Проныра, озорник, Любитель книг, Ловкач, игрок, Жизнь между строк. И потому Открыт ему Незримый путь В любую суть. Король и Шут – «Танец злобного гения»
Бывают такие дни, когда встаешь с кровати, и, вроде бы, ещё ничего и произойти-то не успело, но в голове неумолимо пролетает стопудовым булыжником, на раз разрушающим песочный замок позитивного настроя, мысль, что день таки не задался. К тому же все вокруг будто бы нарочито кажется до тошноты идиллическим: солнце задорно светит прямо в раскрасневшийся от полуночных бдений глаз, по лазури небесного океана плывут пастись мирные овечки-облачка, а за окном радостно выводят занятные рулады на неизвестный мотив два осипших, но при этом чрезвычайно упорных фальцета. Им, правда, куда более мелодично, вторят ранние пташки, стараясь, видимо, эстетики ради, по мере сил перекрыть этот дуэт несмазанных петель. Кано встал нехотя и явно не с той ноги. Нашарив под будто бы нафаршированной гранитными осколками софой тапочки, Хейваджима посидел ещё немного на самом её краешке, почесывая голову и предаваясь раздумьям о бренности сущего, но, вновь заслышав «серенаду», потянулся и, пошатываясь, поплелся к окну поглядеть на двух несостоявшихся звезд эстрады. Нет, конечно, он ожидал чего-то подобного. Как в любой семье не без урода, так и в любом обществе, пусть даже пережившем глобальную зачистку Апокалипсисом, найдутся такие субъекты, по сравнению с которыми даже Гарри Сато мог бы без зазрений совести назвать себя ревностным пуританином. Причем такие вот индивидуумы, к всеобщему сожалению, непонятно от чего чертовски везучи, но абсолютно невменяемы. Одним словом, идиоты, родившиеся в рубашках. Два паренька лет пятнадцати стояли у подъезда, чередуя демонстрацию стремящихся к нулю вокальных данных с приступами явно нездорового смеха. «Ну и молодежь пошла», - как-то отрешенно отметил про себя Кано, в то время как эта самая молодежь ещё раз затянулась одной на двоих самокруткой. Прокашлявшись, Хейваджима с четвертого этажа дурным голосом аки призрак отца Гамлета, но в весьма корректной форме выразил свое неудовольствие видеть сии укуренные в хлам рожи под своим окном этим дивным субботним утром и вежливо попросил их сменить дислокацию. Юные наркоманы, не обратив на этот манифест ни малейшего внимания, гаденько захихикали, судя по всему словив внеочередной глюк. Начиная закипать, Кано вновь повторил свою просьбу, на этот раз обличенную в своеобразный ультиматум, изобилующий отнюдь не цензурными выражениями, и принялся ждать хоть какой-нибудь реакции. Парни переглянулись, проржались и завели что-то такое, от чего уши, имей они свою волю, предпочли бы сложиться в трубочку и самозапечататься посредствам беруш или хотя бы ваты приличного качества. Кано плюнул и углубился в недра квартиры. Вакханалия внизу было уже безнаказанно продолжилась, однако, минут через пять, Хейваджима вновь показался в окне, явив миру свой торжествующий, хоть и изрядно помятый, лик. Ускорение свободного падения – сама по себе вещь устрашающая, а в купе с нехилой начальной скоростью и незамутненным прицелом таки вообще представляющая собой часть оружия массового поражения домашней сборки. Дождь из бытового мусора начался неожиданно. Кано кидался играючи, явно не стремясь зашибить кого-то из этих двоих огрызком яблока или донышком канувшей в лету то ли бутылки, то ли вазы. Только проблем с законом из-за этих юродивых не хватало. Укуренные вдрызг парни поорали, поугрожали, посовещались, да и ушли восвояси минут через пять, кроя Кано трехэтажным матом. Солнце, очевидно решив, что спектакль окончен, совершенно по-английски скрылось за внезапно отяжелевшими облаками, опасно напоминающими теперь грозовые тучи. Хейваджима ещё немного постоял перед окном, поглядел в туманные дали руин мертвого города, ещё раз отметил, что выходной таки не задался и поплелся досыпать свое до победного конца.***
