грейнджер следит за Малфоем и что-то в его поведении крепко напрягает её. Малфой мог бы не стараться. Грейнджер не была искушённой в любви женщиной. Грейнджер, если разобраться, никогда толком не любили или не влюблялись в неё. Точнее, быть может, влюблялись и любили, только если это было — то явно не в последние пять лет. В школьные годы Грейнджер была занята учёбой и так называемыми волшебными "приключениями", которые обязательно случались с нею, Гарри и Роном каждый год. В то время, как магическая война схватила за горло — была выдуманная/реальная любовь к Рону и задача, которая не давала возможности смотреть по сторонам и учиться распознавать влюблённых мальчишек — поиск крестражей. После войны — сломанная спина, вставшая в горле кость, мертвенность, абсолютная пустота, с которой совершенно нет сил бороться. Нет сил бороться — значит, живи вместе с этой пустотой. Когда в твоей душе пустота — нет желания искать любви или любых других отношений. Единственным более-менее длительным или удачным опытом Гермионы в сфере отношений был Крам. Но Крам вёл себя совершенно иначе — обжигающие и заинтересованные взгляды были открытыми, желание показать себя лучшим и с лучшей стороны тоже. Желание показать, что он самец, что он мужчина, что он хочет завоевать её расположение. Грейнджер не искушённая в отношениях женщина, Грейнджер искушена только в предательствах, которые влекут за собой отношения. Грейнджер попросту не знает, как ведут себя влюблённые мужчины и ей всего лишь кажется, что Малфой ведёт себя странно. Она списывает это на работу, оставаясь прохладно-спокойной и не подозревая, что впервые именно незнание становится её козырем в рукаве. Причём козырем против Малфоя. Другая женщина почувствовала бы тягу нутром. Другая женщина уже бы как-то проявила свою благосклонность, тем более к мужчине вроде Драко Малфоя. Поправила прядь волос, как-нибудь изящно скользнула бы ногой по ноге. Другая женщина. Грейнджер же просто выдыхает дым и делает глоток кофе. — Ты не хуже меня знаешь ответ на вопрос. — чуть насмешливая интонация, вложенная в голос. — Послевоенное время заканчивается. Скоро будет почти некого ловить, почти некого судить и почти не с кем вступать в схватки. Я буду разбирать какие-нибудь мелкие кражи в магазине книг или ещё что-нибудь в этом духе. А ты ловить зельевара, случайно изобрётшего яд, потому что руки у него из задницы, а страх лезет из всех щелей. Малфой смотрит на Грейнджер. В отличие от неё Драко прекрасно осведомлён в искусстве флирта. И представляет, что обычно делает девушка, которая чувствует, что она нравится мужчине, с которым говорит. Её плечи становятся как-то более развёрнутыми. Меняется осанка. Даже если она наедине с мужчиной, она всем своим видом сообщает, что, да, этот мужчина со мной и он меня хочет. В Грейнджер этого нет. Он вполне ясно давал понять, что он к ней в этот момент почувствовал. Ноль эмоций, фунт презренья. Малфой нервно думает, что, может, такая вся раскрепощенная и бесстыдная в сексе, в эмоциях он таки угадал, и она холодна, как льды Северного Ледовитого океана? Ему нужен быстрый результат. Значит, с такой вот Грейнджер придется действовать напролом. Выгадывать способы, как окончательно не замочить свою репутацию и дать понять грязнокровке, как он к ней относится. Если бы Драко вздыхал тут из спортивного интереса, его бы это подогрело. Но все, чего хотела белобрысая змея — меньше думать членом и заставить Грейнджер ему доверять. Только доверять. Конечно, Малфой справится. Ему будет сложно, но у него достаточно времени. По крайней мере он готов терпеливо ждать до того, как его эксперименты с усовершенствованием напитка живой смерти не увенчаются успехом. Если и до того момента грязнокровка будет изображать айсберг в океане, то он перейдёт к тяжёлой артиллерии. А она говорит. Она всё говорит, оставляя ему почву для рассуждений. Но Малфой этим не пользуется. Она не задала конкретного вопроса, хотя всё их общение было построено на взаимных вопросах. Значит, на сегодня хватит. Его ленивые идиоты должны были вместо обеденного перерыва продолжать работу, это значит, что если Малфой заметит хоть один сытый взгляд, то он всех там переубивает. Сам. Пока этого не сделал кто-то другой. Они должны были что-то найти. Несмотря на все планы мести, он должен продолжать отлично выполнять свою работу. — Но до тех страшных времён у нас осталось ещё пара лет. А там точно придётся бороться с каким-нибудь новыми злом. Скучно не будет. Приятно было поболтать, Грейнджер. До завтра. Он отделяется от стены и в несколько шагов пересекает курилку. Хватает ручку двери, оборачивается. Обжигает её коротким взглядом. Наконец — уходит. Чтобы и дальше продолжать строить планы и пытаться придумать что-то ещё. Чёртова грязнокровка. На кой чёрт он дал ей обет? Какого чёрта переспал с ней? Почему не может это забыть?