Люминесцентные лампы в порядком захламлённой лаборантской моргали как-то ритмично, будто бы подчиняясь заранее оговоренному плану. Помещение представляло собой зрелище в меру приятное, но и в меру плачевное. Женской руки оно не знало никогда, и это было видно. Комнатушка два на три метра, обладавшая, правда, высокими потолками, представляла собой склад самых различных направленностей и одновременно место при желании вполне пригодное для жилья. Здесь была раскладушка, рядом с которой спокойно помещался шкаф, в котором, противореча всякой технике безопасности, гигиене и здравому смыслу, мирно соседствовали всевозможные химические реактивы и хирургические инструменты. При тотальном осмотре там обнаружилась даже бензопила, причем не самой современной конструкции. При всем этом в оставшиеся метры были втиснуты журнальный столик, бархатное кресло и небольшой холодильник. Сверху же все это великолепие было закидано не совсем чистой одежкой и книгами медицинской направленности, присыпанными тонким слоем пыли. Зеркало тоже имелось. В шкафу. Изая не помнил, когда ему доводилось для того, чтобы лицезреть свое отражение, передвигать практически всю мебель, кроме крайне тяжелого шкафа и прибитого к полу холодильника. Возможно, не помнил он именно потому, что столь экзотического опыта пока не имел. Сейчас же помучавшийся Орихара, усталый, но довольный, сидел, балансируя, на спинке кресла, поддерживающего собой стол, и наконец-то был в состоянии придирчиво осмотреть свое лицо в прибитом к дверце шкафа почти у самого потолка зеркале. И какой же мастер-самоделкин собирал это чудо мебельной продукции? Отражение информатора устраивало. Даже очень. Кожа на щеке смотрелась как родная, и даже мелкие косметические швы не портили общей картины. Конечно, материал для «заплатки» был не свой, и не сказать, чтобы это совсем не ощущалось, но уж лучше так, чем щеголять с разодранной мордой. Да и перелатанная ещё парой швов шея под водолазкой смотрелась абсолютно нормально. Правда вот, непривычно-высокий ворот был к тому же ещё и достаточно плотен, из-за чего информатору казалось, что рано или поздно он в этой штуке просто-напросто задохнется, несмотря на все уверения Кишитани о том, что мертвецу в силу физического состояния умереть ещё раз весьма проблематично. Тем более от удушья. Однако Изая имел на этот счет свои соображения. За дверью лаборантской что-то упало, противно чвакнув при ударе об остатки плитки. Послышалось сначала слегка невнятное «ой», а после – тоскливый вздох, что означало, скорее всего, что Шима опять отвлекся и смел с операционного стола очередной опытный образец. Или, по крайней мере, часть такового. Доктор Шима Кишитани, как оказалось, и вправду был немного не в себе. Хотя, информатор иного даже не предполагал и напрасными надеждами об обманчивости первого впечатления себя не тешил. Общение с этим современным образцом безумного ученого складывалось непринужденное и отчасти даже увлекательное, но только при выполнении его требований, иначе этот чистейший энтузиазм в белковой оболочке превращался в настоящего тирана местного разлива с отвратительнейшими актерскими данными. За достаточно ограниченный срок сиего исследовательского союза Орихара уже успел почувствовать себя подопытным кроликом. Его разве что не разделывали. Кишитани стремился проверить все: и реакцию на воду, и на ток, и на влияние солнечного света, и на перепады температур и давления. Информатор даже успел повести полдня в холодильнике! И, конечно, замерз, правда, не сразу это ощутив. Вдобавок Шима избрал для Изаи достаточно любопытный, но все равно мерзкий рацион: крыс, коих в близлежащих подвалах водилось предостаточно. Это, конечно, было лучше, чем человечина, ибо опускаться до каннибализма, будучи в своем уме, совершенно отвратительно, но все равно несколько неприятно. Вкус у крысятины оказался уж точно ниже среднего, но, по крайней мере, благодаря ей гастрономический интерес к Кишитани пока не ощущался. Плюс также состоял в том, что Шима, воспользовавшись, какими-то тайными каналами, о которых он говорил чуть ли не с благоговением религиозного фанатика, сумел подделать Изае удостоверение личности. Теперь информатор, хоть и сохранил за собой имя, фамилию и даже возраст, на неопределенный период переклассифицировался в сына фермера с удаленного от Токио хозяйства. Хорошо хоть, что не в сводного брата-близнеца Шимы, с которым его разлучили в раннем детстве – а ведь присутствовал и такой гениальный план. Так же Кишитани от доброты душевной оформил ему по всем правилам амнезию в тяжелой форме и назначил себя, как он выразился «удобства ради», лечащим врачом. Придавленная кроватью дверь судорожно задергалась, отвлекая Орихару от сведения дебета и кредита своего симбиоза с Шимой. Мгновение спустя в неё постучались, и послышался приглушенный голос обычно оптимистичного ученого: - Изая, ты случайно не видишь нигде швабру? Швабру Изая видел. Прямо по курсу. На шкафу. - А что случилось? – спросил он с нарочитой беззаботностью, пытаясь дотянуться до засаленной палки, закатившейся к самой стене. И как она только туда попала? За дверью воцарилось угрюмое молчание. - Ну, - Кишитани жалобно поскребся в дверь. – Теперь мне ясно, что дышать зомби без надобности: образец №11 был активен, пока я не прервал его посмертную жизнедеятельность. - Неужто уляпался в кишках? – хохотнул Орихара. - Ага, - неожиданно-грустно ответил Шима. – Ещё и легкие уронил, а потом вдруг вспомнил, что должен был сегодня помочь Селти с доставкой. Господи, да она же подумает, что я совершенно безответственный! «Почему же? Ответственный словно маразматик», - отметил про себя информатор, но озвучивать свои мысли, естественно, не стал, однако, не удержавшись, резюмировал: - Боюсь, она так подумала уже не раз и не два. И это только за последнюю неделю, так что боятся нечего. - А ведь я же должен был, и ведь только дважды в месяц, это же традиция…- не обращая ни малейшего внимания на увещевания научного феномена, вконец обреченно замямлило светило современной медицины. Шима начал атаковать дверь лбом, совершенно невнятно причитая. Изая, достав швабру, с легкостью дипломированного ниндзя сиганул с кресла, не нарушив при этом равновесие шаткой конструкции, и начал прикидывать, как бы в кратчайшие сроки переставить все в исходное состояние. Так же его порядком озадачил вопрос, как бы эффективно утешить Кишитани, дабы тот не погрузился в пучины перманентной депрессии, что так часто накатывает на в каком-то роде творческих личностей. В конце концов, не мог информатор позволить своему обещанному выходу в свет накрыться медным тазом из-за чьей-то чрезвычайно дырявой памяти. - Ну, не все так плохо, - Орихара чисто по привычке нацепил на себя самое приятное доверительное выражение лица, но пробиться сквозь аудиодорожку печали Шимы это отнюдь не помогало. – Она же девушка! Подари ей милую безделушку, букет хотя бы полевых цветов или коробку конфет, отвесь килограмм комплиментов, уверь, что трудишься исключительно на блага вашего общего будущего – и она вся твоя, готова понять, простить и никогда не отпускать! - Это так старомодно… - проскулил Кишитани. - Уж прости, родился в позапрошлом веке, - Орихара, пыхтя, отодвигал кресло к шкафу, всеми правдами и неправдами освобождая проход к двери. – Но мне кажется, за эти годы в мире сменились только декорации. - В смысле? - Люди те же, что тогда, что сейчас. К тому же, неужели у тебя есть идея получше? Орихара едва удержался от того, чтобы фыркнуть, тем самым выдав свое презрение к горю служителя науки. Все же Шима реагировал на все, связанное со своей Селти чрезмерно эмоционально, как и Шинра из, казалось бы, такого близкого, но невообразимо далекого прошлого – на все, связанное со своей. Хотя, стоит сказать, Орихара усердно пытался это сходство не замечать, и вообще избегать всяческого проведения параллелей из прошлого с настоящим, однако ничего не мог с собой поделать. Сцена та же, сценарий тот же, хоть и с поправкой на время, так почему бы не признать, что и актерский состав остался неизменен? До чертиков странно и пугающе до одури. Одним словом, мистика какая-то! Скулеж за дверью, наконец, прекратился, когда Изая, порядком запыхавшись, оттолкал на место стол. Уж хоть от природы Орихара и не был он бледной немощью, но мореный дуб едва ли не средневеково-европейской конструкции чуть было не помог ему посмертно сорвать спину. Кишитани буквально ввалился в открывшуюся дверь. По его взгляду, несущему в себе всю скорбь северных народов, стала понятно, что запас неудержимого оптимизма на данный момент исчерпан. Ситуацию пришлось брать в свои руки: - Значит так, любезнейший, сейчас мы убираемся здесь, - Изая брезгливо махнул рукой в направлении растекающихся по полу, как медузы, легких, и, переборов себя, ухмыльнулся. – Вы приводите себя в порядок, и мы отправляемся на прогулку, дабы освежить мысли и заодно найти, чем бы задобрить вашу ненаглядную зазнобу. Вот они, проблемы зависимого существования.***
Роллы с тунцом – это маленькая житейская радость, этакая разновидность удовольствия-пятиминутки. Сочный тунец, коего нередко кличут «морской коровой», право приобретает невообразимый спектр вкусовых оттенков вкупе с нежным рисом, облаченный в ароматные водоросли нори и обильно сдобренный соевым соусом. Особенную привлекательность это лакомство приобретает в те минуты, когда осознаешь, что за сотню лет, окромя крысятины, во рту и маковой росинки не было. Одним словом, шесть крупных роллов, снабженных васаби и имбирем, уже по факту своего существования вызывали обильное слюноотделение. Однако к трапезе Изая приступать не торопился, все больше обдумывая увиденное ранее, да осматриваясь украдкой. Город информатора не порадовал совершенно. Люди тоже. Все оказалось слишком… вялым? Да, скорее всего, а ещё - запустевшим. И, хоть Шима и уверял, что это все исключительно из-за того, что сегодня у большинства выходной, наметанному глазу становилось совершенно ясно, что заселена территория много большего масштаба, чем требуется проживающим на ней людям. От ощущения этакой заброшенности становилось немного не по себе. Три часа пролетели незаметно. Изая поглядывал по сторонам, разглядывая давно знакомые улицы и пытаясь поспеть за вечно спешащим Кишитани. Правда, дважды Шима неведомым образом умудрялся испаряться из зоны видимости, едва только поблизости появлялся черный байк, а, когда тот скрывался, уносясь в неизвестном направлении, таким же непостижимым образом оказываться на своем месте. Купив в захудалой лавчонке цветы, подозрительно напоминавшие венерину мухоловку, Шима решил, что пора бы где-нибудь отдохнуть. Заведение, коему представилась честь принимать у себя ученого и субъект его научных взысканий, в послеобеденный час оказалось совсем немноголюдным: лишь за соседним столиком пристроилась девушка, которую Орихара уж только за глаза окрестил «Намие» и теперь прикидывал, велики ли шансы, что его опасения оправдаются. Симпатичная брюнетка, восседающая на нещадно скрипящем при малейшем движении стуле, с достоинством истинной аристократки, никого вроде бы не замечая, попивала обладающую ароматом по силе сопоставимым с лишь с амбре протухшей рыбы жидкость, коея являлась ни чем иным, как местным сортом кофе. На лице девушки застыло выражение скучающее, а в глазах можно было прочитать застаревшее, к тому же, совершенно нескрываемое презрение ко всему роду человеческому, сменявшееся временами искренней неприязнью или странной заинтересованностью, когда её блуждающий в пространстве взгляд ненароком задерживался на Шиме или Изае. Орихара мимолетно улыбнулся до странности знакомой незнакомке, и она, на удивление, ответила ему такой же невесомой улыбкой, от чего лицо её будто бы преобразилось, озаренное внутренним светом. Вот так чудное мгновение. Кишитани, не покладая рук, строчил что-то бисерным почерком истинного медицинского работника в миниатюрный блокнот, обложка коего была украшена салфеткой ажурной вязки давешних радиоактивных оттенков. Как оказалось, Селти с недавних пор холодные зимние, да и летние тоже, вечера предпочитала проводить за спицами. Получалось у неё пока посредственно, но это её не останавливало. Она была полна уверенности, что опыт приходит с практикой, а посему бралась за все, начиная от свитеров и шарфиков, и заканчивая вот такими вот салфеточками, адекватно воспринять которые представлялось возможным только в пьяном угаре. Карандаш приятно поскрипывал, соприкасаясь с пожелтевшими листами бумаги. Шима что-то зачеркивал, писал заново, и, если судить по увлеченному блеску глаз, оставался доволен собой, не смотря ни на что. Девушка, допив кофе, направилась к двери, и, перед тем, как выйти, задорно подмигнула Орихаре. Серебром рассмеялся дверной колокольчик. - День добрый, Ягири-сан, - произнес голос, который Изая бы при всем желании не смог перепутать с чьим-нибудь другим. - И вам, Хейваджима-сан, - она тяжело вздохнула. - Хотя, сомневаюсь, что он добрый. Если бы информатор мог, он бы обязательно побледнел. Однако для являющегося по умолчанию трупом сие действо весьма проблематично, а посему Орихара, зажевав ролл, просто принялся с самым увлеченным выражением лица наблюдать за переключившимся в режим пишущей машинки Кишитани. Одна из венериных мухоловок, казалось, в предвкушении щелкнула челюстями. Шаги неумолимо приближались. - И какими судьбами? – подавив зевок, Кано Хейваджима подтащил к столу еще один стул и с самым невозмутимым выражением заспанного лица подсел к Кишитани и Орихаре. Изая одарил его абсолютно непонимающим взглядом. Шима мгновенно оторвался от писанины: - Да вот, - он запихал блокнот в нагрудный карман. – Пациента, как видишь, выгуливаю. Хейваджима посмотрел на Орихару так, будто бы только что его заметил. Изая в ответ, памятуя о своей «амнезии», растянул на лице приветливую улыбочку. - Здравствуйте, - он протянул руку для рукопожатия. – Орихара Изая. Кано чуть-чуть помедлил, но на приветствие ответил: - Хейваджима Кано, - ладонь его оказалась шершавой и теплой, а взгляд – настороженным. – Мы случайно раньше не встречались? Мастер такта! - Приятно познакомится, - Орихара постарался оформить наиболее вменяемый ответ. – Боюсь, что, даже если и встречались, я это припомню не скоро. - У Изаи тяжелая форма амнезии, - широко раскрыв глаза, тут же пояснил Кишитани. - Я же тебе рассказывал – очень, очень интересный случай. Кано для вида кивнул, хотя было совершенно ясно, что он в принципе не понимал, чем отличается «интересный» случай от «неинтересного». Скорее всего, он даже не помнил об этом увлекательнейшем рассказе. - И… как продвигается лечение? – Хейваджима чуть-чуть смутился, хоть и старался держаться так же непринужденно. - Пока оно, мягко говоря, ещё и не начиналось толком, - без задней мысли выдал Шима, но, заметив недоумение на лице друга, поспешно прибавил, - мы в поисках эффективного метода, и я, право слово, в растерянности! Едва с уст Кишитани сорвались сии неосторожные слова, в голове у Изаи будто что-то щелкнуло, рождая на свет идею поразительную, если не гениальную и очень подходящую для удовлетворения собственных интересов, возникших в свете последних событий. - Кишитани-сан полагает, что мне необходима шоковая терапия, - все так же до тошноты мило улыбаясь, пояснил Орихара. – Но все же пока склоняется к тому, что мне необходимо для начала расширить круг общения. Лицо Шимы удивленно вытянулось: инициативы со стороны «пациента» он никак не ожидал, а посему лишь утвердительно кивнул. - Разве вы оба сейчас не разглашаете врачебную тайну? – будто бы внезапно прозрев, удивлённо поинтересовался Хейваджима. - Мне кажется, мой милейший доктор не смог бы её хранить даже под страхом смертной казни, - Изая раздосадовано развел руками, призывно подмигнув Кишитани. – К тому же её разглашение началось уже с сообщения о моем диагнозе третьим лицам, поэтому не вижу ничего зазорного в том, чтобы удовлетворить некое ваше любопытство. Кишитани, виновато улыбнувшись, пожал плечами, решив полностью отстраниться от активного участия в беседе. Изая явно затевал что-то странное с только одному ему известной целью, и здесь лучше было не вмешиваться. Право слово, весьма интересно, чего может пытаться добиться человек чисто теоретический мертвый уже с сотню лет. Последнее, кстати, само по себе какая-то бессмыслица, ибо Шима пока ещё не нашел ни одного намека, способного стать ключом к разгадке секрета нетленности тела Орихары. Труп как труп. Просто с более чем нормальной мыслительной активностью и впечатляющими показателями IQ. Быть может, из-за этого более чувствительный в физическом плане, нежели остальные. И все. Хейваджима, стоит признать, гением по медицинской части никогда не был. Он в принципе, мало в каких сферах мог бы так называться, поэтому Орихара пудрил ему мозги спокойно, размеренно и не торопясь: - Знаете, это так странно – осознавать, что было что-то со мной и в прошлом месяце, и прошлым летом, а я этого совершенно не помню. Ничего! И зачем пошел сюда, и почему оказался один в том мертвом городе… И даже поговорить об этом не с кем, не обижайтесь, Кишитани-сан, но вы же такой занятой человек, я просто не могу вас отвлекать по поводу и без. А ведь вокруг все чужое! Дома, люди… - информатор тоскливо вздохнул, казалось, пытаясь заглянуть Кано в самую душу. Последний в свою очередь нахмурился, постепенно понимая, на что намекает этот хмыреватый субъект. – Я будто мир заново открываю, только вот не радует это меня совершенно. Хейваджима, уже успевший пожалеть о минутном желании перехватить кофейка, протянул что-то сочувственно-нечленораздельное, одновременно строя план, как бы убраться подальше от этого экстравертно настроенного беспамятного, но чрезвычайно подозрительного субъекта и пытаясь вспомнить, где же он раньше его видел. А видел он его где-то определенно, только вот вопрос в том, где именно. Изаю же эта ситуация совершенно не смущала. Оказавшись в своей стихии, он абсолютно расслабился, наблюдая, как при его словах разнообразные эмоции сменяют друг друга на уже давно изученном лице. Все же неисповедимы вариации переплетений жизней, коль даже невероятное иногда становится обыденностью. - Знаете, Хейваджима-сан, Кишитани-сан много рассказывал мне о том, какой вы замечательный человек. Быть может, если вам это будет не в тягость, мы могли бы иногда видеться? – завершил свою душераздирающе-трогательную речь Орихара. Последние слова вышли настолько наивными, что информатор едва удержался от того, чтобы прямо здесь прописать себе подзатыльник. Одно успокаивало – сия щепетильная осторожность и чрезмерная вежливость в подборе слов, возможно, поможет создать о себе самое благоприятное впечатление, как о личности педантичной и, если и тронутой, то лишь самую малость. – Мне было бы очень приятно пообщаться с вами, да и это помогло бы моей социальной адаптации. В до ужаса честных глазах Кано отразилось сомнение вселенского масштаба. Изая же продолжал строить из себя личность добрейшую и вообще приятную во всех отношениях. Редко когда выпадает шанс начать все сначала. Это могло бы стать весьма интересным опытом, пусть и в другой временной линии, и Орихаре в этом плане, как ему казалось, свезло невероятно. Шизуо всегда был для информатора вне понятия «человек», и оттого представлял собой нечто чрезвычайно любопытное. Однако обоюдная неприязнь, возникшая, так сказать, с первого взгляда, у Хейваджимы со временем лишь усилилась, перерастая в подлинную ненависть, в то время как у Орихары она, скорее, отчасти перевоплотилась в исследовательский интерес, коий не позволяли удовлетворить пусть и забавные, но в целом достаточно однообразные стычки, средь коих лишь последняя выделялась весьма нетривиальным финалом. Но, не будем о грустном. Одним словом, Изае казалась заманчивой возможность в целом перекроить свою жизнь, и в частности подтолкнуть свои отношения с монстром, или пусть только с этой его копией, хоть и не отличимой от оригинала, к, возможно, отчасти дружественному пути. Найти больные места, научится манипулировать им своими руками... В крайнем случае, ступить на тропу войны не поздно никогда. - Конечно... Буду рад увидеть вас снова, - Кано запнулся на мгновение, будто бы элементарная вежливость ему в тягость. – Орихара-сан. Изая удовлетворенно кивнул: - Что ж, тогда мы не в праве более вас задерживать, так ведь, Кишитани-сан? Заметив нервное подмигивание «пациента» считавший до того ворон Шима, поспешно встрепенувшись, встал. - Да-да-да, - он бросил взгляд на часы. – Нам уже давно пора! Спешно попрощавшись, оба они покинули помещение, умудрившись чуть не забыть букет хищных цветков. Кано остался один. В глубоком культурном шоке и полном непонимании происходящего.***
- И зачем тебе это? – недоуменно прищурившись, наконец, спросил Шима. – Ты ведь его совсем не знаешь. Изая, до странности искренне улыбнувшись, пожал плечами: - Ошибаешься - его я знаю лучше, чем себя.